Ветер перемен для дементора Мэри (джен)

Почему никто никогда не читает правила?

Откинув рукав, дементор подняла руку, протянула ее сквозь прутья — заключенный отшатнулся — и ногтем постучала по потертой табличке на стене с распорядком дня. «7.00-7.15. Зарядка».

Эй… Какие же странные у людей названия! Дементоры не умели издавать звуки и общались с помощью образов, и потому никакие имена им не требовались — но люди так не могли, и поэтому каждый из них обозначал себя каким-нибудь бессмысленным словом. Она же обычно запоминала лишь начало — да и то по большей части из свойственной ей от природы любви к систематизации и порядку. Только вчера сюда, на самый любимый ее этаж, привезли целую группу подопечных. Рядом с Эй поселились уже знакомые ей До, Ма и Джей, напротив — Ру, Ро и Ра (вообще-то двое последних были Ле, но чтобы не путать, она использовала не основные их названия, а дополнительные), а дальше шли комнаты новеньких, названия которых еще предстояло запомнить.

Тот, кого она обозначила для себя «Эй», махнул спутанными кудрявыми патлами и демонстративно уселся на койку. Она постучала по надписи снова. Подчеркнула ногтем следующую — «7.30. Завтрак». Перечеркнула ее. Снова постучала по первой. Эй отвернулся. Дементор, подивившись про себя его глупости, направилась дальше. Следующие трое были более сговорчивы. На обратном пути она снова заглянула в камеру к Эй и постучала по надписи — опять без толку.

Вернувшись с кашей, она вновь указала на первую надпись и, показав Эй еду, ушла дальше. Ро и До, как и раньше когда-то, делали зарядку старательно, и она зачерпнула им кашу из середины, оттуда, где та была теплее всего. А вот Ма без нее обленился и сделал только несколько наклонов. Поэтому она, погрозив ему пальцем, собралась было дать ему всего лишь полпорции, как вдруг услышала неуверенное:

— Мэри? — Он смотрел на ее руку. — Мэри!

К соседней решетке тут же прильнул Джей.

— Мэри!

Она ощутила теплую волну радости от обоих, удивленно поймала ее и съела. Радость была вызвана именно ей, и это удивляло. Она чуть было не положила Ма полную порцию — в конце концов, он почему-то поделился с ней едой просто так — но в последний момент сочла соблюдение порядка важнее и ограничилась половиной, выбрав все-таки потеплее. Ей и самой было очень тепло и вкусно — радость, которую вызвал сам, всегда вкуснее всех прочих, вот только лакомство это дементорам почти никогда не доставалось.

Когда-то Ма научился отличать ее от других по рукам. И даже дал ей зачем-то человеческое название: Мэ-ри. Она знала, что так называлась женщина из его кошмаров, появлявшаяся иногда и юной девушкой, — может быть, она тоже воспитывала когда-то Ма? Этого она не знала, но привыкла к этому «Мэ-ри». Джей и тогда сидел рядом с Ма — и, услышав это, очень смеялся и стал тоже так ее называть. А за ним и другие. Но именно Джей попытался пообщаться с ней образами, научился этому постепенно и предложил попробовать Ма. Их соседи недоуменно отказались, а вот Ма понравилось — одному из немногих за время ее работы. Обычно с дементорами говорили — причём, по большей части, словами, крайне неохотно используя образы, — только по делу комендант да министерские служащие. И вообще она замечала, что общаться образами многим людям почему-то было непросто. А вот Ма со временем даже привык разговаривать с ней. И всегда, каждый раз, когда она уходила из его камеры, он спрашивал:

— Ну хоть ты никогда не бросишь нас, Мэри?..

И она отвечала:

— Не брошу. Пока ветер не переменится.

На самом деле, она, конечно же, не могла так сказать — просто создавала перед его глазами картинку, а он ее видел. Когда она впервые ответила так, Ма хрипло рассмеялся, и дементор, дав смеху пропитать его, мягко слизнула теплые шероховатые крошки. Кажется, она научилась шутить — это было хорошо. Это обещало больше вкусной еды.

