Simple steps (джен)

В самом начале маленький комментарий от переводчика.

Первое: Simple steps — полноценный макси с единым сюжетом. Начало фика носит частично драббловый характер, чтобы без лишних промежуточных описаний сделать акцент на тех самых "маленьких шагах", которые привели к развитию отношений между персонажами. В дальнейшем главы будет тесно связаны друг с другом, а разрывы между ними исчезнут.

И второе. С переводом названия первой и последней глав возникла серьёзная сложность. Её название строится на основе Кодекса джедаев (There is no emotion: there is peace — Нет эмоций, есть покой), и не удаётся перевести её, сохранив и структуру Кодекса, и благозвучность. Если у вас есть идеи, как это можно исправить — пишите, буду рада обсудить!

Они были вместе в своём одиночестве.

Они находились в одном Храме, в одной квартире, в первую ночь они даже делили одну комнату, но никто из них не понимал, как многое они разделяют — слишком одиноки они были, чтобы заметить.

Младший лежал на новой кровати, уставившись в пустоту. Мальчик ворочался с боку на бок уже несколько часов, уставший, но не способный остановить поток мыслей. Он не знал подходящего слова на Основном, и ни одно прилагательное Хаттесе не описало бы, как он себя чувствовал.

Корнем, самой сутью проблемы была оторванность от привычного мира. За свои короткие девять лет всё, что он узнал, касалось горячих песков Татуина и его матери. Жизнь среди дроидов и гонок, проказы с друзьями и наказания за них. Ругательства после проигранной гонки, но снова и снова участие в них, забота матери, её улыбки и ласковые руки, и слова поддержки, особенно когда она переживала за него. Вся жизнь — это создать ей повод улыбаться и найти любой способ извиниться, если рассердил её; это кража воды для неё и поиск запчастей в других магазинах для протокольного дроида, с которым ей не придётся так много работать.

Тот мир сейчас был далёким, чужим, что раньше казалось невозможным. Он не жалел о нём — даже чуть-чуть. Возможность выбраться и увидеть новые миры, приключения и азарт, адреналин превзошли бы всё, что он испытывал во время гонок. Сейчас ему достался только чужой, враждебный мир.

С момента прибытия в Храм всё стало другим. Здесь было расписание, жёсткое до последней мелочи, жёстче, чем любой распорядок у Уотто. Здесь были занятия и самостоятельная работа, и обеды, на которых подавали так много еды, и везде была вода — они думали, что её так же много, как и песка, и использовали для самых странных вещей, вроде мытья рук. Здесь было и то, что ему нравилось, кроме обучения, конечно: роскошь спать на собственной кровати, а не на тюфяке, например. Но много, очень многое он не понимал.

Первое, прежде всего, люди. Никто, казалось, не знал, что с ним делать, ни взрослые, ни другие юнлинги. Все учителя считали, что для него обучение будет элементарным: в конце концов, если он пришёл к ним настолько взрослым, он определённо должен быть гением и схватывать всё на лету — и очень разочаровывались, когда он говорил или делал что-то, что они считали глупым, поджимали губы, щурили в неодобрении глаза. Разумеется, мальчик, оказавшийся Избранным, должен быть более… более способным, более талантливым, более гибким, более каким-только-угодно.

Дети здесь были плохими. Он Новенький и Чужой, он не воспитывался в яслях Храма, он не принадлежит к их миру, что значит, никто не будет с ним водиться. Этого и так достаточно — терпеть игнорирование от сверстников — но положение усугубляло то, что он не был никем. Каждый, смотревший на него, смотрел с завистью, если учитель называл его имя или если он отвечал на вопрос правильно (только чудом). Они завидовали, хотя он не понимал чему. И из-за этого они обижали его.

С ним никогда такого не случалось. Он не знал, что делать.

Мамы не было рядом, чтобы помочь.

Он прижал руки к глазам и перевернулся на другой бок, безуспешно пытаясь заснуть. Насколько легче он привык бы к новой жизни, если бы мама была рядом. С ней всё было проще. Она лечила его ссадины и поглаживала волосы, шептала слова утешения и поддержки, когда они были нужны.

Но он оставил её.

Весь мир оставил за собой, а она была его миром.

Много ночей он думал, стоит ли обещание приключений этих жертв. Если стоит, то как он теперь сможет освободить мать. У джедаев много разных денег, это будет даже не капля от моря — выделить ему немного, чтобы заплатить за её свободу, но каждый раз, когда он просил кого-нибудь, все становились неодобрительными, и он не понимал почему, и никто не утруждался объяснить.

Его злило, когда люди его не слушали. Он чувствовал себя брошенным. Незначительным.

Он чувствовал себя одиноким.

Другой мальчик в квартире фактически был мужчиной, но таковым себя не считал. Он не ворочался беспокойно в постели, а сидел совершенно неподвижно: мысли не позволяли спать и ему. Медитация не помогала, и он не мог ни приглушить мысли, ни даже выровнять дыхание.

После возвращения с Набу жизнь была наполнена действием. Его ждали сотни срочных поручений: подать результаты анализов, осмотров и прививок его нового подопечного, приготовить документы для Службы Надзора, юридически сложные из-за бесправности — даже на родном Татуине — матери-рабыни и подписать их, занятия для молодых Рыцарей, занятия как-справиться-с-падаваном, встречи с Советом… Не оставалось времени, чтобы подумать над всем.

«Всем» был крах мира, который он знал.

Его Мастер умер.

Прежде он встречался со смертью: смертью бывшего ученика Мастера, смертью своего соперника, смертью Серази, удивительно длинный список для его лет. Он научился, как отпускать прошлое, но всегда вместе с учителем, направлявшим медитации, пожимавшим ему широкой ладонью плечо, когда мысли не давали покоя. Он всегда был рядом, все эти годы служил надёжной опорой, помогая во всём, объясняя всё, показывая всё.

А теперь он мёртв.

Первая ночь после возвращения была невыносимой. Табличку на двери их квартиры не сменили, и, когда он зашёл, вдруг осознал, что его место теперь в комнате Мастера. Выдержка изменила ему, и он так и не смог переступить порог его комнаты, а допоздна сидел на диване с подопечным, и там же, в эмоциональном истощении, уснул.

Он не представлял, что делать со смертью Мастера. Так много было гнева, и печали, и отчаяния, и уныния, самобичевания за устрашающую близость к Тёмной стороне, когда встретился с Молом, и страха, что окажется рядом с ней снова. Он понимал, что такие эмоции опасны, знал, что должен отпустить их, но они не уходили, как долго бы он ни медитировал. И нереальность происходящего в Храме всё только усложняла. Всё осталось прежним и одновременно стало другим. Были обеды, на которые он всегда ходил с учителем, люди, разговаривавшие и шутившие с ним, но только больше не было рядом высокой фигуры, низкого смеха или острого взгляда. Были тренировочные залы, но теперь нужно не учиться, а учить — Великий Победитель Ситха точно знает пару приёмов, которые можно показать восторженным юнлингам. Были занятия, но он больше не ученик, чтобы посещать их, он — Мастер для падавана, с которым не знал, что делать.

Учитель помог бы ему пройти через всё это.

Но он умер.

И никто, казалось, но собирается помочь ему. Нет, поправлял он себя, его друзья, Бент и Гарен, хотели помочь, но сами были только падаванами и ничего не могли ему предложить. Совет ясно дал понять, что помощи с их стороны не будет, с падаваном он должен разбираться сам. Другие Рыцари, похоже, считали, что у него всё под контролем, хлопали его по плечу и хвалили за отличную работу с ситхом, говорили, что Мастер гордился бы им.

Он стискивал зубы, когда они подходили к нему, иначе его крик услышали бы на другой стороне Корусанта.

Он скорбел. Он горевал. И да, он знал, что эти чувства рождены глубокой привязанностью к учителю — ещё один провал в его, кажется, бесконечном списке — и должны быть отпущены в Силу.

Если бы всё было так просто.

Он глубоко вздохнул, безуспешно пытаясь сосредоточиться.

А ещё у него был подопечный, мальчик, о котором он обещал позаботиться, которого нужно обучить путям Силы. Он понятия не имел, что делать, и чувствовал, что любое его действие и решение, касающееся мальчика, лишь больше собьёт с курса привычной жизни, и он — с его-то сломанным компасом — не знал, идут ли они к центру Галактики или в бездну чёрной дыры. Он не мог даже полагаться на собственный опыт, потому что воспитывался с другими юнлингами. Он не знал, какие испытания выпадают на долю рабов или как мальчик воспринимает вещи, им самим усвоенные с детства. Мальчик задавал странные вопросы, на которые не с первого раза находился ответ, и не тот, что сразу приходил на ум воспитаннику Храма, а тот, что был бы понятен выросшему в иной культуре. Он просто терялся, пытаясь объяснить принципы, естественные для него и совершенно чуждые подопечному.

Всё снова упиралось в компас.

И снова он напомнил себе, что компас мёртв. Нужно становиться компасом самому себе. Если бы он знал, как это сделать.

Он чувствовал себя подавленным. Потерянным.

Он чувствовал себя одиноким.

Они ощущали себя одними в целом мире. И ни один не догадывался, что другой может понять его. Никто из них не думал, что по сути они вместе в своём одиночестве.

И потому, что они делили его на двоих, они не были одиноки.

Прошёл почти месяц со вступления в падаваны, когда Энакина, наконец, всё достало. Четыре недели. Четыре недели он провёл здесь, и, хотя почти с каждым заданием велась многочасовая борьба, он многое узнал.

Например, что ни один джедай не медитирует и близко так часто, как его Мастер.

Серьёзно, что в этом такого особенного? Каждый раз, оборачиваясь, Энакин видел сидевшего на полу Мастера Оби-Вана, сосредоточенного и прикрывшего глаза. Порой ему казалось, что тот по какой-то причине отказывается спать. Просыпаясь рано утром, Энакин видел неподвижную фигуру на полу, возвращаясь с занятий тоже, после обеда медитаций было ещё больше, и даже вставая ночью, он заставал Мастера в ней.

Что с этим делать? Почему Оби-Ван так чертовски много медитирует?

Энакин сначала думал, что это нормально, пока не освоился в Храме. Другие джедаи, Рыцари, Мастера, члены Совета, кто угодно не медитировал так долго, как Оби-Ван. Джедаи участвовали в спаррингах, учили и учились, отправлялись на миссии, делали все нормальные вещи: устраивали совместные обеды в кафе и просто разговаривали. Общались. Знаешь, взаимодействовали с окружающими? А Оби-Ван нет, насколько Энакин мог видеть. Он просто медитировал.

Нет, это было не совсем правдой. В первые две недели джедаи, которых Энакин считал друзьями учителя, поддерживали Оби-Вана, но они немногое могли сделать. Не то что бы Энакин обвинял их за это, учитывая, что единственным важным для Оби-Вана была связь с Силой. (И как же хоть раз связаться с ней? У Энакина до сих пор не получалось прикоснуться к Силе, как бы старательно он ни пытался).

Поэтому Энакина всё достало. Прежде всего, одиночество. Потому что если Оби-Ван медитировал так много, не значило ли это ещё, что он не хочет проводить время со своим падаваном? Энакин начинал бояться, что учитель не любит его и поэтому отстраняется, даже если они были в одной комнате.

Они сидели за обедом. Единственное время, когда они хоть о чём-то говорили, и весь разговор сводился к вежливому интересу о планах на день.

— Мастер? — позвал Энакин, чувствуя, как смелость уже начинает испаряться.

— Да, падаван? — Оби-Ван даже не оторвался от датапада.

Вспыхнул гнев. Энакин, по крайней мере, стоил хотя бы взгляда, спасибо бы и на этом!

— Почему, Мастер? — прорычал он.

Мастер, наконец, поднял глаза, вопросительно изогнув бровь.

— Падаван?

— Почему, Мастер? — в гневе пробивались обида и усталость. — Я сделал что-то не так? Что-то натворил? Почему?

Оби-Ван моргнул. Отложил датапад и посмотрел ему прямо в глаза.

— Энакин, — осторожно произнёс он. — Я не понимаю, что ты спрашиваешь.

И никаких чувств в этих словах.

Энакин держал себя в руках с первых дней, разве сейчас Мастер Оби-Ван не должен был обеспокоиться? Заволноваться? Но не произошло ничего.

— Почему? Почему ты всегда медитируешь? Я скучный? Я плохой ученик? Я…

Ладонь легла ему на плечо, и Энакин заметил, как что-то промелькнуло на лице Мастера, что-то столь быстрое, что он не успел узнать. А после Энакин понял, что плачет.

— Энакин, — тихо позвал Оби-Ван с сожалением в голосе. — Прости, Энакин. — И никаких чувств. — Я… Выйди со мной на минуту.

Энакин яростно потёр глаза, смахивая слёзы, и поднялся, следуя в гостиную. Он сел на привычное место на диване, в самом углу, окружённый потёртой, но мягкой, приятной на ощупь тканью. Оби-Ван, однако, не сел, как обычно на кресло рядом, а на другой конец дивана, лицом к ученику.

Несколько секунд они не нарушали тишины, пока Энакин изо всех сил пытался удержать эмоции под контролем.

Наконец, Оби-Ван вздохнул.

— Кажется, я должен тебе больше, чем извинение и объяснение, — он наклонился вперёд, опустив голову на сцепленные руки, плечи его опустились, словно вся тяжесть галактики легла на них. — Прости, но мне нужно подобрать объяснение, и не то, что я мог бы дать другим джедаям. Тебе просто не хватает основ, и мне приходится искать способ выразить то, что джедаи могут просто увидеть.

Гнев вспыхнул снова.

— Я в этом не виноват! — выкрикнул он. Он так старался, не нужно снова напоминать, как ничтожны его успехи.

— Не виноват — согласился Оби-Ван.

Энакин откинулся на спинку дивана; гнев исчез так же быстро, как и пришёл. Его Мастер не указывал ему на неудачи. Он на самом деле пытался привыкнуть к нему, приспособиться. Чего не делал ни один учитель. Но на вопрос всё ещё не ответил.

— Энакин, когда ты был с… Квай-Го… до того, как мы встретились… ты помнишь того, кто напал на вас?

Он кивнул, неуверенный, к чему эти воспоминания.

— Что ты почувствовал тогда?

…О?

В вопросе не виделось смысла. Как и во всей беседе. Но Мастер Оби-Ван сказал, что пытается объяснить то, что другие джедаи видят. И Энакин решил поддержать разговор. Хотя бы немного.

— Стало страшно. Очень страшно.

— Почему?

Энакин нахмурился, когда Мастер взглянул на него.

— Потому что он был страшный! — сказал он, словно это было самой очевидной вещью в мире. — Он весь тёмный, жуткий и… и… неправильный! Просто неправильный!

— Именно.

Энакин фыркнул.

— Возможно, у тебя и не получилось увидеть и узнать без обучения, но ты почувствовал. Это была Тёмная сторона. Её слуги всегда ощущаются неправильными, как ты их назвал.

— Угу.

Оби-Ван вздохнул.

— Если Тёмная сторона коснётся тебя, то просто так уже не отпустит. Она липнет, цепляется, не уходит.

— Мастер, при чём здесь твои медитации?

— Я как раз пытаюсь это объяснить, — ещё один вздох. Оби-Ван опустил лицо в ладони. — Когда я столкнулся с ним… когда… когда Квай-Гон… Лучше всего будет сказать, что Тёмная Сторона подобралась очень, очень близко ко мне. А я был очень, очень близок, чтобы к ней прикоснуться.

— Подожди, так ты использовал Тёмную сторону? — отстранился Энакин, напуганный. Его Мастер плохой?

— Нет, Энакин. Но как крайт-дракон чувствует свою жертву, так Тёмная Сторона почувствовала меня. И вцепилась. Я медитирую так много потому, что я пытаюсь вырваться из её хватки, чтобы она никогда больше не подобралась ко мне. — Долгий вздох. — Из-за этого я и не уделял внимания, которого ты заслуживаешь. Я опасался, что если подойду слишком близко к тебе, она заметит и тебя.

Энакин приоткрыл рот от удивления. Значит, все эти медитации, постоянное игнорирование для его же блага? В чём смысл?

— Я обещаю, Энакин, когда ты научишься медитировать, по крайней мере, для начинающего, я покажу тебе, чем занимаюсь. Но сейчас, пожалуйста, поверь, что я не нарочно причиняю тебе боль. Я отчаянно пытаюсь её не причинить.

Первым, что увидел Оби-Ван после медитации, было лицо Энакина. Мальчик сидел не на привычном месте в углу дивана, а на полу напротив него, за низким столиком, и выполнял домашнюю работу. На столе в беспорядке лежали несколько датападов, вдвое больше архивных инфокристаллов, исчерканные листы бумаги, недостроенная модель; и за всем этим — Энакин, листавший один из датападов и потиравший лоб, напряжённый и сосредоточенный.

Оби-Ван нахмурился, вспоминая собственное детство. Задавали ли ему настолько много работы? Да, это всегда ощущалось именно так, но… Он машинально потянулся к косичке, которую уже давно отрезали, думая, чем именно занимается Энакин.

И в этот момент с ужасом понял: он понятия не имел, что Энакин делает. Он не знал, кто его учителя, как его дела с учёбой, как он адаптировался к новой жизни. Чёрт побери, он сам не провёл ни одного занятия!

Что он за Мастер?

В душе что-то кольнуло. Квай-Гон был бы разочарован.

Совесть и боль снова охватили него, и он почти вернулся к медитации, чтобы покончить с ними, но, поняв, что это будет трусливым побегом, удержался. Он закрыл глаза и глубоко вздохнул, признавая вину. Она сидела глубоко, она ранила, но её легко можно было загладить. Когда он понял это, боль ушла вместе с первым вздохом, а ей на смену пришло новое чувство — беспокойство.

Когда он в последний раз разговаривал с падаваном?

Он отбросил эмоции в Силу с таким жаром, какой только был допустим для джедая.

Не помогло. Но Оби-Ван заговорил всё равно.

— Как дела с домашней работой? — спросил он беспечно.

Взгляд Энакина медленно поднялся, на секунду задержался и вернулся к датападу, не дав ни намёка на реакцию.

Он попробовал снова.

— Энакин, как ты справляешься с работой? Тебе не нужна помощь?

— Я должен её сделать, — прошипел мальчик. И не похоже, что ты собираешься мне помочь, — отдалось невысказанное в Силе.

Слова Энакина задели Оби-Вана больше, чем он ожидал, но, возможно, они были и заслуженными. Поэтому он сохранил лицо и попробовал другую тактику.

— Ты знаешь, — медленно произнёс он. Рука снова потянулся к косичке, но остановилась на полпути и вместо этого потёрла подбородок. — Когда я был в твоём возрасте, я опережал половину своего клана.

Мальчик уставился на него, раскрыв глаза и явно что-то просчитывая. Очень скоро его глаза сузились, и он начал перебирать кучу документов на столе.

— Вот, — сказал он, протянув ему датапад и инфокристалл.

Оби-Ван непонимающе взглянул на работу. Дипломатия, Сила, Теория, литература, социальная сеть, характеристики и особенности видов. Он пролистал материал, отмечая, как многое сделал Энакин и как многое не сделал. Мальчик был ужасен в орфографии, его грамматические конструкции бедные, речь невыразительная. Но когда Оби-Ван перевёл взгляд на Энакина, мальчик уже вернулся к своей работе.

— Энакин? Какие вопросы у тебя по этому материалу? — спросил он, неуверенный, с чего начать.

Энакин уставился на него.

— Ты же сказал, что знаешь эти темы, — сказал он обвинительно.

— Да, знаю.

— Тогда у тебя не должно быть проблем с их выполнением, — ответил Энакин, как само собой разумеющееся.

…

…

Он не будет его душить. Он не будет душить за саму мысль, которую высказал Энакин! Как, из всех…

— Энакин! — предостерёг он; голос выше и жёстче, чем хотелось бы. — Я не собираюсь делать работу вместо тебя!

Мальчику, казалось, этого было достаточно. Он швырнул датапад на стол и прорычал:

— Я думал, что собираешься помочь мне!

— Но я точно не собирался помогать тебе жульничать! Сама мысль…

— Это надо сделать! — выкрикнул Энакин, его громкий голос оборвал Оби-Вана. — Я уже и так со всем опоздал, и всё ещё остаётся так много!

— Уже опоздал? Когда нужно было сдавать?

Насколько же он подвёл Энакина?

— Больше недели назад! — Энакин уже кричал, не сдерживаясь. — У меня нет на тебя времени! — он схватил датапады и выбежал из комнаты, в маленький зал, в свою спальню, несколько раз пнув закрывшуюся дверь, высвобождая накопившийся гнев.

Оби-Ван осел на диван рядом со столиком, на котором ещё валялось несколько датападов, раздумывая над тем, что произошло. Что он сделал не так? Поборов желание опустить голову в руки, вместо этого он закрыл глаза и сосредоточился. Беседа с Энакином мысленно пронеслась в голове. С первого взгляда он не понимал, почему случилось то, что случилось. Тогда он изменил восприятие, попробовав представить события — насколько это возможно — с точки зрения Энакина. Это заняло у него с минуту, и он напомнил себе (ещё раз), что Энакин вырос не в Храме, его не учили, что жульничать с домашней работой плохо. От этой мысли появилась новая: образование Энакина, в лучшем случае, могло быть только обрывочным. Молодой джедай никогда не встречался с матерью Энакина, но от Квай-Гона и сотню раз от мальчика он слышал, что она старалась изо всех сил, несмотря на их обстоятельства. Оби-Ван задумался: а знает ли на самом деле Энакин, как нужно учиться? Не как впитывать информацию, которая тебе нравится, но бороться, продираться через что-то сложное, раздражающее, кажущееся непосильным и, в конце концов, с удовлетворением справляться?

Нет, решил Оби-Ван, мальчик определённо не знает, как учиться. Энакин принимал то, что необходимо, и игнорировал лишнее; подобие обучения, но во многих случаях ограниченное, мешавшее всестороннему образованию, к которому они стремились.

Понимание ужалило Оби-Вана, и он с новой решимостью открыл глаза. Если образование Энакина неполное, тогда, конечно, у него возникнут сложности с выполнением работы и отставанием, с которым он уже столкнулся. Первое, что нужно было сделать, это оценить, что он знает.

И как можно скорее.

Он и без того слишком долго откладывал.

Оби-Ван быстро подобрал разбросанные документы и направился к комнате мальчика, вежливо постучав и представившись, прежде чем войти. Энакин растянулся на полу — одно из его любимых положений — и яростно что-то строчил в датападе. Как и в прошлый раз, он не обратил никакого внимания на учителя.

Оби-Ван прошёл по комнате, сдвинул в сторону документы, присаживаясь перед Энакином, и накрыл ладонью руку мальчика со стилусом.

Энакин посмотрел на него со злостью.

— Я же сказал… — начал он снова, но Оби-Ван поднял руку.

— Тише, — мягко произнёс он.

— Нет! Ты не понимаешь!

— Нет, понимаю, — возразил он почти шёпотом, но всё же достаточно слышно, удивляя Энакина. — Я думаю, — продолжил он всё так же мягко, — что оба мы ведём себя неправильно.

Чувствуя, что смог привлечь внимание мальчика, он отклонился назад и указал на домашнюю работу.

— Ты абсолютно прав, всё это надо сделать. Но ты ошибаешься в том, — Силой он поднял датапады и убрал их, — что это не «надо сделать».

— Что за чушь! — взглянул исподлобья Энакин.

— Позволь мне объяснить, — снова поднял руку Оби-Ван, останавливая возражения. — Учителя задают домашнюю работу потому, что это часть процесса обучения. Они показывают тебе что-то, направляют твои действия, и полагается, что ты должен принять увиденное и научиться делать это самостоятельно. Джедаи самодостаточны. Смысл домашней работы не в том, что её «надо делать» или чтобы найти правильный ответ; её выполнение и есть обучение.

Энакин наклонил голову.

— Итак, — Оби-Ван хлопнул себя по колену. — Завтра я поговорю с твоими учителями и попрошу их выделить тебе больше времени. — Надежда в глазах Энакина засветилась с такой яркостью, что не нужно было Силы, чтобы почувствовать его облегчение. — Но взамен твоя работа должна быть на высшем уровне, потому что ты будешь готовить её вдумчиво. — Надежда Энакина потускнела. — Первое, что мы сделаем, — продолжил Оби-Ван, не обращая внимания на выражение его лица, — это выясним, какая часть работы для тебя сложнее всего. Я знаю, что ты способен на большее, чем это, — он взял датапад, указывая на частые орфографические ошибки и нелепые словесные конструкции.

Энакин побагровел, но ничего не сказал.

Оби-Ван сохранил лицо, хотя внутренне напрягся. Он что-то опять не так сделал? Он выразил желание помочь, предложил свою поддержку. Он не узнает, что делать, если Энакин не спросит. Был ли он недостаточен ясен? Он приготовился осторожно расспросить, когда Энакин опередил его, выпалив:

— Я не могу прочитать это!

— …Что? — переспросил Оби-Ван в полном замешательстве.

— Я не умею читать на Основном, ясно? — зарычал Энакин, притягивая колени к груди и отгораживаясь от учителя. — Всё на Татуине писали на Хаттесе, и всё, что я находил на Основном, были технические характеристики подов или дроидов. Поэтому. Я. Не умею. Читать. — Он вызывающе поднял подбородок, ожидая насмешки.

Оби-Ван моргнул, дав себе время осознать услышанное, и немного подождал, добавит ли Энакин что-нибудь ещё. Продолжения не было, и он подавил протяжный вздох.

— Право, Энакин, и это всё?

— И что это значит? — агрессивно потребовал Энакин.

— Для джедая это — относительно — легко исправить, — просто сказал Оби-Ван, отложив в сторону датапад, и осмотрелся в поисках документов по литературе. — Начнём с начала, ты знаешь алфавит Основного?

— …Да… — с колебанием ответил мальчик.

— Хорошо. А фонетику ты тоже помнишь?

— Что?

— Фонетику. Произношение каждой буквы. Ты знаешь?

— Да.

— Тогда половина работы сделана, — потянулся Оби-Ван за датападом. — Нельзя было путешествовать вместе с Квай-Го… — он запнулся, но, прикрыл глаза, отпуская чувства, и продолжил. — Квай-Гоном без ряда умений. Однажды мы вылетали на переговоры с двумя политическими партиями планеты. Договоры и законы были составлены на двух разных языках, и мы, как посредники, должны были ознакомиться со всеми. — Оби-Ван положил к себе датапад. — Открой связь, я протяну тебе руку.

Любопытство зажглось в мальчике, его непостоянное настроение снова изменилось.

— Ладно, давай. Но как открыть связь?

Оби-Ван застыл, вспомнив, что за три месяца обучения они ни разу не использовали связь, даже во время простых медитаций. Совесть снова уколола его — часть сознания сомневалась, что она теперь когда-нибудь успокоится — но он не стал концентрироваться на ней. Он будет делать, что должен. Он будет. Ради Квай-Гона. Оби-Ван медленно провёл Энакина через стадии открытия связи, объясняя то, что для него стало инстинктивным, и, когда почувствовал связь с мальчиком, открыл собственное сознание и заработал над Энакином, пока не обнаружил языковой центр мозга и не послал несколько внушений.

— Вау, что это? — подпрыгнул мальчик.

— Вот, — закончил Оби-Ван. — Теперь ты можешь читать? — он протянул Энакину датапад с заданием по литературе.

— Вау! Круто!

— Мой Мастер посылал мне такие же внушения. Это помогает разуму лучше воспринимать новый язык и изучать его быстрее. Я научился читать на обоих языках в течение недели. Чем более сложные работы ты читаешь, тем быстрее ты привыкаешь к языку, и к тому времени, как внушение истаивает, ты накапливаешь большой словарный запас, и в дальнейшем уже стандартные стратегии помогут тебе разобраться со словами, которые ты не знаешь.

— Тогда дай мне датапад с инженерией, скорее! — воскликнул Энакин; его глаза быстро забегали по литературе.

