Не так и давно это было — ещё на его памяти. Когда он попал сюда котёнком, здесь всегда были люди — порой их было так много, что библиотекарям не удавалось сомкнуть глаз от рассвета и до рассвета. Но те не жаловались: так было заведено испокон веков, и ведь не для отдыха они были теми, кем были. Так было — но потом что-то сдвинулось в мире, и поток людей начал иссякать. Появились дни, когда в башню приходил всего один или два человека, а потом настали и такие, когда гостей не было вовсе.

Вместо них такой редкий прежде восточный ветер теперь приносил лишь песок — не привычный охристо-жёлтый, тяжёлый и крупный, тяжело и лениво наползавший порой на глиняные плиты двора и дороги, а ярко-оранжевый, словно шкура зимних плодов, которую библиотекари так любили раскладывать по полкам, а потом, измельчив, подмешивать в чай и муку. Она пахла ярко и резко — кот терпеть не мог этот запах, от которого постоянно чихал и на некоторое время терял обоняние. В этом запахе, как и в самих плодах, ему чудилась опасность — такая же же, что пришла с востока с оранжево-рыжим песком, лёгким, словно пыль, и почти таким же вездесущим и мягким, ласково и незаметно поглощающим всё, чего он касался. Появившись раз, он возвращался снова и снова что с зимними бурями, что с летними суховеями, и, плотным одеялом укрывая землю, душил всё, что жило под ней и в ней.

Башня
Ориджиналы, миди (но малюсенький), джен