...и Соломон жестом волшебника провёл по стене за своей спиной, и повсюду загорелись светильники, проявляя огромное помещение с множеством разных витрин и стоек.

...внимание Молодого Талантливого Автора уже привлекла необычная бутылка — она была одновременно пузатой, вытянутой вверх и закрученной вокруг своей оси. Стекло у бутылки было неравномерно окрашено, поэтому и цвет жидкости менялся, что создавало совсем уж психоделический эффект. Ну, а для усиления эффекта поверхность была покрыта буквами разных алфавитов — так, будто какой-то безумный дизайнер решил поиграть со шрифтами прямо на бутылке. В центре всего этого под невообразимым углом было написано всего одно слово на греческом.

— Я уже сто раз говорила: я не позволю ставить опыты на ребёнке! Если вам с Сириусом неймётся экспериментировать — ставьте опыты на себе!
— Да какие опыты, Лили?! — тоже шёпотом возмутился Джеймс. — Банальный, всем известный Костерост. К тому же как я могу поставить опыт на себе? У меня зуб мудрости, может, только лет через пять прорежется.
— Оно и видно, — не удержалась от шпильки Лили. — Тогда возьмите Ремуса.
— И что мы узнаем? Влияние Костероста на скорость роста зубов у оборотней? Так он может себе за секунды такие клыки отрастить — ни один Костерост не сравнится.
— Действительно... — задумчиво откусив от сэндвича, кивнула головой Лили — Мерлин, что мы обсуждаем? Ты опять меня заговорил! Гарри не дам!

Абсолютный имплант. К чему эти эвфемизмы? Имплант! Какой это, к чертям собачьим, имплант? Это же киборг. От прежнего человека в нём только мозг. Прямо как Робокоп. И Роб не нашёл ничего лучше, как "подарить" мне на Рождество новость о своём скором превращении в киборга.

Боже, неужели я тоже когда-нибудь превращусь в такую же робокуклу?

По собственному опыту он знал, что приклеить автоматону ресницы — это целая наука. Нужно полностью сосредоточиться и действовать очень аккуратно — иначе в уголках глаз навсегда застывают крошечные прозрачные слезинки клея.

...и чуть не сшиб какой-то автоматон, внезапно оказавшийся на его пути. Этот автоматон был похож на дворецкого — вежливо-внимательное выражение лица, строгий темно-серый сюртук, серые жилет и брюки на тон светлее, белая рубашка, чёрный галстук, белые перчатки.

Нужно было поддержать Володю, когда он предлагал маме того нового механического камердинера.

Да, он часто сидел, грустный и такой одинокий, на подоконнике, и мне тогда очень хотелось составить ему компанию и развеселить — наверное, в такие минуты я видел в нём себя и очень его жалел.

А она, представляешь, спросила: "А как бы вы, Аксель, переместились на нужное окно, если бы могли что угодно использовать — даже волшебство? Я тогда даже серьёзно задумался — а и правда_как? — ну и сказал, что собрал бы специальный рюкзак с пропеллером и перелетел бы, только непонятно, как рулить — это надо ещё продумать. "

И тогда ангел ей обязательно ответит, они подружатся, а потом он прилетит к ней в гости и они будут вместе играть, гулять и ходить в школу.

Перед Рози было обычное окно, а за ним на подоконнике сидел Скорп и махал ей рукой. Рози подошла и тихонько открыла створки, дрожа от холодного воздуха.

— Присядешь? — Скорп приглашающим жестом показал на подоконник.
Поняв, что быстро отделаться от ночного гостя не удастся, Рози вздохнула и устроилась на подоконнике рядом со Скорпом, натягивая капюшон как можно глубже и пряча руки в карманы.
<…>
— Спокойной ночи! Встретимся за завтраком, — ответил Скорпиус, провожая её взглядом. — Завтрак будет воистину запоминающимся… в любом случае, — пробормотал он себе под нос, закрывая окно и устраиваясь на метле.

В субботу на Тауэрском мосту Сириус был на высоте — предложил прогулку по Лондону и, когда Реми согласилась, приманил метлу.

Получив вполне заслуженную неделю отработок и минус двести очков со всех разом, Перси плёлся вслед за братьями в башню Гриффиндора, раздумывая, сообщат ли обо всём родителям. И если сообщат, то что скажет мама?

И она гуляла одна и думала, что обязательно покажет ему это место — когда он прилетит в следующий раз. Непременно в следующий раз.