Следующие три часа Оби-Ван и Энакин интенсивно работали над терминами разных тем: инженерии, литературы, дипломатии, науки. Энакин на лету осваивал их, понимание прочитанного приносило ему глубокое удовлетворение и возвращало веру в себя, в работе наконец-то проявлялся его талант. Оби-Вану в самом деле пришлось остановить его, чтобы он вернулся к ответам на вопросы и тщательно выполнил работу.

На третий день Энакин уже бегло читал на Основном, и Оби-Ван сосредоточился на том, что мальчик знает и не знает в каждой из тем, работая сначала с теми, в которых он отвечал наиболее уверенно, заканчивая небольшие и наиболее простые работы. В течение двух недель Энакин завершил всю работу, хотя это стоило ему многих бессонных ночей. Оби-Ван был непреклонным при проверке понимания работы, и Энакин, сдерживая обещание, учил её вдумчиво; и к концу четвёртого месяца он смог догнать сверстников на всех занятиях.

Оби-Ван с небольшим колебанием позволил себе маленькое чувство гордости за Энакина, освоившего так много материала в такие короткие сроки. Это был ещё один знак, что мальчик одарён, и новая надежда, что джедаи увидят: Квай-Гон был прав, сражаясь за Энакина.

…Даже ценой пренебрежения собственным падаваном.

Энакин снова набирался храбрости задать Оби-Вану вопрос. Конечно, сейчас спрашивать его о чём-то было не так сложно, как в начале, но на каком-то уровне он всё ещё ожидал, что Оби-Ван станет игнорировать его, кричать, прогонять, потому что каждый имеет личное пространство, которым не хочется делиться. А предыдущие хозяева ясно давали понять, что нельзя задавать вопросы.

Но Энакин видел, как Оби-Ван отвечает на каждый его вопрос, который только можно спросить. Может быть, не сразу, может быть, недостаточно удовлетворительный, но Оби-Ван всегда находил ответ. И продолжал объяснять, пока Энакин не понимал.

Он уже привык и не чувствовал неудобств, задавая вопросы по домашней работе или по повседневной жизни джедаев. (После того, как он узнал, что можно про них задавать вопросы, он постоянно подходил с ними к Оби-Вану и запоминал так много, как только мог. Спрашивал намного более жадно, чем Квай-Гона в полёте до Корусанта). Но сейчас то, что Энакин собирался спросить, точно было вмешательством в личное пространство. Но Энакину нужен был ответ, потому что дело касалось того, чего ему не хватало, но что он не получал.

Оби-Ван всегда говорил: «Падаван, ты вырос в другом мире, непривычном для юнлингов Храма. Если тебе нужно что-то, чего у нас обыкновенно нет, пожалуйста, дай мне знать, и я постараюсь обеспечить этим тебя».

Поэтому Энакин набрал воздух в лёгкие.

Время обеда стало ритуалом доверия. Теперь, когда появилось небольшое взаимопонимание, за обедом они делились событиями дня, рассказывали о проблемах и находили им решения. Именно это время Энакин считал наиболее подходящим для некоторых вопросов, время, когда он видел Оби-Вана почти расслабленным.

— Мастер?

— Ммм? — отозвался Оби-Ван, потягивая чай.

— Джедаи не верят в обнимашки?

Оби-Ван поперхнулся, (Энакин никогда не перестанет удивляться, что так легко может застать врасплох учителя), кашлянул и снова отпил чай.

— Прости? — переспросил он, как обычно, требуя дополнительной информации.

Энакин косо взглянул на него. Если Оби-Ван хочет пояснений, то почему просто не попросит их? Но раз начал, то придётся продолжать

— Я не могу понять, верят ли джедаи в обнимашки или нет, — сказал он, ковыряясь вилкой в тарелке. — Я видел, как многие джедаи обнимаются при встрече и тому подобное, но не думаю, что когда-нибудь видел, как джедаи обнимались по-настоящему. Я думал, что джедаи всегда обнимаются. Мама говорила, что обнимашки спасут мир, и это то, чем джедаи занимаются, ведь так?

Губы Оби-Ван дёрнулись в улыбке.

— Энакин, не мог бы ты объяснить, как обнимашки могут спасти мир? Я никогда не встречался с такой философией.

— А это не очевидно? — удивился Энакин, подняв брови. — Ты можешь увидеть, кто обнимается и кто нет. Мои друзья были хорошими людьми. Они всегда обнимались со своими родителями, друзьями. Хулиганам или плохим детям никогда не хватало обнимашек, да и сами-то они были не очень... ласковые. Их никогда не видели обнимающимися, — он пожал плечами. — Это видно было и среди клиентов, приходивших к Уотто. Хороших клиентов видели с их детьми, друзьями и прочими. И они всегда обнимались. Плохие приходили одни.

Оби-Ван поставил чашку на блюдце. Лицо его стало задумчивым.

— Энакин, твоя мама удивительно мудрая женщина. Иногда я жалею, что не знаком с ней.

Что-то тёплое разлилось в груди от этих слов. И сразу же стало холодно. Потому что Энакин знал, что его мама замечательная, и как хорошо, что кто-то ещё понимал это. Особенно его Мастер. Но это было и напоминанием, что она до сих пор Татуине, в рабстве, и это причиняло боль. Он спасёт мать. Однажды он станет Рыцарем-джедаем, вернётся и освободит её.

— В ответ на твой вопрос: я не знаю, верят ли джедаи в обнимашки или нет. Но я говорю только с высоты собственного опыта. Я думаю, что джедаи считают их личными особенностями, не связанными с философией.

Энакин растерянно кивнул. Как могут джедаи не задумываться над ними?

— Давай присядем.

Он окинул взглядом тарелки и понял, что даже не заметил, как закончился обед. Если они собирались продолжить разговор в гостиной, лучше взять с собой сок муджы, пока Мастер заваривает себе ещё чай.

Они пересели на диван, лицом друг к другу. Энакин глубоко в угол, что было сложнее, чем раньше, учитывая его быстрый рост, Оби-Ван посередине.

— Хм, объятия мне… почти незнакомы.

— Незнакомы?

Оби-Ван кивнул.

— Глава моего клана принял на себя обязанности воспитателя после того, как потерял руку на одной неудачной миссии. Он всегда был мягким и добрым, но обниматься с нами не мог, особенно когда юнлинги постоянно требовали его внимания. — Оби-Ван невольно дёрнул плечом. — А Мастер Квай-Гон не был ласковым совсем: его ученик до меня… — он отвёл глаза, — не задался. Мастер Квай-Гон души в нём не чаял, но ученик в итоге предал его. Когда Квай-Гон наконец-то принял меня в падаваны…

Что значит наконец-то принял?

— …он постарался сделать всё, чтобы не повторить ошибки.

Энакин моргнул. Оби-Ван закончил объяснение, и теперь была очередь Энакина переводить услышанное в удобоваримый вид. Он откинулся назад, обдумывая слова учителя снова и снова, пытаясь понять, что имел в виду Оби-Ван под «незнакомыми» обнимашками.

— Подожди-ка, — Энакин ахнул, когда всё стало на свои места. — Ты хочешь сказать, что никогда не обнимался? Никогда? Совсем?

Его Мастер кивнул.

— Но это просто… просто… неправильно! — воскликнул он возмущённо. — Как джедаи могут любить и сочувствовать, если они даже не знают, как обниматься? Почему всё так сложно?

Если Мастер не знает, как обниматься, то не удивительно, что он никогда не обнимал Энакина! Мама всегда прижимала его к себе, чтобы показать, как она его любит, и как он скучал по этому! Но если джедаи не обнимаются, они и не знают, как это чувствуется! Всё неправильно!

Энакин, порывистый, как всегда, резко подался вперёд и крепко обнял своего Мастера Оби-Вана, с силой, на которую только были способны детские руки, как обнимала его самого мама, потому что Энакин заботился о Мастере. Оби-Ван был здесь для него. И хотя Оби-Ван не всегда справлялся, он пытался, и Энакин видел это. Оби-Ван терпеливый и ласковый, порой сердитый, но никогда не жестокий с ним. Оби-Ван добрый, а добрые люди заслуживают обнимашек. И то, что Оби-Ван никогда по-настоящему не обнимался, нужно было исправить.

Медленно, с явным колебанием, Оби-Ван неуклюже обнял падавана в ответ. В руках Мастера было тепло и уютно, и, хотя Энакин ещё неумело пользовался их связью, он открылся и позволил Оби-Вану увидеть всё, что чувствует в его руках: тепло, заботу, любовь. Чувство безопасности.

Оби-Ван ничего не послал в ответ, несомненно, потому что ещё не понимал силу обнимания. Но Энакин пообещал себе: он научит Оби-Вана, покажет, что они на самом деле значат.

И он научит, хотя Оби-Ван, после многих лет без полноценных объятий, никогда не почувствует себя комфортно, обнимая Энакина на людях. Другое дело — в личном пространстве их комнаты, где бы и на какой миссии они ни находились. Оби-Ван научится восхитительно обниматься, и Энакин всегда придёт к нему, когда увидит, что Мастер в них нуждается.

Энакин хмуро оглядел ворох датападов на столе, мучительно раздумывая, почему учителя считают нормальным постоянно задавать ему (не кому-нибудь ещё, о, нет. Они же не Избранные) так много дополнительной работы. Оби-Ван ещё не вернулся со встречи с Советом, что значит Энакин останется без какой-либо помощи и надолго застрянет над домашней работой.

С начала обучения прошли долгие месяцы, почти целый год. Мастер по-прежнему слишком много медитировал, но Энакин уже привык. Не то что бы ему это нравилось, но он привык. Оби-Ван постепенно сокращал время медитаций, особенно после того, когда узнал про проблемы Энакина с Основным. Это здорово помогало, и Энакин наконец-то начал ощущать растущую связь с Мастером. Оби-Ван в своих объяснениях был предельно терпелив, и можно было только гадать, как Мастеру это удаётся. Энакин понимал, что он не лучший из учеников, особенно когда приходится работать с абстрактными понятиями, как говорила ему даже мама, однако Оби-Ван каждый вечер неизменно находил время, предлагая вместе разобраться в домашней работе.

Зародившаяся связь (наконец-то!) этим и ограничивалась. Когда Энакин отправлялся спать, Мастер отправлялся медитировать. Оби-Ван был лишь ещё одним учителем. Когда Энакин догнал сверстников по уровню подготовки, Мастер начал принимать всё большее участие в его обучении (и времени вместе они всё равно проводили мало), но всё так же оставался учителем.

Не нужно говорить, что это раздражало Энакина. Он хотел большего. Он хотел, чтобы Мастер любил его. Что плохого в этом желании? Да всё плохо. Джедаи никого не любят. «Нет эмоций — есть покой». Бессмыслица. Абсолютная.

Это было отчасти причиной, почему он в свободное время часто ходил к канцлеру Палпатину. Набраться храбрости и спросить разрешения у Оби-Вана заняло почти неделю. И когда он нерешительно и тихо спросил, можно ли ему встретиться с канцлером, Мастер удивил его.

— Конечно! — с улыбкой ответил он. — Энакин, если у тебя есть свободное время, ты можешь проводить его, как захочешь. Я не вижу ничего плохого в желании встретиться с друзьями вне Храма. Однако…

Энакин знал, что «однако» Оби-Вана то же, что и «но» мамы.

—…Я бы советовал тебе сначала предупредить его. Канцлер — политик, и он очень занятой человек. Если ты заранее договоришься о встрече, то, я уверен, он сможет полноценно уделить тебе часть своего времени, и ты не станешь для него досадным отвлечением.

Как я всегда для тебя, — подумала недовольная часть Энакина, но он отмахнулся от неё. Оби-Ван — один из очень немногих, кто по-настоящему заботился о нём, так что Энакин не собирался жаловаться.

Палпатин всегда был добр к нему. После первой встречи, на которой Энакин услышал потрясающее «У меня всегда найдётся время для героя, спасителя моей родной планеты!», пожилой канцлер убедил Энакина приходить к нему всегда, когда захочет или будет что-то нужно (Я не против отвлечься от дел и прошений, даже всего на несколько минут). Энакин старался не слишком пользоваться его расположением: в конце концов, при управлении целой Галактикой должно появиться много важных дел, но порой, когда Энакин чувствовал себя особенно одиноким, он приходил к канцлеру, с радостью оказываясь в центре внимания доброго старика.

Палпатин соглашался, что Оби-Вану стоит проводить больше времени с учеником. Энакину приятно было осознавать, что его мысли — не странные прихоти, и что другие люди тоже так считают. Иногда, особенно в окружении всех этих джедаев, вместе выросших и с детства изучавших Силу, Энакин не мог не думать, что его мысли были крайне неуместными. Неправильными.

— Энакин.

Падаван вернулся к настоящему.

— Мастер! — воскликнул он. — Ты вернулся, наконец-то! Ты сможешь объяснить мне всю эту чушь!

— Конечно, смогу. Я уж начал подозревать, что Совет похитил меня и силой пытается удержать, — ответил Рыцарь со слабой усмешкой на лице.

К странному чувству юмора Оби-Вана нужно было привыкнуть, но Энакину в редких случаях, когда Мастер делился хорошим настроением, он нравился.

Почувствовав на себе оценивающий взгляд, Энакин сел на место и вздохнул, отпуская недовольство из-за домашней работы. Мастер одарил его маленькой, ласковой улыбкой.

— Энакин, ты не присоединишься ко мне на минутку?

Всего один взгляд на датапады, и Энакин с радостью вышел вслед за Оби-Ваном на балкон. Они с комфортом расположились друг напротив друга, и Энакин с интересом посмотрел в лицо Оби-Вану, гадая, что они будут делать.

— Почти год назад я пообещал, что, как только ты научишься самостоятельно медитировать, я покажу тебе, почему должен так часто медитировать сам.

Энакин в удивлении приоткрыл рот. Он едва помнил тот разговор, а Оби-Ван не только запомнил его, но и сдержал обещание? Ух ты.

…Подожди-ка… Мастер пытался втянуть его в медитации? Энакин их ненавидел! Они слишком сложные!

— Я бы хотел, чтобы ты погрузился в медитацию, падаван, — попросил Оби-Ван, снова в роли учителя. — После, когда почувствуешь меня через нашу связь, я тебе кое-что покажу.

…Ну, это другое дело. Мастер ещё никогда не медитировал вместе с ним.

— Ладно, — ответил он, закрыв глаза и позволяя шуму улицы за окном убаюкать его.

Молодому падавану не нравилось, как много времени занимает погружение; это никогда не было просто… Механика лёгкая. Медитация нет. Вскоре его подхватили потоки Силы, одаривая приятным ощущением связи с целым миром вокруг, хотя сам он отозваться и связаться с ним не мог. До сих пор это представляло проблему, отчасти из-за того, что Энакин не понимал, для чего это нужно.

Но даже ощущение самой Силы было восхитительным. Так много в ней… Энакину не хватало слов. Благодати — самое близкое, и даже оно не описывало её в точности. Лёгкое прикосновение, и Энакин заметил другое присутствие, связанное с ним.

— Мастер?

— Да, Энакин. Подожди, просто почувствуй. Прежде ты меня никогда таким не видел, не торопись. Привыкни.

Не то что бы они так просто обменялись фразами. Только общие чувства.

Так что Энакин некоторое время просто изучал Мастера. И был удивлён. Оби-Ван в Силе казался тёплым. Оберегающим, справедливым. Искажённым. Почему Оби-Ван искажён?

— Я скрыл от тебя некоторые детали, — немедленно прозвучал ответ. — Ты увидишь, почему. Сейчас я проведу тебя в более глубокую медитацию. Просто наблюдай. Если почувствуешь себя неуютно, или нужно будет время привыкнуть — скажи, я остановлюсь.

Энакин подавил недовольство. Он был слишком активным человеком, чтобы «просто наблюдать». Как раз одна из причин, по которой он испытывал сложности с медитациями. Волны тепла окутали его, и он поклялся бы, что услышал смешок Мастера.

— Прости, Энакин, но у меня были те же трудности, что и у тебя, когда я впервые начинал медитировать.

Раздражение не ушло, но всё же немного смягчилось. Энакин выдохнул и почувствовал, как Оби-Ван изменил потоки Силы вокруг них. Похоже, он погружался ещё глубже, и связь Энакина с Силой начала становиться крепче.

И у него перехватило дыхание. Вдруг он увидел, почему медитации кому-то кажутся такими классными: потому что Сила прекрасна. Не просто безупречная, приятная поверхность, которой он сам неуклюже касался, но сама её глубина, очаровывавшая своим первозданным великолепием. Так много в ней… Энакин не знал, как описать… неисследованных мест! И это чувство Силы! «Приятная» никогда не казалось для неё подходящим словом, и сейчас оно не могло даже сравниться с тем, как Сила ощущалась.

— Смотри, Энакин.

Множество наполовину усвоенных уроков всплыли в памяти, и теперь он видел не просто Силу, её переливы и потоки, но и огоньки света.

Света, который он узнавал.

Высоко над ним ослепительно-зеленый от Мастера Йоды, неподалёку от Гранд-мастера надёжный фиолетовый от Мастера Винду. Энакин в неверии огляделся вокруг, на всех джедаев Храма и их свет. Оранжевые, голубые, красный, розовые, жёлтые, коричневые, золотые — так много оттенков у каждого! Это было… поразительно! И они даже не знали о своих цветах! Или, может, знали, и видели их всё время.

— Нет, Энакин, это очень глубокая медитация, и многие в таких глубинах ищут совсем другое. Мастер Квай-Гон показал мне однажды… Я был в восторге.

И это был первый раз, когда Энакин когда-либо слышал, что Оби-Ван вспоминал о Квай-Гоне без печали. Только намёк на задумчивость.

Стоп, а какого цвета его Мастер?

Энакин повернулся и вдохнул.

— Мастер?

Оби-Ван был по-прежнему светлым, но Энакин ясно видел, какими усилиями ему это давалось. Его свет был окружён тонким, очень тонким, надтреснувшим слоем чего-то чёрного. Слоем… Тьмы.

— Вот почему я медитирую так много, мой падаван. Год назад всё было намного хуже. И я не хотел исказить и тебя.

Энакин мог только тупо кивнуть.

Маленькая, крошечная капля Тьмы упала с Мастера.

— Мой гнев из-за Мастера, которого убивают на моих глазах, и я не могу ничем помочь. — Капля медленно растворилась в Силе. И возникла другая из той же Тьмы, окружавшей Оби-Вана. — Мой страх потерять Мастера. — Так же исчезла, и так же появилась новая. — Моя ненависть к забраку, убившему Мастера. — Растворилась. Каждая капля таяла в Силе, и окружавшая Оби-Вана темнота немного истончалась, трескалась.

— Но почему не избавиться ото всего сразу? Или большими частями? — не понимал Энакин.

— Потому что даже малыми слишком больно. Ты видишь, Энакин? Почему я столько медитирую? Я не хочу, чтобы Тьма, вцепившаяся в меня, цеплялась и липла к тебе.

Энакин чувствовал… чувствовал… вау… Его Мастер заботился о нём.

И от этого стало очень, очень хорошо.

Первый раз, когда Энакин покинул Храм, произошёл совершенно случайно.

Всё началось с довольно безобидного задания от учителя: подготовить доклад о некоторых местах Храма. Его одногруппники быстро разобрали то, что ему казалось заведомо скучным: Зал Тысячи Фонтанов, Крыло Целителей, Шпиль Зала Совета. Уныло и занудно. Энакин при полной поддержке Мастера решил изучить энергоблоки. Когда он впервые оказался в Храме, Оби-Ван устроил ему экскурсию по интересным местам, в том числе и по энергоблоку. Джедай-гид, вялая бабуля по имени Ню, знала много занимательных вещей, но больше всего в её рассказах Энакина заинтересовал тот факт, что Храм потребляет лишь десятую часть энергии типичных зданий на Корусанте, значительно превосходя их по размерам. Сейчас, для задания, он вспомнил про него и решил подробнее изучить.

Это оказалось увлекательным занятием. Однажды ему попалась карта электросети Храма, на неё он наложил всё, что сумел узнать, и дело стало намного интереснее.

Храм насчитывал тысячи лет, и за всю историю он претерпел множество перестроек и улучшений, но Энакин с изумлением обнаружил, что некоторые объекты и системы до сих пор на месте и фактически нетронуты; устаревшие в конструкции, но гениальные в задумке. Например, в некоторых переходах Восток-Запад не было ничего, кроме огромных турбин. Выхлопные газы, движение машин и ветер вместе создавали сильнейшие порывы, запускавшие турбины и стабильно обеспечивавшие энергией Храм. Громоотводы на шпилях Храма соединялись с генераторными батареями, и каждая гроза надолго их заряжала; все окна через специальное покрытие на них использовались как солнечные батареи.

Чем больше Энакин занимался проектом, тем больше в него втягивался. Незадолго до этого он нашёл подробные карты Храма и мог рассмотреть любой уголок, но любопытство требовало увидеть системы лично. Открытием для него стало и то, что в каналах для обслуживания не предусмотрено освещения, и именно это привело к несчастному случаю.

Он забрался в одну из шахт вместе со всеми картами и пытался хоть что-нибудь на них разобрать. После очередного поворота последний свет исчез, и Энакин увидел потрясающую вещь. Кому-то пришла в голову гениальная идея покрыть трубы фосфоресцирующим веществом, на полу нарисовать направляющие стрелки и обозначить перекрёстки.

Зачарованный, Энакин поцарапал ногтем стрелки — долговременное занятие, потому что он не мог даже разглядеть свои руки. Он быстро догадался, что у рабочих должны быть и светящиеся перчатки (или даже костюмы! Вау!). Когда удалось соскрести немного вещества, стало ясно, что оно было покрыто прозрачным пластиком для защиты. Ещё круче! Энакин полез в карман за картой и понял, что для чтения света было недостаточно. Нахмурившись, он убрал её, доставая и активируя датапад. Открыл электронную версию карты и попытался понять, где находится.

Свет от датапада приглушил свет от стрелок, и когда Энакин шагнул вперёд, прищурившись, засмотревшись на незнакомый узел, он не заметил обозначение нового хода.

Прямо под ним.

Целые три минуты он летел вниз, больно ударяясь о что-то, прежде чем его ослепил внезапно вспыхнувший свет, и он потянулся к Силе, умоляя её смягчить падение. Удар всё равно стал неожиданностью, больно отозвавшись в каждой косточке, и следующие несколько секунд Энакин просто лежал, пытаясь переварить, что произошло.

Через пару мгновений до него дошло, что свет вокруг был дневным. Энакин поднялся с колен и растерянно провёл рукой по растрёпанным волосам. Подняв глаза, он увидел канал, из которого выпал. Солнце играло бликами на крышах соседних зданий, воздушный трафик лениво полз мимо над головой, а воздух вокруг был сухим и горячим.

Он был… Он был…

Снаружи.

В запале Энакин припомнил каждое когда-либо услышанное ругательство и придумал несколько новых по случаю для пополнения запаса. Просто чтобы обрести под собой опору.

Ругань умерила овладевшее им лихорадочное возбуждение и подступавшую панику. Выдохшийся, с немного прояснившимися мыслями, он обошёл площадку, пытаясь найти дорогу назад. Если он только снова заберётся в шахту, то вернуться по светящимся стрелкам обратно не составит труда. Но Энакин быстро прикинул высоту входа — двадцать метров над головой — слишком высоко даже для прыжка с помощью Силы. Нахмурившись, Энакин стал искать другой способ. Нигде поблизости не было видно Первого Бульвара, главной ведущей в Храм дороги. Залезть на сам зиккурат казалось немыслимым — Храм был на километр выше всех остальных зданий!

Надо позвать на помощь?

Нет, нет, должен быть другой способ вернуться в Храм. Он не станет звать Мастера на помощь.

Часом позже, однако, он признал своё поражение. Всю свою жизнь он был механиком; его талантом была способность чинить дроидов — ценное умение в глазах Уотто. Этим он гордился. И с опыта, полученного в рабстве, он запомнил, что звать на помощь — всё равно что напрашиваться на наказание; и это значит держаться до последнего, хотя Уотто только орал, если у него что-то не получалось. После многих лет Энакин находил очень, очень сложным просить о какой-либо помощи. Вот почему было так сложно учиться у Оби-Вана, хотя Мастер не уставал повторять, что иногда просьба о помощи пойдёт только на пользу. И поэтому Энакин, поворчав и снова вспомнив крепкие словца, со вздохом сел и начал тщательно приводить в порядок мысли и готовиться к медитации.

* * *

Оби-Ван, пока Энакин искал приключения, был в Зале Совета. Всегда казалось удивительным находиться рядом с любым из членов Совета: Сила по-особенному пела вокруг них, почти осязаемые их мощь и способности невольно внушали восхищение. Близость всех двенадцати — трепет.

А ещё — нервы.

Разумеется, это была не первая встреча Оби-Вана с ними. Он приходил в Зал Совета не раз до этого, но прежде с ним всегда был Мастер, Квай-Гон. Восхищение всегда сменялось нервозностью, потому что если его Мастера вызывали в Совет, то дело постоянно сводилось к выговорам за решения или действия Квай-Гона на миссии. Пребывание на плохом счету у Совета совсем не облегчает жизнь. За последний год Оби-Ван так и не понял, как они к нему относятся. Слова Йоды, что он не одобряет обучение Энакина, поставили новопосвящённого Рыцаря в известность, что Совету не нравится не только мальчик, но и он сам. Поскольку из-за этого разговора встречи с Советом стали редкостью, Оби-Ван мог только гадать, что происходит.

Он понятия не имел, чего ожидать, когда его вдруг вызвали в Совет. Когда Мейс объяснил зачем, Оби-Ван с большим трудом попытался (и, казалось, неудачно) скрыть шок.

— Меня? — только и спросил он.

— Да, ммм, — сказал Йода, прикрывая глаза. — Ты. Отправиться должен ты.

Оби-Ван глубоко вздохнул и заставил себя трезво подумать.

— Мастера, — начал он. — Я сочту за честь, что вы выбрали меня для этого задания, но я едва ли чувствую себя готовым для него. Я стал Рыцарем лишь полтора года назад, и обучаю падавана, который ещё не овладел в достойной мере световым мечом и самоконтролем, чтобы участвовать в миссии. Уверен, должен быть лучший выбор, чем я.

Мейс наклонился вперёд, упираясь локтями в колени. Оби-Вану вдруг стало интересно, сознаёт ли Мастер, насколько угрожающе в такой позе он выглядит.

— Кеноби, — сказал он резко, даже не потрудившись обратиться «Рыцарь». — Более двухсот планет намерены отделиться от Республики и создать собственную систему управления. Мы должны послать джедаев на каждую из них и обсудить их возвращение. У нас мало Рыцарей — нам не приходится выбирать. Даже если мы отправим всех — всё равно недостаточно. По сравнению с другими вы свободны. Поэтому вы улетаете, — тон Советника не допускал возражений.

Оби-Ван признал поражение, уже сейчас думая, как объяснить всё Энакину. Мальчик с нетерпением ждал их первой миссии, и несложно представить, как он будет разочарован, если Оби-Ван улетит один, и…

— Я потерялся!

Оби-Ван подавил стон и прижал руку к виску.

— Потерялся! Потерялся! Потерялся! Потерялся! Потерялся!

— Что-то не так? — спросил Мейс, откидываясь на спинку кресла.

— Нет, нет, Мастер Винду, — быстро ответил Оби-Ван, отдёргивая руку от головы, и мысленно обругал себя за очевидную ложь. — Мой падаван, кажется, пытается привлечь моё внимание, — добавил он, надеясь, что не выглядит так же беспомощно, как себя ощущает — и это перед целым Советом, не меньше!

К его удивлению, целый Совет, все двенадцать членов, обменялись понимающими улыбками. Йода тепло усмехнулся.

— Тогда идти должен ты, и увидеть, какие проблемы твой падаван нашёл. Закончили здесь мы.

Оби-Ван поклонился и так быстро, как только позволяло достоинство, покинул зал. В мыслях творился беспорядок. Что имел в виду Йода, когда говорил, что Энакин нашёл проблемы? Считал ли он падавана только источником проблем, было ли это тонкой насмешкой или просто демонстрацией того, что ему не нравится мальчик? Нет, это было бы слишком низко для Мастера. Оби-Ван укорил себя за неподобающие мысли о члене Совета. Неужели он настолько сомневается в своём положении, что мысли в первую очередь идут в таком направлении? И почему Энакин кричал ему «Потерялся!» не переставая? Куда он попал, если и в самом деле потерялся? Во что он опять влез?

