Перси Уизли нехорошо прищурился и покосился на замерших близнецов. На мгновение — лишь на мгновение! — за столом Гриффиндора разлилась душная, тугая тишина.

Сначала книжную девочку жалели, списывая всё на отсутствие друзей. Перси был готов поклясться, что к ней относились с небольшим снисхождением — прощали нападки, закрывали глаза на дикость... Он сам хмурился на близнецов поначалу — какой бы она ни была, надо дать ей шанс.

Но Гермиона Крауч, променявшая свою неблагородную фамилию на «дворянскую», словно неподходящую по погоде куртку, плевала им в лицо раз за разом, и старостам стоило больших трудов удерживать факультет в состоянии холодной войны с дурой.

Сейчас же все усилия пошли прахом — и Перси понял, что чувствует облегчение.

* * *

Предателей особенно не любили на Гриффиндоре; крыс и подлиз — ненавидели. Для гриффиндорца значение имела семья, и на семь лет учёбы этой семьёй становился факультет; в гостиной могли быть страшнейшие баталии, доходившие до маггловского мордобоя, но перед другими грифы, как презрительно их называли подземельные слизняки, друг за друга были горой. Это было настолько естественным, что даже не обсуждалось.

Крауч же только что не защитила свой факультет. И дело было не в том, что они нуждались в защите — дело было в том, что их однокурсница ничего не сделала.

И одновременно невольно сделала две страшнейшие вещи:

выпала из семьи и

перешла в разряд «подлиз».

* * *

В другой ситуации, наверное, они бы поступили иначе; не так скрытно, не так жестоко. Поорали бы и забыли.

В другой ситуации — но Крауч была дочерью Пожирателя. Ей бы не припомнил этого никто, — она даже не знала своего отца! — если бы девчонка не была такой дрянью. В морду дать зассыт, как сама выразилась она (словно в зеркало глядела), а из-за спины деда — нет.

И впервые за много лет на Гриффиндоре развернулась внутренняя травля.

У Крауч пропадали вещи, чернила высыхали и становились невидимыми; для неё не оказывалось ни свободных книг в библиотеке, ни удобных мест в классе (иногда даже не было стульев), а сова почему-то стала сонливой и летать отказывалась (или, напротив, летала на охоту в самый неподходящий момент). Сумки гриффиндорки рвались, кабинки туалета — закрывались намертво, когда она была в них, а стоило ей опоздать хотя бы на несколько секунд к началу урока, как дверь класса оказывалась запертой прямо перед её носом.

Учителя молчали.

Мистер Крауч один раз приходил разбираться, но, поговорив с деканом, почему-то достаточно быстро ушёл и больше в школе не появлялся.

А Крауч только пила в гордом одиночестве чай и презрительно поносила непонятно почему взъевшихся на неё одноклассников.

Они ведь не относились так даже к мерзкому Уизли?

Гермионе и в голову не приходило, что бывают вещи и похуже детской зависти и — даже! — глистов.