Сестренки (джен)

— Ты не понимаешь?

Лиззи сердилась, трясла в руках коробку и хмурилась. В коробке тоже сердились — пищали и скреблись. В коробке сидели мышки с серыми спинками и бусинками-глазами.

Мика не любила мышек, они были кусачие, если хватать их голыми руками. Лиззи мышек тоже не очень-то любила. Поймав за хвост, она поднимала их на вытянутой руке и…

Гадкое зрелище! И пахло здесь, как и везде, гнилью.

Мика закрывала глаза, но вонь, конечно, никуда не девалась.

Так она встречала все события, которые в чем-то ее не устраивали. При таком раскладе, конечно, нельзя было с уверенностью сказать, когда привычный мир изменился. Когда началось это.

Оно просто случилось.

Кусты теперь пахли падалью, побитые машины стопорили движение, а вдоль дорог тут и там валялись кучки брошенных рюкзаков в запекшейся крови. Где теперь бродит их хозяин, можно было только догадываться. Повезет, если он уже никогда не встанет. Но им не всегда везло.

Их было пятеро. Мика, ее старшая сестра Лиззи, Тайриз, который их защищал, и Кэрол, которая опекала и заботилась. Которая читала с ними книжки и учила обращаться с оружием. Которая заменяла им мать. Почти. Называть себя мамой, Кэрол не позволяла. Пятым членом их уязвимой команды была малютка Джудит, которая постоянно плакала, не понимая, какой опасности их подвергает, и совершенно по-младенчески очень часто хотела есть.

Везло им, разумеется, не всегда.

Долгое время Мика даже не задумывалась о трудностях выживания в новом мире.

Раньше они жили в безопасности. У нее был отец, сестра и дом в чистом городе. Никто не рассказывал им про ходячих мертвецов. Там попросту не было никаких ходячих мертвецов. Мика посещала школьные занятия, училась грамоте и правописанию. Лиззи тоже. Днем они играли в догонялки, рисовали и делали все, что хотели, иногда им разрешалось выпить лимонада и послушать музыку. Вечерами они с Лиззи читали друг другу сказки. У них даже были друзья-сверстники.

Здесь безопасно — вот все, что знала Мика о месте, в котором они жили полтора года с наступления конца света. Концом света это событие назвал Патрик, и Мика запомнила. Патрик казался ей забавным.

Потом и это все закончилось.

Впервые живого мертвеца девочки увидели на дороге, когда выезжали из города. Он не был ходячим. Не был опасным, а после встречи с автобусом вообще перестал быть, хрипеть и ползать. Колеса размозжили ему череп, выдавили оттуда черную слизь и протащили пару ярдов вдоль дороги. Мика смотрела в заднее окно, пока след не оборвался, потом она зажмурилась.

Лежачих мертвецов тоже называли ходячими. Почему так, Мика не знала, этого никто не объяснил. Звали и все.

Лиззи такая несправедливость, кажется, сильно задевала.

Ее знакомство с ходячими началось с жалости, а не отвращения, и в ней это чувство только росло, выедая мозг и толкая на глупые поступки. Например, такие, как мышки в коробке, которые пищат и тоже не хотят умирать. Которых поймали, разумеется, не просто так.

— Тот ходячий на рельсах голодный, — заявила Лиззи, встряхнув коробкой. — Он, наверно, уже давно там лежит не в силах пошевелиться. Что, до сих пор непонятно?

Мика качнула головой.

— Нет.

— Ты просто глупая, — вздохнула Лиззи, отворачиваясь.

— Пойдем обратно, пожалуйста. Нас же потеряют.

Раньше Мике нравилось проводить время у сетки, за которой толпились ходячие. Впервые ее туда привела Лиззи — поглазеть. Мика и глазела. Ходячие рычали и просовывали пальцы в отверстия сетки. Лиззи давала им имена, Мика смеялась и махала им ручкой. Ходячие не возражали, только скалилсь гнилыми зубами и выкатывали глаза.

Глаза у них были мутные, желтоватые. У всех почему-то одинаковые. Глаза, пасти и тряпье разной степени поношенности. Как можно видеть что-то такими глазами, Мика не понимала. Но больше всего ее раздражал запах. Вонь ходячих мертвецов волнами расходилась от сетки, как будто имела щупальца, которыми забивалась в глотку и нос, впитывалась в одежду. Иногда накатывало. Тогда Мика просилась уйти, и Лиззи неохотно соглашалась, ее это почему-то не тревожило.