И почему, Сила, почему это случилось прямо на Совете?

* * *

Энакин вздрогнул, когда почувствовал что-то, похоже на отклик от Мастера, мягкое «Где?» скользнуло в разум, окрашенное раздражением. И почему Мастер сердился? Не он провалился в шахту и вывалился из Храма! Энакин тихо зарычал про себя, но не прервал медитацию, приоткрыв глаза и осматривая всё вокруг, посылая изображение по связи.

Услышав, наконец, тёплое «Иду», Энакин решил, что сделал всё от него зависящее, и теперь остаётся только ждать. Открыв глаза и вынырнув из медитации, он поднялся и с наслаждением выпрямил ноги, гадая, как скоро Мастер сможет найти его. Он снова задрал вверх голову, пытаясь рассмотреть стены Храма высоко над собой, но они уходили так далеко, что от попыток разглядеть края только заныла шея. Нахмурившись, мальчик размял её и опустил голову, выискивая что-нибудь интересное внизу.

Было немного за полдень, ещё виднелось солнце, но через несколько минут оно должно было скрыться за крышами зданий, и без бликов на стёклах Энакин сможет получше осмотреться.

Так он считал, пока не увидел плакат.

Прилепленный не самой умелой рукой на одну из отштукатуренных стен, плакат был очень похож на те, что часто встречались на Татуине про гонки, нелегальные, не контролируемые хаттами. На плакате был изображён гонщик, так быстро приближавшийся, что задний план размывался в разноцветные полосы. «Жаждешь скорости? Ждём тебя на нижних уровнях, посмотрим, сколько в тебе адреналина!» Энакин в изумлении уставился на плакат и в первый раз за долгое время понял, что существует жизнь и за пределами Храма и Сената. Он даже не догадывался, что на Корусанте есть нижние уровни! Природное любопытство разжигало интерес узнать, на что похожи заезды, кто в них участвует, но больше всего что представляет собой гоночная полоса, сравнима ли с Каньоном нищего на Татуине? Какие повороты там, каких гонщиков принимали, кто был лидером заездов? Мысль вызвала ухмылку на лице Энакина: кем бы этот лучший ни был, скоро он будет вторым, теперь, когда он был здесь и готов показать, кто на самом деле лучший.

Он запоминал адрес, когда ладонь вдруг легла ему на плечо. Подпрыгнув от неожиданности, Энакин обернулся и увидел своего Мастера, но бившее в глаза солнце мешало разглядеть выражение на его лице.

— Оби-Ван! — воскликнул он. — Посмотри! Здесь есть гонки на подах! Когда мы сможем спуститься и посмотреть? У джедаев есть гонки? Потому что если они есть, я хочу записаться и показать, кто победил на фестивале Бунта Ив! Ты не знаешь, где проходит трасса, и какое топливо…

— Падаван, — спросил Оби-Ван. — Из-за этого ты начал кричать и выдернул меня прямо с заседания Совета?

У Энакин хватило совести смутиться и опустить глаза. Мысленно дав себе пару секунд, он почувствовал себя достаточно раскаявшимся и начал объяснять, что случилось.

— Я проверял некоторые ходы энергоблока в Храме для доклада в домашней работе, и было круто, как там всё светилось в темноте из-за чего-то, размазанного по трубам и даже по полу, но оно светилось только в полной темноте, и когда я включил свой датапад, чтобы посмотреть карту и переходы, стрелки погасли, а я не заметил открытый люк прямо подо мной и упал в него, и не знал, как вернуться назад! — он запнулся, переводя дыхание, но, наконец, рассмотрел лицо Оби-Вана. Строгий, прямой и холодный взгляд останавливал все заготовленные извинения.

Оби-Ван долго не отводил от него глаз. Лицо его застыло, и через пару секунд Мастер закрыл глаза и протяжно, устало вздохнул. Ладонь легла на бородку, погладила короткие волосы, и наконец…

— Идём, Энакин.

Оби-Ван развернулся на каблуках и пошёл вперёд, заставляя Энакина подскочить и идти следом, гадая, что пошло не так.

— Оби-Ван? Оби-Ван, что случилось? Что не так? Ты злишься на меня?

Джедай остановился, секунду постоял и медленно качнул головой.

— Нет, — ответил он всё же; голос его казался разбитым. Энакин хотел, но не мог взглянуть Мастеру в лицо. — Нет, я не сержусь, падаван. Я даже скажу, что ты меня сильно напугал, когда сказал, что оказался вне Храма, — Энакин принял это, но быстро обозначил как ложь, потому что Оби-Ван ничего не боялся.

— Тогда в чём дело? — потребовал он, не понимая, почему Мастер держался так холодно. — Я делал домашнюю работу и провалился в шахту, это случайность!

— А вопрос про гонки?

Энакин понял, что теперь может только защищаться.

— Ну же! — сказал он, догоняя быстро шагающего впереди джедая. — Я обожаю гонки! Ты ведь знаешь! Может, лучше будет спросить, почему ты не сказал мне, что на Корусанте бывают гонки, а?

Оби-Ван застыл, остановившись так резко, что Энакин почти налетел на него. Он использовал момент, чтобы обогнать Мастера и одарить его гневным взглядом.

— Ну? — потребовал он.

Мастер закрыл глаза и снова потёр подбородок.

— Энакин, — неспешно начал он. — Я думал, ты хочешь стать джедаем.

Это его задело. Сильно.

— Конечно, хочу! — выкрикнул он, его голос задрожал.

— Тогда почему ты отвлекаешься на развлечения вне Храма?

— Нет! — запротестовал он, шокированный и уязвленный тем, что Мастер может даже подумать такое! — Я делал домашнюю работу, что именно ты не услышал?

Оби-Ван опустился вниз, до уровня глаза в глаза и положил руку на плечо мальчику.

— Энакин, — мягко произнёс он. — Я хочу, чтобы ты выслушал меня. Жизнь джедая очень непроста. Она требует дисциплины и абсолютной сосредоточенности. Абсолютной. И никакое влияние извне не должно их пошатнуть. Это будет сложно для тебя, я понимаю: ты вырос без воспитателя и лучше, чем другие юнлинги знаешь, что лежит за пределами Храма, и твоё природное любопытство тянет тебя туда.

— Тогда…

— Энакин, — Оби-Ван не дал ему сказать. — Тебе нужно сосредоточиться только на обучении, только на своём будущем джедая. Любые развлечения только навредят тебе, а ты слишком талантлив, чтобы сейчас всё бросить. Ты меня понимаешь?

— Но…

— Ты меня понимаешь? — с нажимом переспросил Оби-Ван.

— …Да, Мастер, — покорно ответил он, хотя смирение было притворным.

Энакин чувствовал важность вопроса, хотя и не полностью его понимал. Он не мог вообразить, как любовь к гонкам может повредить его обучению в Храме, ведь именно гонки спасли его из рабства. Если он был одарён, как говорили все вокруг, то почему он не может заниматься не только учёбой? Всё это смущало его; и когда Оби-Ван вёл себя вот так: строго и непреклонно, и не собирался слушать — Энакин не знал, что делать.

Во второй раз он ускользнул из Храма, чтобы увидеть Палпатина.

В третий раз, чтобы посмотреть на гонки.

Эта неделя была худшей в жизни Энакина!

Всё началось с самого её начала, как раз тогда, когда Энакин учился азам медитаций (Спасибо, Оби-Ван!). Их прервал комлинк с сообщением от Совета, что им нужен его Мастер. Оби-Ван с сожалением посмотрел на него, сказал продолжать заниматься и ушёл. Что, разумеется, значило, что Энакин в них больше не продвинется: ничьих, кроме Мастера, объяснений, он не понимал. Нельзя сказать, что он не пытался. Он честно работал почти час, пытаясь медитировать, прежде чем окончательно сдался и сел за домашнюю работу.

Но с уроками его снова постигла неудача, а переделать ещё нужно было много. Так что когда Мастер вернулся (три часа спустя! Что Совет может обсуждать так долго?) Энакин надеялся на дополнительную помощь с заданиями, которые труднее всего давались.

Получил её?

Нет. Конечно, нет. С чего это бы?

Вместо того Оби-Ван с непроницаемым лицом попросил Энакина пройти с ним в гостиную. И там объявил, что его отправляют на миссию. Сначала у Энакина перехватило дыхание. Наконец-то! Что-то действительно интересное! Приключения! Первый просвет в унылой череде занятий! Но нет, не тут-то было. Оби-Ван вежливо объяснил, что улетает один. Один! Очередная соло-миссия, опять!

Энакин не понимал. Совсем, даже чуть-чуть. Из всего, что он слышал: падаваны всегда следуют за Мастером, куда бы он ни отправился. Так какого чёрта? Почему он остаётся один? Он показал себя при блокаде Набу! Сам Палпатин называл его героем! Почему его удерживают в Храме даже от вылетов на миссию — подобающего джедаю развлечения? Оби-Ван спокойно и терпеливо объяснил (опять), что это потому, что Энакин ещё не может постоять за себя, и поэтому Оби-Вана отправляют на соло-миссию. Ещё он добавил, что когда у Мастеров очень молодые падаваны, их часто оставляют в Храме в ранние годы обучения, чтобы убедиться, что они достаточно знают основы, прежде чем отпускать их в дело. Большинство падаванов начинают около двенадцати или тринадцати. Энакину едва одиннадцать.

Он дулся и злился весь день, наблюдая, как Мастер готовится к миссии. О, он знал, что ведёт себя плохо, что Оби-Ван не заслужил этого. Это Совет виноват, а не Мастер. Но Совета не было здесь, чтобы устроить им скандал. Оби-Ван пытался поговорить с ним, но Энакин был слишком зол, чтобы прислушаться к нему.

Однако это не значило, что Энакин не хотел видеть Мастера. Нет. Он пришёл в доки помахать рукой, попрощаться и, что бы ни подумал Мастер Винду, крепко обнять Оби-Вана на удачу. Он надеялся, что Мастер поймёт, что Энакин злился не на него, а на Совет и ситуацию; только не может выразить это словами, и просто обняв, он даст Мастеру знать, как будет без него скучать, что к его возвращению вся работа будет обязательно готова.

И Энакин старался сдержать обещание. Правда, очень старался. Вечером, когда Оби-Ван улетит, Энакин планировал заняться домашней работой и доказать Мастеру, что может справиться сам, чтобы Оби-Ван мог им гордиться.

Но получилось? Нет. Куда уж там.

Почему? Потому что Мастеру Винду не понравилось, что Энакин обнимался с Мастером, и он отнял у него время, предназначенное для продвижения в домашнем задании. И это с заявлением, что он понимает, как сложно Энакину с медитациями и просто хочет помочь ему в отсутствие Оби-Вана. А Энакин был уверен, что это только из-за того, что он проявил что-то, что расценивается как «привязанность».

Так что четыре часа Мастер-джедай не отступал ни на шаг, проводя занятие за занятием, пока Энакину не стало казаться: ещё немного — и он взорвётся. Серьёзно. Кто-нибудь вообще умел терпеливо объяснять сложные вещи, как всегда делал Оби-Ван? Кто-нибудь? Этот день был даже хуже того, когда Оби-Ван поймал его за умышленным побегом из Храма и завалил работой до самой ночи.

К тому времени, как Энакин вернулся домой, он чувствовал себя настолько истощённым, что сразу рухнул в кровать и заснул. И конечно, поскольку у него не было возможности сделать уроки, как он и хотел, он отстал в домашней работе. Не было даже времени закончить задание на завтрашний день. И учителя посочувствовали, что Мастер Винду просто отнял у него время? Неа. Они хмуро посмотрели на него во всём своём неодобрении, велели доделать и до кучи задали ещё, тоже на следующий день. Это просто смешно. Но он промолчал, чтобы не нарваться ещё больше.

Таким образом, всю неделю Энакин отставал от группы в домашней работы. О чём Ферус Олин любезно ему напоминал. Сила, иногда он был хуже учителей. Ферус Олин только ученик. У него ещё даже нет Мастера. Но он легко заставлял Энакина чувствовать себя неполноценным, лишним в Храме, пророчество там или нет. Нет, открыто Ферус ничего не делал. О нет. Он был слишком идеальным джедаем для этого. (Ферус не имел ничего общего с идеальным джедаем. Мастер Оби-Ван был идеальным!). Вместо того он вежливо интересовался, почему Энакин так отстаёт и предлагал помощь, если вдруг он ничего не понимает. И учителя Феруса всегда хвалили за отличную работу. И другие ученики всегда спрашивали у него совета, хотя Энакин тоже знал правильный ответ, только немного в другой форме. Это безумно раздражало.

Энакин потратил два (два!) часа обеденного времени на выполнение задолженной работы. По крайней мере, теперь он мог гордиться, что приготовленное им задание не было сумбурным или неполным. Оби-Ван всегда учил его делать всё как можно лучше, и он делал. Именно поэтому он порой опаздывал со сдачей: он хотел убедиться, что правильно и полно ответил на все вопросы.

И это были только уроки!

Посредине недели Энакин проснулся очень рано, вспотевший и терзаемый смутным беспокойством после какого-то сна, какого — не помнил, но который его напугал. И. Оби-Вана. Не было. Рядом.

Такое уже случалось однажды, немногим после его прихода в Храм. Он проснулся от кошмара, которого не мог вспомнить, но оставившего такой страх, что он едва мог пошевелиться. Оби-Ван ворвался в его комнату и впервые за их знакомство по-настоящему обнял его. Мастер долго держал его на руках и, когда Энакин успокоился, поднял его, словно бы падаван весил не больше котёнка, и отнёс на кухню. Там достал две кружки, налил голубого молока и добавил полную ложку мёда. Мастер не задал ни одного вопроса о кошмаре, просто сидел рядом, обнимал и пил с ним молоко. Потом снова взял Энакина на руки и перенёс в свою комнату. Дверь осталась открытой, свет в зале продолжал гореть, придавая полумраку комнаты уютный, домашний вид, а в руках Оби-Вана было так тепло, что Энакин не заметил, как снова заснул.

Это было всё, в чём Энакин тогда нуждался и за что был так благодарен Мастеру. Он пытался стать ещё лучше в ответ, хотя порыв и не задержался надолго, как хотелось бы. Но теперь, когда кошмар приснился снова, Оби-Вана не было рядом.

Энакин свернулся на кровати, стараясь отпустить страх. Попытки начать медитацию помогли бы ему избавиться от него. Чёрт, попытаться бы достичь Оби-Вана, несмотря на огромное расстояние между ними и получить немного утешения!

Не нужно говорить, что ночью он так и не заснул.

Что сделало день намного хуже. За сон на уроке ему досталась дополнительная работа (опять!) в наказание, и ему пришлось второй день подряд отказаться от обеда, чтобы попытаться наверстать упущенное. Тогда, венцом дня стало решение Мастера Йоды посетить их занятие, как раз в то время, когда Энакин страдал от голода и недосыпа. И разве мог Мастер Йода, правящий Гранд-мастер и настолько-крутой-в-Силе-джедай-что-мог-бы-догадаться-как-плохо-Энакину-и-не-трогать-его?

Нет. Это было бы слишком логично.

Вместе того он задал классу вопрос в своей привычной дурацкой манере и попросил Энакина ответить. Энакин (посреди зевка) замер на минуту, прежде чем выдал первый пришедший на ум ответ. Который, определённо, был крайне нестандартным и вызвал множество вопросов от одногруппников (Проклятье, Ферус!), вынудив его отбиваться от любопытствующих.

Он был так измотан после этого, что ушёл спать сразу после ужина и проспал утренний подъём. Опоздал. Поэтому учитель задал ему ещё больше работы. Опять. (Энакин стал замечать, как всё повторяется. И повторяется очень раздражающее он-не-виноват-но-ему-всё-равно-влетает).

Конечно, после пережитой адской недели не должно было стать неожиданностью, что Энакин попытается улизнуть из Храма на нижние уровни и хоть немного снять стресс. «Попытается» — ключевое слово. Какой-то незнакомый Рыцарь застал Энакина при попытке сбежать и отвёл его на кухню (как только понял, что его Мастер на миссии), так что он до конца недели работал и на кухне. И это не помогло ему справиться с домашней работой. Ничуть.

И тогда, наконец-то, Оби-Ван вернулся.

Энакин забросил дела на кухне до вечера, чтобы только встретить Мастера (шеф-повар понимающе улыбнулся… Надо же! Хоть кто-то понимает!). Корабль Оби-Вана приходил поздно вечером, и Энакин долго переминался с ноги на ногу в ангаре, пока не пришло такси, и он не увидел, что Мастер вернулся.

Он побежал ему навстречу (как же хотелось обнять Оби-Вана, но Мастер Винду тоже пришёл, и Энакин не собирался повторять своих ошибок, уж спасибо) и остановился, когда смог его рассмотреть.

Оби-Ван выглядел уставшим, потрёпанным и больным. Борода его выглядела неопрятно, а волосы в беспорядке, словно он всё утро расчёсывал их пятернёй. Это для Энакина было неприемлемым. Он собирался отвести Мастера в комнаты, хорошенько накормить и уложить в кровать. А потом, наутро, всё станет нормальным, и кошмарная неделя наконец-то закончится.

Но не тут-то было. Энакин ухватился за руку Оби-Вана, желая сразу же увести его, когда Мастер Винду прервал их (АРРРГХ!). Оказалось, Мастер Винду требует отчёта перед Советом вот прямо сейчас, поскольку предварительный доклад Оби-Вана вызвал много вопросов.

— Утром! — пытался настоять Энакин. Очевидно же было, как нужен Мастеру горячий ужин и крепкий сон.

Тем не менее, Оби-Ван, очень самоотверженный и очень глупый Оби-Ван сжал его плечо и сказал, что всё будет в порядке. Он скоро вернётся.

Энакин выдохнул и недовольно заворчал, но не стал возражать и поторопился в столовую за горячим ужином, а потом сразу домой.

Два часа спустя пошатывающийся Оби-Ван появился в дверях и сказал всего пять слов. «Я вернулся», — когда вошёл. «Спасибо», — когда Энакин почти дотащил его до кровати и помог снять обувь. «Спокойной ночи», — перед тем, как провалиться в сон. Энакин убрал приготовленный ужин (любимый у Оби-Вана) в холодильник и просто свернулся на собственной кровати.

Следующим утром, убедившись, что Мастер ещё спит, а подъёма ещё не было, Энакин, не веря своему счастью, лёг спать дальше. А потом снова отправился на занятия. В которых по-прежнему отставал. Хорошо хоть, что сегодня было несколько свободных часов после первого урока, и он провёл их в Архиве, спешно дописывая все работы и догоняя класс. Как бы ни хотелось, вперёд он всё равно не вырвался, но хотя бы не так сильно отставал. После кошмарной недели это уже что-то.

Обед проходил почти мирно, пока он не заметил одного из учителей, злого, насколько только позволено джедаю, и тащившего за собой полупроснувшегося Оби-Вана.

Теперь-то что?

Это был один из учителей, на чьём занятии он заснул, и тот, кажется, собирался отчитать Энакина перед Мастером и всеми в столовой. Энакин не мог этого вынести! Он ещё даже не успел поговорить с Оби-Ваном! Да, было плохо засыпать на занятии, Энакин уже понял, спасибо, но на то была причина, а ему не дали и слова сказать! Оби-Ван ещё не проснулся, чтобы защитить его, даже не знал всей истории, и это было несправедливо. И в довершение, венцом ко всему, Рыцарь, отправивший его работать на кухню, подходил к ним, несомненно, тоже собираясь наябедничать.

Слёзы появились у него на глазах, но Энакин не плакал, он не хотел. Неважно, насколько это несправедливо, неважно, что он знал, что в случившимся лишь отчасти его вина, неважно, что Оби-Ван начал просыпаться теперь, когда Энакина довели, он не хотел этого, он хотел, чтобы Мастер немного отдохнул, прежде чем всё вываливать на него. Неважно, что он не плачет, потому что джедаи не плачут, и это он, по крайней мере, усвоил.

Дыши глубже. Отпусти.

Ну же. Отпусти!

Не сработало. Слишком много после кошмарной недели. Он хотел, чтобы Оби-Ван гордился им, и вместо того, чтобы узнать, как Энакин выдержал эту неделю и чего достиг, Мастер будет выслушивать про его ошибки.

Энакину было всего лишь одиннадцать лет, а как джедаю чуть больше года. Усталость и подавленность от недели стали сокрушающими.

Рука легла ему на плечо, и он обернулся. Учитель и Рыцарь ещё пытались разговорить Оби-Вана, но Мастер их просто игнорировал, всё внимание уделяя только ему.

— Энак… — сочувствие слышалось в голосе Оби-Вана. Оби-Ван, всегда спокойный и непроницаемый, жалел его, и для Энакина это стало последней каплей.

— Оставьте меня в покое! — закричал он. Затем подавился собственным криком, потому что это — гнев, а джедаю нельзя гневаться. Поэтому Энакин просто побежал. Он не мог больше слышать их. Просто нужно было сбежать. Куда угодно, где он может разреветься и отчаянно желать, чтобы мама была рядом, обняла его и поцеловала, сказала, что всё будет хорошо.

Он закрылся в своей комнате. А потом дал волю чувствам; не как джедай, а оторванный от дома маленький мальчик, которым на самом деле и был.

* * *

Немного позже Оби-Ван постучал в дверь. Падаван уже успокоился, но чувствовал себя всё так же ужасно.

Оби-Ван тихо вздохнул. Когда он добрался до дома прошлым вечером, ему показалось, что Энакин хочет с ним о чём-то поговорить, скорее всего, о прошедшей неделе. Но когда Мейс потребовал отчёта немедленно, Оби-Ван согласился только для того, чтобы разобраться с ним сразу и потом поговорить с падаваном, не отвлекаясь на вызов в Совет. Кроме того, насколько Энакин скучал по нему, настолько по нему и он сам, хотя в этом Оби-Ван никогда не признался бы.

Учитывая то, что планета, на которую отправили Оби-Вана, категорически отказывалась вернуться в состав Республики, несмотря на все его усилия, неудивительно, что отчёт занял очень много времени. Вечер, который он хотел провести вместе с Энакином, сократился до пути к подушке и благодарности за понимание падавана и его заботу. Намерения поговорить с ним на следующее утро так же пошли крахом, когда он понял, что Энакин отключил будильник. Очень заботливо с его стороны. Не очень удобно, но очень приятно.

Конечно, Оби-Ван узнал, что проспал (и насколько! Время обеда!), когда кто-то начал ломиться в дверь и требовать встречи с ним немедленно. Оби-Ван едва успел надеть сапоги, но не успел проснуться, когда в дверях показался один из учителей Энакина и, не слушая возражения, потащил его в столовую поговорить с падаваном. Учителя определённо взбесил сон Энакина на занятии (каком занятии? Голова ещё не работала и отказывалась вспоминать), и он собирался обсудить вопрос надлежащего поведения джедая.

Оби-Ван отчаянно старался заставить себя взбодриться (где же утренний чай…), когда другой Рыцарь поспешил доложить, что Энакин пытался удрать из Храма (Опять? Вздох…) и что он отвёл его работать на кухне до конца недели. И всё это время, пока Оби-Ван приходил в себя, выслушивая словесные потоки недовольных, Энакин с каждой секундой всё больше мрачнел.

Несмотря на то, что Энакин только учился обращаться с медитациями и связью, когда его одолевали сильные эмоции, обращение к связи давалось ему с той же лёгкостью, как к Силе во время гонок. Этого оказалось достаточно, чтобы привести Оби-Вана в себя и стряхнуть остатки сна. Но не для двух джедаев, что-то выговаривающих ему, а для падавана, изо всех сил боровшегося с гневом и недовольством.

И, к гордости Оби-Вана, первой реакцией Энакина стала попытка отпустить их в Силу. Это были слишком сильные чувства (как долго они копились?), но Энакин не думал о них, просто пытался отпустить. И Оби-Ван был очень этому рад. Но внимания в первую очередь требовали разочарование и подавляюще мощный негатив ученика. Оби-Ван не был уверен, что именно пошло не так. В какой-то момент падаван внезапно вспыхнул (природная склонность, к сожалению) и убежал.

Ему пришлось разбираться с двумя джедаями, чего он не хотел, не когда падаван был настолько расстроен, и терпеливо выслушать всё, что они хотели сказать, и пообещать принять меры (Я ещё не знаю всей истории, но, уверяю вас, я разберусь), затем связаться с другими учителями и предупредить их, что Энакин болеет и не придёт, и только потом добраться до падавана, чего он хотел с самого возвращения в Храм.

Оби-Ван заметил, что время помогло его падавану остыть, и его эмоции уже возвращались под контроль. Но хорошей реакции от него всё равно не следовало ожидать, поэтому он постучал в дверь, немного подождал и приоткрыл её.

Комната Энакина была в беспорядке. Простыни на кровати смяты и раскиданы, куча датападов небрежно рассыпана по столу, несколько мягких подушек, которые они с Энакином использовали для тренировок в левитации, хорошо попинали и забросили в угол.

Падаван свернулся на кровати, одной рукой прикрывая глаза, и выглядел настолько уставшим и измождённым, как сам Оби-Ван, когда только-только вернулся в Храм. Оби-Ван не был уверен, но ему показались несколько высохших дорожек от слёз на лице мальчика, и его чувства через связь отдавались очень приглушённо.

Оби-Ван осторожно подвинул ноги мальчика и сел рядом на кровать. Энакин не пошевелился. Поэтому, немного поколебавшись, Оби-Ван наклонился и нежно обнял падавана. Энакин тихо вздохнул, всхлипнул и крепко обнял Мастера в ответ. Они долго просто сидели вместе, пока Оби-Ван напряжённо обдумывал, что делать.

Ещё немного, и Оби-Ван вздохнул.

— Итак, Энакин. Как прошла твоя неделя?

Мальчик что-то пробормотал ему в тунику.

— Я не расслышал, — тихо ответил он.

— Неважно.

— Для меня важно.

— Тебе ещё не доложили? — угрюмо ответил Энакин.

— Мне не важно, что расскажут об этой неделе другие. Я хочу знать, что скажешь о ней ты.

Падаван поднял глаза, оценивающе прищурился, прежде чем сел ровно и начал рассказывать, какой стала для него неделя. Подробно, зло и язвительно. Брови Оби-Вана поднимались всё выше, пока он в изумлении слушал, как много случилось с Энакином за его отсутствие. И так как Энакин с трудом справлялся с медитациями, неудивительно, что его чувства медленно закипали, пока не прорвались в столовой.

Закончив рассказ об оставившей его разбитым неделе, Энакин уставился в подушку. Оби-Ван издал лёгкий смешок.

— Энакин, напомни мне рассказать тебе о времени, которые мы с моим Мастером провели на Виете II. Может, удачи и не существует, а есть только Сила, но иногда даже у джедаев случаются дни, когда дела валятся из рук.

Это совсем не помогло Энакину, и он только упрямо скрестил руки на груди. Но Оби-Ван уловил вспышку любопытства в связи, так что продолжил отвлекать мальчика.

— Ты знаешь, я не думаю, что неделя была настолько плохой, как ты описываешь.

— Нет, была.

— Я заметил несколько хороших вещей, на которые ты не обратил внимания.

— Вроде чего? — спросил Энакин, поднимая глаза.

— Для начала, насколько благими были твои намерения, — Оби-Ван улыбнулся падавану. — Ты хотел показать мне, что можешь быть независимым, как любой джедай, поэтому стремился продвинуться вперёд в домашней работе. И, несмотря на то, что наваливалось всё больше и больше заданий, ты всё смог сделать. Я надеюсь, ты во всём разобрался?

Энакин кивнул с прежним угрюмым видом, но Оби-Ван чувствовал, как приподняла дух мальчика его похвала.

— Конечно, — пробормотал он, — у меня есть несколько вопросов, но, в общем, всё понятно.

