Монета для менестреля (От песни менестреля душа горит огнем) (джен)

— Сэ-э-эр! Сэ-э-эр! Ради всего святого, спасите меня! — раздалось со стороны реки, когда сэр Джон Бэкскворд, младший сын лорда Бэкскворда — между прочим, третьего постельничего при короле божией милостью славном Роналде Муре — направил коня на тропу, что тянулась по берегу на два десятка ярдов вдоль кромки воды.

Сэр Джон придержал коня и с любопытством уставился на разворачивающуюся перед ним сцену.

В этом месте река расширялась, и течение ее становилось медленным и ленивым. От берега до берега было около шестидесяти шагов. По реке плыла старая плоскодонка, наполненная водой так, что ее борта возвышались едва ли на ладонь. В лодке находился щегольски одетый чудак с тонкими, как торчащие шипы, усами и такой же бородкой, на голове его была огромная широкополая шляпа, украшенная пучком петушиных перьев, а на ногах — обтягивающие штаны, по последней моде на разные штанины: правая — красная, а левая — синего цвета. На плечах — пурпуэне, явно пошитый для человека более крепкого телосложения. За спиной гребца болтался какой-то предмет, обернутый, судя по всему, в торбо, пажеский плащ.

Чудак греб выбеленным солнцем обломком доски, но, несмотря на неудобное импровизированное весло, лодка довольно ходко двигалась к берегу, ведь гребец старался на совесть, загребая попеременно то с одного, то с другого борта.

Причина такого искреннего энтузиазма была сэру Джону очевидна — на противоположном берегу группа весьма решительно настроенных пейзан спешно спускала на воду пару лодок, при этом недружелюбно выражаясь и потрясая веслами, вилами и другими орудиями сельскохозяйственного назначения.

Однако удача была на стороне беглеца. Едва утлый челн стукнулся носом в берег, его бесстрашный экипаж не мудрствуя спрыгнул за борт, погрузившись в воду по пояс, но держа над головой на вытянутых руках сверток, словно от сухости его зависела жизнь. Вскоре беглец выбрался на берег и, несколько раз поскользнувшись на глине, предстал перед сэром Джоном, учтиво склонив голову и обмахивая колени шляпой.

— Защиты прошу у славного, досточтимого рыцаря, воина дороги и спасителя всех сирых, убогих и несправедливо угнетаемых, да продлятся годы ваши дольше, чем все пути мира! — преданно глядя снизу вверх на сэра Джона серыми водянистыми глазами, бойко затараторил человек.

Сэр Джон подбоченился и спросил:

— Ответь мне, пройдоха, почему сии милые крестьяне преследуют тебя словно лиса, что переночевал в курятнике? — сурово уставился он на разноцветные штаны, с которых все еще текла вода. — И как твое имя, сэр Мокрые Штаны?

— Звать меня Турибар из Берама, я менестрель, ныне странствующий, так как хозяин мой, сэр Арчибальд Донатор, пусть его душу тешат ангелы, третьего месяца преставился. Но если вам будет угодно, то могу зваться и Мокрые Штаны, имя это ничуть не хуже, коль дано оно таким почтенным сэром, как вы. А эти недостойные ваших очей варвары, коих вы по благородству своему именуете крестьянами, преследуют меня потому, что их тупые бараньи головы ничего не смыслят в музыке и современном стихосложении. Одна моя весьма передовая песня смутила их ум, и они малость осерчали.

— Сдается мне, что не в музыке тут дело, Турибар из Берама! Хотя спор о вкусах дело серьёзное и любой добрый рыцарь посчитает за честь биться во имя его на ристалище, но чтобы деревенские болваны столь великое усердие в погоне предпринимали из-за каких-то песенок, сомнительно мне. Может быть, ты сыграл на кожаной флейте для жены деревенского старосты или его пухлой доченьки… А?

Турибар скромно потупил взор и зарделся, как перезревшая девственница в общественной бане.

— Не могу отрицать, сэр, что некий успех имею у прекрасных дам, благодаря своим скромным музыкальным и вокальным талантам, — пробормотал он. — Однако клянусь подолом Марии из Вифании, сейчас это не тот случай! Сэр, спасите меня от этих разбойников, и я до самого Уорша буду петь вам дифирамбы или, если хотите, героические баллады!

