Moonlight (джен)

Десять лет назад из этого мира навсегда исчез серебряный лунный свет — единственное, что я могла видеть. Исчез вместе с Луной. И прихватил с собой настоящие звезды: небо сначала потухло до черноты, окутав мраком все вокруг, но тут же зажглось бездушным заревом звезд контракта, металлическим и неживым.

Необъяснимо жуткое астрономическое явление сопровождалось возникновением двух аномальных зон, расположенных симметрично по оси друг к другу. В Бразилии и Японии. Погибла куча народа. Паника поднялась повсеместная — ни одно правительство не спешило взять на себя командование и ответственность. Человечество обезумело от страха и неизведанности, каждый день множил дичайшие слухи и домыслы. Первые сталкеры полезли исследовать зоны чуть не сразу же — и все до одного не вернулись назад. До тех пор, пока власти не опомнились, еще энное количество населения исчезло в небытии. В зонах происходили странные явления, вырастали неизвестные науке растения, наблюдалась электромагнитная активность и галлюцинации — люди видели призраков давно умерших, слышали их голоса и сходили с ума. Какой-то шутник остроумно назвал эти зоны Вратами Рая и Вратами Ада.

Тогда же появились контракторы — люди со сверхспособностями необъяснимого генеза. Это точно не было эпидемией: слишком рандомно проявлялись признаки, да и контакторы физиологически ничем не отличались от обычных людей, никаких патологий и аномалий; это не объяснялось генетической предрасположенностью, ведь у зафиксированных и изученных контракторов не было выявлено ничего общего, среди них не всегда попадались родственники и, с другой стороны, не обязательно члены семьи контрактора получали сверхспособности; это не могло быть мутацией, аномальные способности проявлялись у совершенно нормальных до этого людей и не являлись врожденными; и это невозможно было предсказать — контракт заключался в разном возрасте, разными людьми и в разных ситуациях; наука не могла найти ответ.

Одновременно с контракторами были созданы медиумы, в противовес им — или в довесок. Люди со стертой памятью и стертой личностью. Пустышки. Они вели себя точно роботы, двигались, ходили и даже разговаривали; они запоминали новую информацию и хранили ее как переносное устройство памяти; могли найти кого угодно и где угодно с помощью духа и нужной среды; в привычном понимании у них не было души — лишь дух-наблюдатель, составляющий суть медиума и его связь с окружающей действительностью. Медиумы не узнавали родных, не испытывали страха и не проявляли эмоций. Их стали называть «Куклы», программировать и использовать в качестве средства связи и наблюдения.

Мир изменился, но люди в большинстве своем остались все те же. Просто появился новый фактор силы и влияния, за который началась борьба. А по мне, что те, что другие Врата — это огромные, гостеприимно распахнутые двери прямиком в ад, раем там точно не пахнет. А контракторы — демоны без эмоций, привязанностей и совести. Не те демоны, которыми пугают детей во всех религиях мира; не злобные аякаси, нападающие на людей в сумерках, не мелкие хитрые эльфы, ворующие младенцев, и не краснокожие дьяволята со смешными рожками. Это те демоны, что были когда-то ангелами, а теперь пали, попутно получив задание покарать человечество.

По мне, мир несет заслуженное наказание, ведь сказано: не вынеся грехов детей земли, погаснет лунный свет; потому что только смиренно приняв наказание можно прийти к искуплению.

Меня зовут Инь. И я — кукла.

Мне почти не нужно есть и спать, стерлась потребность в общении и эмоциях, у меня нет свободы воли и возможности выбора; я иду, куда прикажет хозяин, и делаю то, что требует Организация. Мне все равно, потому что я не живу, не мыслю и не чувствую. Я существую.

Если подумать, то я не скучаю по старому миру, в котором жила беспомощная слепая девочка Кирси в холодной северной стране. Только по лунному свету. В его серебряном сиянии Дебюсси звучал особенно уместно.

Хуан думает, я ходячая система наблюдения и связи. Робот. Возможно, у меня где-то есть замаскированный шнур питания и кнопка перезагрузки; а еще разъем для диска памяти и проводки-сенсоры вместо глаз.

Мао думает, я такая же, как он. Потерянная душа, обреченная вечно блуждать по чужим телам, потому что ее родное — исчезло из этого мира; вот только я наоборот — потерянное тело в бесплодных поисках исчезнувшей души.

Что думает Хэй, не знает никто. Он не говорит об этом.

Если сыграть ноты в верной последовательности, только сначала надо запомнить их на ощупь, проводя чувствительными подушечками по капелькам смысла в плотной тетради, при этом тщательно и точно рассчитав силу удара пальцами по клавишам — черным и белым, — можно самому создать серебристый лунный свет, завладевающий миром в полнолуние. Точность силы удара нужна для верного выражения эмоций. Про эмоции очень серьезно говорит учитель. И еще тихий мамин смех. Про силу удара я догадалась сама.

Я все время молчу и практически не двигаюсь, только слежу за «объектами», сидя в пыльной заброшенной табачной лавке, и передаю информацию Мао. В голове моей играет тихая фортепьянная мелодия — обрывки прежнего мира, — но слышу ее только я.

Хуан смотрит угрюмо и говорит, что я бесполезная пустышка, и от меня проще избавиться, все равно ни страха, ни боли я не почувствую, а проблем станет меньше.