— Как я и ожидал. Я уверен, что другим падаванам или ученикам на твоём месте учёба давалась бы намного сложнее. — Он наклонился вперёд. — И твой ответ Мастеру Йоде в классе был правильным. Немного нестандартным, это точно, но и ты сам нестандартный джедай. Мой Мастер оценил бы это. Он всегда считал, что Совет время от времени нуждается в хорошей встряске.

Наконец, слабая улыбка в ответ.

Оби-Ван потянулся и приобнял падавана за плечи.

— И мне жаль, что меня не было рядом, когда тебе приснился кошмар. Знай, если бы я мог, я бы сразу же вернулся и помог тебе. — Потому что в жизни Энакина было уже достаточно бед. И хотя всегда случалось как плохое, так и хорошее, Оби-Ван хотел, чтобы время Энакина в Храме было наполнено только хорошим, чтобы перевесить то плохое, через которое он уже прошёл. — И, несмотря на долгую неделю, ты не взорвался и не впал в гнев на учителей или на поймавшего тебя Рыцаря. Ты контролировал свой нрав, и это большое достижение. Я понимаю, как это сложно: безропотно принимать вещи, которые, ты знаешь, несправедливы. — Оби-Ван улыбнулся. — И теперь, когда эмоции стало слишком сложно выносить, ты инстинктивно пытался отпустить их в Силу. Очень хорошо, Энакин. Правда, очень хорошо.

Падаван, наконец, просветлел, улыбка на его лице росла, а в связи ощущалось, насколько ему становилось легче.

— Увидев неделю в новом свете, — Оби-Ван скрестил руки, — можешь ли ты мне сказать, в чём были твои ошибки?

Энакин нахмурился, но быстро разгладил лоб и посмотрел Мастеру в глаза.

— Мне не стоило убегать из Храма, Мастер, — ответил он. — Это был плохой выход, и если я хотел отвлечься, нужно было обратить внимание на что-нибудь другое.

Оби-Ван кивнул.

— Твои обязанности на кухне останутся до конца недели. Но я думаю, нам стоить удвоить усилия с твоими медитациями. Освобождение от эмоций поможет тебе больше, чем просто отвлечение от проблем.

Недовольный стон, но Энакин продолжил.

— И не нужно было идти на занятия невыспавшимся. Это всё равно что напрашиваться на проблемы. Нужно было сказать, что я нехорошо себя чувствую и сходить к целителям. Они могли бы мне помочь, и я не был бы таким уставшим целый день.

— Прекрасно, Энакин.

Живот предательски заворчал, и Оби-Ван почувствовал, что краснеет. В конце концов, он ничего не ел со вчерашнего утра.

Энакин посмотрел на него с усмешкой.

— Обед, Мастер?

— Да, Энакин, это лучшее, что я слышу за день.

* * *

Энакина терзало нехорошее предчувствие от того, что ждёт его впереди. Прошло три дня, как Оби-Ван вернулся, и вместе с ним всё вернулось на привычные места. Энакин ещё работал на кухне, вечера проводил, практикуясь в медитациях с Оби-Ваном, а в домашней работе (каким-то чудом) получалось не отставать. Оби-Ван, казалось, лучился хорошим настроением. Энакин не мог понять почему — обращаться к связи по желанию он ещё не умел (и когда же уже научится?) — и поэтому начинал немного нервничать.

Прошлым вечером Оби-Ван спросил, имеются ли у Энакина какие-то планы на следующий день, и он ответил, что нет. Тогда Оби-Ван широко улыбнулся и вежливо попросил Энакина продолжить занятие. Насколько Энакин понимал, Оби-Ван что-то затеял на завтра. И после бесконечных уроков медитаций и упражнений на освобождение от эмоций в Силу, обсуждений, как правильно с ней связываться, Энакин новый день он встречал с плохим предчувствием. У него крепло подозрение, что, поскольку у него сегодня свободный день, его ждёт головная боль в виде дополнительных занятий.

Завтрак прошёл в тишине, почти как обычно, если бы не расцветающая улыбка на лице Оби-Вана. Ведь это был Оби-Ван. Он не демонстрирует ничего, кроме джедайского спокойствия. У Энакина были веские причины для опасений. Если Уотто так улыбался, это предвещало большие проблемы, и Энакин вёл себя очень настороженно, пока Оби-Ван домывал посуду.

— Падаван? — бодро спросил он. — Не присоединишься ли ты ко мне, пожалуйста?

И с этим сердце Энакина ухнуло вниз. Когда Оби-Ван так говорил, это всегда означало вытащить его куда-нибудь для дополнительных уроков. И, учитывая их последние уроки, Энакину не нужна была Сила, чтобы предсказать занятие на день. Он обречён. Оставалось безропотно согласиться и последовать за Мастером.

Сначала Энакин подумал, что они собираются в Зал Тысячи Фонтанов, так как Мастер обмолвился, что им потребуется спокойная обстановка. И когда они прошли мимо Зала, Энакин лишь моргнул, подумав, что они идут в один из многих других садов.

Но нет. Вместо этого они направились к лифту.

Это уже… странно. Куда Мастер ведёт его?

Они вышли на незнакомом этаже, и Энакин молча следовал за учителем, гадая, куда они идут и что будут делать. Перед одной из дверей они остановились.

— Теперь, падаван, — сказал Оби-Ван со смешливыми искорками в глазах, — когда я был в твоём возрасте, это, пожалуй, был мой самый любимый зал в Храме. И я очень ошибусь, если скажу, что он не будет и твоим.

Энакин взглянул на дверь, с подозрением, но озадаченный.

— Входи.

Нахмурившись, Энакин сделал шаг вперёд и потянулся к панели двери. Остановился, оглянувшись на Оби-Вана, который всё ещё улыбался, как идиот, мысленно закатил глаза и распахнул дверь, лишь бы скорее покончить с тайной.

…

Не может быть…

Внутри были люди. Много, много людей. Намного моложе его и почти Мастера. И все увлечены одним и тем же, о чём Энакин давно мечтал и к чему никак не мог приступить.

Гул, треск, шипение, редкие искры от скрестившихся световых мечей. Азарт выступающих, возбуждение победивших, смирение проигравших. Восторженные юнлинги, терпеливые учителя, сосредоточенные ученики. Выступления, уроки, спарринги.

На стол перед ним лёг учебный меч.

— Я полагаю, ты готов приступить к занятиям, — встал рядом с ним Оби-Ван, — не так ли?

Энакин только кивнул и потянулся за мечом.

Это будет Лучший День в его жизни!

Падаван сведёт его в могилу. Оби-Ван понял это ещё давно, когда убедился, что природной склонностью мальчика было вляпываться во всё подряд. Безголовость Энакина и его желание помочь всем и каждому — так похожее на Мастера Квай-Гона — приводили ко всевозможным неприятностям и проблемам. Ничего нового. Оби-Ван с мрачной уверенностью знал, что Энакин однажды станет причиной его смерти.

Только не представлял, что смерти от унижения.

— Прости… что? — переспросил Оби-Ван, молясь, чтобы ослышался.

— Если я однажды решу жениться на Падме, то как пройдёт свадьба у джедая?

Нет, Оби-Ван всё услышал правильно.

Великая Сила, пожалуйста, пусть кто-нибудь ему это уже объяснил, Энакину уже одиннадцать лет, определённо, на уроках биологии им уже должны были освещать некоторые аспекты?

…С другой стороны, учитывая отношения джедаев к привязанностям, возможно, и нет…

Это был первый раз, когда Оби-Ван пожалел, что у него столько рыжины в волосах. Всё его лицо пылало, и он просто знал, что покраснел от шеи до кончиков ушей, за что его в детстве часто дразнил Брук Чан.

— Мастер, ты в порядке?

Да, Энакину нужен ответ… Почему именно я должен отвечать на это?

— Падаван, привязанности…

Оби-Ван осёкся. Его смущение начало таять, когда он взглянул на падавана и коснулся их связи. Энакин интересовался не… этим аспектом свадьбы. Он был влюблённым ребёнком и знал, что любящие люди вступают в брак (За просвещение Оби-Ван мысленно поблагодарил Шми. Немногим понравится идея быть навсегда привязанным к одному человеку…). Он сел на диван, поглаживая рукой подбородок. Энакин вырос не в Храме, и Оби-Ван давно пообещал себе, ещё когда узнал, что Энакин не умеет читать на Основном, что всегда будет помнить об этом и относиться к падавану соответственно. Энакин не знал основ, которые он и другие джедаи принимали, как данность. Подобное нужно было объяснять, и предельно подробно, чтобы падаван не понял по-своему.

— Мастер? — Энакин смотрел на него озадаченно и с лёгким раздражением, что ему никак не отвечают.

— Энакин, ты дашь мне неделю на изучение вопроса?

Мальчик нахмурился, несомненно, посчитав, что Оби-Ван уклоняется от разговора. Оби-Ван выдвинулся вперёд.

— Энакин, ты заслуживаешь полного ответа на вопрос. Если ты спросишь любого джедая в Храме, они скажут тебе только одно, и я уверен, что их ответ тебя не удовлетворит. Дай мне неделю на изучение некоторых вещей, которые я мало знаю, и я подготовлю тебе развёрнутый, более подходящий ответ.

— Ладно, — проворчав, согласился Энакин.

Они вернулись к обеду в неуклюжей тишине. Оби-Ван не стал её нарушать. Вечером ему придётся долго медитировать.

* * *

Как и обещал, неделей позже Оби-Ван позвал Энакина в гостиную после ужина, чтобы как следует обсудить вопрос.

Оби-Ван на мгновенье закрыл на глаза, очищая сознание и подготавливаясь к обсуждению сложных моментов, надеясь не показаться при этом бесчувственным. Глубоко вздохнув, он взглянул на Энакина.

— Я многое изучил, и мне есть что сказать. Я прошу тебя не прерывать меня и просто слушать.

Любопытство зажглось в глазах падавана, и Оби-Ван надеялся, что это пойдёт ему на пользу.

— Ты спросил у меня про джедаев и свадьбы. Я почти сказал тебе то же, что и любой джедай в Храме. «Привязанности запрещены», — Энакин насупился. — И я предупреждал, что такой ответ тебя не удовлетворит, — Оби-Ван слабо улыбнулся.

Энакин усмехнулся, и Оби-Ван продолжил.

— Несмотря на наш запрет на привязанности, Орден знает джедаев, которые всё же вступали в брак. Многие из них были в прошлом, но и сейчас живут джедаи, которые счастливо женаты и вместе воспитывают детей. — Энакин подпрыгнул в нетерпении. — В конце концов, только ситхи всё возводят в абсолют. Многие женатые джедаи — кореллианцы. За неделю я поговорил с несколькими из них, чтобы понять, как устроен брак джедаев. Видишь ли…

— Ты же не сказал им про Падме? — нетерпеливо перебил Энакин.

— Нет, Энакин, я не упоминал Падме. Я лишь сказал, что мой падаван делает исследовательскую работу, и я хотел уточнить у них некоторые тонкости для полноты работы. — Вздох облегчения. — Могу я продолжить?

Энакин кивнул.

— Да, Мастер, прости, что прервал тебя.

Оби-Ван улыбнулся. Ему определённо удалось завоевать внимание падавана. Он надеялся, его хватит на весь разговор.

— Прежде чем подойти к идее брака, я должен обсудить другие, но относящиеся к делу вопросы, ладно?

Энакин снова кивнул.

Поехали.

— Джедаи, особенно здесь, в Храме, негативно относятся к бракам. Считается большой опасностью для джедая влюбиться, потому что здесь — опасность Тёмной стороны.

— Эм? — перепросил Энакин, задумавшись. — Но ведь джедаям положено любить.

— Не совсем. Мы сочувствуем. Мы желаем, чтобы каждый был счастлив, чтобы о каждом заботились. В сострадании к окружающим едва ли есть угроза Тёмной стороны. Но когда джедай влюбляется… Минутку, Энакин, я хочу пояснить.

Оби-Ван откинулся на спинку, снова прикрывая глаза и выбирая подход. Что-то важное проявлялось в разговоре, чего нельзя упустить, и он хотел быть предельно точным, ясным и понятным.

— Падаван, ты понимаешь, что существуют разные виды любви, верно?

Энакин посмотрел на него, словно он сморозил глупость.

— Конечно! Я не люблю Падме, как люблю маму!

— Да, но ты знаешь разницу между самоотверженной и эгоистичной любовью?

Мальчик осёкся.

Оби-Ван тихо засмеялся.

— Лучший пример самоотверженной любви, который я могу тебе привести, ты уже знаешь, и очень, очень хорошо. Любовь твоей мамы к тебе.

Энакин кивнул, слушая с повышенным вниманием, и улыбнулся при упоминании Шми.

— Твоя мать не хотела ничего, кроме лучшего для тебя. Она пыталась использовать каждую возможность, верно? И потому отдала тебя джедаям, чтобы ты получил шанс на лучшую жизнь. Её собственная привязанность к тебе не имела значения, потому что её приоритетом стал ты, — Оби-Ван наклонился вперёд. — Она, действительно, потрясающая женщина.

Он почувствовал гордость Энакина за мать, но так же и непонимание, к чему всё идёт.

— Когда джедай хочет жениться на ком-то, он должен быть уверен, что его любовь такая же самоотверженная, — он посмотрел падавану в глаза. — Ты хочешь, чтобы Падме была счастливой?

— Конечно!

— А если она будет счастлива с кем-то другим?

Энакин снова затих. Очевидно, он даже не обдумывал такую возможность.

— Самоотверженная любовь — желать Падме счастья, даже если она будет замужем за кем-то ещё.

Он сделал паузу, давая Энакину минутку на обдумывание. Потребуется время, чтобы принять, а Оби-Вану нужно было ещё многое объяснить, очень многое. Он подождал ещё немного и продолжил.

— К несчастью, когда многие влюбляются, их самоотверженная любовь смешивается с эгоистичной. Для большинства это не проблема, пока эгоистичная не начинает доминировать. Для джедая даже её примесь крайне опасна.

— Почему?

— Чем больше мы любим кого-то, тем больше мы эмоционально в него вкладываемся. И когда-нибудь начинаем думать: «А не следует ли мне получать что-то взамен?» И вот здесь лежит опасность для джедая. Если ты годы гнался за тем, кого любишь, и в конце получил отказ, и если тебе кажется, что заслужил хоть что-то в ответ, это может привести к плохим последствиям. Многих это приведёт к боли, гневу, чувству потери. При худшем раскладе кто-то совсем плохой потребует взаимности силой.

Энакин нахмурился.

— Я никогда не заставлю делать Падме то, что она не захочет! — в негодовании заявил он.

— Я верю в тебя, падаван. Ты молод, Энакин. Во многих отношениях это делает твою любовь к Падме намного чище, чем у взрослого, — и Оби-Ван не собирался обсуждать такие аспекты в разговоре. Ни за что. — Я сомневаюсь, что джедай может зайти так далеко. Джедаи обладают большой властью благодаря связи с Силой. Мы способны на многое, что другим недоступно. И если мы Падаем, мы приносим бед больше, чем целая армия, — он сцепил руки вместе. — Вот почему большинство джедаев не женятся. Мы избегаем любой близости к Тёмной стороне. — Оби-Ван сделал паузу, снова подбирая слова. — Опасность таится ещё в том, что происходит с джедаем, когда любимый человек умирает. Квай-Гон был мне как отец, и после его смерти я был близок, очень близок к Тёмной стороне. — Слишком близок. — Должно быть намного хуже, терять человека, с которым ты мечтаешь провести жизнь, которого мечтаешь сделать счастливым.

Энакин приоткрыл рот.

— Но… Но…

— Мой мастер всегда говорил: «Любить нужно с открытым сердцем», Энакин. Когда Квай-Гон умер, стало ясно, что я так и не усвоил урок. Джедай должен принять то, что все мы смертны. Мы стараемся обеспечить, чтобы люди умирали в глубокой старости после долгой и счастливой жизни, но не на всё и не всегда мы можем повлиять. Так что когда кто-то дорогой для нас умирает, мы будем скорбеть, но отпускать чувства в Силу. Это занимает время, это не может быть мгновенным, но это в конце концов помогает. Если тот, кого мы любим, не любит нас в ответ, мы должны принять его выбор. Возможно, мы будем скорбеть о том, что было бы если, но мы будем счастливы просто потому, что наш любимый счастлив. Потому что джедаи самоотверженны. И наша любовь должна быть самоотверженной. Иначе опасность, которой мы подвергаем наших ближних, станет непростительно велика.

Падаван осел. Его голова была переполнена мыслями, которые он не успевал даже обрабатывать, не говоря уж о том, чтобы понять.

— Тебе нужно над многим подумать, Энакин. Если ты вырастешь и всё ещё будешь любить Падме, если твоя любовь будет самоотверженной… Если она полюбит тебя в ответ и вы решите пожениться, то я постараюсь вам помочь.

Он встал, оставляя Энакина со своими мыслями.

— Я надеюсь, что исчерпывающе ответил на вопрос.

Мальчик обессиленно кивнул.

— О, здравствуй, мой мальчик, здравствуй! Проходи, присаживайся, Энакин. Мой бог, я не видел тебя несколько недель. Как твои дела?

Одиннадцатилетний Энакин, как ему и сказали, пододвинул стул и сел напротив самого уважаемого человека в Сенате: Верховного канцлера Палпатина. Он был пожилой человек, хоть и не подходящий под определение «старый», простой пожилой. Почти дедушка ему, он всегда настаивал, что Энакину не обязательно садиться напротив, через рабочий стол, лучше рядом, как с равным; великие люди, говорил он, должны понимать своё положение над другими. Это иногда смущало Энакина, он растерянно почёсывал стремительно темнеющую в последнее время голову. Джедаи всегда говорили, что все, вне зависимости от ранга, способностей или власти, равные. Падаван же понимал, что это не совсем так, потому что никто не обращался с ним-рабом как с равным. Сегодня он просто запрыгнул на стул и начал болтать ногами.

— Ох, ты, кажется, успел вырасти даже за то время, как я тебя не видел.

— Мастер тоже говорит, что я быстро расту, — с нотками гордости ответил Энакин. Он уже был самым высоким падаваном в Храме, и ему нравилось выделяться над остальными. — Мастер Оби-Ван говорит, что я как бобовый росток, что бы это ни значило.

— Это такое растение, Энакин, и я скажу, что Мастер Кеноби, определённо, прав!

— Как дела в Сенате? — спросил Энакин. Палпатин всегда находил, что рассказать интересного в своей серьёзной работе.

Палпатин с заговорщическим видом посмотрел вокруг, поставил локоть на колено и, приложив ладонь ко рту, наклонился к Энакину.

— Можно поделиться с тобой секретом? — спросил он приглушённым шёпотом.

Мальчик подался вперёд, взволнованный от одной только мысли.

— Конечно!

— Очень, очень скучно!

Палпатин откинулся и открыто рассмеялся, в то время как Энакин недовольно нахмурился.

— Прости меня, мой мальчик, но ты выглядел очень забавно! — сказал он, смеясь над уязвлённым достоинством. Он облокотился на спинку, проведя рукой по глазам и массируя виски словно при головной боли.

Энакин прекратил болтать ногами и обеспокоенно взглянул на Палпатина.

— Что-то не так?

Палпатин поднял глаза, на его лице снова появилась улыбка.

— Ничего, о чём стоит беспокоиться, мой мальчик.

— Нет, скажите. Я хочу помочь.

— Ты очень хороший человек, Энакин. Надеюсь, Мастер Кеноби ценит твоё золотое сердце и стремление помочь другим, — Палпатин отнял руку от виска и взял со стола какую-то безделушку, начав бездумно вертеть её в руках. Он нахмурился, словно бы что-то обдумывая. — Скажи мне, Энакин, — медленно спросил он. — Что, ты думаешь, лучше: контролировать всё вокруг себя или себя самого?

Энакин озадачился, руки его начали теребить косичку.

— Я не знаю, — ответил он, наконец.

— Хм, немного, я полагаю, — вздохнул Палпатин. — У меня на столе лежит прошение от некоторых Сенаторов, незначительное, но одним из его пунктов является требование передать часть моих полномочий созванному комитету. Действительно, это не стоит даже обсуждения, но почему-то прошение вызвало жаркие споры в Сенате. Всё вращается вокруг вопроса контроля.

Энакин кивком попросил канцлера продолжать.

— Если я чему-то и научился после кризиса на Набу, в котором ты так героически себя проявил, так это то, что Сенату нужен сильный лидер. Почему-то они считают меня лучшей кандидатурой; и я, конечно, польщён, но это мешает мне определиться, какую сторону в споре поддержать.

— То есть вы тоже не знаете?

— На самом деле это вопрос силы и власти. Тебе нужна сила контролировать себя или сила контролировать своё окружение? Как Верховный канцлер, я наделён правом контролировать события вокруг меня, и, поскольку прежде всего я преследую интересы Республики, я могу любое событие повернуть в её пользу. Правильно ли будет расстаться с такой властью? Или во имя демократии я должен отпустить её и потерять возможность творить добро? Это непростой вопрос. Но, в любом случае, сейчас это неважно. Прости, что нагружаю тебя своими проблемами. Так как у тебя дела?

* * *

Позже тем же вечером Энакин сидел за обеденным столом и напряжённо обдумывал слова канцлера. Он пробовал изучить проблему с точки зрения джедаев, но постоянно сбивался: он учился в Храме всего пару лет и не до конца разделял их убеждения. Хоть Оби-Ван всегда подсказывал, как работать над собой, Энакин не всегда понимал, что ему пытались донести.

— … Мастер? — позвал он. Обычно ему не нравилось делиться мыслями: он соглашался с Палпатином, что некоторые мысли лучше держать при себе. Но вопрос был важным, и он хотел знать, что может сказать джедай.

— Да, падаван? — ответил Оби-Ван, отставляя тарелку в сторону.

— Палпатин…

— Верховный канцлер Палпатин.

— Верховный канцлер Палпатин, — Энакин мысленно закатил глаза. Было побуждение замолчать и выйти из комнаты, но вес на плечах канцлера впечатлил его, и Энакин хотел знать ответ, понравится ли вопрос Мастеру или нет. — Мастер? Что лучше? Контролировать всё вокруг себя или контролировать себя самого? — глубокий вздох, ожидание.

Сначала Оби-Ван просто смотрел на него тем самым непроницаемым взглядом, который его так бесил. Потом, заговорил.

— Интересный вопрос. Почему ты спрашиваешь?

…Никакой сразу лекции? Он, наконец, задал вопрос, который заинтересовал Мастера? Энакин почувствовал, что упивается одной этой мыслью, и не мог стереть с лица улыбку, что сумел вызвать новые эмоции на лице всегда сдержанного Оби-Вана.

— Пал— Верховный канцлер Палпатин рассказал мне про одно прошение из Сената, принятие которого ограничит его власть. Он и задал мне вопрос.

Оби-Ван кивнул. Выглядел он отрешённо, словно что-то обдумывал.

— У тебя уже есть своё мнение?

… Почему, почему он всегда отвечает вопросом на вопрос? Это невыносимо! Энакин запустил руку в волосы и сжал пальцы на косичке, выравнивая дыхание.

— Я не знаю, — ответил он с безразличием.

Оби-Ван поднял бровь.

— Ты не спросил бы, если бы не хотел сравнить свой ответ с моим, Энакин. Я хочу развёрнуто ответить, но сперва мне нужно узнать твоё мнение.

Энакин недовольно дёрнул плечом — если у Оби-Вана готов ответ, то почему бы просто не дать его? Но он был Мастером, и это значит, что придётся подчиниться. На этот раз.

— Я думаю, желание контролировать всё вокруг себя очевидно, — сказал он.

Энакин лучше остальных представлял, что значит не контролировать совсем ничего. Жизнь раба была далека от любого контроля вообще, всё диктовал хозяин: от порции еды и воды до количества работы на день и суровости наказания за промах. Уотто был не худшим из хозяев, но и далёким от лучших: он многого требовал от Энакина, и мальчик часто работал допоздна, особенно если до того без разрешения убегал к друзьям. Он видел и терпел побои просто потому, что был рабом, а кто-то имел на то право. Поэтому он всегда стремился к контролю. Сначала это были гонки на подах, то, чем он мог заниматься, а никто вокруг — контролировать. Даже если работу портил Уотто, случайно обнаружив его и грязно ругаясь.

Но и сейчас, в Храме, он едва ли обладал властью. Занятия здесь были строго по расписанию, он не контролировал, когда, куда или на какую миссию лететь (и у него до сих пор ещё ни одной не было! Чего они дожидаются?). Каждое утро он узнавал, что будет на завтрак и на день впереди — контроль Оби-Вана. Бывали дни, когда Энакин отчаянно хотел контролировать хоть что-нибудь, и поэтому одна только мысль иметь достаточно власти, чтобы контролировать жизнь вокруг, казалась привлекательной.

Если он сможет контролировать всё вокруг себя, то он сделает людей счастливыми. Он будет счастлив сам.

Лицо Оби-Вана оставалось непроницаемым и отдалённым. Энакин не стал всё объяснять Мастеру, и не нужно было: Оби-Ван поймёт его в любом случае.

Наконец, джедай вздохнул.

— Это сложный вопрос, — сказал он, возвращаясь к настоящему и встречаясь глазами с Энакином. Мальчик нашёл в себе силы выдержать взгляд мастера. — Безусловно, есть преимущества во власти над окружением, но я думаю… — он остановился, подбирая слова. — Я думаю, что предпочёл бы контролировать себя.

Ну конечно же он даст противоположный ответ! Вспыхнуло раздражение, но Оби-Ван продолжил говорить, а Энакин слушать.

— Идея контролировать всё вокруг, определённо, привлекательна. Над многим мы имеем власть уже сейчас, но мы не в состоянии контролировать абсолютно всё, — глаза Оби-Вана странно блеснули, а голос стал особо ровным. — Я не имел власти над событиями, которые привели к смерти Квай-Гона. Я не имел власти и над смертью Серази, хотя я бросил Орден, пытаясь что-то изменить. Брук… — он прикрыл глаза. — В моей жизни было многое, что я не мог контролировать, и ещё больше будет впереди. Видишь ли ты неизбежный конфликт: если бы я имел контроль над всем окружением, это значит, что я имел бы контроль и над тобой. Уверен, тебе бы это не понравилось. — Он слегка улыбнулся, но улыбка не коснулась его глаз, и Энакин задался вопросом, о чём же думал сейчас Мастер. — Быть абсолютно всемогущим невозможно даже с помощью Силы. Однако… Контроль над самим собой, чего мы действительно можем достичь, приведёт к тому, что неконтролируемые нами события… Как бы это объяснить?

Он снова остановился, не отводя глаз от Энакина. Его взгляд, казалось, проникал в самую душу мальчика, словно читал самые сокровенные мысли, которыми он не делился ни с кем, даже с Палпатином.

— Когда ты контролируешь себя, — наконец, продолжил Оби-Ван, — ты можешь решить, как реагировать на события, которые контролировать не можешь. Ты можешь решить, что делать с трагедиями, которые устраивает тебе жизнь: упасть и не подняться, или скорбеть, но идти дальше. Когда так случается, неподвластные тебе события становятся незначительными, потому что важнее всего то, насколько ты контролируешь себя, а отсюда насколько могут тебя затронуть эти события. Ты контролируешь, как они на тебя повлияют, а это значит, что они не повлияют, пока ты им не позволишь.

Оби-Ван сделал паузу, поглаживая подбородок.

— Я не совсем уверен, понятно ли я объяснил. Ты понял, что я имею в виду?

Энакин кивнул. По правде, он понял далеко не всё и не полностью, и его пугали как те

части, что он понял, так и те, что он не понимал совсем. В словах Оби-Вана были глубокие смыслы, до которых ему просто не докопаться, и даже некоторые поверхностные слои выглядели расплывчато.

Этот разговор Энакин запомнит на всю жизнь; что-то в словах Оби-Вана тронет его до самого сердца. Позже он будет часто размышлять над ними, но даже взрослым до конца так и не поймёт, почему контроль над собой лучше контроля над окружением.

Но как выглядит контроль над собой он знает точно — нужно всего лишь посмотреть на Оби-Вана.