Дорога до Уорша, куда, как правильно догадался менестрель, ехал Джон, была длинной и скучной, и музыкальное сопровождение ее бы весьма скрасило, поэтому сэр Джон не колебался.

Рыцарь достал меч, снял с луки седла щит и несколько раз звонко стукнул мечом о щит, высоко подняв их над головой.

Крики и ругань в лодках, что уже миновали две трети ширины реки, стихли.

— Уважаемые, этот честный малый с сего мгновения находится под защитой рыцаря сэра Джона Бэкскводра из Локсли, и поэтому успокойтесь и разворачивайте ваши лодки назад!

— Из какого Локсли, из северного или восточного? — донеслось с одной из лодок.

— Из восточного!

В ответ раздался взрыв непотребств и ругательств, в которых поминался как весь Восточный Локсли, в географическом смысле, так и каждый его обитатель, начиная от старого Бекскворда Безголового и заканчивая последним свинопасом. Не обошли вниманием даже местного священника, отца Пука, известного набожностью далеко за пределами своего края.

Но закованный в латы рыцарь был достаточно весомым аргументом, и лодки развернулись. Под взмахи весел и недовольную брань поплыли обратно; сидящий на корме здоровенный детина демонстративно похрюкал носом, втягивая все, что там залежалось, может быть, еще с прошлой недели. Посмаковав собранное, он смачно харкнул в сторону враждебного берега, демонстрируя этой инсталляцией свое отношение к не вовремя очутившейся на нем ступеньке феодальной лестницы.

— Я же говорил — варвары, — осуждающе покачал головой менестрель и, согнув левую руку в локте, ребром ладони другой руки постучал по предплечью, как бы отмеривая кусок. Этот невинный жест почему-то вызвал очередной взрыв негодования. Турибар же радостно осклабился и довольно хмыкнул, когда лодки уткнулись в другой берег.

— Ну-с, менестрель, поехали, я и так уже порядком задержался, — поторопил сэр Джон и тронул коня. Турибар привычно затрусил рядом, умудряясь одновременно разворачивать то, что лежало в плаще. Скоро у него в руках оказалась лютня, менестрель провел по струнам несколько раз, пробуя звук, подкрутил некоторые колки и сказал:

— Я готов, сэр, если мы не будем сильно скакать, то я смогу вам даже что-нибудь спеть.

— Давай балладу о рыцаре Ваенго, — заказал сэр Джон любимое с детства. — Только короткую версию, ту, что часа на полтора.

* * *

Вечер был чудесен. В темно-лазоревом небе загорались первые звезды, костер уютно потрескивал хворостом, рыцарь и менестрель расслабленно лежали по обе стороны от огня, глядя, как улетают в темную синеву искры. Сэр Джон сыто рыгнул и принялся выковыривать щепкой застрявший между зубов кусочек мяса. Менестрель оказался искусным в приготовлении на костре похлебки из солонины и горсти сухих овощей, что выдал ему сэр Джон из седельной сумки. Сам Турибар вложился в котел тут же добытыми лесными кореньями, диким луком и парой каких-то грибов. Кушанье оказалось сытным и вкусным, в этом сэр Джон убедился, после того как Турибар, первый отведавший свое варево, не выказал никаких признаков отравления. Сейчас лучащийся сытым довольством менестрель нежно касался струн, наигрывая печальную мелодию.

— Слышь, Турибар…

— Да, сэр?

— Ты мне целый день пел всякое-разное, и баллады, и оду, и рыночные куплеты… Что-то мне пришлось по душе, а что-то не очень. Но ничего особенного я не услышал. Не понимаю, за какую-такую музыку тебя обещали оскопить?

— Сэр, я вам ее не стал исполнять, от греха подальше. Дело в том, что сочинил тут на днях песенку, ля-ля, ля-ля, и рефреном там припев: та-ра-та, тара-та-та, та-тара тата-та, та-тара тата-та, та-тада-тата, ну и так далее.

