У вас хотя бы это всё (речи, кубки, медали, грамоты) было, а в моём времени и моей школе ничего такого не было. Например, меня с шестого класса "забрили" на олимпиады по географии. Сначала получилось плохо, потом я осознала свои слабые места и начала готовиться прям серьёзно. Географии в моей жизни было два вагона - у меня на столе лежали две стопки энциклопедий, описаний путешествий, справочники по климату, по геологии, по политической географии и т.п., и я всё это читала постоянно. На следующий год я заняла третье место в районе (а район у меня, на минуточку, это 300 тысяч человек), а потом до 11 класса занимала только первые места. На областной тур меня не отправляли, потому что у школы денег не было, я только один раз, в конце 11 класса, туда добралась, заняла четвёртое место (как раз тут я не готовилась, потому что скоро университет и всё такое) и успокоилась. И что? Ни одной грамоты у меня нет, ни разу никто не поздравил, в классе о моём походе за географией никто особо не знал, родители не интересовались, зачем я читаю о каком-нибудь там Марко Поло. Ну разве что деньги в школе давали перед новым годом, так я на них покупала что-то полезное домой. Я сейчас иногда думаю - а было это всё в реальности, или нет? Фотографий нет, грамот нет, публичных поздравлений не было. Пять лет постоянной географии и что? И где?
Когда уже университет закончила, как-то мне попалась преподавательница с экономического факультета. Она услышала мою фамилию и вдруг заявила, что меня прекрасно помнит по моим олимпиадным работам и хотела мне в 11-м классе предложить поступить на "Экономическую географию" без вступительных экзаменов (тогда ЕГЭ не было, была такая опция для "особо отличившихся" поступить по приглашению), но не смогла со мной связаться. Такое жуткое ощущение было от альтернативной реальности, которая могла бы у меня случиться.
После школы я считала себя очень средним учеником, даже несмотря на золотую медаль (нам часто говорили, что наши золотые медали пролетарской школы - это фигня), и в целом очень заурядной личностью. В университете выяснилось, правда, что я-таки умнее многих, а некоторых так просто в разы умнее, но я и тогда, и сейчас от синдрома самозванца страдаю. Как-то мне позвонили и предложили должность "эксперта-аналитика" (хоть и на четверть ставки) в юридической газете. Я туда резюме не направляла, ни в какой газете работать не собиралась, меня главред нашёл по знакомым. Я впала в ступор. Эксперт? Аналитик? Я?! Я ж это... юрист так себе, какой из меня эксперт, да ещё и аналитик, вы издеваетесь?! Согласилась со злорадной мыслью, что главред очень пожалеет, что ему меня насоветовали (а вот не надо сотрудников каких попало на работу брать!). Через пару лет главред мне скинул результаты мониторинга моих материалов (другие сотрудники газеты их прочитали и поставили оценки, анонимно) - там были сплошь пятёрки, иногда приписки рукой, мол, "отличная тема" или "классная подача". Я в них смотрела и им не верила, думала, что это главред всё сам заполнил, чтобы, ну я не знаю, как-то меня поддержать, чтобы не сбежала... Я потом в редакции видела результаты мониторинга других сотрудников - там сплошных пятёрок не было, то есть у них традиции всех подряд хвалить нет.
#семья и немножко #генеалогия
Навеяно этим постом клевчук.
Прадед Николай, или, как его звала жена, Никола, до 35 лет жил в Калужской области - в селе Людиново, которое позже стало рабочим посёлком, а потом и городом. А вот родился он, судя по документам, в городе Пинске Минской губернии (сегодня это в Брестская область в Беларуси). Никаких сомнений в его родстве с многочисленными людиновскими Беломедведовыми у меня нет, а родители его, видимо, во время кризиса на Мальцовских заводах поехали на заработки, и невесть как занесло их в Пинск.
В том же городе родилась и прабабка Марья. Фамилия её в девичестве была Жилина. Практически все Жилины из Минской губернии, данные о которых мне удалось найти, оказались поляками и католиками, так что, возможно, и прабабка была полячкой.