Энакин стоял в ангаре Храма, где в данный момент приземлялся корабль. Всё утро он не находил себе места в ожидании возвращения Мастера. Поскольку Энакина считали ещё слишком маленьким для миссий (с чем он не соглашался: вспомните Набу — ему было только девять), его Мастера иногда отправляли на соло-миссии, но только если больше отправлять было некого.

Энакин понимал. Понимал, но не значит, что ему это нравилось. Их маленькая квартира становилась пустой без Оби-Вана, привычно медитирующего в гостиной, возившегося на кухне с ужином или чаем, и его заботы, с которой он неизменно помогал с домашним заданием. Зная, что Мастер скоро возвращается, Энакин провёл в нетерпении всё утро. От постоянного оглядывания на часы работа не продвигалась вперёд; время близилось к обеду, однако ни с одного из кораблей не сошёл его Мастер.

Но Энакин ждал.

В полдень он окончательно забросил домашнюю работу и начал просто встречать взглядом каждый пролетавший мимо транспорт, на любом из которых мог оказаться мастер. Мастер Винду коротко переговорил с ним, что-то сказав про задержку летевшего на Корусант корабля. Энакин только кивнул. Что-то пошло не так.

Когда время приблизилось к вечеру, Энакин что-то почувствовал. Что-то плохое.

Через пару минут его глаза из потока автомобилей выхватили машину скорой помощи, спускавшуюся всё ближе к докам Храма. В одно мгновенье Энакин оказался на ногах и побежал вперёд. Никого больше на платформе не было, и он всё равно бы не обратил внимания, потому что весь сосредоточился на том, кто мог быть внутри только что приземлившейся скорой. Энакин просто взял бы машину штурмом, если бы не открылась дверь и не вышел медик.

— Мастер? — позвал Энакин, пытаясь заглянуть за плечо тви’леку.

— А, Энакин, — пришёл спокойный, слишком ровный ответ, и падаван проскользнул мимо врача.

В машине на носилках лежал Оби-Ван. Его туника насквозь пропиталась кровью и во многих местах порвалась, припорошённая сажей — сажей? — под ней виднелась бледная, местами обожжённая кожа. Мастер выглядел ужасно. Энакин услышал сдавленный крик, не узнав собственный голос, и рванул ближе к Оби-Вану.

— Мастер? — закричал он. — Что случилось? — Ответ едва стал бы приятным, но это всё, могла выдать лихорадочно заработавшая на удержание паники голова.

— Ничего, Энакин, — сказал Оби-Ван, ласковая улыбка тронула его грязное лицо. Он подался вперёд и коснулся плеча мальчика. Не полноценное объятие, но сойдёт за него.

Под его туникой Энакин заметил свежие белые повязки, а так же длинный глубокий порез на ключице, до которого медики ещё не добрались.

— Это не «ничего»! — выдавил он.

Второй врач, похоже, женщина подошла к Оби-Вану отрегулировать тянувшуюся к руке капельницу.

— Я не хотел волновать тебя, падаван. Я, правда, в порядке.

Энакин уставился на Мастера. Сознание на миг прояснилось, и следом с языка посыпались ругательства и на Основном, и на Хаттесе. Медики стыдливо покраснели, но Энакин не успокоился, пока не высказал всё, что думает.

— Ты не в порядке! — наконец, удалось собрать ему. — И уже слишком поздно, чтобы не волноваться! Не пытайся что-то скрыть от меня!

— Падаван, не могли бы вы выйти, чтобы мы…

Энакин развернулся и встретился с медиком глазами.

— Что с ним случилось? — потребовал он.

— Энакин, — прервал Оби-Ван возражения. — Дай им закончить работу.

— Но…

— Дай мне выбраться, прежде чем налетать с вопросами, — Оби-Ван поднял руку, останавливая ученика. Затем повернул голову к женщине. — Серьёзно, носилки? Я сам могу идти, вы же видите.

— Прошу прощения, Мастер-джедай, но вы не можете, и это приказ. Где ваши помощники из Храма?

— Здесь, — позвал тви’лек, поднимая носилки и вынося Оби-Ван из машины.

Энакин обернулся и увидел, как к ним навстречу бежала мон-каламари с набитой сумкой в руках. Ему показалось, что от Мастера послышалось тихое: «О, нет», когда Бент оказалась рядом.

— Оби-Ван Кеноби! Какие приключения ты опять нашёл?

Энакин посмотрел на Мастера и обменялся с ним сочувственными взглядами. Рыцарь-джедай протяжно вздохнул.

— Можно обсудить это после осмотра?

— Ладно! — ответил Энакин и сел к Оби-Вану на носилки. — Но ты не отошлёшь меня так просто!

Оби-Ван снова вздохнул, в то время как Бент спрятала улыбку.

— Идём с нами, Энакин.

Он почувствовал, как Бент обратились к Силе и с лёгкостью подняла носилки. Оби-Ван недовольно заворчал.

— Я могу идти, — бормотал он.

— Оби-Ван, так ты говорил, что это твой Мастер и твой падаван втягивают тебя в неприятности! И посмотри: ты отправляешься на соло-миссии и даже там находишь себе приключения! И, нет, ты не можешь идти, — обрубила она, и Энакин подавил смешок при виде несчастного лица Мастера.

С ворчанием Бент и двое медиков отнесли Оби-Вана в Залы Целителей. Энакин от него так и не отошёл. По пути из вопросов Бент и ответов медиков и Мастера он успел собрать картину случившегося. Сама миссия прошла гладко. Возвращение в Храм, однако, обернулось сложностями. Тогорианские пираты напали на корабль, едва он вышел из гиперпространства, и стало очень жарко, когда они поняли, что на борту джедай, и решились на отчаянные действия.

После короткого боя их корабль начал падать на Корусант и, в конце концов, столкнулся с космопортом, а Оби-Ван — к тому времени уже раненый — героическими усилиями пытался спасти пассажиров. А это значило бегать по горящему кораблю — дважды — пока Сила подсказывала, что внутри ещё оставались люди.

В этот момент Энакин махнул рукой на приличия и постучал Мастеру по голове.

— Мастер, ты совсем с ума сошёл? Подумай, через что мы здесь прошли!

Подумай, через что он заставил его пройти: паника, ужас от мысли, что любимый Мастер (и когда он успел стать любимым?) ранен, и нет падавана рядом, чтобы ему помочь? Что с ним не так?

— Энакин, — сказал Оби-Ван, прижав ладонь к его щеке. — Я искренне ценю, что ты переживаешь за меня, но было бы неплохо, если бы ты перестал так орать.

Энакин замер. Он и не заметил, что все свои эмоции транслировал в связь. Ему ещё никогда не удавалось подсознательно обращаться к ней; над этим, казалось, ещё нужно долго работать.

— Потому что ты достигаешь успехов, падаван, — сказал с улыбкой Оби-Ван, прочитав его мысли. Он повернулся к Бент. — Можно мне хотя бы…

— Нет, — строго ответила Бент и для убедительности ткнула Оби-Вана в бедро, заставив его зашипеть от боли. — Я уже сказала, ты не можешь ходить, — её большие глаза обратились к Энакину. — Падаван, я собираюсь осмотреть его. Мы оба знаем, насколько он щепетилен в таких вопросах; от моего внимания ему никуда не деться, но ты мог бы великодушно пощадить его чувства и подождать за дверью. Я уверена, этим ты избавишь его от лишнего смущения.

— Эй, я пока ещё… — запротестовал Оби-Ван, но Энакин уже перебил его, поняв настроение Бент.

— О, да, — сказал он театрально. — Мы же не хотим великому Оби-Вану Кеноби, могучему Победителю Ситха, доставить неудобства — особенно учитывая, какое неудобства он доставляет мне каждый день? Я имею в виду, ну, поучения при посторонних, поправки, небрежность; да он делает всё в своей власти, чтобы доставить мне смущение или неудобство, и будет вполне справедливо, если мы отнесёмся к нему соответственно.

Спокойное выражение на лице Оби-Вана рушилось на глазах, как раз по мере того, как он краснел. Бент и Энакин засмеялись над его серьёзной реакцией.

— Думаю, мне лучше выйти, — поднялся Энакин, всё так же театрально приложил руку к сердцу и ступил за дверь.

Как только он вышел из комнаты, оставив Бент делать её работу, Энакин судорожно вздохнул и прислонился спиной к стене, медленно сползая по ней вниз. Закрыв глаза и подтянув колени к подбородку, он сделал медленный, глубокий вдох и попытался скользнуть в лёгкую медитацию. Из всех его занятий медитация давалась сложнее всех. Он знал, как медитировать, просто иногда на это уходило чересчур много времени. Очистить голову от мыслей не самое простое дело, а у Энакина их ещё и всегда через край, и требовалось немало усилий, чтобы выгнать все мысли или хотя бы заставить замолчать настолько, чтобы услышать Силу. Глубокие медитации не поддавались совсем, и ему требовалась помощь Оби-Вана при погружении в них. Сейчас его сознание оглушали воспоминания о Мастере в скорой помощи, всего в крови, ожогах и порезах, вместе с ними тревога, насколько серьёзными окажутся раны, и страх того, что могло бы случиться.

Наконец расслабившись, Энакин попытался принять чувства, как Оби-Ван постоянно и советовал ему делать. Эмоции ещё никогда не были настолько сильными: в доке он почти запаниковал, когда представил, насколько тяжело Мастер может быть ранен. Даже при бравадном выступлении вместе с Бент они бушевали внутри, не поддаваясь контролю, и только сейчас начали утихать. Энакин тогда вдруг подумал о матери, о снах, в которых она ласково ему улыбалась, а потом рассыпалась в пыль… Что навевало эти мысли? Он ухватился за их след, гадая, почему раненый Мастер производил на него такое впечатление и вызывал в памяти сон.

Оби-Ван ведь был просто очередным Мастером, в конце концов, ещё одним ответственным за него парнем, вроде Уотто? С той лишь разницей, что он не распоряжался Энакином, никогда не обижал его и ничем не угрожал (обещания дополнительных медитаций не в счёт). Он был больше, чем учителем с тех пор, как показал Энакину, как легко можно изучать языки, всегда отвечал на любые вопросы, которые только ни приходили в голову падавану — даже если его ответ не всегда был удовлетворительным. Он был непреклонным, строгим в худшем смысле слова, но всегда вёл Энакина вперёд, всегда ожидая от него лучшего. Его высокие требования позволили Энакину подняться выше остальных учеников; он уже так многому научился, что порой зевал на уроках, и от скуки вступал в споры, просто чтобы с пользой провести время в них.

Правильно, всего лишь учитель…

Вот только он помнил волну эмоций на Набу, когда Падме убежала из ангара в самое пекло, а он ничем не мог помочь, наблюдая, как Квай-Гона (и Оби-Вана) втягивают с драку с ситхом — беспомощность, стремление помочь и сделать хоть что-то, чтобы защитить людей, о которых заботился.

…Людей, о которых заботился?

Энакин определённо заботился о Падме — собирался жениться на ней (…наверное, если это сделает её счастливой, как он надеялся. Он ещё думал над этим). Он вспоминал о ней каждый день и смел полагать, что любит её. Он заботился и о Квай-Гоне: джедай обещал ему лучшую жизнь, человек, который — как и мама — понимал его задолго до того, как научился понимать Оби-Ван. Квай-Гон всегда верил в него, Падме всегда уделяла ему внимание (Ему! Мальчишке-рабу!).

Оби-Ван же… он делал для него всё. Как только они привыкли друг к другу, Мастер стал для него целым миром. Оби-Ван оценил его по достоинству незадолго до похорон Квай-Гона, когда мальчик встретился с ним и подробно рассказал, что делал на набуанском корабле. И после того Энакин уже слышал, как Оби-Ван отстаивал право обучения Энакина, хотя Мастер Йода наотрез отказывался давать разрешение. Иногда он случайно подслушивал разговоры, когда Мастеру выражали недовольство плохой работой падавана, его высокомерием, тягой к неприятностям или какими-то другими недостатками. Оби-Ван неизменно отвечал одно: «Я не стал бы его учить, если бы не видел, каким великим джедаем он однажды станет». На душе становилось тепло каждый раз, когда он вспоминал его слова.

Внимание Оби-Вана было постоянным и неугасаемым — хотел того Энакин или нет, — а сам Мастер становился неотъемлемой частью его жизни. Даже когда их разделяли, как в последние несколько дней из-за миссии, падаван всегда слышал голос мастера в связи, ненавязчивые напоминания или подсказки для уроков или медитации. Так были похожи они на мудрые советы мамы, постоянно всплывавшие в голове.

И тогда Энакин понял.

Оби-Ван… Он был, как мама.

Глаза Энакина распахнулись бы, если бы он не сосредоточился на значимости открытия.

Чувства Энакина к Оби-Вану были похожи на чувства к маме. Вот почему раненый Оби-Ван напоминал о сне, напоминал об отлёте с Татуина и страданиях, которые тем причинил маме. Что было бы если… если бы он потерял Оби-Вана. Это… это… он цепенел от одной мысли. Он не мог заставить себя представить это. Тот же самый страх охватывал его, когда он вспоминал о маме, что его нет рядом с ней и некому о ней позаботиться.

У Энакина была мама. Но сейчас он с потрясением понял, что есть и отец.

Но это не совсем так. Потому что если бы кто-то спросил его, даже в то самое утро, кого он считает отцом, Энакин без колебаний бы ответил — Квай-Гона. Квай-Гон первым заметил его, всегда в него верил. Он улыбался Энакину, держал его на руках и, казалось, гордился каждым усвоенным им уроком в коротком перелёте до Корусанта. Энакин знал Квай-Гона очень малое время, но с лёгкостью воспринимал как отца. В странной манере джедаев Оби-Ван стал ему братом.

Это проясняло… почти всё. Они спорили, как могли бы спорить братья, потому что, как и Энакин, Оби-Ван тоже считал Квай-Гона отцом (очевидно из того, как долго мастер о нём скорбел), что делало их родственниками. Но Квай-Гон умер. Так Оби-Ван из брата стал отцом.

Что опять сбивало с толку…

Энакин остановился. Какой смысл спорить с собой, кем был ему Оби-Ван, когда они ещё не начали обучение? Достаточно того, что Энакин считал Оби-Вана не ещё одним учителем. А семьёй. Оби-Ван был его семьёй. Как мама. Как, он надеялся, однажды станет Падме.

Оби-Ван был семьёй…

Много новых, неожиданных мыслей завертелось в голове. Энакин пробкой вылетел из медитации, лишь только реальность потребовала внимания, лишь только мысли стали слишком сложными для неё.

Это был подходящий момент для завершения медитации, потому что в следующую секунду нахмуренная Бент вышла в коридор, но, увидев его, улыбнулась.

— Падаван, я всё гадаю, почему ты не заходишь.

Энакин быстро поднялся на ноги в нетерпении увидеть Оби-Вана, и в новом свете, и чтобы убедиться, что он, действительно, в порядке.

Оби-Ван, казалось, отдыхал. Его переодели в чистую, больничную пижаму, а почти на всё тело наложили повязки. Бинт был обёрнут и вокруг его головы, из-под него по щеке ползли густые капли бакты, теряясь в бороде.

— Мастер? — тихо позвал он, присаживаясь на кровать. — Мастер?

— Я дала ему снотворное, — Бент коснулась его перепончатой рукой. — Он вёл себя слишком упрямо.

Ну, с упрямством мастера Энакин знаком очень давно.

— С ним всё будет хорошо?

— Он будет в порядке.

— Он в целительном трансе? — Энакин помнил, что джедаи с его помощью восстанавливаются удивительно быстро, но сам ещё не научился этому, и даже никогда не видел джедая в трансе.

— Нет, — ответила Бент, присаживаясь рядом с ним. — Если бы его погрузили в транс, то он провёл бы в нём больше недели, залечивая все раны, которые только умудрился получить, — Бент издала смешок. — Когда я предложила ему транс, он категорически отказался, сказав, что тебя нельзя оставлять без присмотра.

Энакин рассмеялся.

— Я приготовлю ванну с бактой для его ожогов и порезов. Потом будет несколько кратковременных ночных трансов для костей, если его уговорить, но это затянется надолго. У него трещины в рёбрах, предплечье сломано в трёх местах, и это не говоря уже о линейном переломе черепа.

— Но он ведь может лечиться в своей спальне?

Бент погладила его волосы.

— Я оставлю его ещё на один день для ванны с бактой, просто чтобы убедиться, что лечение пойдёт нормально. Оби-Ван, конечно, будет ныть и пытаться сбежать. Но, да, после ванны ты сможешь его забрать. Тебе достанется радость присматривать за ним, приготовься.

Энакин кивнул, значимость происходящего тяжело легла на него. Его Мастер (семья!) будет в порядке, но ему нужна помощь. Ему не придётся быть сильным: Энакин будет сильным за него. Энакин не станет лениться, и поможет ему всем, что в его силах.

И это прекрасно. Многое нужно понять. Но это уже прекрасно.

Потому что с Оби-Ваном всё будет хорошо.

* * *

На следующее утро сонный Энакин расхаживал по маленькой палате Оби-Вана в Залах Исцеления. Он ненавидел ранние подъёмы, но всё равно переставил будильник: иначе Оби-Вана отправят в ванну с бактой на целый день, и возможность поговорить с ним будет упущена до завтра. Так что будильник сработал раньше стандартного времени, и Энакин успел заварить любимый чай Мастера, мимоходом удивляясь, что спросонья ещё ничего не уронил и не разбил.

Может, не следовало так беспокоиться. Очень вероятно, что с кухни Оби-Вану уже отправили завтрак и чай, а сам Мастер медитирует или занимается чем-то ещё. Но Энакин не мог не принести их чай. Каждое их с Оби-Ваном утро повторяло одно другое. Чай и медитация. Совместный завтрак и потом занятия. Традиция уже нарушилась из-за того, что Оби-Ван не вернулся домой, но Энакин постарается, насколько возможно, восстановить порядок даже в больничной палате.

Учитывая жутко ранний час, никто не мог заругать его за это (А ругали его все и за всё… Кроме Оби-Вана…). Заспанный дежурный растерянно заморгал, но слегка улыбнулся и без вопросов пустил дальше. Для Энакина это было уже хорошо.

В палате Оби-Вана Энакин поставил поднос на прикроватный столик и разлил горячий чай. Мастер пока спал, но запах чая скоро разбудил его.

Оби-Ван потёр рукой глаза, и сдавленно застонал, выдавая, что он, действительно, не в порядке.

— Доброе утро, Мастер, — бодро сказал Энакин (Или насколько бодро можно было в такой час…). — Твой чай готов.

Оби-Ван удивленно моргнул, медленно приходя в себя. Он бросил взгляд на чай, на клюющего носом падавана, и снова на чай. Энакин нервно заёрзал. Не хотелось признавать, но подобное поведение было нехарактерным для него. Обычно он не вёл себя так… внимательно. Потому что у него всегда что-то случалось! Не он виноват, что на него постоянно кто-то ругался или неодобрительно щурился! У него есть и свои проблемы! Но… Он был нужен Оби-Вану. Как маме, если она болела. Он делал для неё всё. Почему бы не позаботиться и о другом члене их семьи?

На мгновенье воцарилась тишина, и нервозность Энакина только возросла. Это, правда, казалось странным от него? Может, вообще не стоило приходить…

Но тогда Оби-Ван вдруг перевёл постель в режим кресла и протянул руки в открытом приглашении.

Энакину больше ничего и не требовалось. Он не ринулся вперёд, что могло бы навредить Оби-Вану, но быстро запрыгнул на кровать и как можно крепче и нежнее обнял Мастера. Оби-Ван прижал его к себе, свободной рукой погладив мальчика по волосам.

— Не хочешь присоединиться ко мне в медитации?

— В цветной? — уточнил Энакин.

Так он сможет и понять, что делает Оби-Ван, и быть рядом, если что-то пойдёт не так.

— С удовольствием.

Энакин потянулся к мягким потокам Силы и позволил Оби-Вану увлечь себя в них. Он с удивлением смотрел, насколько легко можно привязаться к Мастеру и следовать за ним в такие глубины. Чувство времени в медитациях всегда искажалось, но Энакину казалось, что сейчас они продвигались очень быстро, и он гадал, будут ли в дальнейшем ещё быстрее.

— Наша связь становится сильнее, — сказал Оби-Ван. — Вчера я слышал многие твои эмоции: потрясение, шок и… что-то ещё. Я надеюсь, что не сильно напугал тебя.

Энакин нахмурился, формулируя вопрос.

— Ты знаешь, чем было «что-то ещё»?

— Нет, — пришёл ответ. — Меня сразу накачали снотворным.

Энакина внезапно начал сомневаться: поделиться своим открытием или нет. Сказать Оби-Вану, что считает его семьёй, и это положительно повлияет на их отношения; Энакин уже чувствовал себя ближе к нему, чем когда-либо прежде, когда воспринимал Мастера как очередного учителя; он мог только представить, какой новостью это станет для Оби-Вана. Однако чем дальше он думал, тем больше понимал, что заговорит с джедаем, джедаем, которого вырастили в убеждении, что привязанности плохо, джедаем, который неодобрительно относился к близким отношениям; джедаем, которому каждый день вбивали голову мысли о всеобщем благе и о том, как это самое благо пострадает, если у Энакина появится привязанность к Мастеру.

— Я чувствую твоё замешательство. Откуда оно?

Энакин долго не отвечал, но потом собрался с мыслями.

— Я кое-что понял вчера. Но не уверен, могу ли поделиться с тобой.

Он с напряжением ждал ответа, безуспешно пытаясь отвлечься на прекрасные цвета Силы вокруг.

Наконец:

— Я не хочу, чтобы ты чувствовал себя неуютно со мной, Энакин. Если ты сомневаешься, то я могу просто подождать.

Это было то доверие, которое Энакин ожидал от Мастера: позволить падавану принять собственное решение и просто ждать. До этого момента Энакин даже не представлял, каким вопросом доверия будет принять и отступить. Сомневаясь, поделиться открытием или нет, он делал открытие ещё более важным, потому что не хотел разбить это доверие, как не хотел ранить Оби-Вана своим признанием.

Он спросит совета у того, кто не связан Кодексом, кто может высказать объективное мнение.

Он пойдёт к Палпатину. Он поможет.

С этой мыслью он поделился уверенностью с Оби-Ваном, чувствуя, как Мастер тепло улыбается его доверию и наслаждается медитацией.

День впереди будет насыщенный, особенно если предстоит нянчиться с больным Оби-Ваном.

Но Энакина просто так не запугать.

Энакин держался в самой совершенной позе, которую только мог принять, и, как щитом, окружал себя уверенностью. Джедаи всегда спокойные, он тоже будет спокойным. Он будет. Хотя в душе он кричал от радости, прыгал в нетерпении и готов был сорваться в любой момент.

Почему?

Потому что он и Оби-Ван стояли перед Советом.

Обычно Энакин приходил к ним с раздражением: за годы в Храме, если его и вызывали в Совет, то только чтобы отчитать за проступки. Он был в них не виноват! (ну, не совсем, во всяком случае…). Совету он никогда не нравился, и Энакин знал это. Но они были джедаями. Они не позволят предубеждениям влиять на их решения.

В этот раз он стоял перед Советом не потому что снова что-то натворил. Нет. Его и Оби-Вана отправляли на первую миссию. Их первую совместную миссию.

Энакин был взволнован.

Он отчаянно хотел произвести впечатление на Совет. Показать им, что они не ошиблись, позволив ему учиться, показать Мастеру, что готов сделать всё, как он скажет. Оби-Ван всегда был терпеливым и понимающим (даже если читал нравоучения или заставлял медитировать), и иногда казалось, что он единственный джедай в Храме, который понимает Энакина, единственный, кто может найти адекватное объяснение вещам, которые большинство джедаев считало естественными. Энакин не мог желать лучшего Мастера, но он знал, что Совет не одобряет его обучение. Поэтому старался не доставлять Оби-Вану неприятностей. Ему нечасто удавалось, но он старался. И на этот раз он сделает всё правильно, чтобы каждый мог оценить. Оценить и увидеть, что он больше, чем недоразумение, случайно попавшее в падаваны. Увидеть, что Оби-Ван был замечательным учителем и не заслуживал выговоров только из-за того, что Энакин находит неприятности. Так что Энакин держался максимально благопристойно.

— Здравствуйте, юный Оби-Ван и юный Скайуокер, — тепло приветствовал их Йода.

— Мастер, — поклонился Оби-Ван, и Энакин в совершенстве повторил его движение, ничего не сказав, как и положено падавану.

Мастер Винду наклонился вперёд, упираясь локтями в колени и выглядя так же устрашающе, как и при первой их встрече. Энакин немного напрягся, но щит спокойствия удержал. Мастер Винду всегда заставлял немного нервничать…

— Нам поступил запрос на помощь джедаев в одном из сельскохозяйственных миров, — объяснил Мастер Винду. — Хатты предъявляют претензии на некоторые шахты, и губернатор планеты просит вмешательства джедаев, иначе успехи пятнадцати лет работы будут потеряны.

Энакин уже представлял себя в драке с хаттами, в которой изгонял мерзких слизней из галактики. Если все миссии похожи на эту, то от жизни джедая он будет получать удовольствие.

— Конечно, Мастера, — снова поклонился Оби-Ван. — В какой мир мы направляемся?

Ответил Мастер Винду.

— Бендомир.

Энакин мысленно гнался за позорно сбегающим хаттом, когда вспышка чего-то коснулась его так мимолётно, что он почти потерял совершенный вид, пытаясь её ухватить. Это чувство, определённо, было не его. Энакин рискнул бросить взгляд на Мастера. Но Оби-Ван был воплощением спокойствия, в гармонии с самим собой, он просто погладил рукой бороду.

— Конечно, Мастера, — снова сказал он. — Я был там прежде и думаю, что смогу лучше её понять.

Вау, — подумал Энакин. Его Мастер уже был там. Он не мог дождаться деталей. Оби-Ван тоже дрался с хаттами, или было какое-то другое приключение?

В связи отдалась грустная улыбка Оби-Вана. Ты видел мои приготовления к миссиям, падаван. Хочешь присоединиться ко мне на этот раз?

Энакину не составило труда отправить в ответ нетерпение. Возможно, он ещё не так умело обращался со связью, но когда он понял, кем для него стал Оби-Ван, общаться становилось всё легче и легче. Да, он едва ли был хорош, но собственный прогресс замечал, и Энакин просто знал, что однажды у него и Мастера будет самая сильная связь из всех джедаев.

Их отпустили, и Энакин следовал за Мастером на почтительном расстоянии, сохраняя невозмутимое спокойствие до тех пор, пока они не вызвали лифт. Тогда его восторг, наконец, прорвался, и Энакин подпрыгнул и радостно засмеялся. Наконец-то! Миссия! Больше не придётся видеться с Ферусом Олином и торчать в классах, по меньше мере, все две недели! Звёзды, никаких занятий на недели! Придётся догонять, но он больше не будет под надзором и подозрительными взглядами учителей! Отсрочка! Ох, как Энакин был счастлив!

— Пада…

Энакин повернулся к Мастеру с широкой улыбкой на лице.

— Ты найдёшь материал, а я закажу транспорт, приготовлю припасы, свяжусь с учителями и разберу всякие мелочи. Если не получится заказать корабль на сегодня, то на завтра, и мы сможем обсудить детали перед сном. Я хочу знать всё.

Оби-Ван издал тихий смешок и взлохматил ему волосы.

— Мой страстный, юный падаван, терпение. Закажи корабль на завтра в любом случае. Мне нужно кое-что найти в Архивах. Больше десяти лет прошло с того времени, как я был на Бендомире: многое могло измениться с тех пор.

— Конечно, Мастер! — согласился Энакин в восторге и предвкушении. — Я могу сделать для тебя что-нибудь ещё?

— Спасибо, Энакин, но нет, — двери лифта открылись, и они вышли. — Тебе сегодня нужно многое сделать. Ступай. Встретимся за ужином в столовой и тогда обсудим все детали.

Энакин кивнул.

— Уверен, что хочешь ужинать там? Я могу сходить к Дексу, без проблем, и набрать сладостей или ещё чего-нибудь, чтобы отметить нашу первую совместную миссию.

Оби-Ван обернулся, словно потерявшись в мыслях.