— Ты хочешь сказать, тебя действительно преследовали только из-за твоей музыки?

— Да, сэр. Вы представляете, они утверждают, что у новой песенки слишком навязчивый мотив и что теперь они не могут работать, мол — песня в голове кружится и мешает сосредоточиться. Бред какой-то… Как будто для того, чтобы волам крутить хвосты и говна из-под коров грести, нужно какое-то сосредоточение!

— И что же там необычного, в этой твоей мелодии?

— Я просто изменил немного построение музыкальных фраз, сделал их современнее, задал ритм. Уверен, что в будущем такие песни будут очень востребованы, я даже название придумал для подобного: «popsa». Что означает «populabundus, sal, abjectus», сие означает «народная, юмористическая, простая».

— Вот как? — рыцарь знал латынь, но не стал поправлять менестреля. — Сыграй.

— Сэр, лучше не надо!

— Сыграй, говорю.

— Сэр, вы потом пожалеете…

— Сыграй, — рявкнул сэр Джон, — Не заставляй меня приказывать в четвертый раз, ибо его не будет, как и твоих передних зубов!

Турибар скорбно посмотрел на сэра Джона, глубоко и несчастно вздохнул, пробормотав:

— Ну зачем, хорошо же сидели… — затем сел поудобней, ударил по струнам и после энергичного рефрена запел:

Бродячий менестрель, поэт и острослов,

Я пел для монархов и для простаков,

Под музыку мою все отдохнут душой,

И праздником становится серый день любой.

И скаредный богач и нищий углежог

Становятся счастливей от звуков его нот

И с дамами любой сможет преуспеть,

Если серенады я им буду петь…

— Ну, это ты загнул уже, — пожал плечами сэр Джон. — Некоторым ничего в этом мире преуспеть не поможет. К счастью, себя я не имею в виду.

Менестрель грянул припев, при аккордах которого сэр Джон забыл, что хотел сказать, и лишь только прихлопывал в такт ладонью по коленке:

Заплати менестрелю чеканной монетой,

Чеканной монетой, оу-о-о-о-о!

Заплати менестрелю и зачтется все это,

Зачтется все это ва-а-а-а-м!

Потом был еще куплет, в который сэр Джон не вслушивался, он ждал припева, как ждет дождя иссохшая в зной нива.

Вновь грянул припев, и сэр Джон, даже не заметив этого, принялся подпевать, хотя голосом похвастаться не мог.

Потом он заставил беднягу Турибара исполнить песню еще три раза, в конце концов, насытившись произведением, скомандовал готовиться ко сну.

Лютня, издав еще пару аккордов, смолкла. Где-то в лесу вскрикнула ночная птица.

— Сэр Джон, что скажете? — спросил менестрель, заворачивая лютню в торбо от ночной сырости.

— Песня так себе, — буркнул сэр Джон. — Но припев удался, клянусь бородавкой короля Мура! Такой припев хорошо горланить, когда в животе кабаний окорок и пинта доброго эля, а лучше — две.

— Сэр, вам и вправду понравилось?

— Так… Та-тара-та-та-тара, та-тара-та-тара… — промурлыкал рыцарь мелодию. — Жаль, забуду. Господь не дал памяти на мелодии, наверное, хотел, чтобы я был рыцарем, а не менестрелем, — заржал сэр Джон. Затем разлегся, подложив голову на седло и укрывшись плащом.

— Все, отбой, — сказал он, — завтра, как рассветет, тронемся по холодку.

Менестрель сдвинул костер, нагреб на горячее место лесного мусора и завалился на кучу, прижав лютню, как мать прижимает ребенка.

Вскоре оба захрапели.

* * *

Сэр Джон проснулся через час, когда небо стало совсем черным, из-за ветвей дуба вышла луна и коварно принялась светить в лицо. Костер совершенно погас, лишь легкий ночной ветерок раздувал несколько темно-бордовых упорных угольков. Не спалось.

«Заплати менестрелю чеканной монетой, чеканной монетой, оу-о-о-о-о!» — вдруг пришли в голову строки, и внутренний голос пропел их четко и громко, словно варгант в балагане. Сэр Джон аж вздрогнул и попытался выкинуть слова из головы.

