Simple steps (джен)

В самом начале маленький комментарий от переводчика.

Первое: Simple steps — полноценный макси с единым сюжетом. Начало фика носит частично драббловый характер, чтобы без лишних промежуточных описаний сделать акцент на тех самых "маленьких шагах", которые привели к развитию отношений между персонажами. В дальнейшем главы будет тесно связаны друг с другом, а разрывы между ними исчезнут.

И второе. С переводом названия первой и последней глав возникла серьёзная сложность. Её название строится на основе Кодекса джедаев (There is no emotion: there is peace — Нет эмоций, есть покой), и не удаётся перевести её, сохранив и структуру Кодекса, и благозвучность. Если у вас есть идеи, как это можно исправить — пишите, буду рада обсудить!

Они были вместе в своём одиночестве.

Они находились в одном Храме, в одной квартире, в первую ночь они даже делили одну комнату, но никто из них не понимал, как многое они разделяют — слишком одиноки они были, чтобы заметить.

Младший лежал на новой кровати, уставившись в пустоту. Мальчик ворочался с боку на бок уже несколько часов, уставший, но не способный остановить поток мыслей. Он не знал подходящего слова на Основном, и ни одно прилагательное Хаттесе не описало бы, как он себя чувствовал.

Корнем, самой сутью проблемы была оторванность от привычного мира. За свои короткие девять лет всё, что он узнал, касалось горячих песков Татуина и его матери. Жизнь среди дроидов и гонок, проказы с друзьями и наказания за них. Ругательства после проигранной гонки, но снова и снова участие в них, забота матери, её улыбки и ласковые руки, и слова поддержки, особенно когда она переживала за него. Вся жизнь — это создать ей повод улыбаться и найти любой способ извиниться, если рассердил её; это кража воды для неё и поиск запчастей в других магазинах для протокольного дроида, с которым ей не придётся так много работать.

Тот мир сейчас был далёким, чужим, что раньше казалось невозможным. Он не жалел о нём — даже чуть-чуть. Возможность выбраться и увидеть новые миры, приключения и азарт, адреналин превзошли бы всё, что он испытывал во время гонок. Сейчас ему достался только чужой, враждебный мир.

С момента прибытия в Храм всё стало другим. Здесь было расписание, жёсткое до последней мелочи, жёстче, чем любой распорядок у Уотто. Здесь были занятия и самостоятельная работа, и обеды, на которых подавали так много еды, и везде была вода — они думали, что её так же много, как и песка, и использовали для самых странных вещей, вроде мытья рук. Здесь было и то, что ему нравилось, кроме обучения, конечно: роскошь спать на собственной кровати, а не на тюфяке, например. Но много, очень многое он не понимал.

Первое, прежде всего, люди. Никто, казалось, не знал, что с ним делать, ни взрослые, ни другие юнлинги. Все учителя считали, что для него обучение будет элементарным: в конце концов, если он пришёл к ним настолько взрослым, он определённо должен быть гением и схватывать всё на лету — и очень разочаровывались, когда он говорил или делал что-то, что они считали глупым, поджимали губы, щурили в неодобрении глаза. Разумеется, мальчик, оказавшийся Избранным, должен быть более… более способным, более талантливым, более гибким, более каким-только-угодно.

Дети здесь были плохими. Он Новенький и Чужой, он не воспитывался в яслях Храма, он не принадлежит к их миру, что значит, никто не будет с ним водиться. Этого и так достаточно — терпеть игнорирование от сверстников — но положение усугубляло то, что он не был никем. Каждый, смотревший на него, смотрел с завистью, если учитель называл его имя или если он отвечал на вопрос правильно (только чудом). Они завидовали, хотя он не понимал чему. И из-за этого они обижали его.

С ним никогда такого не случалось. Он не знал, что делать.

Мамы не было рядом, чтобы помочь.

Он прижал руки к глазам и перевернулся на другой бок, безуспешно пытаясь заснуть. Насколько легче он привык бы к новой жизни, если бы мама была рядом. С ней всё было проще. Она лечила его ссадины и поглаживала волосы, шептала слова утешения и поддержки, когда они были нужны.

Но он оставил её.

Весь мир оставил за собой, а она была его миром.

Много ночей он думал, стоит ли обещание приключений этих жертв. Если стоит, то как он теперь сможет освободить мать. У джедаев много разных денег, это будет даже не капля от моря — выделить ему немного, чтобы заплатить за её свободу, но каждый раз, когда он просил кого-нибудь, все становились неодобрительными, и он не понимал почему, и никто не утруждался объяснить.

Его злило, когда люди его не слушали. Он чувствовал себя брошенным. Незначительным.

Он чувствовал себя одиноким.

