Чтобы взгляд твой стал суровей (гет)

Панси Паркинсон вцепилась пальцами в холодный ободок умывальника и прищуренным взглядом уставилась в зеркало.

— Ну и чем я хуже?

Но стоило перевести взгляд на развернутое свадебное приглашение, с которого сдержанно улыбался Драко Малфой, облаченный в парадную мантию, и красавица Астория, похожая на лесную нимфу, не иначе, в своем легком зеленом платье, расшитом золотыми цветами, уверенность Панси в своих внешних данных начала потихоньку испаряться.

Зеркало упорно говорило, что не такая уж она, Панси, невзрачная, и на мопса совсем не похожая, что бы там за спиной не шептали завистливые грязнокровки. Пусть не стройная тростиночка, пусть темные волосы не такие пышные, как хотелось бы, пусть глаза не похожи на изумруды, а вздернутый нос отдаленно напоминал пятачок… ну и что же теперь? Не любить ее, раз она не вписывается в рамки женского идеала, непонятно кем выставленные?

— А я же лучше, лучше Астории! — всхлипнула Панси, когда ее бабушка, прикусив сигарету в мундштуке, плавно водила волшебной палочкой, словно по спирали, закручивая волосы внучки в пружинистые локоны. — Я любила Драко дольше, чем она.

— Я знаю, дорогая, поэтому послушай моего совета, и пока она не вышла к алтарю, затяни ей удавку на шее, — повторила бабушка. — И не смотри на меня так, за свою любовь надо бороться.

Панси фыркнула.

— Ты еще скажи, что вы с дедушкой так и поженились.

— Сорок пять лет душа в душу, между прочим.

Очередной локон закрутился у виска, и Панси, разглядывая себя в зеркало, чуть надула губы.

— А грязнокровка Грейнджер тоже вышла замуж! — взвыла вдруг она, что окончательно спустило самооценку на уровень ножки шкафа.

— И посмотри за кого, — буркнула Панси.

— Думаешь, от безысходности?

— Ну естественно, милая, лордов на всех не хватит. Тем более, когда в бой рвется такая красавица, как моя внучка.

Улыбка Панси напоминала оскал грустной собаки.

Незамысловатая прическа, которая растреплется сразу же после трансгрессии (в этом волшебница не сомневалась), а желание одеться «по-богатому» снова выставит ее вульгарной дурочкой, пусть и чистокровной. Есть же люди, у которых ну просто не получается быть очаровательными.

Это Панси знала, как никто. Сейчас она смотрит на себя в зеркало и уверена, что выглядит знойно и роскошно, однако пару часов спустя посмотрит на себя в отражении бокала с шампанским и сконфужено подумает, как такое страшилище вообще пустили за ворота.

В самооценке все дело, а у Панси она практически отсутствует. Сверстницы с годами расцветают, хорошеют, а на нее, почему-то, лавина красоты не сошла. Или сошла, а она не заметила? Как же тогда другие, тот же обожаемый и такой желанный Драко, заметят, если сама Панси считает, что в ней шарма примерно столько же, сколько в ведре с картошкой?

«В самооценке все дело» — заключила Панси, нацепив тяжелые серьги с фальшивыми топазами.

Но бабушка Паркинсон думала иначе.

— Брови, — заключила бабушка. — В бровях все дело.

— Брови?

— Конечно, брови. Запомни, Панси, если мужчина не может смотреть девушке в глаза, а, следовательно, и на брови, он начинает пялиться на ее зад.

— Бабушка!

Бабушка стряхнула пепел в раковину.

— Матери не говори, она эту мудрость не поймет, — отмахнулась ведьма. — А с бровями, дорогая, надо что-то решать?

Панси нахмурилась.

— А что не так с бровями?

— Их нет.

Ну как же нет, если над глазами все же виднеются тоненькие полосочки волосков, пусть немного неровные, но зато естественные.

Но бабушка уже достала из пропахшей приторным парфюмом косметички старый косметический карандаш. Панси недовольно заерзала.

— Ну и зачем? Это же вульгарно, — сказала она, попятившись, когда бабушкина сигарета чуть не обожгла ей щеку.

— Чтобы взгляд твой стал суровей. А то как деревенская простушка, еще, чего доброго, поинтересуются, не Уизли ли ты случайно?

