Гута (джен)

Под ногой громко треснула сгнившая шпала, и Гута торопливо переступила на следующую, не обращая внимания на тихую ругань впереди. По обе стороны насыпи стелился густой туман, за которым, как помнила по рассказам Гута, была каменистая долина, а впереди виднелся ржавый бок вагонетки. Почти дошли.

— Стой, — глухо проворчал Скат, доставая из нагрудного кармана карту.

Он присел на ржавую рельсу, Гута опустилась по другую сторону. Будь это в другом месте и времени, она наверняка сейчас бы злилась на этого одутловатого детину, который разбил ей лицо при первой встрече. Но тогда она только вытерла текущую из носа кровь и повторила свою просьбу. Ей было не жалко денег, половину которых пришлось отдать Скату, продав маленький контейнер с тягучей, словно патока, серой массой, что могла убить весь город. Гута не вспоминала даже обросшее грубой буроватой шерстью лицо Мартышки. И то ли Скат почувствовал в ней это безразличное упорство, то ли ему позарез нужны были деньги, но он согласился тащить «дохлятинку», как Скат назвал Гуту, за собой в Зону.

После пропажи Рэда прошло две недели. В городе шутили, что Зона забрала себе любимого сталкера, и Гута не надеялась найти его живым, как, должно быть, думал Скат. Она шла в Зону не за телом Рэда — ее подгоняла яростная, перекрывающая все ненависть к этому месту. К заразе, которая пропитала город и каждого жителя в нем.

— Через сотню метров мы свернем в долину, а там рукой подать до карьера, — Скат шумно сплюнул на землю и поднялся. — И чего понесло тебя в Зону, тупая ты баба? Хочешь сдохнуть раньше срока — так я сам могу тебя пришить.

— Тогда не получишь зелененьких, — в тон ему ответила Гута. Она не сомневалась, что такая гнида, как Скат, прирежет ее и не почешется, но обещанные ему деньги были отличной гарантией безопасности.

Они дошли до конца насыпи, спустились в долину, увязая ногами в хлюпающем месиве, и свернули в сторону лысого холма. Болото под ногами было мертво — ни комаров, ни лягушек, лишь густая темно-зеленая жижа, в которую с громким чавканьем погружались ботинки, да редкие серые кочки.

Карьер был виден издали, выжженная солнцем разбитая дорога уходила вниз. Гута вытерла лоб рукавом и сняла куртку, небрежно бросила ее в сторону. Над карьером было намного жарче, чем у насыпи — солнце отражалось от белой поверхности дороги и слепило глаза, от пыли неприятно стягивало кожу.

Гута остановилась у съезда в карьер. Черные скрученные сосульки у ковша замершего экскаватора, темные кляксы в белой пыли — то, что осталось от сталкеров, послушавших Стервятника. Где-то среди этих клякс был Арчи, а может, и Рэд. Она повернула голову и увидела, что Скат смотрит в ту же сторону. Смотрит слишком внимательно и понимающе, хотя не должен отводить взгляда от Золотого Шара.

— Ты думала, я клюну на это? — Скат повернулся к ней. На его лице не было торжества, только усталая злость. — Запихнуть меня в «мясорубку» хотела, рэдова подстилка?

— Я не знаю, о чем ты.

— Не прикидывайся. Ты думала, что старик Барбридж забудет твоему мужу смерть Артура? Старик предлагал ему ненужных сопляков, но нет, Рэду нужно было потащить в Зону именно его сына, мелкого наивного Арчи. Не знаю, что Стервятник сделал бы с самим Рэдом, но тот помер сам. А теперь твоя очередь, — Скат вытащил из кармана небольшой пистолет и направил ей в голову. — Вперед!

Гута помедлила секунду, потом сгорбилась, прикрывая рукой глаза.

— Мне твои слезы что вода, — фыркнул Скат.

Он подошел ближе, и это было очень кстати. Свободной рукой она медленно вытащила из заднего кармана маленький вогнутый диск, потом зажмурилась и упала на землю, кинув Скату под ноги «солнечный шарик». Вспышки она не увидела, но услышала громкую ругань сверху и выстрелы, одна пуля угодила Гуте в бедро. Она открыла глаза, осторожно сняла заляпанный грязью ботинок и кинула себе за спину.

Скат повернулся на звук, выстрелил еще раз и, пошатываясь, направился в ту сторону. Он прошел в метре от Гуты, едва не наступив на нее, потом остановился на минуту и зашагал дальше.

Гута не успела поймать момент, когда Скат пересек границу «мясорубки». Его оторвало от пыльной дороги на метр, он страшно закричал и забился, но его уже выкручивало и ломало. Гута не выдержала и отвернулась, но за спиной еще долго слышался громкий влажный хруст.

Рана пульсировала болью, Гута зажимала ее рукой, но сквозь пальцы кровь стекала в белую пыль. Теперь дорога к Шару была открыта, и Гута, не обращая внимания на головокружение, упрямо шагала вперед, тщательно следя, чтобы не наступить на черные кляксы под ногами. Было очень страшно и одновременно как-то безразлично. Будто боялась не она, а тонкий голосок внутри заходился от ужаса.

Золотой Шар мутно блестел на солнце красноватым боком. Отражение Гуты, измазанное в крови и грязи, искажалось в нем, как в насмешку: вытянутое удивленное лицо и маленький сжатый рот где-то далеко внизу.

Гута прислонилась к шару лбом, ощущая, какой он холодный даже под раскаленным солнцем. Это вызывало неприятную дрожь по телу.

— Ненавижу, — всхлипнула она, пошатнувшись. Из-за кровопотери оставаться на ногах становилось все труднее, сильно кружилась голова. — Как же я ненавижу тебя, Зона! Если ты меня слышишь, дрянь ты бессердечная, то знай, мое самое заветное желание — чтобы тебя никогда не существовало. Что же ты сделала с нами, проклятая, как искалечила всех, до кого дотянулась...

Гута сползла на слежавшийся грунт — теперь Шар нависал над ней тяжелым медным солнцем, пустым и холодным. Он заслонил собой небо и белую пыль, и Гуте казалось, что она погружается в него, растворяется в красновато-золотом сиянии.

— Если ты меня слышишь...