— Совместную… да, — он вздохнул, взглянул на Энакина и неожиданно подмигнул ему. — Мы поужинаем в столовой, поскольку у меня нет времени готовить, но если ты достанешь сладостей на десерт, я не откажусь.

Энакин хотел закричать от радости, но поскольку по коридору шло много джедаев, он не осмелился. Но от широкой улыбки не удержался, коротко обнял Оби-Вана и убежал. Их ждало много дел.

* * *

Несколькими часами позже, после завершения последних приготовлений, Энакин остановился отдохнуть. Он в волнении бегал целый день, заказывал корабль, готовил все припасы, которые только могли понадобиться (и убедиться, что аптечка полная… особенно учитывая последнюю миссию Оби-Вана…) и, конечно, договориться с учителями, получить работу на время отсутствия, сдать работы, которые почти доделал, список можно продолжать и продолжать.

Не то что бы Энакину это не нравилось. О, после нескольких миссий ему, вероятно, приготовления покажутся скучными, но сейчас он занимался ими, потому что мог и хотел. Он чувствовал себя почти счастливым.

Быстрый взгляд на высокие окна, за которыми уже садилось солнце, и Энакин побежал опять. Пока ещё хватало времени добраться до Декса и набрать сладостей на десерт (любимых у Оби-Вана и своих, конечно же…), как венец этого замечательного дня.

— Хм, юный Скайуокер. В такой спешке сегодня ты?

Энакин резко затормозил, смущённый, что его поймали… ну, не за бегом, но и не за степенной походкой джедая.

— М-мастер Йода, — быстро поклонился он.

Маленький старый Мастер висел перед ним на летающем кресле и улыбался.

— В нетерпении ты перед миссией?

— А, эм, — нервозность полностью перебила прошлую радость. Что сказать, что сказать… Но голос Оби-Вана, частый гость в сознании, советовал ответить честно. — Да, Мастер Йода, — снова поклонился он, надеясь, что не разочарует почтенного Мастера неспособностью держать эмоции под контролем.

Йода легко засмеялся.

— Да, в нетерпении ты. В большом нетерпении, как все падаваны на первой миссии. Не такой уж и другой ты, ммм?

Напряжение Энакина ослабло при мысли, что остальные испытывают такое же предвкушение, как и он. Просто они, наверное, лучше скрывают.

Йода встретился глазами с Энакином, и он внезапно почувствовал на себе всю тяжесть его взгляда, очень похожего на Оби-Вана, когда Мастер делился чем-то серьёзным.

— Важный урок для тебя в этой миссии. Смотреть не только на себя должен ты. Нужна твоя помощь Мастеру будет.

Энакин склонил голову. Что это значит? Его Мастер попадёт в беду? Будет ранен или что-то вроде того? (Звёзды, нет!). Что это значит?

Но Йода, словно не подозревая о его замешательстве, протянул ему сумку.

— За этим спешил ты? — спросил он с усмешкой.

Энакин взял сумку, уже чувствуя восхитительный запах выпечки, которую как раз собирался набрать.

— Спасибо, Мастер Йода, — смущённо пробормотал он, неловко разворачиваясь и отправляясь домой.

За его спиной Йода понимающе улыбнулся.

* * *

Накануне тринадцатого дня рождения Энакин признал, что почти не видел планет. Татуин был жёлто-коричневым шаром, бесцветным и безжизненным. Когда мальчик, уходя в гиперпространство, провожал его взглядом, единственное, что сжимало сердце при расставании с ним, была мысль, что мама до сих пор там, и это всё, что волновало его на песчаной пустыне. Корусант был многоцветным, преимущественным серебристым и зеркальным из-за множества строений, с точками жёлтых и золотых огней. Набу, которую он отправился спасать, оказалась великолепной: голубой и зелёной с белоснежными узорами гор и облаков. Трёх планет было катастрофически мало, считал Энакин, и такие мысли только подогревали его интерес к миссии. Что-то новое, что можно изучить и исследовать — а Храм быстро исчерпал свои тайны.

Так что когда они с Оби-Ваном вышли из гиперпространства, Энакин прилип к иллюминатору кабины, пытаясь рассмотреть, на что похож Бендомир, и с разочарованием увидел, что он весь серый, с редкими пятнами зелёного скучных оттенков. Он думал, что мир будет красивее, вроде Набу. Была ли она единственной драгоценностью галактики? Несомненно, была, если это — родная планета Падме.

— Потрясающе, — поговорил Оби-Ван, встав за спиной падавана. — Они многого добились за пятнадцать лет.

— Что ты имеешь в виду? — повернулся Энакин.

— Агрокорпус, — ответил Оби-Ван, отходя от иллюминатора. — Эти зелёные участки называются Зонами Обогащения. Планету в прошлом так изрыли шахтами, что естественная природа почти полностью исчезла. Местное правительство, пытаясь восстановить её, связалось с Сельскохозяйственным управлением. Когда я впервые оказался в Зонах Обогащения, им было только несколько лет, и занимали они площадь всего в несколько акров. Насколько же они разрослись теперь, просто удивительно, — джедай слегка улыбнулся, погружаясь в воспоминания. — Интересно, чем же занимается Рон-Тха. Он любил говорить о растениях: всхожесть семян, ширина грядок, соотношение солнце-вода, время всходов — о, время всходов! — и воздействие озона на растения.

Энакин зевнул.

— Звучит скучно, — прокомментировал он.

— На самом деле нет, — поправил его Оби-Ван. — Но, к несчастью, Рон-Тха умел всё делать скучным.

Падаван пожал плечами, не интересуясь темой.

— Так чем ты и Мастер Квай-Гон здесь занимались?

Энакин не отвёл глаз от иллюминатора и потому не заметил, как слегка потемнело лицо Мастера, прежде чем пришёл ответ.

— Корпорация «Дальние Миры»… доставляла проблемы.

Энакин услышал паузу и развернулся, охваченный любопытством. Лицо Оби-Вана, однако, было непроницаемым. Падаван наклонился вперёд.

— Так вы бились с хаттами или что?

— Или что, — с улыбкой ответил Оби-Ван. — Мастер Квай-Гон держал свои дела в секрете.

Это… звучало бессмысленно, по крайней мере, для Энакина. Он снова спросил.

— Если он всё держал в секрете, тогда что ты делал? Я думал, падаван всегда следует за Мастером?

Если это только возможно, лицо Оби-Вана стало ещё непроницаемее.

— У нас были… разные поручения.

Энакин склонил голову набок и собрался надавить, когда раздалось объявление: «Корабль входит в стратосферу. Возможны зоны турбулентности, пожалуйста, пристегните ремни».

— Идём, падаван, — сказал Оби-Ван, потянувшись за ремнём безопасности. — Пристегнись. Наше внимание должно быть в настоящем, а не в прошлом. Давай сосредоточимся на миссии.

* * *

Энакин в недоумении смотрел по сторонам, пока его и Оби-Вана вели по коридорам Дворца губернатора в городе Бендор. Их гид о чём-то болтал, но Энакин его не слушал. Этот «дворец» казался слишком… скромным. Просто выдержанный, но с претензией на величие. Коридоры были широкими, но не пустынными, интерьер приятным, но не подавляющим. В чём-то скромная обстановка напоминала Энакину Храм. Он всегда думал, что дворцы должны быть величественными и элегантными, как у Падме. Даже на Татуине, где хатты контролировали любое приличное место, дворцы были огромными, полными баснословно дорогих артефактов.

— Вижу, Дворец, наконец, выбил финансирование. Он сильно изменился с нашей последней встречи, — заметил Оби-Ван, касаясь рукой пышной драпировки на окне. — Полагаю, в том заслуга ионита?

— О, да! — затараторил гид. — Торговля ионитом и азуритом, а так же Зоны Обогащения, исправно поставляющие продукты, что нам больше не приходится их импортировать, позволили нам вылезти из финансовой ямы и начать зарабатывать деньги и тратить их на что-то действительно важное!

Оби-Ван улыбнулся Энакину, хотя мальчик почувствовал, как через связь мелькнуло что-то ещё. Он прекратил озираться по сторонам: смотреть было не на что. Как только они дошли до нужного зала, гид повернулся к ним и поднял руки в меерианской традиция прощания. Оби-Ван и Энакин повторили жест.

Оби-Ван взглянул на падавана.

— Энакин, я знаю, что ты ждёшь приключений, но они случаются тогда, когда случаются. Это — твоя первая миссия, и сейчас — наблюдай. Вечером я бы хотел обсудить, что ты видел, и услышать твоё мнение.

Энакин взглянул на него исподлобья.

— Что значит, ничего интересного не произойдёт

— Всё зависит от твоего отношения, — Мастер пытался подбодрить его. — Твои мысли и впечатления мне будут очень важны.

Тепло невольно разлилось в груди Энакина. Он глубоко вздохнул, вновь обретая джедайское спокойствие, с которым встретил назначение на миссию. Он сомневался, что надолго его удержит, и гадал, хватит ли его до конца встречи с губернатором.

— Очень хорошо, падаван. Идём.

Они вошли в зал, похожий на остальной дворец: скромный, но приятный. К удивлению Энакина на полу лежало несколько подушек, и он, следуя примеру Мастера, опустился на одну из них, сев напротив невысокой меерианки, поприветствовавшей их поднятыми ладонями.

Энакин дёрнулся, когда сиденья взмыли вверх, позволяя каждому смотреть глаза в глаза. Ему понравилась идея быть со всеми на равных, но сейчас он об этом не особо думал. Подушка подняла его неуютно высоко, и теперь он доставал не до пояса, а до плеч Оби-Вана.

— Приветствую, джедаи. Я Сон-Таг, губернатор Бендомира.

— Я Рыцарь-джедай Оби-Ван Кеноби и это мой падаван, Энакин Скайуокер, — ответил Оби-Ван, положив руку ему на плечо и слегка пожав.

Сон-Таг на мгновение нахмурилась, прежде чем её лицо разгладилось, и она приступила к делу.

— На встрече должна присутствовать директор компании «Родная планета», но она, похоже, опаздывает. Можем мы начать без неё?

— Конечно.

Энакин напряг всё своё внимание. Он знал, что встреча, скорее всего, будет скучной, но Оби-Ван хотел знать его мнение, и поэтому лучше было сконцентрироваться.

…К тому же Энакин не забыл слова Мастера Йоды. Он будет нужен Оби-Вану.

— Как вы, не сомневаюсь, знаете, «Родная планета» владеет шахтами почти на половине Бендомира, — объяснила Сон-Таг. — Хатты, оставшиеся после того, как «Дальние миры» покинули планету, по-прежнему контролируют глубоководные шахты. За несколько лет они построили много портов на побережье, понятно, поскольку им нужно экспортировать минералы. Но хатты начали наглеть…

Как неожиданно.

— … и требовать шахты на побережье, — продолжала Сон-Таг. — Это идёт против всех соглашений, которые мы подписали за десять лет. И теперь появились случаи краж. Из прибрежных складов исчезает оборудование и запасы минералов, — она потёрла переносицу носа. — Я подозреваю хаттов, но у нас нет доказательств. Они утверждают, что мы всё подстроили с целью подставить их.

Оби-Ван позволил себе усмехнуться.

— Мне знакома их тактика.

Сон-Таг кивнула.

— Поэтому мы пригласили джедаев. Нам нужна нейтральная сторона.

Дверь распахнулась, и в зал влетела темноволосая женщина с проседью на висках.

— Простите, я опоздала! — воскликнула она.

— Клат-Ха, — представила её Сон-Таг, поднимая ей ладони. — Рада, что ты нашла время для нас.

— Прости, Сон, — повторила женщина. — Всегда что-нибудь в последний момент, — проворчала она, присаживаясь на подушку. Её так же подняло в воздух. — Привет! Я Клат-Ха, представитель интересов «Родной планеты».

— И меерианцев, и арконанцев? — спросил с понимающей улыбкой Оби-Ван.

— Да, — подтвердила Клат-Ха и пристально взглянула на джедая. — Мы ведь запрашивали Квай-Гона Джинна? Он подошёл бы лучше всего, поскольку уже помогал нам избавиться от хаттов и «Дальних миров».

Энакина задела странная, очень странная фраза. Они совсем не помнили его Мастера? Оби-Ван же был вместе с Квай-Гоном. Разумеется, они должны запомнить и Мастера, и падавана? Но Оби-Ван говорил, что у них были разные поручения…

…Просто что всё это значит?

— А, — вздохнул Оби-Ван. — Вы не слышали. Мастер Джинн воссоединился с Силой почти четыре года назад.

Энакин быстро опустил глаза.

— Я Рыцарь-джедай Оби-Ван Кеноби, — снова представился он. — А это мой падав…

— Кеноби? — перебила Клат-Ха. — Оби-Ван Кеноби?

— Да, и это мой пад…

Клат-Ха подпрыгнула на подушке, наклонилась вперёд и неожиданно обняла Мастера.

— Вы лично знали Мастера Джинна. Вы помогали ему, вы помогали нам с транспортом. Я сожалею о вашей потере.

— Эм, спасибо, — вежливо пробормотал Оби-Ван, ощущая себя крайне неловко.

Энакин ухмыльнулся. Оби-Ван уже знал, что, обнимашки спасут мир, но ещё не чувствовал себя уютно, обнимаясь с кем-то, кроме Энакина.

— Ну конечно! — воскликнула Сон-Таг. — Тот самый мальчик, которого похитили и сделали рабом на морских шахтах. Мастер Джинн спас вас! Вот почему ваше имя показалось знакомым.

Энакин моргнул и уставился на Оби-Вана. Мастер? Что случилось, когда ты был здесь в последний раз? Энакин даже не подозревал, что джедаи могут знать, что такое быть рабом. Вопросы один за другим возникали в голове Энакина, все требовали ответа немедленно, и он пообещал себе, что вечером же обязательно их добьётся. Не имея другого выхода, Энакин прикусил губу, лишь бы только не начать задавать их прямо сейчас.

— Мастер? Я хотел бы узнать…

— Не сейчас, пожалуйста. Вечером.

— Ловлю тебя на слове, Мастер.

Слабая улыбка отдалась в связи.

— Я удивился бы, если нет.

— Вернёмся к нашему делу?

Клат-Ха отстранилась.

— Да. Эти слизни. — Она вернулась на место, глаза её засверкали. — Как раз зачем мы собрались, — она помедлила, снова взглянув на Оби-Вана. — Простите, Мастер-джедай, что вспоминаю худого, нескладного мальчишку, с которым когда-то увиделась на Бендомире. Вы изменились в лучшую сторону.

Энакин не удержался и засмеялся.

Оби-Ван фыркнул.

— Я тогда ещё только рос, — сказал он в свою защиту. — Теперь к делам о хаттах.

— Да, — посерьёзнела Сон-Таг. — Горнодобывающими предприятиями управляет Иссулла. Она была одной из первых, кто начал вести переговоры о разделении прав на шахты, которого мы сейчас и придерживаемся. Почти десять лет она ничем не давала знать, что хочет получить больше, чем имеет сейчас.

— Но она остаётся хаттом, — заметила Клат-Ха. — Стало только хуже, когда появился Грондо. Он отвратительный слизень, во всех смыслах слова.

— Хуже, чем Джемба и Грельб?

— Намного.

— Сомневаюсь, что они хуже, чем Джабба, — пробормотал Энакин.

Оби-Ван бросил на него предупреждающий взгляд, и он покорно склонил голову в извинении.

Встреча продолжалась. На ней обменивались предположениям, делились планами и ещё неизвестными Оби-Вану и Энакину случаями. Грондо казался главным источником проблем, потому что до него Иссулла честно придерживалась договора, но Клат-Ха не доверяла хаттам принципиально. Энакин соглашался с ней всей душой. На следующий день они решили встретиться с хаттами и узнать их точку зрения, а также начать расследование с места краж.

— Оби-Ван? — обратилась Клат-Ха в конце. — Твой старый друг из Зоны Обогащения был бы рад увидеться с тобой.

Его Мастер слабо улыбнулся. (Серьёзно. Почему все улыбки Мастера сегодня выходили тусклыми?).

— После обеда. Какая именно Зона?

— Я могу проводить вас сама.

Энакина опять оставили без ответа, с каким другом собирается встретиться его Мастер.

Машина на приличной скорости неслась по бесплодной земле вокруг Бендора. Энакин лениво провожал взглядом пролетавший мимо унылый и совсем не менявшийся пейзаж: тускло-серые холмы, заброшенные раскопки, дымящиеся трубы над теми, что ещё работали, редкие комплексы, готовившие территорию к выработке. Ничего интересного за окном не мелькало, и Энакин обратил своё внимание на Мастера.

Лицо Оби-Вана было отрешённым, он c пустым взглядом смотрел перед собой. Нахмурившись, Энакин дёрнул их связь и ощутил такую же странную пустоту. Он дёрнул сильнее.

Оби-Ван повернул к нему голову.

— Это, действительно, необходимо? — устало спросил он.

— Да, — вскинулся Энакин. — Ты не отреагировал, когда я пытался быть помягче.

— Или, возможно, я сознательно не обратил на тебя внимания, чтобы научить терпению, — Оби-Ван скрестил руки на груди. — Тебе ещё многому нужно учиться.

— Да, да, — отозвался Энакин. Он слышал это слишком часто, чтобы серьёзно воспринимать. — Хорошо, что ты здесь, чтобы учить меня.

Это, казалось, снова увлекло мысли Оби-Вана куда-то далеко.

— Да, хорошо… — тихо ответил он, и Энакин был готов взорваться.

До вечера ещё слишком далеко, решил он, а сейчас появилось отличное время для разговора.

— Что с тобой такое? — спросил он, начав с самого простого.

Оби-Ван, конечно, выглядел совершенно растерянным.

— Прошу прощения?

— Что с тобой не так? — повторил Энакин. — Губернатор знала тебя только как мальчишку, которого похитили и сделали рабом, — для него это звучало почти как ругательство. — И та женщина…

Оби-Ван поднял ладонь, останавливая Энакина.

— Терпение, падаван. Как часто я должен тебе напоминать? Ты получишь ответы вечером, и это притом, если моему другу из Зоны Обогащения не удастся тебя просветить.

— А почему не можешь просветить ты? — потребовал Энакин.

Оби-Ван просто его проигнорировал.

Спустя час они достигли подобия ворот и, поговорив со сторожем-меерианцем, прошли через них. За воротами открывался вид намного приятнее, чем прежде: здесь царили десятки оттенков зелёного с яркими пятнами фруктов и цветов. Сад выглядел аккуратным, с ровными рядами грядок, в пейзаж вписывалось и несколько зданий, которые мастер назвал оранжереями. Некоторые растения сидели в горшках, вода из какой-то ирригационной системы периодически разбрызгивалась вокруг. Дальше, в полях, виднелись рабочие, некоторые из них были меерианцами, некоторые арконцами, некоторые людьми. Мирный вид садов напоминал Энакину Набу.

Клат-Ха, управлявшая машиной, склонила голову набок.

— Мы почти на месте, — сказала она, голос её приглушал гулявший в полях ветер.

Машина постепенно замедляла ход, пока не остановилась совсем, лениво зависнув над землёй. Трое выпрыгнули из маленького спидера. Энакин обратил внимание, что его Мастер глубоко вздохнул, и чувство ностальгии! коротко мелькнуло в связи. Он вопросительно взглянул на него с немного раздражённым видом, и Оби-Ван, казалось, сжалился и ответил на невысказанный вопрос.

— Обоняние напрямую связано с центрами памяти мозга, — сказал он спокойно, мельком улыбнувшись. — Вдохнув запах всех этих деревьев, я вдруг вспомнил, как впервые здесь оказался; все чувства и звуки сразу.

Энакин нахмурился. Сильно. Оби-Ван кивнул ему, но не продолжил разговор и пошёл вперёд за Клат-Ха по извилистой грунтовой дороге, снова нагло игнорируя падавана. Это бесило! Как он может получить ответы или чему-то научиться, или даже помочь Мастеру, если тот упорно отстраняется?

Он последовал за взрослыми; самообладанию пришёл конец, и Энакин демонстративно выказывал недовольство, даже не пытаясь смягчить гневное выражение на лице. Пусть Оби-Ван краснеет от смущения за непослушание падавана, пусть это покажет его в плохом свете!

— Это выставит в плохом свете тебя, — заметил Оби-Ван, уловив его чувства. — Неужели ты враг самому себе?

…Проклятье, Оби-Ван!

Они вошли в здание административного назначения, пересекли несколько узких коридоров, пока не оказались рядом с подобием офиса, заставленного картотечными шкафами, с маленьким столом в углу, за которым сидел неприметного вида арконец. Клат-Ха широко улыбнулась, её зелёные глаза засветились, и она просто сказала: «Я оставлю вас наедине», потом развернулась и вышла из кабинета. Энакин проводил её взглядом, прежде чем вернуться к Мастеру и арконцу. Двое смотрели друг на друга.

— Оби-Ван Кеноби!

— Сай Тримба!

Они с жаром пожали друг другу руки.

— Посмотри на себя! — сказал Оби-Ван. — Начальник полей Зоны Обогащения!

— Посмотри на себя! — воскликнул Сай Тримба. — Наконец-то джедай! Мы надеемся, это значит, что Мастер Джинн наконец принял тебя в падаваны!

…Что?

Двое совершенно не обращали внимания на обескураженного падавана. Сай Тримба выдвинул стулья для гостей и быстро вернулся за свой стол, его глаза светились восторгом. Лицо Оби-Вана тоже сияло радостью.

— Он принял, — ответил джедай. — Сразу после того, как обезвредили бомбу… — Что? — Прости, я не имел возможности рассказать тебе: Мастера Квай-Гона скоро отправили на другую миссию, и просто не осталось времени поговорить с тобой.

— Так мы были правы, тайный склад…?

— Был частью плана, да.

— Мы так волновались, когда ты исчез, а потом услышали про заминированные шахты…

— Всё обошлось, — махнул рукой Оби-Ван. — Лучше скажи мне, что происходило здесь? Зона Обогащения, вижу, процветает.

— Да, мы усердно над ней работаем. Учёные и генетики культивировали одно из местных растений и увеличили концентрацию аммиака в нём. Мы сажаем их в пещерах и пустых шахтах, и они цветут! Мы начинаем вводить дактиль в окружающую среду, и мы уверены, скоро его будет достаточно, чтобы накормить нас.

— Отличные новости! Не хотелось бы, чтобы хатты снова выкрали его и вынуждали вас или работать на них, или умирать.

— Да, мы помним. Мы также помним твою храбрость в тот день.

Оби-Ван отрицательно качнул головой.

— Моя храбрость блекнет в сравнении в твоей. Ты умирал, Сай Тримба, но всё же дождался Мастера Квай-Гона.

— Мы думаем, что ты слишком скромный, — приподнялся в кресле арконец. — Но это обычно для джедаев.

Все следующие два часа Оби-Ван и серокожий Сай Тримба болтали о Зонах Обогащения, достигнутом ими прогрессе, над чем они сейчас работали; об изменениях в Агрокорпусе и чем он сейчас занимался, как поживают остальные арконцы, что они думали об немыслимо самостоятельном Сай Тримбе, бла, бла, бла. Энакин честно держал внимание, но не находил ничего важного в пустых разговорах и комментариях. Из собранных за целый день кусочков в голове Энакина никак не желала складываться картина. Он узнал, что Оби-Вана здесь похитили и обратили в рабство на Великом море, но при этом он провёл много времени в Зонах Обогащения, исследуя тайный склад и обезвреживая бомбы. А ещё здесь был Квай-Гон, которого, казалось, знали все, но только в администрации и управлении.

Какая-то бессмыслица!

В два часа дня Клат-Ха вернулась из — куда бы она ни ходила — и забрала их. Оби-Ван тепло попрощался, Энакин тоже, хотя внутренне он закипал от того, что никак не мог составить картину из разрозненных деталей. Расплывчатая фраза Йоды, что он будет нужен Мастеру, дополнительно давила на сознание. Его тянуло в разные стороны, и Энакин не знал, что делать.

Возвращение прошло в тишине, пока Клат-Ха не высадила их возле отеля. Багаж, хоть и небольшой, уже доставили в их номер, и распаковка его не заняла много времени.

— Разбирать, кажется, всегда быстрее, чем собирать, — заметил Энакин.

— Подожди, пока мы будем собираться домой, — сухо усмехнулся Оби-Ван. — Незнакомая обстановка и незнакомое занятие делают интересной любую рутину.

Ужин доставили в номер — подарок от Агрокорпуса, сказал меерианец — и рот Энакин наполнился слюной при одном только запахе еды. Все мысли вылетели из головы, пока он смаковал каждый кусочек, и в то же время быстро уминал свою порцию. Вкуснотища!

Закончив, он откинулся назад и скрестил ноги под собой; сытость смягчала даже его прежнее раздражение. Оби-Ван тоже немного расслабился: он с удобством расположился в кресле и, по крайней мере, не выглядел так, словно пребывал в парсеках отсюда.

— Ладно, падаван, — начал он. — Я знаю, что у тебя появилось много вопросов, но сначала разберёмся с настоящим. Что ты думаешь о сложившейся ситуации?

Энакин задумался, но почти сразу же ответил.

— Я думаю, что хатты те ещё подлые твари и пытаются захватить территорию. Скорее всего, этот парень, Грондо, затевала, но я поставлю кредиты на то, что он лишь исполнитель Иссуллы. Они точно стоят за кражами и ищут дешёвой наживы, не желая честно платить.

Оби-Ван медленно кивнул.

— Тогда скажи мне, падаван, почему кражи начались только сейчас?

— Это важно?

— Да. Я нахожу очень интересным, что они начались только после прибытия Грондо. Так же любопытно, что до последнего времени Иссулла придерживалась договора. Здесь не всё так просто, и мы знаем далеко не всё. Что ты думаешь о том, что они ничего не предприняли против Зон Обогащения?

— Потому что между ними ничего общего. Так?

— Возможно, но если у них действительно серьёзные намерения, то им следовало бы воровать и в Зонах Обогащения. В них прекрасная возможность для разбоя из-за огромной площади Зон, кроме того, в их захвате и заманчивая идея контролировать продукты первой необходимости; уже знакомая мне тактика.

Энакин взглянул на Мастера.

— Вроде того, что случилось с Сай Тримбой?

— А, вижу, ты не успокоишься, пока мы не покончим с другим делом.

— Ты меня хорошо знаешь, Мастер.

* * *

— О, да, очень хорошо, — Оби-Ван помедлил, поглаживая рукой подбородок. Время на Бендомире не было плохим воспоминанием, но многие чувства, которые он считал затихшими, вспыхнули здесь с новой силой. Он принял их со смертью Квай-Гона, как ему казалось, но возвращение на Бендомир снова всё подняло: все сомнения, горе и боль, постоянное отторжение его пока-ещё-не-Мастера. Он не ожидал их напора, и ещё должен был объяснить их падавану… Великая Сила, как он вообще справится?

Начав с начала, конечно. Он глубоко вздохнул.

— Для начала, — Руби с плеча. — Мастер Квай-Гон и я тогда ещё не были Мастером и падаваном. Меня отправили на Бендомир работать в Агрокорпусе.

Оби-Ван внимательно следил за изменениями лица падавана. Энакин не сразу уловил смысл сказанного, но через несколько секунд его ошарашенное выражение дало понять — смысл слов дошёл до него.

— Ты хочешь сказать, что никто не выбрал тебя падаваном? — воскликнул Энакин, возмущённый от одной только мысли. — Почему?

Эх, молодость. Оби-Ван улыбнулся над искренней верой падавана в Мастера.

— Я помню, Мастер Йода был расстроен из-за моей ссылки, и позже Мастер Квай-Гон тоже признался, что считал мою отправку в Агрокорпус пустой растратой потенциала.

— Тогда почему?

Оби-Ван пожал плечами.

— В то время мне чего-то недоставало. Я был молодым, крайне наивным и порывистым, неспособным контролировать поднимавшийся гнев.

— …Ты допускал гнев?

— Я человек, Энакин. «Мы не святые, а искатели». Кроме того, тебе это ничто не напоминает? — Оби-Ван одарил его долгим, значительным взглядом.

Энакин покраснел и замолчал.