Ветер… В Азкабане не было ветра — только там, снаружи. А вот внутрь было ему не попасть… Но она и не имела в виду тот, внешний, воздушный ветер — это было куда более глубокое и объемное понятие. Только вот Ма, похоже, этого не понимал.

Вокруг Азкабана ветра завивались в круг. Мощные чары удерживали дементоров в тюрьме и создавали воронку над крепостью. Поэтому когда дементоры вылетали наружу в шторм, мощный поток воздуха подхватывал их, но не уносил прочь. Ветра кружили их, словно гигантская карусель, и они сами становились частью воздушного потока. Иногда она думала, что они могли бы стать ветрами и разлететься по всей земле. Ветрами потерь, разлук, обид и зла — такие, какими их сотворил Экзиридес. Об этих ветрах она и вспоминала, отвечая так странно.

Но в результате это Ма, Джей и другие бросили ее сами. Когда к дементорам пришли посланники от странного человека, посулившего им свободу, многие поверили ему — и ушли из Азкабана. И позволили затем уйти в предзимнюю стужу тем, на кого тот человек указал им. Она была против — но слишком много соплеменников обещали так поступить (по какому праву они вдруг стали это решать? — удивлялась она), так что она уступила. Джей, уходя, показал ей:

— Ну вот и мы тоже идем работать.

Однако, видно, плохо они работали, раз так быстро вернулись на воспитание.

Сама она работала хорошо и жила так, как ей нравилось. В этом заключалась ее свобода, и никуда уходить из дома она не собиралась.

Всего за несколько дней ей удалось приучить Эй к зарядке. Теперь все его бунтарство выливалось в песни.

Им нет числа, сквозят из всех щелей

В сердца людей, срывая дверь с петель.

Круша надежды и внушая страх,

Кружат ветра, кружат ветра.

Hо есть на свете ветер перемен,

Он прилетит, прогнав ветра измен,

Развеет он, когда придет пора

Ветра разлук, обид ветра.

Слушая это, она понимала, что речь идет о них, дементорах, которых должен был развеять ветер. Для Эй они были злом, подлежащим уничтожению. Эй боялся, ненавидел и казался себе очень смелым, когда пел такое. Но она не обладала бессмысленным умением обижаться, как люди. Против песен она ничего не имела, ведь они помогали заключенным восстановить запас теплых эмоций и обещали ей больше вкусной еды. Пусть его, пусть выкармливает надежду — ей же будет сытнее. 

Но эта песня будила в ней слишком много других мыслей и воспоминаний.

О том, как однажды ветер действительно переменился.

Один из узников убежал — а когда комендатша мисс Эндрю, узнав об этом, перевернула весь Азкабан, было поздно.

Ей казалось, что сбежавший пробил в защите Азкабана дыру — и воздух, столетиями двигавшийся по кругу, теперь стремительно утекал, а под капюшоны дементоров сквозь пробоину задувало новое время.

Значит, это была не выдумка.

Ветер переменился тогда.

И внезапно всего стало слишком: слишком много кричала мисс Эндрю, слишком много стало появляться людей извне, слишком сильно надеялись те узники, кому повезло узнать о побеге. Дементоры впитывали эти надежды, но с каждым новым днем те рождались опять. Человек, отправленный сюда пару лет назад за сбыт нелегальных веществ, громко пел какие-то глупости — тоже про ветер перемен, только другое, про колокол свободы, какой-то парк и еще что-то непонятное. Дементоры не мешали ему — только слетались послушать и дождаться, пока в нем и в других заключенных проснутся надежда и радость, а потом с удовольствием устраивали внеплановый пир.

А неделю спустя стало известно, что по приказу Министерства тридцать дементоров командируются на охрану школы. И она — лучшая из лучших — конечно же, отправилась вместе с ними.

