https://litnet.com/ru/book/obeshchannaya-demonu-b268434?_lnref=uoqpgmT1



С утра Элиза проснулась в доме Артура, в роскошной спальне, в широкой постели под пышным балдахином. На прикроватном коврике спала черная псина, одна из Ночных Охотников, что охраняли ее покой.
Эрвина рядом не было, зато где—то за дверями слышалась музыка, задумчивый рассказ гитарных струн. Элиза спешно высвободилась от теплых объятий одеяла, накинула на плечи парчовый шуршащий халат, и, приглаживая волосы, поспешила на звуки музыки.
Но это был не Эрвин; в разгромленной столовой, где вчера состоялся бой, на длинной скамье сидел Первый и что—то наигрывал на гитаре.
Он был непривычно расслаблен, из его черт пропало фанатическое, напряженное выражение, алые глаза не горели зловеще, он даже распустил тугой ворот своей черной одежды. Он хмурил белесые брови, наигрывая красивую мелодию, и Элиза почему—то подумала, что он вспоминает Второго, и жалеет его по—своему. Но никому и ничего по этому поводу не скажет. Гитара в его руках всхлипывала и шептала что—то романтичное и легкое, сам Первый посасывал длинную изящную трубочку с костяным мундштуком, а на столе стояла початая бутыль с красным вином и бокал.
— Ты куришь?! — отчего—то изумилась Элиза. Сама мысль, что Демоны могут быть подвержены порокам точно так же, как люди, здорово удивила ее. Первый насмешливо глянул на нее исподлобья и усмехнулся, показывая крупные красивые зубы.
— Я весь соткан из порока, — ответил он, паясничая по своему обыкновению. — Я всегда курил. Даже когда был слишком молод, и запах табака смешивался с моим запахом, с запахом молока.
Он снова усмехнулся, видимо, сам удивляясь своему несносному характеру.
— А Эрвин где?
— Я же говорил, — нудно произнес Первый. — Когда в нем слишком много силы, ему необходимо избавиться от ее части. Иначе это скажется очень губительно на всех нас… Нас он оставил сторожить тебя, а сам пошел… проветриться.
Элиза присела рядом с Первым, вслушиваясь в его игру.
У Первого при ближайшем рассмотрении оказались очень приятные, спокойные, тонкие черты лица, нос с легкой горбинкой, изящной формы кисти, тонкие запястья. На правой руке поблескивал массивный перстень. Такие надевают обычно главы орденов, используя его в качестве личной печати.
Белоснежная грива волос лежала на его плечах свободно, и Элиза никак не могла отделаться от мысли о том, что она Первого где—то видела. Ей казался знакомым его четкий профиль, тонкие, упрямые, плотно сжатые губы. Даже странно было, что этот тонкий, худощавый молодой человек когда—то был паладином, бесстрашно и одержимо воевал, был неоднократно ранен, но не выпустил меч из рук.
Эрвин — другое дело. Он огромен и силен, его надежность непоколебима, как скала. В его руках силы столько, что, казалось, он и быку может шею переломить. Но эта сила спокойная и уверенная. Она не горит фанатично и одержимо, как сила Первого.
— Ты кажешься мне знакомым, — осторожно произнесла Элиза. Первый не ответил, усмехнулся, качнув лохматой головой. — Ты, наверное, был знатным человеком?
— Я ублюдок, — ответил Первый, зажав мундштук своей трубки в зубах. — Бастард. К тому же порченный,— он внимательно глянул на Элизу алыми глазами. — Меня в свое время прятали от солнца и от людей. Конечно, кое—какой титул мне полагался, как и замки, земли, но это все не заменит уважения и любви.
— Но потом, — произнесла Элиза, отчего—то воспротивившись пренебрежительным словам Первого о самом себе, — когда ты стал Инквизитором… люди уважали и боялись тебя, ведь так? Я слышала, сам Король целовал Инквизиторам руки?
Первый удивленно глянул на Элизу — и внезапно расхохотался, чуть не потеряв свою трубку.
— Это точно, — отсмеявшись, ответил Первый. — Целовал. Король в те времена был… — Первый помотал головой, закусив тонкие губы. — Как же мягко сказать—то… гордый. Очень гордый. Даже в Эрвине нет и не было столько гордыни, как в Короле. А ведь Эрвин носил инквизиторские доспехи! У Короля, как и у любого аристократа, был нелюбимый бастард… ненужный. И тоже гордый сверх меры, совсем, как его папаша!
— Эрвин?!