Иногда запах преследовал Мику даже далеко от сетки с ходячими. Мерещился. Когда она ощущала гнилостную вонь из мусорного ведра — это был запах ходячих. Когда она слышала легкий сладковатый аромат своего шампуня — это тоже был запах ходячих. Запах разложения.

Но у сетки они могли весело и безопасно проводить время, раздавая ходячим имена и всячески дурачась. А что еще здесь можно делать, они не знали. Тюрьма не город. Здесь не было школьных занятий, лимонада и праздников.

И Мике все же нравилось играть в имена.

А Лиззи, как оказалось, совсем не играла. И подкармливала ходячих, будто пыталась приручить их, как бродячих собак. Но у них, в отличие от собак, в головах была черная слизь. Об этом она почему-то не желала слышать.

— Они плохие, Лиззи, — прошептала Мика, таращась на коробку в ее руках. — Пытаются съесть нас всех.

— Нет, они просто голодные. Когда хочешь есть, живот начинает болеть, и настроение портится.

Мика помнила, что это такое, когда хочешь есть и скучаешь по сладостям, но не стала отвечать, шагая следом за сестрой, будто та дергала за веревочки. Ходячий лежал там, где его и оставили — на рельсах. Ног у него не было, он тянул к ним скрюченные пальцы и щелкал зубами.

— Хочешь, я тебя покормлю? — спросила у него Лиззи.

Ходячий тряс головой, пасть его не закрывалась.

— Он хочет, — прокомментировала она, водя рукой перед его носом.

Когда она скормила ему живую мышку, то попросила прощения, что принесла всего одну.

— Однажды я докажу вам, что они незлые, — сказала Лиззи, поднимаясь. — Я придумала как, вам понравится.

Мика смотрела на нее, округлив глаза.

— Увидишь, — пообещала Лиззи.

В каких-то вопросах она была ужасно глупой, даже Мика это понимала, но объяснить ничего не могла. Лиззи не слушала. Лиззи всегда знала лучше. Она же старше на целых два года!

Мика не умела убивать людей — даже плохих — они ведь были живыми, как можно убивать живых? Ей даже мышек, ушедших на корм ходячим, было жалко.

Лиззи тоже не умела убивать. Держать оружие в руках — умела, стрелять — умела, но вот убивать мертвецов — ни в какую. Живые люди такой симпатией у нее не пользовались. Их она убивала без зазрения совести.

Когда они вчетвером — все вместе! — отбивались от ходячих, и Лиззи тоже стреляла — это казалось победой. Кэрол одобрительно сжимала ее плечо и улыбалась. Мика тоже сияла.

Все было хорошо.

За долгое время, впервые снова все было хорошо. Теперь они могли играть вместе и читать перед сном друг другу сказки. А потом стало бы еще лучше, ведь Лиззи наконец поняла и приняла, что ходячие — не друзья. Что они хотят съесть их. И что вообще-то они съедят всех, до кого доберутся, если в них не выстрелить, если их мозг не проткнуть ножом. В сохранности мозга Лиззи много чего понимала.

— Мы им докажем, Мика.

И нож у нее был. Маленький ножик, которым Кэрол учила ее обороняться от ходячих. Лиззи не только обороняться научилась.

— Прости за это, прости! Но по-другому нельзя, просто не получится.

И план действий — был. Она дождалась, когда Тайриз с Кэрол уйдут за водой… Мику не пришлось уговаривать, она только успела шокировано расширить глаза.

А потом ножик в красной-красной, свежей, еще не свернувшейся крови дрожал в нетвердой хватке, но Лиззи его не выпускала.

— Иначе они нам не поверят, — сказала она, мягко опуская Мику на землю.

Когда-то у Лиззи была сестра.

Лиззи погладила ее по волосам и пообещала последнее, что успела:

— Когда ты вернешься, я буду рядом.

И Мика когда-то сестру любила, но мертвые… они другие. Совсем другие. Они уже не умеют любить.

А обещания… Иногда даже нож не удержать, не то что слово.