Она хотела бы когда-нибудь пройти здесь вместе с ним в этот час, но он никогда не прилетал так рано.

Уходя, он останавливался на парапете, смотрел на заходящее солнце и всегда говорил одно и то же: "У тебя так восхитительно, я бы хотел остаться здесь с тобой навсегда".
Оглядывался и смотрел на неё.
"Жаль, что это невозможно", — как обычно отвечала она, подходя и целуя его в лоб.
И он улетал — к себе, в свой выросший из крохотного посёлка большой и успешный город, душой которого был, а она оставалась в своём — очаровательном старинном городке, из которого медленно уходила жизнь.

Он говорил, что его ужасно раздражают дети. Они — хуже всех, они только и умели, что ломать, пачкать и портить. Лучше бы их не было вовсе. Она лишь грустно улыбалась: она знала, что это совсем не лучше. Он просто не понимал, насколько это хорошо и важно — дети. И пусть никогда не поймёт.
А вслух она говорила: "Когда-нибудь они все равно вырастут".

Фокси перестала понимать, что происходит: ма умерла? Как это? Это же невозможно. Теперь никто никогда не умирает. Разве что Том, но Том — это было исключение, трагическая случайность…

"Карлсону прекрасно живётся в маленьком домике на крыше. По вечерам он сидит на крылечке, покуривает трубку да глядит на звёзды."

…кто-то из соседей подсказал ей, что трубочист живёт тут, на крыше — часто мне совсем не хочется идти домой, да и звезды с крыши видны лучше.

Джеймс и Лили со спящим Гарри на руках тоже смотрели в окно — сначала на звёзды, потом — на большие костры вдалеке на пустыре.

…по улице спешили последние стайки детей в маскарадных костюмах, в окнах тут и там горели страшные или смешные тыквенные головы, где-то далеко зажгли костры и над крышами были видны всполохи огня и снопы искр.
— Такая тихая ночь, даже не верится, — сказала Алиса, глядя на появляющиеся звезды.

— Что тогда? — наконец спросила Рози.
— Звёзды сегодня прекрасны, не находишь? — ответил Скорп.
Рози недоуменно покосилась на него, но он смотрел исключительно на небо, и ей оставалось только неуверенно пожать плечами.

Когда-то она любила сидеть в башне ратуши и слушать свой город. Это было так волнующе — она будто сливалась с ним, ощущала биение его жизни. Она давно не поднималась на башню — слушать тишину в одиночестве слишком грустно.

Она гнала по шоссе как безумная. Слава всем, не забыла включить глушилку на резервном коме — а то давно бы уже объяснялась в полиции о причинах своего противоправного поведения. Пустынное шоссе и однообразный пейзаж должны бы успокаивать и навевать скуку, но её это, наоборот, будоражило. Да кого она обманывает? Дело же было вовсе не в шоссе и не в пейзаже — дело в ней.

Гонки… Гонки были её страстью, жизнью, всем. Если бы не она, то и Гонок — таких, какие они есть сейчас — не было бы — гонялись бы где-то в пределах Сферы, а какие там заброшенные трассы? Смех и слёзы. А уж о Больших Гонках и мечтать бы не приходилось.

Вот она, эта петля — "Колесо Фортуны", как её называли старожилы в честь одного доисторического аттракциона — Фокси была опытной гонщицей и сразу поняла, что не впишется в поворот на этом проклятом Колесе.

— Ага, он. Они уже поспорили с Джеймсом, кто круче проедет слалом на время. Только это вообще бессмысленно.
— Почему? — уточнил Скорпиус, хотя это уж точно не имело никакого смысла.
— Рози их уделает, даже не напрягаясь. А потом потащит по чёрным трассам — под соусом "вы что, боитесь?" Это — её обычная ежегодная месть Джеймсу за все его выходки. Что самое поразительное — он каждый раз ведётся.

Это было потрясающе: скорость, свобода, Реми, которая прижималась к нему изо всех сил, боясь упасть — он даже пытался лететь медленнее и аккуратнее, но она кричала ему в ухо, пытаясь перекричать ветер: "Быстрее, Бро! Быстрее!" И он летел так, как не летал уже давно. И уже очень давно он не испытывал такого восторга от полёта. Или дело было не в полёте? Он уже и сам не понимал.
Он был опьянён и не чувствовал под собой земли — даже когда они наконец опустились на мостовую в маленьком безлюдном переулке.