Lost-in-TARDIS

По мне, автор сову на глобус натягивает своими попытками найти второе дно в каждой строке МиМ. И это если не обращать внимания на лингвистическое арго, которым он, имхо, чрезвычайно злоупотребляет. Амбивалентность, дуализм, почти что "острый протагонизм релятивистского верлибра" - прелесть, а не язык, таким только бессоницу в старших классах лечить. Это серьёзный текст, точно не стёб? Потому что после прочтения такого вот "релятивные константы образа при полном различии их материального заполнения" не могу отделаться от подозрения, что текст писался для студенческого капустника.
Я уж не говорю о том, как автор пытается найти следы Воланда с компанией в Иерусалиме, потому что так можно всё, что угодно доказать.
В качестве примера текста намного более убедительного и, не побоюсь этого слова, литературного, позволю себе процитировать небезызвестного Джона Шемякина:
"Мать пристроила его юнгой на корабль, и в десятилетнем возрасте он отплыл в голландские владения Ост-Индии, где и скитался двадцать лет. Морщины его желтоватого лба хранили тайну страшных испытаний, внезапных ужасных событий, неожиданных удач, романтических превратностей, безмерных радостей, голодных дней, попранной любви, богатства, разорения и вновь нажитого богатства, смертельных опасностей, когда жизнь, висевшая на волоске, спасали мгновения и, быть может, жестокие действия, оправданные необходимостью".
"Кто это, деточки мои любимые, кто это тут так описан? А?! А?!", - используя приём "кровавый глаз", спросил я у домочадцев, по-змеиному водя головой над липкой клеёнкой - "Что за ястреб дальних морей?!"
Домочадцы, дожидаясь сладкого, заблажили, торопливо крестясь, что-то там про Конрада, про Лондона... Один пискнул про Мелвилла и упал со стула от мозгового напряжения.
"Гобсек это, родненькие!" - хрустнул я яблочком, - "Бальзак Оноре так молодость старичка Гобсека описал, теперь вам понятна внутренняя драматургия этого литературного героя?! Не слышу бодрых ответов... Перед нами же финансовый Овод и процентный капитан Немо, брошенный судьбой в парижские берлоги. Гобсек, может, без моря задыхается, бьётся сердцем о рёбра мостов! Как левиафан...Ему бы с фрегата командовать захватом конвоя с кокао и опиумом, ему бы в Нельсона палить с вантов при Трафальгаре, негров у Гаити топить да по марсовым матросам стрелять в тифозном бреду из ружья, ему бы хлебать пену у мыса Горн, а он как Верка-модистка за долю малую у левых барыг вещи принимает в парижской вони и слякоти... Вот где гобсековская трагедия! А не в какой-то там жадности. Его страсть-любовь обожгла в Ост-Индии, его белотелые голландцы мучали своими картофельно-капустными рожами, он туземок ласкал руками в наколках и перстнях, он спал с ножом в зубах. А теперь векселя учитывает у спекулянтов. Драма...Джек-Воробей, ставший плесневелым Скруджем нравоучительным. Понимаете? Согласны со мной, деточки, да?! Да?! Встать! Стоять смирно! Сесть! Встать! Сесть! Встать! Всех под брезент! В казематы строем! Сгною! Ногу тяни! Арш! Разорву! Раз-два! Раз-два!"
Закончил ужин сырами и горьким домашним мармеладом. Потом уронил голову в ладони и зарыдал, вспоминая слепящий восход над яванскими джунглями..."
Вот это я понимаю, литературоведческий текст с надрывом, цвета наваринского пламени, и логика, что характерно, непрошибаемая! А попытка увязать барона с Иудой только лишь тем, что оба упали на спину... Так и сову порвать можно.