Ветер перемен нес ее вперед. На настоящую землю. В август. В летнюю ночь. В ушах звучала та самая песня:

Take me to the magic of the moment on a glory night,

Where the children of tomorrow share their dreams with you and me

Она летела туда в предвкушении. «Дети будущего поделятся мечтами со мной и с тобой...» Как она ждала возможности попробовать свежие, вкусные эмоции и сны!

Ее предвкушение слегка омрачало некоторое сожаление, что Блэ… придется поцеловать. И когда его почти что поймали, она промедлила немного и не попала под тот чудовищный свет, что обжег многих из них и позволил сбежать Блэ во второй раз, — и с тех пор она ничего больше о нем не слышала.

Она даже спросила у вернувшихся Ма и Джей, как там Блэ, и расстроилась, поймав картинку с его смертью. Его побег — хотя это и было против всех правил — казался ей интересным. Она воспитывала этого человека целых двенадцать лет и надеялась, что от ее уроков будет какой-нибудь толк — но какой же теперь мог быть толк, если его столкнула куда-то еще одна ее воспитанница?

Нет, это было неправильно. В этом была и ее вина тоже: значит, она недовоспитывала ту Бе.

Но нужно было работать дальше. Нужно было восстанавливать круг времени в Азкабане, надорванный Блэ и разрубленный странным холодным человеком, сманившим половину дементоров разгильдяйничать.

Каждое утро дементор будила своих подопечных и не отдавала им еду, пока те не начинали шевелиться и не делали хотя бы часть зарядки. Что-то пел Эй, хрипло перекидывались репликами Ма и Джей... Она не приближалась к ним днем. Она позволяла им радоваться. Немного. Самую малость. Откормиться эмоциями, стать немного сильнее. А вечером отдавала им ужин и забирала свой — разноцветные нити эмоций, сладкие, горьковатые, но чаще почти безвкусные. А потом приходило время уроков — и она безжалостно снова и снова окунала их в темную грязь, которую они оставили за собой. Она забирала из воспоминаний удовольствие от умелого удара, азарт схватки, окрыляющую веру в свою правоту, выпивала их и оставляла лишь тени знаний о том, что те когда-то существовали. И тогда расцветали страх, усталость, горечь — и отвращение к себе.

А потом приходила ночь — и она оставляла их спать. Спать и набираться сил, из которых на следующий день будет расти ее следующий ужин.

Даже Эй перестал бунтовать, стал вслед за другими звать ее «Мэ-ри» и сочинять про самого себя песни еще более нелепые — зато более веселые:

Получал всегда по шапке,

Быстро выбился из сил

И в тюрьму он на поправку,

К теплой каше и зарядке

Отдыхать отправлен был...

Эй пел, Джей и Ма смеялись, а вслед за ними улыбались и другие ее подопечные. Дементор предвкушала сытный ужин. Все было хорошо.

* * *

Но потом этот порядок был разрушен опять. Ее подопечных снова решил забрать тот нарушающий правила человек — на этот раз лично. Тянущиеся от него нити эмоций были холодными, темными и совсем несъедобными. У него нечем было поживиться. Он не был теплым. Его силуэт освещался изнутри не ярким сиянием, а тусклой, будто коптящей, лучиной. Человек зиял. Он был странным и неправильным. В нем было много зла — и что-то подсказывало ей, что воспитать его было бы очень сложно. Однако именно он впервые за все существование дементоров предложил им выбор. Они могли последовать за ним и выполнять его приказы. Они могли по-прежнему подчиняться министерству. Они вообще могли делать все, что угодно. Человек ясно дал понять, что не хотел бы, чтобы они оставались в Азкабане, но был не настолько глуп, чтобы запретить им это.

Но она-то не хотела быть рядом с зиянием или шататься без дела. Ей нужны были тепло и порядок. Она взялась за самую привычную и понятную работу — охранять приговоренных на судах. Доставлять их в Азкабан.

Однако и здесь что-то пошло не так.

