Тим осторожно вынырнул из ванны, держась за бортик, тряхнул головой, открыл глаза и... солнце ослепило его. Он закричал. Моргнул. Зажмурился. Потом вновь осторожно открыл один глаз.
Свет. Небо. Ажурные голые ветви деревьев… Облака…
— Дина! Я вижу! Дина! А-а-а-а-а-а!
Он выскочил из воды, быстро схватил полотенце и, обмотав бедра, выскочил на лестницу.
— Дина!

В крайнем раздражении, уже приготовив язвительный ответ, он открыл глаза и увидел. Увидел и закричал: Я вижу. Первый крик прозвучал с оттенком недоверия, но во втором, третьем, четвёртом и во всех последующих мощным крещендо шла убеждённость в том, что это именно так, а не иначе: Я вижу, вижу, вижу, и как безумный он стиснул в объятиях жену, потом подскочил к жене доктора и её тоже обнял, не зная даже, кого обнимает, ибо видел её впервые в жизни, потом доктора, девушку в темных очках, старика с чёрной повязкой, насчёт которого, сомнений, слава богу, не было, косоглазого мальчика, а жена бежала следом, боялась разжать руки, отпустить его, и он, прервав череду объятий, чтобы заключить в них её, повернулся к доктору: Я вижу, вижу, доктор, я вижу, что же это такое, объясните, позабыв даже, что они давно уже, как было принято в этом сообществе, обращаются друг к другу на ты, объясните же, почему это вдруг такие перемены…

Дина почувствовала мгновенный жар, охвативший тело, и почти сразу ледяной ужас сковал сердце. А вдруг зрение к ним вернётся? Что будет тогда с ней? Свет в конце тоннеля вполне может оказаться отблеском адских печей…

Обнимая его, каждую ночь Дина молилась. И молитва её отличалась от тех молитв, с которыми взывало к Богу или Вселенной остальное человечество. Она молилась, чтобы зрение никогда не вернулось к людям.

Поскольку все мы слепы, а к тому вроде все идёт, то до красоты ли тут. <…> Вероятно, только в мире слепых все становится таким, как оно есть на самом деле, ответил на это доктор. А люди, спросила девушка в тёмных очках. И люди тоже, никто ведь их не увидит.

И это только лишний раз доказывает, что слепота — благодеяние для уродливых.

Как это ни чудовищно, я желаю, чтобы мы не прозрели. Почему. Потому что тогда могли бы жить, как сейчас живём. Все вместе или я — с тобой. <…> Замолчи, пожалуйста. Ты хочешь жить со мной, а я — с тобой. Ты сошла с ума. Мы будем жить, как муж с женой, здесь, среди наших друзей, и потом, если придётся расстаться с ними, по-прежнему будем вместе, ибо двое слепцов могут увидеть больше, чем каждый из них поодиночке. Но это безумие, ты же не любишь меня. А что это такое, я никогда никого не любила, я только спала со всеми. Твои слова подтверждают мою правоту. Вовсе нет. Ты тут толковала про искренность, тогда отвечай — ты на самом деле любишь меня. В той мере, чтобы хотеть жить с тобой, и знай, ты — первый, кому я говорю это. Едва ли ты сказала бы так, если бы повстречала раньше лысого, седого старика с повязкой на одном глазу и с катарактой на другом. Признаю, та, кем я была раньше, не сказала бы, но сейчас говорит та, кто я сейчас. Что ж, поглядим, что скажет женщина, которой ты станешь завтра. Собираешься испытать меня. Ну что ты, кто я такой, чтоб тебя испытывать, такие вещи решает жизнь.

Как вы сами сказали, в нашем распоряжении имеется лишь одно средство познания: осязание. Не забывайте, что теперь ваш взгляд уже не сможет меня повергнуть в смущение. С вашей монополией на эротику вы сели в лужу. Будем же проще и честнее.

Это и было не что иное, как простая и приятная жизнь, пестующая людей по образу и подобию бога Пана.

Между тем по радио сообщили, что учёные отмечают постепенную нейтрализацию феномена и уровень тумана опускается с каждым днём.
Созвали общее собрание, так как опасность представлялась серьёзной. Но выход был найден быстро, ибо человеческая изобретательность многогранна. Когда туман рассеялся, что зарегистрировали специальные детекторные приборы, счастливая жизнь могла продолжаться, поскольку все выкололи себе глаза.