— Когда я был в твоём возрасте, меня переполняло множество бурных эмоций, как и тебя сейчас. Вот почему ни один Мастер не взял меня, — он не забыл разочарование, боль очередного отказа, отчаяние, что тринадцатый день рождения становился всё ближе. — Вот почему меня отправили на Бендомир. Так совпало, что Мастер Квай-Гон тоже направлялся туда на миссию. Я просил его снова и снова, умолял его принять меня в падаваны, и каждый раз он отталкивал меня. Я познакомился с Сай Тримбой на том корабле. Приключением стало просто добраться до Бендомира: на корабль напали пираты, и пока Мастер Квай-Гон отбивался от них, а я пытался посадить корабль, хатты воспользовались возможностью выкрасть запасы дактиля у арконцев, жизненно важные для них кристаллы.

— Типичные подлые хатты, — пробормотал Энакин, не зная, что сказать. Было ли приключение действительно захватывающим?

— Арконцы едва не расстались со свободой ради шанса выжить. Чудом я убедил их подождать, и — в последний момент, как обычно для моего Мастера — Квай-Гон нашёл и вернул минерал, — Оби-Ван сделал паузу. Воспоминания вставали у него перед глазами. — Сай Тримба проявил себя очень храбрым, они все. Некоторые из них уже умирали, когда вернулся Квай-Гон. После того я отправился в Зоны Обогащения, а мой Мастер пытался расплести интриги.

— Это та часть, в которой ты столкнулся с бомбой и рабством?

Оби-Ван на миг задумался, был ли он таким же в детстве… Да, скорее всего, был. Он вздохнул и продолжил.

— Я мало знаю про то, что происходило в Бендоре. Мастер Квай-Гон никогда про это не говорил. Думаю, те воспоминания для него были слишком болезненными. В любом случае, после нескольких недель в Зоне, Сай Тримба и я наткнулись на спрятанный склад, в котором «Дальние миры» хранили припасы. Я сообщил Мастеру Квай-Гону и в приступе явной глупости решил проследить за складом на случай, если что-нибудь произойдёт. Без помощи, предупреждения Квай-Гону или раздумий о возможной опасности и последствиях. Итогом, конечно, стало то, что меня поймали и отвезли на шахту «Дальних миров» в Великом Море. Все рабочие там носили ошейники с детонаторами, которые срабатывали, если уходить слишком далеко. Мастер Квай-Гон спас меня, слава Силе, и сумел деактивировать ошейник.

Оби-Ван остановился, думая о том, что случилось после, и какую боль это причинило Мастеру. Он не был уверен, что хочет делиться этим с Энакином, ведь в Архивах должны быть подробные записи, мальчик может взглянуть на них когда угодно. Но он встряхнул головой при мысли. Это будет трусостью.

— Человека, который и организовал всё дело, звали Ксанатос. Несостоявшийся джедай, бросивший Орден. Павший.

— Вау…

Оби-Ван на мгновенье прикрыл глаза, собираясь с силами.

— Он был учеником Мастера Квай-Гона.

— Что? — Энакин открыл рот в недоверии, неспособный представить человека, который знал бы высокого джедая и имел смелость на Падение. Оби-Ван решил, что падавану будет полезно узнать об этом: по крайней мере, для того, чтобы понять, что даже мир джедаев не был идеальным. — Как? Почему?

Оби-Ван поднял руку, останавливая поток вопросов. Всему своё время.

— Так… получилось, — медленно произнёс он.

И неожиданно представил себе своего порывистого ученика, полного чувств и страстей, сильных, легко берущих над ним верх, как и Ксанатос утверждающего, что Мастер не разменивается ни на эмоции, ни на похвалы, в одно мгновенье покинувшего Орден и выбравшего Тёмную Сторону. Холодок прошёл по спине, и всё, что Оби-Ван мог сделать, это не позволить сомнениям охватить себя и отбросить мысли прочь. Вернуться к настоящему. Квай-Гон не подвёл его, и он сам умрёт, но не подведёт своего падавана. Он не станет сомневаться в Энакине. Он не станет.

— После моего спасения мы вернулись в Бендор и встретились с ним, — Оби-Ван продолжил рассказ. — Это был тяжёлый бой, но оказалось, что у Ксанатоса другие планы. Он сорвал встречу и запер нас в шахте с ионной бомбой — одной из многих, раскиданных по планете и тоже заминированных, — Оби-Ван помнил своё импульсивное, иррациональное и очень глупое решение прижаться к двери и взорвать на себе ошейник, дав Квай-Гону время сбежать. Благая Сила, о чём он думал? — В конце концов, мы сумели обезвредить их все и помешать планам Ксанатоса. За это время Мастер Квай-Гон что-то во мне разглядел и решил принять в ученики.

После, конечно, посыпались ещё вопросы; Энакин без любопытства уже не Энакин. После лет обучения, как учиться, мальчик начинал раскрываться в полную силу, что и демонстрировал сейчас, заваливая Оби-Вана новыми и новыми вопросами, желая знать каждую деталь, чувство, впечатление, желая понять каждую мелочь той судьбоносной миссии, подарившей Оби-Вану отца. Осторожные попытки Оби-Вана обойти наиболее острые моменты, особенно касавшиеся его самого, безжалостно вызывали азарт даже больший, чем истории про Квай-Гона, и всего через час разговора Оби-Ван чувствовал себя как после изматывающей встречи с Советом. Чувство, давно и хорошо знакомое.

Не стоило упоминать, что все разговоры о настоящей миссии отложили до утра. Оби-Ван втайне был рад, что завтра будет возможность в отместку поднять падавана пораньше, чтобы наверстать упущенное время.

* * *

* * *

Энакин был более, чем недоволен, что утром Мастер разбудил его невыносимо рано, но в крошечном уголке сознания, существование которого нечасто признавал, он понимал, что во многом это его собственная вина. Ему едва удалось заснуть этой ночью: его мысли лихорадочно метались от откровения, что Оби-Вана никто не хотел брать в падаваны, что его Мастера сделали рабом (пусть и ненадолго), что Квай-Гон (Квай-Гон!) вёл себя, как упрямый баран, а ещё Ксанатос, его павший ученик. Слишком много всего, чтобы просто взять и заснуть!

Мысли его летали со световой скоростью, и всё больше и больше рождалось вопросов, когда он думал обо всём. Он пробовал задать их утром, но Оби-Ван просто выразительно посмотрел ему в глаза. К своему разочарованию Энакин понял, что до вечера ответов не получит. «Сконцентрируйся здесь и сейчас», в конце концов. И «здесь» было на корабле, а «сейчас» на их встрече с Иссуллой и её версией событий.

Поскольку до моря им добираться было ещё час, Энакин решил снова подумать над всем, что узнал. Только даже не представлял, с чего начать.

Ему не приходила даже мысль, что Мастер когда-то мог быть рабом. Честно говоря, он не думал, что хоть какой-нибудь джедай мог знать унижение быть чей-то собственностью. Джедаи сильные и благородные, и хотя они отрицали гордость и стремились к скромности, в них хватало гордости и достоинства любыми силами избегать участи раба. Может, вот почему Оби-Ван так хорошо понимал Энакина. Он понимал, что значит рабство. Он не смог его прочувствовать, потому что был рабом всего несколько дней. Энакин встречал таких новообращённых людей. Осознание всей тяжести положения падало на них только спустя несколько месяцев, когда они понимали, что попали в ловушку. Оби-Ван не пробыл рабом достаточно долго, но у него всё же был опыт, который Энакин не ожидал увидеть ни у одного джедая.

Энакину не нравилось, что Оби-Ван был рабом. Рабства бы он не пожелал никому . Смотреть на Мастера, пытаться представить сильного, ласкового, доброго Оби-Вана с чипом в теле или унизительным ошейником было просто неправильно. Так же неправильно, как и рабство матери. Оби-Ван был его семьёй, и, несмотря на то, каким коротким был его опыт, Энакин приходил в ярость, что кто-то посмел отнять у Оби-Вана главное человеческое право на свободу. Оби-Ван не заслуживал этого, как не заслуживала мама или он сам.

Но от знания, что Оби-Ван, неважно насколько недолгим было его испытание, понимает, что значит для Энакина быть рабом, ему становилось легче. Отчего Энакин чувствовал себя ещё хуже, потому что как можно было радоваться, что Оби-Ван повторил его страдания? Знание, что кого-то в Ордене джедаев коснулась отобравшая у Энакина детство доля, было утешающим. Но Энакин хотел стать джедаем. А джедаи не радуются чужим страданиям.

Безумная смесь эмоций.

Так что Энакин сделал то, что всегда делал, сталкиваясь с вызывавшими бурю в душе событиями. Он проигнорировал их и перевёл мысли в другую область.

Он до сих пор не оправился от шока, что никто не захотел взять его Мастера в падаваны. Даже Квай-Гон. Неужели они не видели, кем был Оби-Ван? Идеальным джедаем? О, Энакин понимал, что Оби-Ван стал великолепным джедаем благодаря годам работы и тренировок. Вряд ли Оби-Ван всегда был таким, но Энакин просто не мог представить Оби-Вана кем-то другим, а не образцовым Рыцарем. Как кто-то мог его не захотеть? Даже Ферус Олин ревновал Энакина за то, что тот отхватил такого замечательного Мастера!

И Мастер Квай-Гон! Энакин до сих пор придерживался о Мастере очень высокого мнения и считал самым достойным на роль отца. Но его детское обожествление рассыпалось в пыль, когда он начал получать полную картину о мужчине, которого едва знал. Он узнал, что Квай-Гон обучал падавана, предавшего его, и из-за тягостных воспоминаний не позволял себе даже обнять Оби-Вана. Энакин не понимал, зачем павший ученик настолько яростно желал отомстить, что был готов взорвать целую планету. Прежде он слышал имя Ксанатоса. Истории Оби-Вана про прошлые миссии иногда касались Ксанатоса, как противника, и Энакин был уверен, что это один и тот же человек. Квай-Гон научил Оби-Вана «концентрироваться здесь и сейчас», но сам же не следовал своему совету! Если бы следовал, то увидел бы, насколько Оби-Ван достоин обучения!

Были вещи, из-за которых Энакин злился на Квай-Гона. Он не освободил его мать. Он умер. Но это легко затмевалось, потому что Квай-Гон освободил его, и Энакин всегда будет видеть его в хорошем свете. Квай-Гон стал хорошим Мастером Оби-Вану, стоило только вспомнить про отчаяние и скорбь Мастера, чтобы понять, что не только Мастером, но и отцом. Но Энакин не знал, сможет ли когда-нибудь простить Квай-Гона за то, что он упрямо растаптывал мечты и надежды Оби-Вана по пути на Бендомир. Серьёзно, Квай-Гон вёл себя, как урод! Оби-Ван так много сделал, чтобы спасти Бендомир, и никто не помнит или не признаёт его. Они помнят только Квай-Гона. Оби-Ван не пустое место! О его действиях должны знать все!

Энакин принял решение. Когда он вернётся в Храм, ему будет всё равно, насколько он отстаёт в домашней работе: он пойдёт в Архивы и узнает про каждую миссию, на которую отправлялись Оби-Ван и Квай-Гон. Охотно и подробно рассказывая про приключения, Оби-Ван явно умалчивал про некоторые из них, и Энакин собирался узнать всё. А потом он пойдёт к Мастеру. Потому что если Квай-Гон так сухо относился к падавану, то Оби-Вану безумно не хватает ласки и внимания. А Мастер их заслуживал, как никто другой.

Прежде чем высадиться, Оби-Ван положил руку на плечо падавану. Энакин вопросительно поднял бровь.

— Энакин, — тихо произнёс Оби-Ван. — Ты не без оснований недолюбливаешь хаттов. Мне они тоже не нравятся. Но ты должен отринуть свои прошлые впечатления и слушать непредвзято. Нам нужно много узнать, а мы ничего не добьёмся, если закроем глаза и заткнём уши только потому, что говорим с противными нам созданиями.

Энакин насупился, но согласился.

— Теперь, — продолжал Оби-Ван, — если вдруг при осмотре завода тебе что-то покажется интересным и тебе захочется изучить подробнее, то… Благая Сила, какой же у меня непоседливый и любопытный падаван!

Недовольство на лице Энакина стало сменяться широкой, понимающей ухмылкой.

— Постарайся предупредить меня, прежде чем что-то предпринимать. Нам не нужно, чтобы хатты решили, что полезнее мы будем рабочими в шахтах.

— Конечно, Мастер, — продолжил улыбаться Энакин.

Оби-Ван крепко сжал его плечо. Он хотел бы, чтобы Энакин просто наблюдал, как джедаи ведут переговоры, но, учитывая активный характер падавана, проще позволить ему действовать. По крайней мере, он лучше будет знать, что падаван бродит где-то с его разрешения, чем, как часто бывало в Храме, вернётся домой и увидит, что тот опять удрал. Оби-Ван надеялся, что если Энакин что-то обнаружит, то поступит благоразумно и сначала свяжется с ним. Но это же Энакин. Оби-Ван мысленно вздохнул. Увидим.

Их проводником назначали высокого имбата, который только фыркнул при их появлении и жестом приказал следовать.

— Приятное создание, — послал Оби-Ван в связь.

—  Ух, ты так думаешь?

Оби-Вана приятно удивляли успехи мальчика в использовании связи. Он засмеялся.

— Следи за связью, падаван. Поддерживай её, пока будешь исследовать. Я хотел бы не в последний момент узнать, в какие неприятности ты влезешь.

— Кто сказал, что я влезу в неприятности?

— Предчувствие.

Падаван фыркнул и начал оглядываться по сторонам с подобающим видом: распахнутые глаза и по-дурацки отвисший подбородок, как у юнлинга, впервые оказавшегося в подобном месте. Они свернули в один из коридоров; имбат зло рычал на каждый вопрос о шахтах, который задавал мальчик, и Оби-Ван строго одёрнул падавана. Несомненно, хатты следили за ними с подозрением, и Энакин проделал отличную работу, представив себя как плохо воспитанного ребёнка. Оби-Ван послал огонёк гордости в связь, Энакин ответил улыбкой.

Имбат вёл их всё дальше по фабрике, где не ревели ни волны, ни ветер, пока они не дошли до малого приёмного зала, украшенного с большой помпезностью. На помосте их ожидал огромный хатт, на вид старше семисот лет и потягивал что-то из золотого кубка. Перед ним скрестил руки хатт поменьше и помладше, с тёмным цветом кожи, рядом стоял сиреневый протокольный дроид, очевидно, переводчик.

Тви’лек с обнажённым торсом и в шортах, которые почти ничего не прикрывали, поклонился и ввёл Оби-Вана и Энакина в комнату. Он предложил им напитки, от которых Энакин вежливо отказался, а Оби-Ван взял, но не стал пить.

— Приветствую вас, — поклонился Оби-Ван громадному хатту. — Я Рыцарь-джедай Оби-Ван Кеноби, и это мой любознательный падаван Энакин Скайуокер.

Хатт ответил на хаттесе, его высокий голос мог с равной вероятностью принадлежать как женщине, так и мужчине.

— Мастер, я думаю, тебе это будет хорошей практикой.

Оби-Ван послал улыбку. Разумеется, он хорошо понимал хаттес, спасибо падавану и его привычке ругаться в минуты злости. Но сейчас нельзя было давать хаттам знать, что он понимает их. Он вежливо подождал, пока протокольный дроид переведёт ответ и уберёт из речи оскорбления.

— Великая и почтенная Иссулла приветствует вас в её скромной компании и благодарна, что вы пришли к нам помочь прояснить недоразумения, возникшие между компанией Иссуллы и «Родной планетой».

Оби-Ван начал было говорить, когда Энакин дёрнул его за рукав, оглянувшись с любопытством.

— Прошу прощения, миледи, — Энакин в связи скривился, — но это первая миссия для моего падавана. Он никогда не видел горнодобывающие предприятия. Не может ли кто-нибудь из персонала провести ему экскурсию? — намёк Оби-Вана был прозрачным. — Пожалуйста, позвольте ему посмотреть завод, чтобы мы смогли продолжить дело.

Иссулла гортанно засмеялась, повернувшись к младшему хатту.

— Ты устроишь паршивцу экскурсию, — спокойно сказала она на хаттесе.

— Ну уж нет, — ответил хатт, несомненно, Грондо. — Ты не избавишься от на меня на встрече.

— Я всё ещё главная.

— Ненадолго.

— Следи за языком, пока его не оторвали.

Грондо осклабился.

— Я по сути управляю компанией, только что директором не являюсь. Я…

Иссулла оборвала его, повернувшись к протокольному дроиду и заговорив на хаттесе.

— Почтенная Иссулла приказывает имбату, что привёл вас сюда, провести вашего юного падавана по заводу, но предупреждает, что горная промышленность — опасное дело.

Оби-Ван обратился к ученику.

— Энакин, держись рядом с проводником и не отставай.

— И постарайся его занять.

— Конечно, Мастер, — поклонился Энакин.

— Я найду украденные припасы, пока ты услаждаешь слух хаттов.

— Падаван!

Но тви’лек уже выводил Энакина к имбату, ждавшего у двери. Падаван улыбнулся и помахал рукой, прежде чем обрушить поток вопросов про энергопотребление и энергогенерацию на имбата, который смерил его взглядом и молча повёл по коридору.

— Благодарю вас, миледи.

Иссулла начала отвечать, но младший хатт потребовал, чтобы протокольный дроид представил его.

— Высокочтимый Грондо также приветствует вас на заводе. Он — незаменимый помощник и мудрый советник Иссуллы.

Оби-Ван должен был быть слепым, чтобы не заметить, что Иссулла недолюбливала Грондо и точно не считала его «незаменимым» или «мудрым».

Интересно.

Иссулла начала говорить, но Грондо опять её перебил.

— Высокочтимый Грондо желает знать, какие доказательства краж предъявляет «Родная планета».

Оби-Ван открыл рот, но хатт перебил его.

— И высокочтимый Грондо желает знать, как вы можете подтвердить, что, как человек, джедай или нет, вы автоматически не примете сторону вашей расы.

Оби-Ван подождал немного, пока не убедился, что может говорить без прерываний. Это навевало воспоминания. Всё совсем как на корабле до Бендомира.

— Я приглашён в качестве нейтрального участника. У меня нет намерений обвинять ту или иную сторону в кражах, пока не займусь их расследованием. Я джедай, и я не позволяю личным чувствам мешать переговорам. Моя единственная цель — восстановить на Бендомире действовавшее больше десяти лет мирное соглашение.

Иссулла слегка кивнула, но Грондо нахмурился. Младший хатт изрыгнул поток оскорблений, а протокольный дроид перевёл.

— Высокочтимый Грондо объявляет, что не находит причин верить вашим словам.

Оби-Ван начал говорить, но на этот раз ему помешала Иссулла.

— Грондо, ты идиот. Он джедай. Он сдержит слово, если ты не спровоцируешь его.

— Великая и почтенная Иссулла выражает доверие вашему слову, как джедая, и извиняется за юношескую горячность Грондо.

Грондо зло взглянул на Иссуллу.

Оби-Ван медленно кивнул, наблюдая. Борьба за власть между двумя хаттами давала информацию к размышлению.

Иссулла заговорила.

— Почтенная Иссулла также желает восстановить мирное соглашение, что существовало так долго, и разрешает вам…

Грондо опять перебил протокольного дроида.

— Он не будет шнырять здесь, и ты не разрешишь ему. Ты сделаешь всё, что я скажу…

— Я пока ещё не сдохла, — Иссулла выглядела страшнее, чем Грондо.

— Он джедай, кто знает, что он…

Спор нарушил сигнал коммуникатора.

— Мастер? Я нашёл кое-что интересное.

— Что ещё? — рыкнул Грондо.

Донёсся грубый голос имбата, и дроид перевёл.

— Господин джедай, случилось, что ваш юный спутник отстал от проводника и потерялся.

Оби-Вану не пришлось даже фальшивить с протяжным вздохом.

— Я приношу извинения. Мой падаван просто наказание, как и его ненасытное любопытство. Я помню, как он исследовал вентиляционные шахты Храма и их разводку и вывалился в трубу на нижние уровни Корусанта.

И, как Оби-Ван и предвидел, Грондо побледнел и начал с криками раздавать приказы в коммуникатор, спешно выползая за дверь. Когда он ушёл, Иссулла подняла голову и захохотала. Протокольного дроида она выключила с небрежным: «Заткнись», и повернулась к джедаю, подняв бровь.

— Ты понимаешь хаттес, джедай.

Оби-Ван усмехнулся.

— Ваша проницательность стоит вашей мудрости, миледи, — ответил он также на хаттесе.

Она снова засмеялась, её живот заколыхался.

— Обходительный, как все джедаи. Меня с десять лет так не веселили.

— Вы очень признательны и любезны, — ответил Оби-Ван с поклоном.

— Ха. Я не раз работала с джедаями. Я знаю, как управляться с вами, что бы там идиот Грондо ни думал. Нельзя одурачить джедая, так что я не буду пытаться.

— Но импульсивность Грондо вам мешает.

— Импульсивность. Я бы не так сказала, — Иссулла отпила из кубка. — Вы увидите, что Грондо пытается захватить власть. Он попытается достать некоторые товары на халяву, сами знаете откуда.

Тви’лек шагнул вперёд, протягивая маленький датачип, который Оби-Ван спрятал в своём рукаве.

— Благодарю вас, миледи.

Иссулла снова засмеялась.

— Я делаю это не для вас, джедай. Грондо та ещё заноза. Он не понимает, что лучший способ получать прибыль — это не светиться. Я уважаю глупое соглашение с «Родной планетой», потому что я могу проворачивать свои дела до тех пор, пока они не привлекают внимания. Если не трогать шахты на материке, то они даже не смотрят.

Оби-Ван поклонился.

— И я здесь только для того, чтобы возобновить соглашение.

Несмотря на то, что Иссулла разве что не призналась, что от того, чем она занималась, их бы стошнило, Оби-Ван не мог ничего против неё сделать, равно как и исправить все встречавшиеся несправедливости. Это сложно принять любому джедаю, но в галактике помощи ждали триллионы и триллионы, а джедаев было всего несколько тысяч.

— Я не дура, джедай, — снова отпила Иссулла. — Вы должны были прийти сюда. Мне придётся пожертвовать прибылью, чтобы кое-где прибраться, не то вы будете рыть носом землю, пока не раскопаете что-нибудь для Сената и не развалите мою компанию.

— Миледи, — уточнил Оби-Ван с усмешкой. — Не послышалось ли мне недоверие?

Иссулла снова рассмеялась.

— О, нет. Обычный прагматизм. Вы, джедаи, слишком идеалисты для реального мира. Но когда вы рядом, всем хочется придерживаться идеалов.

Оби-Ван открыто улыбнулся.

— Это ведь только улучшает положение, в котором мы оказываемся.

* * *

— …и на планете, откуда я родом, нет ни одной шахты вообще, и понятно, что в Храме тоже, так что я никогда не видел конструкций, вроде этой, хм, а куда ведут эти трубы, и почему всё освещение здесь красное, а когда вы можете использовать другие типы ламп, потребляющие намного меньше энергии, да и почему коридоры такие узкие, м? — Энакин сделал паузу в монологе, переводя дух и встречаясь глазами с имбатом. Глуповатый проводник просто тащился рядом, не обращая внимания на его болтовню.

Вздохнув, падаван решил, что нет необходимости в хитрых уловках, если жертва и без того казалась безнадёжно тупой.

— Ты не очень разговорчив, не так ли? — с грустью спросил он.

Имбат молча свернул в один из коридоров. Энакин не хотел, чтобы от него так легко отделались, и попробовал снова.

— Так куда мы идём?

— Шарим по окрестностям, — рыкнул двухметровый спутник.

У Энакина ушло несколько секунд, чтобы понять, какой подарок ему только что сделала Сила. Имбаты не отличались большим умом, и проводник, без конкретного представления, куда отвести ребёнка, воспринял «устроить экскурсию» как «шарить по окрестностям». Тупые хатты не подозревали о промахе: имбат почти наверняка проведёт Энакина по местам, в которых его не хотели бы видеть. Пока его это абсолютно устраивало: он внимательно изучал силовые кабели над головой и другие механические и инженерные причуды, чтобы указать потом дорогу Мастеру.

Во время их экскурсии имбат привёл его в хозяйственный ангар, место, которое Энакин сразу попытался запомнить; сюда он собирался вернуться немного позже, когда имбату он окончательно наскучит. Он заметил два больших лифта, явно развозивших рабочих в начале и конце смены. Интересно, что ангар был не тот, в котором они с Оби-Ваном приземлились; он располагался несколькими уровнями ниже и был очень, очень оживлённым. Энакин начал постепенно замедлять шаг, медленно увеличивая дистанцию между ним и имбатом, пока просто не развернулся и не отбежал в сторону. Проводник даже не заметил.

Падаван быстро метнулся изучать содержимое ящиков, приготовленных к погрузке. Большинство ярлыков были на хаттесе, и он, выросший на Татуине, узнавал, что внутри, даже не заглядывая. Вместо того он обращал внимание на вес ящиков и предупреждения о хрупкости. Если, например, ящик помечен, как ионит, то и весить он будет соответственно, а хрупкость… дзынь! да, окажется примерно такой. Энакин встал, напряжённо думая. Он ожидал, что метки окажутся фальшивыми, но нет, и получается, что груз скорее всего легальный. Энакин огляделся по сторонам и заметил много ящиков, но с таким же разрешённым содержимым. Значит, ничего интересно здесь нет.

Сдвинув брови, Энакин стал отходить, обдумывая. Если бы он был хаттом и знал, что приезжают джедаи, то лучше всего было бы спрятать груз там, куда они точно не заглянут. На предприятии, вроде этого, лучшим местом стали бы подводные разработки. Энакин вспомнил из краткого описания Бендомира, что Великое море глубиной в несколько миль, и без скафандра изучить его не получится. Итак, его первой задачей станет хозяйственная часть.

Пробираясь обратно, мимо лифтов, Энакин услышал, как их механизм пришёл в движение. Он спешно нырнул под трубу у стены и затаился. Последнее, чего он хотел, это попасться за шныряньем по заводу. Он собирался как можно быстрее закончить с миссией и ради блага Оби-Вана, чтобы ничего не случилось, и ради скорого возвращения на Корусант, в Архивы, к записям об ученических годах мастера у Квай-Гона.

Двери лифта открылись, и Энакин с удивлением услышал крики.

— Ааах! Мои ноги! Ноги! Помогите!

Энакин рискнул выглянуть из укрытия, чтобы увидеть, как огромный имбат тащил за собой меерианку, её ноги сгибались под неестественным углом, спутанные белые волосы и лицо покрывала грязь и сажа. Имбат не отличался заботой; он крепко держал её за запястье и тащил по коридору, не обращая внимания на крики и мольбы о помощи. Неспособный остаться в стороне, Энакин подождал, пока они скроются за углом, прежде чем тихо вылезти из-под трубы и следовать за ними. Он не мог проигнорировать крик о помощи, оставить кого-то в очевидной беде, и, кроме того, у него уже было предположение, что в медицинском центре может быть что-то интересное и, главное, запрещённое. Он пока ещё не нашёл украденные припасы, а ведь джедая в медицинском центре ждать точно не будут.

Верно?

Это он повторял себе, бесшумно следуя за криками боли.

Медцентр скрывался за маленькой дверью с корявой грязной надписью, явно устроенный в заброшенной части шахты. Неудивительно, но у Энакина внутри всё перевернулось от мысли. У него остались очень смутные воспоминания о Гардулле, но их было достаточно, чтобы содрогнуться при мысли, что ждало бедную меерианку в медицинском блоке. Сделав ещё шаг, Энакин неожиданно оказался лицом к лицу с имбатом, уже втащившим девушку внутрь. Мысли разом заглушил адреналин, но нужно было очень быстро придумать ответ, прежде чем имбат спросит, почему он здесь. Призвав Силу, он поднял ладонь и сконцентрировался на густом, неповоротливом разуме имбата.

— Ты должен вернуться к работе, — сказал Энакин властно.

— …Я должен вернуться к работе, — тупо повторил имбат. Энакин отступил в сторону, позволяя ему уйти, и с облегчением вздохнул.