Люди уже позабыли об этом — но изначально дементоры приходили в зал суда не для устрашения. Они заставляли человека признать совершенное зло. Шло разбирательство, подсудимый вспоминал содеянное им, и дементоры тянули за тонкие ленточки чувств, вытягивая у кого-то сожаление и вину, у кого-то — злость на сдавших его подельников и досаду за провалившуюся выгодную аферу, у кого-то — удовольствие от совершенного убийства или насилия. Узкая лента искренних, настоящих эмоций разрезала острыми краями старательно заготовленные ложные доводы, обвивалась вокруг обвиняемого и заставляла сбиваться и проговариваться о правде.

У жалких, жмущихся друг к другу людей на скамье подсудимых не было нужных эмоций. Только тяжелый серо-сиреневый страх и удивление. Непонимание. Неверие. Это было неправильно. А еще она никогда не слышала про кражу магии. Ей показалось это интересным — может, и она научилась бы забирать магию так же, как и радость? Научилась бы колдовать... Но магия этих людей была слабой, Мэри чувствовала ее. А они сами точно знали, что ничего не крали.

Конечно, в Азкабане и раньше попадались узники, считавшие, что не сделали ничего дурного. Или что не сделали именно того, в чем их обвиняли. Это было неизбежным злом, говорили одни дементоры. Это их дела, говорили другие, наше же — собрать с них нашу пищу.

Но теперь таких людей перед ней проходили десятки. Конечно, она находила у них грехи — но того, о котором шла речь, не было. Ей не нравилось так работать. Она хотела быть Совершенством. Воздавать зло за зло, исправлять и карать тех, кто ко злу обратился, пробуждать вину и заставлять осознать ее. Эти же люди были ей непонятны. Они были неуместны. Неправильны.

Но что она могла сделать? Только вернуться в Азкабан и делать свою работу так, как могла. Там уже почти не осталось дементоров, и она скользила по пустым коридорам, стараясь брать у этих слишком неправильных людей поменьше, благо теперь почти все они были в ее распоряжении. И, конечно, все равно воспитывать их.

Однако ветер перемен продолжал дуть. Продолжал рушить все, к чему она только привыкла. Все сильнее и сильнее. Он забирал узников, возвращал обратно, забирал снова, приносил неправильных... А потом и вовсе вышвырнул дементоров из дома, отобрав у них Азкабан.

Указ «Об улучшении условий содержания заключенных», где дементоры назывались «злом, разъедавшим души», вызвал у нее ярость и возмущение. Там все было неправдой — от первого и до последнего слова! Но теперь, похоже, правда больше никого не интересовала. Да и сколько их оставалось здесь, в Азкабане? От силы пара десятков. Где были остальные, она не знала — а люди ничего не сказали.

Эти люди, похоже, не представляли, что делать с дементорами — и склонялись к тому, чтобы просто… как они это называли, «ликвидировать» их. Заставить не-быть… Самих их никто не спрашивал — а они ничего не могли сделать: слишком много было теперь здесь волшебников, владеющих тем белым огнем.

И когда те уже почти все решили, тот самый ветер подул опять — и принес с собой растрепанную молоденькую сотрудницу Отдела регулирования магических популяций и контроля над ними, которая сообщила, что дементоров с радостью примут в других местах — люди называли их «за границей». Их ждали Северная Корея, Австралия и Нурменгард. Дементоры торопливо обступили перепуганную волшебницу, прикрывшуюся бледной выдрой. Это был шанс не просто остаться быть, но и продолжить заниматься своим делом — место было не так уж важно.

А потом дементоры выстроились, разбились на группки и, сопровождаемые людьми с белым огнем, плавно поднялись в воздух. А снизу из маленьких окон смотрели их бывшие подопечные.

— Прощай, Мэри! — донесся до нее чей-то крик, и она наконец-то поняла, зачем людям эти смешные названия.

Черный треугольник Азкабана под ногами становился все меньше. Ветер перемен разносил черные клинья по разным сторонам света, и она… Мэ-ри вдруг вспомнила слова одной из песен Эя: «Развеет он, когда придет пора, ветра разлук, обид ветра».

И пожалела, что больше никогда их не услышит. Однако же впереди ее ждала неведомая Австралия — и работа. Много новой работы.