Мао смотрит сочувствующе, облизывает переднюю лапу и говорит, что я нужна для заданий, возможно, он хочет переселиться в мое тело, все равно ж пустое. А быть котом ему надоедает.

Хэй ничего не говорит и никогда не смотрит прямо на меня. Даже не видя глазами, я знаю это.

Я существую в вечной тьме, вокруг нет ничего примечательного, ни форм, ни цветов, ни света. Иногда кажется, что, если потрогать окружающую темноту ладонью, она тоже станет черной, будто испачкается в чернилах. Иногда кажется, что для меня десять лет назад так и не зажглись искусственные звезды. Иногда кажется, что для меня весь мир — черный.

Хуан говорит, это потому, что у кукол нет чувств, им все безразлично.

Мао говорит, что я родилась слепой, и мне не дано увидеть иные цвета.

Хэй задумчиво улыбается своим мыслям. Для него мир темнее черного.

Яркий свет солнца жжет глаза и вызывает желание убежать — слишком горячий. А от электрического чешется кожа, он мертвый, как искусственные небеса. Лунный свет, хоть и был всего лишь бело-серебристым, окрашивал мир в разные цвета, для разнообразия — не в черный. Если поднять лицо к фальшивому небу в момент смерти контрактора, связанная с ним звезда на краткий миг блеснет ртутным серебром, возвращаясь туда, откуда пришла. Но ее свет не дарит тепла и успокоения, только грусть и сожаление.

«Если много практиковаться и не сдерживать свои эмоции, — мягко говорит учитель, чуть наклонившись к моему уху, — сможешь сыграть Бетховена без ошибок». А я молчу и жду очередную лунную ночь, без моего серебряного друга играть не получается, как ни старайся.

Для меня весь мир — черный, но иногда, когда я смотрю не незрячими глазами, а тем, что теперь у меня вместо души, мир медленно, словно нехотя, расцветает красками, совсем как раньше в лунном свете.

Хуан желто-коричневый, от него разит алкоголем, страхом и презрением к нам. Он курит дешевые сигареты, все время кричит и раздает указания. Когда я смотрю на него, то вижу плотный ядовито-желтый сгусток ненависти и желчи. Ненависти к себе. Внутри которого теплится огонек чести.

Мао сиреневый и мягкий, он звучит вкрадчиво, мудро и тихо. От него пахнет пыльной теплой шерстью, ветром и рыбными консервами — кислым металлом. В нем чувствуется скрытая опасность и бесконечно глубокая тоска. Когда я смотрю на него, то вижу, как в пустоте чужого тела, сжавшись, дрожит тускло-фиолетовая искорка души.

Хэй — всегда черный. У него черное имя, черные волосы, черный плащ и белая маска — Черный жнец должен быть темнее самой черноты — и не отражающие свет синие глаза, единственная цветная деталь в образе, за исключением багряной крови, его или не его, когда как. Но когда я смотрю на него через духа, то вижу вовсе не это. Я вижу ослепительно белый сгусток света с обжигающе темным провалом на месте сердца. А за его спиной — зеркально клубящуюся черную тень с сияющим огоньком солнца в центре.

Это древний символ инь-ян, выбитый на обложке старой книги в маминой библиотеке: под пальцами глубокая впадина тьмы и одинокий бугорок в центре, а рядом, на выпуклом освещенном солнцем плато бездонный колодец ночи. Туда проваливается мой детский мизинец.

Что-то сломалось во мне от его слов той ночью, когда на краткий миг вернулся лунный свет, собранный из сотен освободившихся из плена духов-наблюдателей. Тогда я впервые за долгое время осознала, что у меня есть выбор и свобода воли, и то, что люди называют личностью. Тогда же я поняла, что Луна вовсе не покидала небеса, она лишь рассыпалась тысячей осколков света, поселившись незримым наблюдателем в душах кукол, и расписалась серебром звезд контракта под договором с обещанием даровать искупление всему человечеству через избранных его представителей. На определенных условиях.

Вот только люди не усвоили урок, потому что не видели истинной сути произошедшего. Правительства опомнились и скрыли от мирного населения информацию, а сами начали очередную борьбу за контроль над Вратами и контракторами. Истина же проста — за все надо платить. За искупление тоже.

Пока нить воспоминаний и образов разматывается, обвиваясь вокруг нас, я тянусь всей своей сутью к пульсирующей черноте внутри Хэя, чтобы стереть из его сердца эту боль, заменить ее теплым живым серебром — ведь лунный свет возрождает душу, недаром в нем так искренне выглядят слезы. Даже слезы бездушной куклы. Я знаю, что могу спасти его: если сыграть в правильном порядке засевшие в памяти ноты, то можно создать свой лунный свет.

Хэй смотрит прямо на меня и думает, что нашел правильный путь, который спасет всех — в его сердце горит серебряная падающая звезда, излучающая живой свет. Я слышу его мысли, и впервые за бесконечность уголок губ сам приподнимается в улыбке. Правду говорят, что куклы не испытывают страха, врут только, что у нас нет души.

Исчезая в потоке ослепляющего света, я пытаюсь помнить. Меня зовут Инь, не Кирси. Я медиум, хранящий в себе свет Луны и музыку серебра, одна из многих, таких же бесчувственных кукол. Я сама выбрала этот путь, вослед за горящей во тьме звездой Хэя. Я верю, что наша миссия — помочь людям пройти путь искупления, ведь лунный свет это единственно верная дорога к прощению.