Другой мальчик в квартире фактически был мужчиной, но таковым себя не считал. Он не ворочался беспокойно в постели, а сидел совершенно неподвижно: мысли не позволяли спать и ему. Медитация не помогала, и он не мог ни приглушить мысли, ни даже выровнять дыхание.

После возвращения с Набу жизнь была наполнена действием. Его ждали сотни срочных поручений: подать результаты анализов, осмотров и прививок его нового подопечного, приготовить документы для Службы Надзора, юридически сложные из-за бесправности — даже на родном Татуине — матери-рабыни и подписать их, занятия для молодых Рыцарей, занятия как-справиться-с-падаваном, встречи с Советом… Не оставалось времени, чтобы подумать над всем.

«Всем» был крах мира, который он знал.

Его Мастер умер.

Прежде он встречался со смертью: смертью бывшего ученика Мастера, смертью своего соперника, смертью Серази, удивительно длинный список для его лет. Он научился, как отпускать прошлое, но всегда вместе с учителем, направлявшим медитации, пожимавшим ему широкой ладонью плечо, когда мысли не давали покоя. Он всегда был рядом, все эти годы служил надёжной опорой, помогая во всём, объясняя всё, показывая всё.

А теперь он мёртв.

Первая ночь после возвращения была невыносимой. Табличку на двери их квартиры не сменили, и, когда он зашёл, вдруг осознал, что его место теперь в комнате Мастера. Выдержка изменила ему, и он так и не смог переступить порог его комнаты, а допоздна сидел на диване с подопечным, и там же, в эмоциональном истощении, уснул.

Он не представлял, что делать со смертью Мастера. Так много было гнева, и печали, и отчаяния, и уныния, самобичевания за устрашающую близость к Тёмной стороне, когда встретился с Молом, и страха, что окажется рядом с ней снова. Он понимал, что такие эмоции опасны, знал, что должен отпустить их, но они не уходили, как долго бы он ни медитировал. И нереальность происходящего в Храме всё только усложняла. Всё осталось прежним и одновременно стало другим. Были обеды, на которые он всегда ходил с учителем, люди, разговаривавшие и шутившие с ним, но только больше не было рядом высокой фигуры, низкого смеха или острого взгляда. Были тренировочные залы, но теперь нужно не учиться, а учить — Великий Победитель Ситха точно знает пару приёмов, которые можно показать восторженным юнлингам. Были занятия, но он больше не ученик, чтобы посещать их, он — Мастер для падавана, с которым не знал, что делать.

Учитель помог бы ему пройти через всё это.

Но он умер.

И никто, казалось, но собирается помочь ему. Нет, поправлял он себя, его друзья, Бент и Гарен, хотели помочь, но сами были только падаванами и ничего не могли ему предложить. Совет ясно дал понять, что помощи с их стороны не будет, с падаваном он должен разбираться сам. Другие Рыцари, похоже, считали, что у него всё под контролем, хлопали его по плечу и хвалили за отличную работу с ситхом, говорили, что Мастер гордился бы им.

Он стискивал зубы, когда они подходили к нему, иначе его крик услышали бы на другой стороне Корусанта.

Он скорбел. Он горевал. И да, он знал, что эти чувства рождены глубокой привязанностью к учителю — ещё один провал в его, кажется, бесконечном списке — и должны быть отпущены в Силу.

Если бы всё было так просто.

Он глубоко вздохнул, безуспешно пытаясь сосредоточиться.

А ещё у него был подопечный, мальчик, о котором он обещал позаботиться, которого нужно обучить путям Силы. Он понятия не имел, что делать, и чувствовал, что любое его действие и решение, касающееся мальчика, лишь больше собьёт с курса привычной жизни, и он — с его-то сломанным компасом — не знал, идут ли они к центру Галактики или в бездну чёрной дыры. Он не мог даже полагаться на собственный опыт, потому что воспитывался с другими юнлингами. Он не знал, какие испытания выпадают на долю рабов или как мальчик воспринимает вещи, им самим усвоенные с детства. Мальчик задавал странные вопросы, на которые не с первого раза находился ответ, и не тот, что сразу приходил на ум воспитаннику Храма, а тот, что был бы понятен выросшему в иной культуре. Он просто терялся, пытаясь объяснить принципы, естественные для него и совершенно чуждые подопечному.

Всё снова упиралось в компас.

И снова он напомнил себе, что компас мёртв. Нужно становиться компасом самому себе. Если бы он знал, как это сделать.

Он чувствовал себя подавленным. Потерянным.

Он чувствовал себя одиноким.

Они ощущали себя одними в целом мире. И ни один не догадывался, что другой может понять его. Никто из них не думал, что по сути они вместе в своём одиночестве.

И потому, что они делили его на двоих, они не были одиноки.