— Да что ты. Эрвин человек приличный, знатный, законнорождённый. Я говорю о другом юноше. Об очень строптивом, гордом молодом человеке, который не понимал, что любовь не купишь и не завоюешь ничем. И нелюбовь не переломишь, как прут об колено. Отец не обращал на него внимания — что ж, значит, надо было его заставить. Проще всего снискать уважение и страх, став Инквизитором.
— Ты?! — удивилась Элиза. — Ты королевский бастард?! Ты пошел в Инквизиторы, чтобы обратить на себя внимание Короля?!
Первый не ответил. Он выудил откуда—то из кармана золотой соверен и щелчком пальца послал его прямо в ладони Элизе. Девушка схватила монету, поднесла к глазам. Да, вот откуда ей известен чеканный профиль Первого! Очень похож на старого Короля, очень…
— Да. Я.
— Тот, кто вчера не смотрел на меня и не признавал, — холодно произнес Первый, — сегодня униженно вставал передо мной на колени и целовал руку, когда я проходил мимо. Это было даже забавно — нетерпеливо отнимать у него руку и делать вид, что я оказываю ему величайшую честь, позволяя коснуться себя. Какая забавная игра... Гордыня нашептала мне, как стать выше Короля, и я стал. Поэтому Демоном я наказывал именно гордецов, — Первый снова засмеялся. Ему показалось забавным такое стечение обстоятельств.
— Но это того не стоило, — заметила Элиза дрожащим голосом, указав на отсеченный палец Первого, на его золотую ступню.
Он беспечно пожал плечами.
— В этом мире ради ничего не стоящих вещей совершаются самые безумные и великие поступки, — ответил он задумчиво. — Но тогда это было важно для меня. Я знал, что теперь Король помнит обо мне. Он теперь посылал мне вежливые и смиренные просьбы, если нужно было покарать чернокнижников и некромантов.
— И ты помогал?
— Конечно. Это ведь было мое призвание. Я не мог отказать… Точнее, я мог, как человек и как неблагодарный, злопамятный сын — мог. Но кроме уважения и почтения Короля я получил еще одну вещь — Служение. Можно отказать Королю, но отказать Служению невозможно.
— Ты был главой ордена Инквизиторов? — продолжала допытываться Элиза.
— Да, — нехотя признался Первый. — Иначе, по—твоему, откуда этот титул — Первый? Первый среди равных.
— Ты вспомнил?
Первый не ответил, глянул на Элизу исподлобья, продолжая наигрывать мелодию на своей гитаре.
— Отчего же тогда Эрвин так ведет себя с тобой, если…
Первый прижал струны пальцами, зажмурил алые глаза словно от сильной боли.
— Я же сказал, — почти выкрикнул он. — Я виноват! Из—за меня погиб Четырнадцатый! И я больше не глава ордена, я Проклятый. Я никто. Отчего бы Эрвину не желать двинуть мне кулаком в зубы?
— Разве Инквизиторы не погибали прежде? — продолжала Элиза, коварно пользуясь моментом. — Ты сам тому подтверждение. На тебе места живого нет. Отчего же тогда гибель Четырнадцатого была такой трагедией?
— Потому что, — быстро и зло ответил Первый, — вместе с ним погиб и весь орден. Я погубил его, когда повел Инквизиторов мстить людям, разве не ясно? Инквизиторы были мне братьями, которых я никогда не имел. Тот же Эрвин поддержал меня и отрекся от Служения, не пожелав больше защищать коварных и подлых людей. Но я погубил их всех. Всех Инквизиторов. Кто—то предал нас. Кто—то стал Демоном, и потом терзал людей, являясь по призыву и творя зло. Я погубил не только их тела, но и души. Как обычно, попробовал переломить через колено то, что не сломать…
— Почему же он так дорог был тебе, этот Четырнадцатый?
— Он? — переспросил Первый. — А я сказал, что это был он?
— Женщина?!
— Ради чего еще, кроме женщины, можно продать свою душу дьяволу? Перламутровое белое копье носила женщина. Поэтому и ты смогла взять его, - Первый снова глянул на Элизу. - Ты очень вовремя появилась. Раньше Эрвин не понимал меня, не понимал, как можно потерять все ради женщины. Он раньше не пробовал любви, не понимал всей сладости Предназначенности. Не дышал одним дыханием с женщиной. Не делил постель и жизнь. Теперь понял. Теперь он за тебя боится, и, возможно, благодаря тебе я получу его прощение.
#Литнет
#Новинка