* * *

Дрожащими руками плеснув в остывший чай золотистого зелья из пузырька, в пару раз превысив необходимую для эффекта дозу, Панси принюхалась.

Феликс Фелицис не отличался резкими запахами, скорее пах какой-то свежестью, а на вкус и вовсе не ощущался.

— А это законно? — засомневалась Панси, впрочем, осушив чашку до дна.

— Пусть тот, кто считает, что моя внучка не достойна отвадить от потаскухи Гринграссов молодого лорда, которому была опорой и поддержкой все школьные годы, скрестит со мной палочки в дуэли, — отозвалась бабушка.

Отсчет начался, Феликс Фелицис в действии, удача на сегодня на стороне Паркинсонов.

Только вот сама удача об этом явно не знала.

* * *

— Да перестань уже, — протянул Блейз Забини, протянув ей носовой платок.

Панси, сидя на ступеньках Малфой-мэнора под черепичным козырьком крыльца, громко всхлипнула и взяла платок.

Приглушенная музыка была слышна даже сквозь завывание ветра и шум дождя. Там, у вольера с павлинами, развевались ленты на свадебной арке, обрамленной белыми розами.

Слушая не так слова Забини и музыку, как дождь, Панси разразилась очередным залпом рыдания, когда прогремел раскат грома.

— Вопрос о том, кто из присутствующих против этой свадьбы, риторический…

— Да замолчи ты уже, Блейз! Не в этом дело!

Забини вздохнул и брезгливо протерев ладонью ступеньку, присел рядом.

— Ну вот чего ты рыдаешь? — спросил он, хоть и понимая, в чем причина. — Никто не был застрахован от того, что пойдет дождь во время церемонии, утром было ясно, да и на небе ни облачка. Осень… Зато ты поймала букет невесты… ну, формально, он прилетел тебе в лицо, но, по факту, ты его поймала…

Панси уткнула лицо в ладони и снова захныкала.

— Да брось, уже никто там над тобой не смеется, — заверил Забини. — Все уже забыли. А вообще, Водоотталкивающие чары надо было… все, молчу.

Казалось, что сейчас бедная Панси наплачет озеро прямо под окнами Малфоев. Блейз, не зная, как еще утешать и надо ли вообще утешать бывшую однокурсницу, неловко похлопал ее по плечу.

— Ну потекли брови, с кем не бывает.

Панси всхлипнула и громко шмыгнула носом.

— Чтобы взгляд твой стал суровей, — очень похоже передразнив тягучий голос бабушки, прорычала Панси, стерев тыльной стороной ладони черный след от растекшегося на бровях карандаша. И очень зря, потому как черный след растянулся едва ли не до самого уха.

Бабушка словно в десять слоев красила, давя на косметический карандаш со всей силы.

Бабушка подвела, Феликс Фелицис подвел, погода подвела, брови подвели. Какой уж там аристократ Малфой попадется в сети этой незадачливой обольстительницы! Сама виновата, Панси, замахнулась на аристократа, нищие Уизли — вот твой потолок.

— Все, не реви, — буркнул Забини и, забрав у Панси скомканный платок, осторожно промокнул растекшийся карандаш на ее веке. — Могло быть хуже. А вообще мне нравятся твои брови, особенно левая.

— Это все твое плохое зрение, Забини.

— Это был комплимент. Пытаюсь разрядить атмосферу.

Панси в очередной раз шмыгнула носом и позволила стереть остатки карандаша у глаза.

— Чуть-чуть голову ко мне поверни.

— Я сама, ты мне сейчас глаз выколешь.

— Да подожди ты, не оттирается, Панси, сиди смирно, — прищурившись от упорства, сказал Блейз, повернув за подбородок ее голову к себе, осторожно стирая черные разводы с нежной кожи века.

Панси, позволив повернуть свою голову, сидела, затаив дыхание. Забини, поймав ее чуть косой из-за неудобной позы взгляд, так и замер, прижав обмотанный платком палец к ее веку .

Бывшие однокурсники моргнули друг другу.

— А, к черту, — протянула Панси и, вцепившись в лацканы пиджака однокурсника, вытянула соленые от слез губы для поцелуя.

Гром снова прогремел.

Платок, перепачканной косметическим карандашом, упал на ступеньку.

Забини не вырывался и не сучил руками в возмущении.

А это хороший знак. Феликс Фелицис, ты чудо.