«Заплати менестрелю и зачтется все это, зачтется все это…» — внутренний голос не собирался успокаиваться.

«Ва-а-а-а-м!» — тонко, сходя на комариный писк, закончил он. А затем — начал снова!

Дальше началось страшное — голос постоянно пел, пел и пел, повторяя проклятый куплет, пел без остановки. Сон улетучился совсем. Что бы сэр Джон ни делал, что бы ни пытался вспомнить из героических баллад или даже, черт с ними, низкопробных народно-базарных виршей, дьявольские строки были словно выжжены каленым железом, и его бедный внутренний голос не умолкал, не зная и не желая отдыха.

Утро для Турибара наступило в виде крепкого пинка под зад. Менестрель вскочил, потер ушибленное место и дурашливо захлопал глазами. Небо на востоке только начало рдеть.

Сэр рыцарь выглядел как с крепкого перепоя.

— Сэр? — нерешительно глядя, спросил менестрель. — Как спалось?

— Ты, что, петух крашенный, издеваешься?! — сэр Джон начал угрожающе тихо, но тут же сорвался на истерический крик. — Я вообще не то что спать не смог, я и сейчас туго соображаю! Это все твоя дьявольская колдовская песнь про менестреля, она меня сводит с ума-а-а-а! — сэр Джон с силой заколотил себе по голове. — Убирайся прочь с моих глаз, иначе я за себя не ручаюсь, возьму грех на душу! — рыцарь схватился за меч.

— Я же преду…

— Пошел во-о-о-н!

Менестрель поспешно похватал пожитки и дал стрекача, прижав сверток с инструментом к животу, успевая выкрикивать извинения.

— Я предупреждал! — донеслось до сэра Джонса уже издалека. Тот метнул вослед барду шишку, но она не долетела, деятель культуры был уже далеко.

Изможденный сэр Джон устало плюхнулся на пень, голова раскалывалась от непрерывного крутящегося в ней речитатива.

* * *

По дороге брела лошадь, на ней сидел закованный в латы рыцарь, но шлем его был снят и приторочен позади к седлу. Это позволяло рассмотреть лицо рыцаря — будто бы терзаемый зубной болью, он морщился, хмурился и иногда скрежетал зубами. Глаза его были глазами безумца, а губы изредка шептали: «Заплати менестрелю чеканной монетой, чеканной монетой, огогогого!».

— Стоять! — вдруг раздалось перед ним, и дорогу впереди заступил конный рыцарь в дорогих, зеленого колеру, доспехах.

Слухи о Зеленом рыцаре ходили давно. Сей муж вызывал на бой одиноких рыцарей, спешащих на турниры, и убивал, правда, в честном поединке. Много он сгубил славных рыцарей, и никто с ним справиться пока не смог. Зеленого рыцаря ловили солдаты шерифа и даже присланные из королевской гвардии, но пока безуспешно.

Сэр Джон вздрогнул, поднял безумный взгляд и вперился в коллегу.

— Я вызываю вас на пое… — из-под опущенного забрала глухо раздавался голос Зеленого. — Сэр, да вы больны?! Победа над хворым не принесет чести, я отменяю свой вызов!

— Э нет, постойте-ка, дружище!!! Так просто вы от меня не отделаетесь! — зарычал сэр Джон, безумно и страшно вращая глазными яблоками. Само провидение послало мне вас, Зеленый рыцарь! Давайте биться, черт вас побери, снесите мне голову, избавив от проклятия, или попрощайтесь со своей!

Зеленый рыцарь, не ожидая столь агрессивного ответа, даже опешил. Что-то в интонациях незнакомого рыцаря его пугало, словно он сейчас заглянул в бездны ужаса, куда не должен никогда обращать взор смертный. В словах незнакомца будто бы звучал вопль грешника, страждущего избавления от адских мук. Однако Зеленый рыцарь был не робкого десятка и, взяв наизготовку щит, нацелил копье.

