Гарри скатился по лестнице, кубарем через жопу. В дверях стоял высокий, худой человек с жёлтыми прокуренными волосами и белой коммунистической бородой. Он не был одет, но обладал приятной поджарой мускулатурой и изящным членом. Вернон Дурсль с усами такой же густоты, как у Дамблдора было вокруг паха, одетый в коричневый халат с укуренными Микки-Маусами, уставился на гостя, словно не веря своим крошечным глазкам.

— Судя по вашему потрясённому виду, Гарри не раз не рассказывал вам о величине моего достоинства, — учтиво заметил Дамблдор. — Тем не менее давайте будем считать, что вы, типа, заказали стриптиз на дом. В эти трудные времена неразумно тратить деньги на что-то, кроме однодневных развлечений. Ведь нет никаких гарантий, что мы проживем ещё хоть одну минуту, не говоря уже о днях!

Он стремительно шагнул вперёд и закрыл ногой входную дверь.

— Давненько я здесь не был, — сказал Дамблдор, глядя сверху вниз на дядю Вернона. — Смотрите-ка, ваши африканские негритята не прижились в здешнем климате. Я их для вас оставил, чтоб вы из Гарри Золушку не сделали, а они у вас в уголке мумифицированные лежат. До сих пор? Вы сколько лет дома не убирались?

Вернон Дурсль упорно молчал.

— О, Гарри, мой маленький кошелёк на ножках! Здравствуй! — сказал Дамблдор и оценивающе взглянул на него сквозь полукружья очков с самым довольным видом. — Зае6ца.

От этих слов дядя Вернон будто проснулся. Очевидно, с его точки зрения, если человек способен при виде Гарри произнести «зае6ца», то у этого человека не в порядке с головой.

— Пошёл на}{уй, по добру по здорову, у меня бита есть! — начал он вежливым предупреждающим тоном, едва сдерживаясь от того, чтобы перейти к грубости.

— А я вот недавно участок леса в Канаде купил, так что у меня дубинок и палок больше, — ответил ему Дамблдор. — Лучше уж не побрызгивай тут, мой милый петушок. Это тебе не монитор ноутбука. Ага, это, должно быть, Петунья!

Дверь кухни отворилась, и за ней показалась тётушка Гарри в резиновых полосках и тёмно-красных кружевных трусиках. Она одевалась так лишь для того, чтобы позлить дядю Вернона, ведь гордость ей давно уже не позволяла, чтобы её имели на всех горизонтальных поверхностях её кухни, как то нередко бывало раньше.

Внезапно на улице возник оглушающий рёв. Дядя Вернон обкакался. Сумрак улицы словно подёрнулся рябью, воздух задрожал. Затем начали по одной появляться фигуры людей. Человек двадцать. Центр композиции образовывал Хагрид, сидевший в чёрном деловом мотоцикле верхом на костюме. Окружавшие его люди смешивались — главным образом с летающими конями, это было такое новомодное развлечение, недавно сменившее традиционные вписки. Гарри ещё ни разу не пробовал так летать и даже очковал как-то, боялся, что его отверстия не выдержат.