Где они с прадедом поженились - ещё в Пинске или уже в Людиново - я пока не знаю (но скоро надеюсь узнать). У них было не то 4, не то 5 детей, из которых 1-2 умерли в раннем детстве (кто-то утонул, кажется, а насчёт второго не знаю). Бабушка моя в итоге была единственной дочерью при двух братьях.
Жили прадед с прабабкой неплохо, можно даже сказать, что лучше многих. Первым неоспоримым плюсом было то, что прадед, в принципе, был жив и не искалечен: не всем после ВОВ так свезло. Он оказался в числе рабочих, которых вместе с заводом и семьями эвакуировали из Людиново в Сызрань. Вторым неоспоримым плюсом было то, что пил он нечасто и не до синей фени. А когда всё же напивался, то ругался, бурагозил, мог расколотить что-то из мебели, но жену и детей не лупцевал. Поутру, протрезвев, вставал перед женой на колени:
- Маничка, прости меня!
Маничка прощала. Во-первых, потому что любила, а во-вторых, потому что был в их с прадедом жизни ещё и третий неоспоримый плюс: прабабка могла позволить себе ни дня в жизни не работать по найму, занимаясь исключительно детьми и хозяйством. Жили они при этом небогато, но на работу жену прадед никогда не гнал. Кто ж будет предъявлять претензии такому золотому мужику - с руками, ногами и головой, который не бьёт и обеспечивает, и только малость попивает? Ищите другую дуру.
Когда бабушка, будучи уже вполне взрослой, влюбилась в соседа-еврея и начала с ним встречаться, прадед бушевал. Он чинил препятствия, строил козни и обещал:
- Через мой труп ты за жида пойдёшь!
- Никола, да оставь ты девку в покое! - пыталась утихомирить его прабабка, но Никола гнул свою линию. На его беду, и он сам, и жена его были людьми упрямыми, поэтому бабушке было просто не в кого уродиться с каким-то другим характером. В общем, замуж за деда она таки вышла.
Кажется закономерным, что после этого прадед должен был вусмерть разругаться с дочерью и возненавидеть зятя до конца жизни, но вышло не так. Возможно, значение имело то, что и прадед, и дед работали на одном заводе. Прадед, хотел или нет, мог наблюдать, что зять-еврей - простой заводской человек, любим коллегами и начальством, и ни в какой иудаизм жену свою не сманивает, потому как и сам его не исповедует. А может быть, сыграло роль рождение внучки Леночки. А может, дело было ещё и в том, что года через 3-4 после бабушкиного замужества её любимый братик, младший прадедов сын Сашка, отбился от рук и связался с плохой компанией: тут уже не до обид на зятя, спасибо, что он хотя бы не уголовник.
Надо сказать, была у деда такая особенность: он почти никогда не ел в заводских столовых. Да и вообще, забегавшись по работе, мог забыть пообедать.
- Мать, ты пирожки-то вчера пекла? - повадился спрашивать прадед по утрам.
- Пекла, - кивала прабабка, уже заранее зная, к чему этот вопрос. - Так я ж тебе с собой уже положила.
- Заверни-ка ещё штук 5, хоть зятю отнесу. Он там, небось, опять ничего не ест! - бурчал прадед, ага, тот самый, который "замуж за жида только через мой труп!".
Прабабушка быстренько собирала ещё пирожки, и прадед, проковыляв через ползавода, хмуро вручал деду свёрток с тёщиными пирожками. И уходил обратно в свой цех, ворча на зятя, забывающего поесть.
Прожил прадед Никола 67 лет и умер от рака желудка, последние недели жизни проведя в больнице. Умер, может быть, и вовремя: не застал ни уже второго срока сына Сашки, ни его смерти в тюрьме от туберкулёза в неполных 36 лет. А вот прабабка Марья застала: она дожила до 79.
Фото примерно 1958 года. На нём прадед, прабабка, бабушка и тот самый Саша. Прадеду 52, прабабке 47. Саше почти 6, бабушке скоро будет 21.
Тут Саше уже лет 17-20. Видный был парень, жаль, сам себе жизнь испортил:
А вот дед с бабушкой. На этом фото им обоим около 23-25 лет: