Мои университеты (джен)

Во французской стороне, на чужой планете,

Предстоит учиться мне в университете.

До чего тоскую я, — не сказать словами...

Плачьте ж, милые друзья, горькими слезами.

На прощание пожмем мы друг другу руки,

И покинет отчий дом мученик науки.

(с) Ваганты

Нам в школе выдали линейку,

Чтобы мерить объем головы.

(с) БГ

— Это было впечатляюще, — признал Куорен и сплюнул кровь на снег. — Но, кажется, я приказывал тебе сдаваться.

— Как говорил мой дядя Бенджен, «сесть я всегда успею», — ответил Джон Сноу, вытирая меч о снег. — На фига сдаваться, их всего-то было четырнадцать человек. Тем более, они приказывали тебя убить.

— А то я так намного дольше проживу, — проворчал Куорен, пытаясь зажать рукой огромную рану в боку и повалился на снег. — Ладно, слушай сюда, рубака. Как я окочурюсь, иди на восток. Найдешь в лесу большой холм, на нем чардрева — у входа в пещеру сможешь обогреться. Дальше в пещеры не ходи, пожалеешь. А если встретишь большой отряд Одичалых — сдавайся все-таки, подумай головой. Хотя кому я это говорю, — вздохнул Куорен, — ты и на пять тысяч с одним мечом кинешься.

Куорен сдержал свое слово и окочурился, хотя Джон успел перед этим его перевязать и даже напоить чайком — товарищем Джон был хорошим, хоть и своенравным. Именно эта своенравность вкупе с самонадеянностью и привела к тому, что Джон, найдя пещеру под чардревами, пренебрег советом павшего товарища и пошел вглубь, где горел огонь.

Когда глаза Джона привыкли к темноте, он обнаружил, что идет он не по костям, которыми часто бывают усыпаны пещеры, в которых жили хищники, а по листам пергамента. Пергамент, пергамент, исчерканный, покрытый непонятными знаками, только пергамент, насколько хватало глаз. «Пещера колдуна», — подумал Джон, но все равно не повернул назад: все Старки были людьми суровыми и боевыми, и даже дружинники у них говорили, что колдуны так же смертны, как и все — если им отчекрыжить голову.

Наконец длинный подземный коридор закончился, и Джон вступил в огромный подземный зал, в центр которого прорастали белые корни чардрев, а среди корней, устроившись словно в гамаке, сидел древний старик с пергаментом в руке и что-то изредка черкал. Старик был сухощав и даже костляв, а кожа его иссохла и сморщилась настолько, что была похожа на осенние листья.

— Я ждал тебя, — проговорил старик, глядя на Джона поверх пергамента единственным глазом и подслеповато его щуря. — Хотя вроде не тебя. Ладно, ты тоже сгодишься.

Джон вспомнил сказки своей няньки про колдунов-людоедов и вытащил меч.

— Убери, — властным голосом приказал старик. — Не съем я тебя. Садись вон на камень, где чернильница стоит, и бери пергамент.

«Может, это добрый колдун, — подумал Джон, беря в руки пергамент и усаживаясь. — Может, он и скажет что полезное. Например, расскажет, как к Стене отсюда вернуться».

— Пиши, — сказал старик. — «Рациональным числом называется число, которое можно представить в виде дроби p/q, где p — целое число, а q — натуральное».

— Помедленнее, — попросил Джон, который не понял ни одного слова. — Раценальным...

— Ра-цИ-О-нальным, — с нажимом произнес старик. — Ты хоть знаешь, что такое дробь?

— Нет, — честно признал Джон.

— Ну еееекарный дракон, — расстроенно протянул старик. — А таблицу умножения знаешь?

— Табли-чего? — переспросил Джон.

— Что ты вообще тогда знаешь, Джон Сноу, — проворчал старик, и Джон насторожился — имени своего он старику еще не называл. — Ну смотри: отряд рыцарей едет в колонне по четыре, всего ты насчитал восемь рядов. Сколько рыцарей в отряде?

— Тридцать два, — быстро ответил Джон, который гордился своим умением точно определять, сколько человек у противника. Умение это Джон приобрел сидя в башнях Винтерфелла, с которых он следил за Королевским трактом.

— Ну слава всем богам, — вздохнул старик, но Джона не похвалил. — Следующая задача: на поле битвы рыцари неприятеля выстроились в боевой порядок по пятьдесят человек в ряд, всего ты с командного пункта насчитал двадцать одинаковых рядов. Сколько рыцарей в войске противника?

— Ну это до фига, — не задумываясь ответил Джон.

— Не до фига, а тысяча, — строго заметил старик. — Вот поэтому мы так и воюем все бестолково. Две тысячи — до фига, пять тысяч — тоже до фига. Учись, болван, а то на волосок от смерти же окажешься. «До фига!».

Старик некоторое время поразглядывал немного смущенного Джона своим единственным глазом.

— Ну, говорить тебе, что тысяча — это десять в третьей степени, было бы просто преступно, — заметил старик. — До ста хоть считать умеешь?

— Умею, — обиженно сказал Джон — умением считать до ста он гордился.

— Вот в тысяче десять сотен, — пояснил старик. — Не восемь и не дюжина, а ровно десять. Сколько будет сотня пополам?

— Полсотни, — пробормотал Джон, ожидая подвоха.

— А два раза по десять?

— Двадцать.

— Ну вот, — удовлетворенно сказал старик. — Десять сотен — это тысяча. И двадцать раз по полсотне — тоже тысяча. Понял хоть? Не ври.

— Понял, — сказал Джон, немного подумав.

— Ассоциативность у тебя усваивается, — загадочно заметил старик. — Это добрый знак.

Сказав это, старик что-то громко зашептал на неизвестном Джону языке, и за плечом у Джона неожиданно возникла девочка со смуглой кожей очень странного цвета.

— Человек, — произнесла девочка на языке андалов и неприязненно посмотрела на Джона.

— Ой, какие мы особенные, — наморщился старик. — Можно подумать, кто-то уже научился пользоваться критерием сэра д’Аламбера. Покорми гостя-то.

— И чайничек хорошо бы поставить, — заметил Джон и снял чайник с рюкзака.

— Вот да, — обрадовался старик. — С чайком и задачи сами собой решаются.

Спустя три дня усиленного скрипения мозгом Джон окончательно убедился, что насчет «сами собой» старик наврал, но его учитель был успехами Джона доволен.

— 37 на 21! — скомандовал старик, и Джон, пошуршав палочкой по пергаменту, перемножил числа в столбик и получил три семерки. О рыцарях и колоннах он при этом уже не думал, и его учителю это нравилось.

«Магия какая-то», — подумал Джон, созерцая записанные в столбик числа. «Уж не иначе, — сказал себе старик, который умел читать мысли, но не очень этим гордился — после того, как он в своем уединении изобрел тензорное исчисление, Трехглазый Ворон считал, что телепатия — это совсем слабое колдунство. — Без магии за три дня тебе всю арифметику в башку никто бы не вколотил».

— Теперь будем искать неизвестные, — проговорил старик, подходя к Джону, обложенному пергаментами.

— Как же их искать? — не понял Джон. — Они же неизвестные.

— Объясняю, — терпеливо сказал старик. — Тебе дали два оленя, и у тебя их стало пять. Сколько монет у тебя было изначально?

— Три, — тут же ответил Джон.

— Твое рассуждение можно записать символами, — пояснил старик и быстро написал на пергаменте Джона три строки: х+2=5, х=5-2, х=3. — Икс — это и есть неизвестная, которую мы нашли. То есть определили ее значение.

— Наверно, можно и так, — согласился Джон. — А зачем?

— Сейчас поймешь, — пообещал старик. — Представь, что мы сражаемся во время восстания Черного Пламени. Я со своим луком перебил вдвое больше солдат Деймона, чем ты со своим мечом, а всего мы положили тридцать шесть человек. Сколько пришлось на твою долю?

— Вы лорд Бринден Риверс, — потрясенно проговорил Джон. — Сколько же вам лет?

— Не отвлекайся на элементарные задачи, — велел Риверс. — Будешь уравнение записывать?

— Двенадцать, — ответил Джон, немного посоображав.

— Ладно, — мотнул головой лорд Риверс. — Король, десница и мастер над монетой играли в карты всю ночь, а выигрыш ставили перед собой равными столбиками. У короля таких столбиков было вчетверо меньше, чем у десницы, а у десницы — в пять раз больше, чем у мастера над монетой. Всего же на столе было 203 столбика. Сколько столбиков стоит перед королем?

Джон думал над задачей минут пять, но так до ответа и не добрался.

— Пиши, — велел Риверс, — «примем количество столбиков перед мастером над монетой за х». Как говорили в валинорских, то есть тьфу, валирийских университетах на вступительных, от текстовой задачи еще никто не уходил.

Джон надеялся, что в пещере колдуна ему будут сниться совершенно особенные сны, тем более что и вне пещеры ему уже снился сон, в котором он видел мир глазами своего волка. «Волчий сон, — бросил Риверс, когда Джон рассказал ему об этом. — Фигня, ничего особенного. Что, признаки подобия треугольников ты уже выучил, или ты тут до конца света сидеть собираешься?» В эту же ночь Джону приснился сон, в котором он скитался по пустому дворцу, где пол был выложен подобными треугольниками, и красил их в пять различных цветов. Джон проснулся весь в поту, но Риверсу сон Джона понравился.

— Теорема о пяти красках, — уважительно сказал лорд Риверс. — Погоди, мы с тобой еще за топологию возьмемся.

— Может, не надо? — с надеждой спросил Джон.

— Надо, Сноу, надо, — не согласился Риверс. — Если не спится, нарисуй-ка мне х^2-4 по модулю.

Джон тут же повалился на спину и притворно захрапел.

Следующий сон Джону приснился через два дня — во сне он втискивался под график 1/х, стремящийся к своей асимптоте, и постепенно уменьшался в размерах. «Прредельный перрреход!» — каркал над его головой ворон, и Джону это показалось дурным предзнаменованием.

— Кошмар, — пояснил Джон, вскочив на постели и с грохотом спихнув на пол свитки, с которыми он теперь был неразлучен.

— Кошмар — это вот, — отозвался Риверс из своего гамака из корней, перебирая свитки, исчерканные Джоном за день. — У квадратного уравнения нашлись три корня. Гипербола попутала берега и пересекла ось ординат. Кошинус вообразил себя косекансом. Так тебе и будут арки на башку падать, если ты их так строить будешь. А еще лорд-командующий.

— Я не лорд-командующий, — возразил Джон, которому за квадратное уравнение и гиперболу все же стало стыдно, и Риверс это с удовлетворением почувствовал.

— Будешь, — пообещал Риверс. — Думаешь, я ради тебя одного тут чуть корни не пустил? Людей же жалко, да и Дозор мне не чужой.

По мере того, как Джон Сноу усваивал древнюю валирийскую премудрость, он начинал замечать, что единственный глаз Трехглазого Ворона глядит на него со все большим одобрением, а сам Ворон уже порой удостаивает его простой человеческой беседы.

— Иди сюда, — пригласил Риверс одним вечером. Впрочем, Джон не был полностью уверен в том, что это был вечер — смена дня и ночи проходила в пещере незаметно. — Помянем, что ли.

— Кого? — со страхом спросил Джон, который уже убедился, что Трехглазому Ворону известно многое, даже то, что происходит за сотни миль, и теперь опасался, что семью Старков снова постигла тяжелая утрата.

— Последнего Эйгона, — пояснил Риверс и налил Джону чего-то настолько крепкого, что у Джона перехватило дыхание. — Не первого же, первый был солдафон, из всей аэродинамики только и знал, что давление над крылом и давление под крылом. А после последнего Эйгона так вообще пошли не короли, а одни дуралеи.

— А что такое аэродинамика? — спросил Джон, уже привыкнув к тому, что половина слов, используемых Риверсом, требует пояснения.

— До этого мы с тобой нескоро дойдем, — обнадежил Риверс. — Ты пока сиди баллистику учи, а то начитаешься потом, в летописях-то, — Риверс закатил глаза, — «семь стрел пронзили его — они слетели с лука Кровавого Ворона, но направляло их колдовство». Сразу видно, что гуманитарий писал. Баллистическая кривая — колдовство, диффур — бесовщина, матстат — вообще страшное ругательство.

Джон не стал переспрашивать, что такое матстат, потому что с диффурами он только что познакомился, и ему хватило их с головой.

— Зря, конечно, Эйгон меня на Стену отправил, — пробормотал Риверс спустя полчаса, опрокидывая еще одну и мысленно уносясь в минувшее. — Я ж ему говорил: «Учиться тебе надо, ты еще изотермическую реакцию с экзотермической путаешь». Так все и вышло.

— А что такое экзотермическая реакция? — решился спросить Джон.

— Сейчас покажу наглядно, — пообещал Риверс, опрокидывая очередную рюмку и вставая с места. — Пойдем.

Следуя за Риверсом по коридорам пещеры, Джон в первый раз за последние месяцы почувствовал веяние воздуха, доносящееся с поверхности, и вдруг подумал, что уже долгое время не видел солнечного света и не чувствовал запаха леса. С солнечным светом ему не повезло и в этот раз, потому что на поверхности Джон и Ворон появились ночью, но вольный ветер и морозный воздух ошеломили Джона так сильно, что он чуть не заплакал.

Однако полюбоваться лесом при свете луны Джону так и не пришлось, потому что из-под снега на склоне холма высунулись мертвые руки, а вслед за ними полезли и упыри, в точности такие, как тот, которого Джон спалил в комнате Джиора Мормонта.

— Да стой ты, — велел Риверс, хватая Джона за руку, как малыша. — Ты ж мечом уже пробовал от них отбиваться в Черном Замке — сильно меч тебе помог?

С этими словами Риверс вынул из кармана небольшой продолговатый сосуд, дернул кольцо и метнул сосуд в гущу мертвяков. Джон на мгновение оглох и ослеп, а когда чувства к нему вернулись, увидел, что земля в месте падения сосуда обнажилась от снега, а мертвяки частично разлетелись в стороны, а частично превратились в пылающие факелы.

— Экзотермическая реакция, — пояснил Риверс. — Лица, не знакомые с химией, принимают ее за магию Детей Леса. Чем в очередной раз подтверждают мудрую валирийскую поговорку: «Любая достаточно развитая технология неотличима от магии».

— Этой реакции цены нет! — увлеченно заметил Джон, у которого все мысли, как стрелка компаса, всегда возвращались к воинским подвигам. — Лорд Риверс, а что, это так и королевский дворец можно подорвать?

— Я же тебе про это и говорю, — сказал Риверс, на которого подействовали выпивка и свежий воздух, и намного сильнее, чем в далекой молодости. — И Эйгону я то же самое говорил: верный человек — это хорошо, но десница королю не только для этого. Верность в химии помогает мало.

— Ах, какая полезная реакция! — не унимался Джон, разгоряченный выпитым и решивший приналечь на химию. — Это что же, так и самого Короля Ночи можно упокоить?

— Короля Ночи, — презрительно фыркнул Риверс. — Нашел, с кем тягаться. Сидит себе в своих снегах уже который век, орясина эдакая. А что он сделал в алгебраической топологии? Выписал аналитическое выражение для ленты Мёбиуса, тьфу! Вот гляди, — с этими словами Риверс оттащил Джона в пещеру и показал на новых мертвяков, которые прибыли к месту взрыва и бесцельно петляли по склону, не в силах найти вход в пещеру в нескольких метрах от них.

— Вот это работа настоящего тополога, — с гордостью заметил Риверс. — Как говаривал лорд Эйлер Таргариен, «черт ногу сломит и на петле в графе повесится».

Наутро Джон Сноу мучился с похмелья и произошедшее ночью вспоминал смутно. Но ускользнувшее из памяти засело в его сердце, и постепенно в его снах наравне с методом Эйлера стали появляться и старые картины: снег, сражения, лютоволк Призрак и стены Винтерфелла. Каждый раз, пробудившись от такого сна, Джон долго смотрел в одну точку перед собой, и пару часов после этого науки ему давались слабо.

Верный своему обещанию, Джон докончил баллистику и надгрыз матстат, но в химии он завяз и все чаще стал заводить с Риверсом разговоры о дне сегодняшнем, о Ночном Дозоре и о том, как половчее ущучить претендента на трон и как умный человек стал бы штурмовать Королевскую Гавань, Бобровый Утес и прочие стратегические пункты. Наконец Джон собрался с духом и объявил Риверсу, что воинский, братский и прочий долг зовут его в дорогу.

Риверс отнесся к решению Джона с разочарованием, но одновременно и с пониманием.

— Когда ноги по молодости сами бегут вперед, голова порою за ними не поспевает, — саркастически заметил Риверс из своего гамака в корнях чардрева. — Все-таки чему-то ты научился. Если будет при тебе умный советник, ты хотя бы поймешь, что он тебе советует. И умного от дурака уже отличишь, а это немало.

В дорогу Риверс дал Джону сверток с гражданским платьем и несколько фолиантов по баллистике, диффурам и матану.

— Если кто-то их у меня найдет, я прослыву чернокнижником, — пробормотал Джон, мыслями уже будучи в своем обычном мире.

— Очень удобная репутация, между прочим, — заметил Риверс. — Враги разбегаются в страхе, можно даже мечом их не стращать, не говоря уж о драться. Могу еще одну ампулу подарить, в воротник зашьешь на случай тяжелого ранения. Сутки будешь все равно что мертвый, а потом очнешься как ни в чем не бывало, даже раны зарастут. Вот тогда репутация у тебя будет такая, что даже до культа личности дойти может.

Манс Налетчик с интересом следил за довольно странным конвоем — в середине полукруга Одичалых, раскинувшегося метров на двадцать, шагал молодой брат Ночного Дозора, и его конвоиры опасливо отступали всякий раз, когда он кидал на них тяжелый взгляд.

— Манс, колдун хочет поговорить с тобой, — доложил Тормунд, покосившись на Джона Сноу.

— Говори, колдун, — пригласил Манс.

— Ты дашь мне лошадь и еды на две недели, — распорядился Джон, который повадками и взглядом стал сильно смахивать на молодого Бриндена Риверса.

— А если не дам? — бесстрашно возразил Манс.

— Я тебя продифференцирую! — возгласил Джон, подняв правую руку вверх и изобразив пальцами что-то вроде медвежьей лапы. Конвоиры от него попятились, и двое из них даже сели в снег.

— А я е в степени икс, — ответил Манс, налюбовавшись реакцией конвоиров. — Что, тоже к Ворону сходил?

— А я тебя тогда по игреку продифференцирую, — нашелся Джон, и Манс взглянул на него с уважением.