Вяло плетясь по направлению к большому залу среди почему-то совершенно не радующих живых картин, меняющихся лестниц и прочих чудес, которыми я зачитывалась дольше, чем Милисент жила на свете, я думала о том, как фатально могут порой ошибаться даже самые мудрые люди. Шесть лет в удивительном месте, как же! Возможно, это способно привлечь грезящего над книжкой подростка или вкусивший глубокую старость «высокоорганизованный разум», для которого даже смерть — просто приключение. Но когда тебе за тридцать, идея снова окунуться в стандартный ад школьной жизни, положенный срок в котором, казалось бы, давно отбыт, не вызывает ничего кроме отвращения. Тратить годы, зазубривая рецепты зелий и формулы превращений, которые в будущем пригодятся не больше, чем уже забытые химия с биологией. Ломая ногти, карабкаться по лестнице никому не нужного школьного престижа, бунтовать против с состраданием наблюдающих за твоими взбрыкиваниями взрослых, заводить «лучших друзей», которых в последний раз в жизни увидишь на выпускном. И, естественно, безнадежно влюбиться в какого-нибудь школьного красавчика, не есть, не спать, писать дрянные стихи, из чувства протеста потерять девственность на вонючих матах спортзала с не менее вонючим физруком… и все это только для того, чтобы спустя лет эдак десять осознать, какой же ты была идиоткой, и найти ложное чувство успокоения в том, что теперь тяга к подобным глупостям вроде бы ослабла. Впрочем, последний пункт можно смело вычеркнуть. И не потому, что в Хогвартсе нет ни вонючих матов, ни физруков, в конце концов, любая трагически влюбленная девица легко найдет им адекватную замену. Просто бедняжке Милисент с ее тяжелой челюстью и сердитыми глазами ничего подобного в принципе не светит... Шесть школьных лет в теле отсиживающейся по углам жирной девчонки, которую я даже не могу заставить меньше жрать, ибо кто знает, вдруг это нарушит драгоценный канон. О нет, нет, нет!... пожалуйста, нет.