Сэр Джон откинул копье, выхватил меч и яростно пришпорил коня, даже не беспокоясь о шлеме и щите. Такого резкого старта Зеленый рыцарь не ожидал.

Они съехались, сэр Джон сумел отвести мечом копье, затем они столкнулись броней и обменявшись быстрыми ударами. Зеленый рыцарь умудрился выбить из руки сэра Джона меч, но в ней тут же появился шестопер. Кони снова свели сражающихся. Рыцари неистово обменивались ударами, щит сэра Джона покрывался рубцами, но держался. Джон бился так, словно в него вселился демон, еще никогда ему не приходилось так сражаться. В одно мгновение ему повезло, Зеленый рыцарь открылся и сэр Джон обрушил сбоку на шлем противника тяжелый шестопер. Рыцарь покачнулся и сверзился с коня. Сэр Джон спрыгнул и подобрав свой меч, подошел к поверженному рыцарю.

— Сдаюсь, — прохрипел тот, — ты демон, а не человек! Можешь меня прикончить, и я буду ждать тебя в самых глубинах ада!

— Вот еще, — ответил сэр Джон, — ты выслушаешь одну песню, а потом я тебя отпущу. Конечно, лут оставлю себе.

Он стащил шлем с Зеленого рыцаря, не особенно любопытствуя, как выглядит лицо противника. Отметил только, что у того рыжая безобразная борода. Его больше занимало то, чтобы Зеленый рыцарь хорошо расслышал, как он будет петь.

И запел. Не известно, что более воздействовало на Зеленого рыцаря — мелодия, слова или голос самого сэра Джона. Скорее, все вместе и сразу, но первое впечатление было все же от голоса.

— Заплати менестрелю чеканной монетой, чеканной монетой, оу-о-о-о-о!

Зеленый рыцарь, решив, что сэр Джон сошел с ума, попытался подсечь того под ноги, но сэр Джон был настороже и ударом рукоятки меча по лбу отправил его в темноту.

Через полчаса, собрав шмот с поверженного Зеленого рыцаря, сэр Джон в отличном расположении духа вскочил в седло. Дурацкая песня совершенно выпала из головы, и даже захоти он припомнить, какие были в ней слова, рыцарь не смог бы этого сделать. Мошна его приятно пополнилась почти сотней золотых, к тому же ему достался очень неплохой конь и меч работы известного в узких профессиональных кругах немецкого мастера Мерседа Бенца.

Когда проклятый победитель, и круп скачущего рядом трофейного коня скрылись за поворотом, Зеленый рыцарь открыл глаза. Он вслушался в крутящийся в его отбитой голове речитатив, причем, голосом сумасшедшего рыцаря, и пробормотал: «Вот дерьмо... Лучше бы ты меня убил!»

* * *

К обеду, уже при въезде в Уорш, он догнал менестреля. Тот, увидав сэра Джона, втянул голову в плечи и уныло остановился, ожидая, что его сейчас будут бить и возможно — по голове.

— На, держи, ты славно меня развлек по пути, а я всегда плачу менестрелю чеканной мо…— сэр Джон не договорил, но щелчком пальца отправил под ноги Турибару шиллинг, который чуть не утонул в придорожной грязи. — Выпей за здоровье сэра Джона Бэкскворда доброго эля и за мою будущую победу на ристалище!

Конь уже сделал несколько шагов от опешившего менестреля, когда сэр Джон обернулся и добавил:

— Запомни, Турибар: «populabundus, sal, abjectus», означает — «опустошительная, едкая, вульгарная», а не то, что ты думаешь. В общем, так, если я тебя увижу в другой раз рядом и ты соберешься петь что-то авангардное, то клянусь святым Ботилитаром, проткну мечом, как поросенка протыкает вертел.

И после этих слов сэр Джон скрылся в городских воротах.

Турибар поднял шиллинг, обтер его об штанину, попробовал на зуб и спрятал в пояс. Затем хлопнул ладонью по тренькнувшей лютне.

— И все же мое искусство явно опережает время, — сказал он безразличному усатому стражнику, что следил за порядком у въезда в город, — не доросла пока еще публика, не созрела!

Стражник промолчал, он с детства был туг на оба уха.