— Это было близко, — пробормотал он, прежде чем развернуться и осмотреться в поисках чего-нибудь интересного.

Узкий коридор медцентра немного петлял, но в итоге выводил к тому, что можно было бы считать скромной подсобкой, если бы её большую часть не занимало множество ящиков. Свет горел тускло, всего двенадцать лампочек на всё помещение. Опасаясь охраны, Энакин скрылся за внушительной горой ящиков у стены, однако не увидел и не почувствовал никого рядом, и медленно вышел из-за них, пробираясь к углу, из которого доносились стоны раненой рабочей. Казалось, что её просто бросили на голую каталку и забыли про неё. Её ногам даже не уделили внимания, грязные раны на теле не додумались очистить, и ничто поблизости не напоминало ни капельницу, ни лекарства. Побледнев, Энакин подошёл к ней, прижав палец к губам, когда меерианка заметила его.

Она застонала снова и, проглотив ком в горле, зашептала.

— Пожалуйста… помоги мне…

— Помогу, — мягко ответил Энакин, оценивая её травмы. На одной ноге очевидные следы перелома, вторая, однако, выглядела не так плохо. — Что произошло? — спросил он, осматриваясь вокруг в поисках шины.

— Ионит… сбил датчики… взрыв… они сказали, что я единственная, кто ещё «пригоден»…

Энакин попытался открыть один из ящиков, но металл заскрежетал и не поддался. Нахмурившись, он начал искать замок или петли, но ящик оказался герметичным. Он подошёл к другому ящику, но тот также был надёжно закрыт. Вздохнув, Энакин достал световой меч и разрезал проклятый ящик, достав из него длинную полосу металла и разрезая его на части.

— Ты… ты джедай…?

Энакин повернулся, с самодовольной усмешкой возвращая меч на пояс. Меерианка застонала и попыталась сесть.

— Ох… Вытащи меня отсюда, пожалуйста… вытащи… — она повалилась на каталку.

И только сейчас Энакин понял, что сам себе создал проблему. Как он мог вести с собой раненую и одновременно тайно лазить по заводу в поисках доказательств воровства хаттов?

Он заглянул в ящик, который только что разрезал.

В часы полета в гиперпространстве он и Оби-Ван много времени провели над датападами, подготавливаясь к миссии: досье на правительство и глав управления, чистые доходы и стоимость крупных компаний, фотоотчёты по нескольким главным шахтам и Зонам Обогащения (которые Энакин пропустил, считая их скучными. Теперь жалел об этом.) и перечень основных инструментов для подземных и подводных разработок. Поэтому, когда из ящика вывались дрели и взрывное оборудование, подписанное Основным, а не хаттесом, Энакин сразу догадался, что нашёл.

Пришло время связаться с Мастером.

— Мастер? Я нашёл кое-что интересное. Энакин почувствовал, что Оби-Ван запросил подробности, но меерианка продолжала стонать, и ему пришлось сменить приоритеты. Взяв полоски какого-то лёгкого металла, он приложил их с обеих сторон к сломанной ноге и взглянул на меерианку с сочувствием.

— Я должен заняться твой ногой, — сказал он спокойно.

Это было единственным предупреждением, после которого Энакин схватил её за ногу и начал возвращать сломанной лодыжке прежний вид. Неизбежный вопль боли пронзил его слух, заставив поморщиться. Энакин огляделся, но не нашёл ничего, чтобы могло бы связать металл у ноги, и снял с себя робу, разрывая её на полосы. Мысленно он уже сделал себе заметку пройти больше занятий по первой медицинской помощи. Будут ли всего его миссии похожи на эту?

Сделав, что мог, с ногой, Энакин подобрал с пола маленький сенсорный датчик, единственное, что мог унести с собой, и прикрепил его к поясу. С пояса же он снял небольшой пакет с бактой и приложил его к открытым ранам меерианки, внушавшим наибольшее опасение. Спрашивать, может ли она идти, было бы глупо, поэтому он даже не пытался, вместо того приказав ей схватиться за него и держаться. Движения, казалось, причиняли ей дикую боль, пальцы её до синяков сжимали шею, стоны и слёзы обжигали спину. Энакин дал ей минуту, чтобы перехватиться поудобнее, насколько это возможно, и начал пробираться через завалы ящиков к узкому коридору.

Шпионить вместе с ней казалось смехотворным: у меерианки слишком болела нога, чтобы вести себя тихо, а Энакин ещё даже не проходил занятий по скрытности. Сила тоже не отзывалась, да он и не знал, как использовать её в… подобных случаях.

Он вздохнул, понимая, что придётся постараться, чтобы выбраться отсюда, воздействуя на разум каждого, кто окажется на пути, и довести меерианку до корабля.

У Энакина не было ни малейшего представления, как можно воздействовать на разум всему персоналу завода, но разве у него был выбор?

Он глубоко вздохнул и медленно отпустил беспокойство, с трудом продвигаясь по коридору, возвращаясь по дороге, которой пришёл. Как только меерианка окажется на корабле, как Энакин и планировал, он сможет вернуться к Мастеру и показать ему украденный сенсор, потом они арестуют хаттов, которые будут сопротивляться, но это не страшно, потому что они — джедаи, и у них есть световые мечи. Энакин сможет защитить Мастера и показать, насколько он продвинулся в изучении форм. Всё уже было чётко спланировано. Энакин почти чувствовал вкус победы.

А потом молодой хатт, Грондо, выполз ему навстречу со внушительной толпой имбатов за спиной.

Куда там выстилают дорогу благие намерения?

Энакин собрал волю, концентрируясь на Силе через снова поднявшийся адреналин, но разум был скользким, изворотливым, как сам хатт, и он не мог за него ухватиться.

— Хо, хо, хо, хо! Маленький джедай думает, что сможет одурачить меня? — с издёвкой произнёс Грондо на хаттесе. При лёгком движении его короткой руки имбаты рванулись вперёд, их тонкие, длинные ноги быстро сокращали расстояние до Энакина.

Энакин резко развернулся и побежал. Череда проклятий приходила на ум в попытке описать ситуацию, но в спешке не было времени выкрикнуть их: его ноги намного, намного короче ног охраны. Призвав Силу, он попытался ускориться, но раненая меерианка протестующее застонала, не давая сосредоточиться. Разозлившись, он свернул на мостик и вдруг заметил ещё один над собой. Остановился, сконцентрировался и прыгнул — выше, кем когда-либо приходилось — и схватился за него рукой. Широко раскачавшись, Энакин попытался подтянуться, но быстро понял, что это будет сложнее, чем показалось вначале. Одна рука крепко держала меерианку, не позволяя ей упасть в лапы охраны, а второй недоставало сил поднять дополнительный вес. Энакин нахмурился над возникшей проблемой, но отказался отпускать спасённую женщину и упрямо продолжил раскачиваться, пытаясь выбрать удачный момент и перебросить их через перила, в безопасность.

Но тут он понял, что их загнали угол: охрана уже спешили по мостику, за который он держался. Бластеры направлены на них, в любой момент готовые выстрелить.

— Энакин! Что ты делаешь?

Он с облегчением повернулся лицом к Мастеру, счастливый, что тот успел найти его, пока не вдруг не заметил холодное, ничего не выражающее лицо Оби-Вана, за спиной которого медленно ползла Иссулла. Мастер остановился прямо под ним и скрестил руки на груди, излучая неодобрение. Хуже того, он повернулся к крупному хатту.

— Кажется, я уже говорил, что у моего падавана ненасытное любопытство? — сказал он спокойно, даже улыбаясь.

— Мастер! — позвал он. — Ты случайно не мог бы запрыгнуть и спасти нас?

— О, нет, — возразил Оби-Ван. — У тебя и так всё хорошо получается, зачем мне вмешиваться?

— Ну, я не знаю. Может быть потому, что тупые имбаты собираются убить нас?

Оби-Ван повернулся к Иссулле.

— Право, уверен, ведь не планируется такое злодеяние?

— На моём заводе? — ответила Иссулла на Основном. — Я не допущу этого, — она бросила многозначительный взгляд в сторону Грондо, и младший хатт разразился бранью на родном языке. Иссулла махнула рукой в сторону стражей. — Опустите оружие! — приказала она на хаттесе. Они, конечно, подчинились, как и приказу убираться отсюда.

Оби-Ван поднял голову, прикрывая улыбку рукой.

— Тебе что-нибудь нужно, падаван? — спросил он.

— Как ты это сделал? — потребовал мальчик, всё ещё цепляясь за мостик и поддерживая меерианку.

Оби-Ван вытянул руки вперёд, и Энакин, выбрав момент, сконцентрировался и приземлился рядом с Мастером. Раненая жалобно застонала, но Энакин не отпустил её на случай, если снова придётся бежать. Рука легла на пояс, в любую секунду готовая выхватить меч и обнажить его против хаттов.

Тяжёлая рука сжала ему плечо. Молчи, — пришла просьба через связь. Вслух же Оби-Ван сказал другое.

— Я приношу извинения за моего падавана, — миролюбиво произнёс он, — у него беспримерная тяга к приключениям, отягощённая любопытством. Я надеюсь, его проступок не отразится на мирном урегулировании недоразумений.

— Мне нужен мой рабочий, — прорычал Грондо на хаттесе.

— Ты её не получишь! — крикнул Энакин. — После взрыва она была единственной, кого вы смогли подобрать! Её оттащили в медцентр, использующийся вместо склада, и бросили там!

Грондо ахнул.

— Он знает хаттес! — обличительно крикнул он, указывая на мальчика.

Оби-Ван потёр подбородок. Его неодобрительный взгляд быстро сменился нейтральным и обратился к Иссулле. Но Энакин не остановился.

— И у меня есть доказательства, что вы стоите за кражами! — он потянулся к поясу и достал украденный сенсор, демонстрируя его всем троим. — Это было в ящике в медцентре, — Энакин насмешливо взглянул на хатта. — Вы всерьёз думали, что никто не станет там искать? Вам стоило найти укрытие получше!

— Молчи.

Энакин осёкся, взглянув на Мастера. Рука Оби-Вана всё ещё лежала на его плече, а лицо не было видно при его угле зрения. Мысль донеслась мягко, но её тяжесть, её значимость вызвали мороз по коже, заставляя замолчать.

— Моя госпожа Иссулла, — сказал Оби-Ван громадному хату. — Такие действия я не одобряю.

— Я оскорблена! — воскликнула она, прижимая руку к сердцам. — Я всего лишь простой деловой хатт. Горная промышленность — опасное дело, обвалы могут случиться в любой момент! Как я могла знать, что будут раненые, если я была с вами, джедай, всё время. И эти «украденные товары», — она слегка повернула голову, бросая взгляд на Грондо, — откуда я могу про них знать?

— Как и я, — фыркнул Грондо. — Насколько мы знаем, этот пронырливый джедай подкинул их туда.

Энакин подпрыгнул.

— Я не…

— Молчи.

Его рот захлопнулся против воли. Оби-Ван наверняка Силой заставил его замолчать.

— Я могу только ещё раз заверить вас в нейтральности нашего участия, и что мы не имеем ничего общего с подбрасыванием очевидных доказательств. Вместо этого я делаю вам предложение: позвольте нам позаботиться о раненой рабочей, ей нужна квалифицированная помощь, и, если медцентр так плохо оснащён, как заметил мой наблюдательный падаван, будет проще, если вы разрешите нам взять заботу о ней на себя. Взамен мы не станем распространяться о предполагаемом складе с припасами, который обнаружил мой падаван.

— Предполагаемом?!

Сила заткнула ему рот прежде, чем он успел даже вдохнуть.

— Вы хорошо работаете, джедай, — сказала Иссулла с глубоким смешком. Отсмеявшись, она хлопнула себя по животу. — Пусть будет так.

— Но я!.. — одновременно воскликнул Энакин и Грондо.

Каменные взгляды Иссуллы и Оби-Вана заставили их проглотить возражения, Энакина из-за неожиданного подавляющего присутствия мастера в Силе, Грондо из-за поднявшегося к его лицу бластера тви’лека.

— Идём, падаван, — мягко сказал Оби-Ван, его хватка на плече, наконец, ослабла. — Нужно помочь твоей подруге.

* * *

Оби-Ван молчал всю дорогу до корабля, постоянно смотря куда-то в сторону и игнорируя пристальный взгляд падавана. Их первой заботой была пострадавшая меерианка, находившаяся уже в полусознании — приключения Энакина вызвали у неё почти шок. Оби-Ван с помощью Силы просканировал её, показывая падавану, как это делается, полагая, что тот уже достаточно остыл, и указал, что ничего, кроме ноги, повреждено не было. Если бы на самом деле был подстроен серьёзный взрыв, в чём Оби-Ван сильно сомневался, бедную меерианку едва бы удалось спасти, что укрепляло уверенность Оби-Вана в предположении.

Как только корабль приземлился в Бендоре, Оби-Ван немедленно запросил медиков и, когда убедился, что о меерианке позаботятся должным образом, обратил внимание на падавана.

— Нам нужно много обсудить.

Энакин согласно кивнул. Он кипел от эмоций, звеневших в полную силу: замешательство, разочарование, гнев, рождённый растерянностью, страх наказания со стороны Мастера. Оби-Ван хотел бы сразу со всем разобраться, но с меерианкой пришлось в первую очередь.

— Тогда идём к…

— Оби-Ван!

Они обернулись на крик, увидев бежавшую к ним Клат-Ха.

— Я только что слышала, что вы запрашивали медицинскую помощь! Что случилось? Не говорите, что эти мерзкие хатты напали на вас.

Не сейчас… Его недовольство смешалось с недовольством падавана, который заметил его смену настроения и пытался обратиться к связи. Оби-Ван прочистил горло и ступил вперёд, умоляя падавана не вмешиваться и дать ему возможность быстро разобраться с Клат-Ха.

— Ничего не случилось, — ответил он, успокаивающе поднимая руку. — Энакину провели экскурсию по заводу, где он нашёл раненого рабочего. Поскольку медицинский центр был… плохо оборудован, чтобы помочь ей, я предложил лично позаботиться о ней, и хатты согласились.

Энакин открыл рот, но Оби-Ван захлопнул его лёгким импульсом Силы. Клат-Ха была последней на Бендомире, с кем можно было делиться приключениями Энакина: уже на половине рассказа она выхватит бластер и лично пойдёт разбираться. Она уже сейчас негодовала.

— Им нельзя доверять! Если они позволили ей уйти, то на то была причина, вы проверили корабль, прежде чем улетать? Она не может быть с ними заодно? Нельзя доверять этим коварным слизням…

— Ты не говорила мне, что кого-то потеряла, — мягко сказал Оби-Ван, убирая руку от бороды и тепло глядя на женщину. Она покраснела, её зелёные глаза, как обычно, засветились. — Даже после стольких лет ты не отпускаешь его и держишься за боль, черпая из неё ненависть к хаттам. Это неразумно.

Клат-Ха пожала плечами и отвела глаза.

— Я проверю для вас меерианку, — сказала она и удалилась вместе с медиками.

Оби-Ван понимающе кивнул, хотя она этого уже не видела, и жестом позвал падавана следовать за ним, пока не пришлось отвлекаться на что-то ещё. Только когда они благополучно добрались до своего номера, закрыли за собой дверь и заварили чай, только тогда Оби-Ван сел на пол, приглашая Энакина присоединиться.

— Начнём с начала. Что ты узнал. Каждую мелочь.

Энакин пустился в рассказ; голос падавана звучал убитым, как после особо неудачного дня. Но его гнев не повлиял на изложение, мальчик вспоминал силовые кабели, строительные промахи и другие детали, которые могли оказаться тактическим преимуществом. Оби-Ван мысленно застонал: с чего Энакин взял, что они собираются штурмовать завод? Упоминание ангара было интересным, но не ключевым моментом, хотя Оби-Ван и узнал, как хатты производят погрузку. Вся история про меерианку только укрепила его предположения, и когда Энакин закончил, он с благодарностью кивнул.

— Это кое-что проясняет, — задумчиво проговорил Оби-Ван, — и вместе с тем осложняет.

— Как?

Нужно ли объяснять это мальчику?

— Энакин, здесь две противоборствующие силы.

— Да! Мы и они.

— Нет, Энакин, Грондо и Иссулла. На Великом море идёт борьба за власть. Иссулла понимает, как работает система и собирается придерживаться установленного порядка. Новичок же, Грондо, мутит воду. По какой-то причине его отправили сюда с пока ещё не ясной целью: свергнуть Иссуллу или захватить планету.

— Они же хатты! Какая от того разница?

Оби-Ван взглянул на него, глаза его сузились.

— Ты позволяешь своим эмоциями, своему гневу затуманивать восприятие.

Энакин уставился на него в ответ.

— И поэтому мы сейчас приступим к медитации.

— …Что?

Час спустя, когда Оби-Ван помог падавану очистить сознание, отпустить эмоции и мыслить более трезво, они продолжили разговор.

— Смотри, — сказал Оби-Ван, не прерывая медитации. — Грондо пришёл на Бендомир с целью захватить его, как это было пятнадцать лет назад. Иссулла не собирается ничего менять, потому что договор предоставляет ей определённую свободу. Грондо начинает здесь заправлять и планирует захват планеты, формируя армию и вооружая её — как ты подозреваешь — в подводных шахтах. Иссулла ничего не может с ним сделать, но может привлечь к нему внимание. Она или Грондо украли припасы — неважно, важно то, что она подготовилась к нашему приходу и нарочно спрятала их в медблоке, обеспечить наш интерес к нему не составило труда.

Он почувствовал, как удивление вырвало Энакина из спокойной медитации, когда смысл слов Оби-Вана дошёл до него.

— Ты имеешь в виду, она нарочно устроила взрыв в шахте и бросила случайного рабочего в медблок, просто чтобы ненавязчиво показать нам украденные товары? Это… это…

— Успокойся, Энакин, — сделал замечание Оби-Ван, не прерывая медитации. — Это был просчитанный риск, на который она решилась: подставить себя, лишь бы избавиться от Грондо. Как ты и предполагал, взрыв действительно подстроили. Им нужен был раненый рабочий, но не нужно разрушение завода.

— И почему мы ещё не арестовали её? — спросил возмущённо Энакин.

— Потому что у нас нет доказательств, что всё произошло так, как я описал, — ответил Оби-Ван, покидая медитацию. — Она тщательно заметёт следы, чтобы можно было их потом найти. Кроме того, мы здесь не для того, чтобы судить хаттов за обращение с рабочими.

— Да как ты можешь так говорить!

Оби-Ван следующие двадцать минут терпеливо ждал, пока страстная речь падавана подойдёт к концу. Он чувствовал себя на месте Квай-Гона, и не мог остановить Энакина, кричавшего и кипевшего за попущение несправедливости. Оби-Ван видел себя на его месте, шокированного знанием, как обращаются с рабочими. Если бы только вернуть ту наивность, подумал он, вспоминая своё негодование и гнев, что Квай-Гон сознательно игнорировал, даже допускал существование такой несправедливости.

Когда на короткое время возникла пауза в пылкой речи падавана, Оби-Ван отогнал воспоминания и одарил Энакина значительным взглядом.

— Ты закончил? — спросил он, надеясь не вызвать новую бурю негодования.

— …Да, — ответил Энакин мрачно. Он плюхнулся на подушку и, удручённый, опустил голову, подавленный собственной беспомощностью.

— Энакин, — мягко начал Оби-Ван, вкладывая в голос понимание. — Печально, что в галактике триллионы людей и всего лишь тысячи джедаев. Мы не можем решить все проблемы мира, мой Мастер когда-то так же останавливал меня. Мы сожжём себя изнутри, пытаясь помочь всем.

— …Да, Мастер, — пришёл глухой ответ. Оби-Ван вздохнул, надеясь, что этого будет достаточно.

— Мы смогли спасти одну меерианку, и потому что джедаи посещали завод, Иссулла улучшит условия их работы, по крайней мере, на несколько лет. Мы не можем использовать украденные товары, которые ты обнаружил, потому что мы не знаем, кто именно их украл, и, кроме того, они стали частью сделки по нашему спасению меерианки. Это не позволит нам использовать их в качестве доказательства, но это не значит, что у нас совсем ничего нет. Главной проблемой является Грондо, а Иссулла оказала нам неоценимую помощь.

Это заставило падавана заинтересованно поднять глаза.

— Что это за помощь?

Оби-Ван достал маленький датачип, переданный ему тви’леком.

— Давай вместе и узнаем.

Что им делать, Энакин так и не понял. Чип, который Иссулла передала Оби-Вану, содержал место и время следующей запланированной кражи вместе со списком всего, что уже успели своровать. Мастер считал, что она выкрала чип у Грондо. Энакин считал, что они заодно. В споре и возражениях Оби-Ван отстаивал здравую идею: Иссулла поддерживала мир на протяжении пятнадцати лет, почему ей сейчас захотелось перемен? Но Энакин упрямо не желал доверять ей. Она хатт. Это автоматически делает её злом. Но, как уже терпеливо объяснил Оби-Ван, злом меньшим из возможных. Или Иссулла сохраняет власть и всё остаётся по-прежнему, или Грондо захватывает Великое море и почти наверняка целый Бендомир, или арестовывают их обоих, а другой хатт или ещё какой-то слимо придёт на их место и тогда кто знает, что произойдёт.

Излишне говорить, что Энакина не устраивал ни один из вариантов. Да, он признавал справедливость принятого решения, но это не значит, что оно ему нравилось. Когда он предложил, чтобы «Родная планета» потребовала права на владение шахтами в Великом Море, Оби-Ван поднял бровь и молча указал на датапад с информацией о Бендомире. При беглом ознакомлении Энакин выяснил, что у «Родной планеты» просто нет ни ресурсов, ни возможностей поддерживать разработки в Великом море.

Поэтому он согласился с планом Мастера: Иссулла остаётся у власти. Пока. С надеждой, что Сила предоставит лучшее решение.

Энакин крепче сжал световой меч, всматриваясь через перила мостика, на котором дежурили они с Оби-Ваном. Они находились на складе, который, предположительно, собирался обворовать Грондо. Это было огромной площади помещение, расположенное на скалах, как и большинство других складов, до которых хатты уже успели добраться. Здесь хранили товары перед отправлением на прибрежные шахты «Родной планеты», здесь же сейчас прятались сотрудники службы безопасности, готовые в любой момент поймать Грондо с поличным. Неопровержимое доказательство, после которого Иссулла продолжит держать выработки в Великом море, а проблема, наконец, разрешится.

Хотя их успех привёл бы к раскладу, который Энакину совершенно не нравился, сейчас он думал не об этом. Его ждала первая, настоящая битва. Даже хотя его чествовали, как Героя Набу (особенно канцлер), тогда он на самом деле всего лишь взорвал центр управления дроидами. Большую часть битвы он провёл, пытаясь разобраться в управлении корабля с подсказками R2D2, всё шло неправильно, потом нормально, потом опять кое-как. Сейчас, на Бендомире, всё было иначе. Они собирались сражаться. Не кувыркаться с друзьями в пыли Татуина, не участвовать в спарринге с одногруппниками Храма, не устраивать потасовку с уличными задирами. Настоящая битва. Сражение

С каким бы нетерпением Энакин ни ждал бы его, главное приключение миссии, к нему всё равно примешивалась нервозность… и страх. Его не защищал толстый корпус пода. Он был открыт. Его противники будут не соперниками в гонке. Они попытаются убить его. Не удалить из соревнования, не уложить на мат. Убить его. Ранить. Остановить. Ожидания… не соотносились с реальностью. Неизбежная драка странным образом волновала, будоражила, но и очень пугала.

Рука неожиданно легла ему на талию и слегка прижала в подобии объятия: самое большое, что позволял себе Оби-Ван, если они не были наедине.

— Не волнуйся, падаван мой. Всё будет хорошо.

Он обернулся при непривычном «падаван мой» и взглянул на Оби-Вана. Слова Мастера Йоды, что он понадобится Оби-Вану, только усиливали дрожь в ладонях.

— Энакин, — продолжил Мастер почти шёпотом. — Ты доказывал снова и снова, что у тебя превосходное чувство опасности. Не бойся, доверься ему, и Сила направит тебя.

Он кивнул, прижимаясь к Мастеру.

— Чувства могут только направлять нас. Во владении световым мечом ты достигал успехов с поразительной скоростью, и мне иногда казалось, что ты держал его с рождения. Но тебе не хватает опыта, — Оби-Ван слегка отстранился и положил ладонь поверх руки Энакина на световой меч. — Ты часто споришь со мной, потому что видишь вещи в ином свете и поднимаешь вопросы, над которыми я никогда бы не задумался. Сейчас я прошу тебя со мной не спорить. У меня есть опыт ведения боя, у тебя нет.

Энакин кивнул, с неохотой признавая правду.

— Во время сражения если я что-то скажу тебе делать, не переспрашивай — делай. Я буду видеть картину большую, чем ты, и собираюсь действовать, опираясь на твою поддержку.

— Да, Мастер, — как бы ни уязвляло Энакина, что Оби-Ван не доверяет ему самостоятельность в бою, мысль, что Мастер станет искать его помощи, грела душу. Потому что если Оби-Ван будет рядом, то всё будет в порядке.

— Открой связь, падаван, — сказал Оби-Ван, ласково и бережно касаясь её края. — Так я смогу лучше следить за тобой, а когда всё закончится, мы сможем разобрать, чему ты научился, наблюдая за мной.

Энакин уже открывался Оби-Вану, ощущая его тёплое присутствие в уголке сознания. Его уверенный свет прогнал остатки беспокойства, и Энакин с удивлением обнаружил, какой ясной и чистой оказалась Сила вокруг.

— Изумительно, на что только способен безмятежный разум, ммм?

Он предпочёл не отвечать.

— Оби-Ван? — затрещала рация. — Вы на позиции?

— Да, Клат-Ха, — тихо ответил Мастер, отпуская Энакина, но его присутствие продолжало согревать сознание. — Вы уверены, что они будут здесь?

— День, когда я перестану разбираться в таких вещах, станет последним в моей карьере, — отрезала она. — Все готовы к приёму гостей.

— Отлично. Теперь просто ждём.

* * *

Ждать, неужели! Энакин не понимал, почему нервничал, когда уже четыре часа спустя к ним ещё никто не заявился. Сила всё также ощущалась прозрачной, Энакин не представлял, как Оби-Ван может так долго удерживать её. Ему самому давно стало скучно и приходилось бороться с дремотой, и он уже заслужил тычок от Мастера, когда невольно закрыл глаза и почти заснул.

По рациям делились предположениями, что Иссулла скинула им фальшивую информацию, что им стоит проверить другие склады, которые, возможно, грабят прямо сейчас, а они сидят здесь сложа руки. Энакин склонялся согласиться с ними. Серьёзно, хоть что-то уже должно было произойти!

Энакин снова начал клевать носом, когда заметил, что Оби-Ван рядом с ним зашевелился.

— Мастер?

Оби-Ван пристально смотрел в стену, за которой ревело Великое море, и Энакин заинтересовался, что же привлекло его внимание. Он обратился к Силе, чтобы выяснить, но уловил только слабый проблеск чего-то неопределённого, чего именно понять не смог.

— Грондо с компанией здесь, — прошептал Оби-Ван в рацию.

Напряжение в складе сразу же наросло, и Энакин был уверен, что ему не показались щелчки снимаемых с бластеров предохранителей, хотя рядом с ними никого из охраны не было.

— Мы их видим, — приглушённо раздалось из рации.

— Займите места, — приказала Клат-Ха. — Дайте им вырыть себе могилу.

Они снова оказались в тишине, в любой момент ожидая проникновения воров на склад. Почти, казалось, вечность ничего не происходило. Энакину в Силе мерещился гул мотора на корабле Грондо, пока они не пришвартовались и не заглушили его. Снова тишина. Скоро она сменилась тяжёлым дыханием и грубым шёпотом, когда воры взломали замок и зашли в склад.

Многие говорили на хаттесе. Энакин ухмыльнулся. Кто бы мог подумать, что детство на песчаном шаре чего-то стоит.

— Живее. Мы слишком долго торчали в шторме, — приказал имбат, подталкивая воров.

— Это ты поживее, — раздался низкий рык, и темнокожий Грондо появился в поле зрения. — Надо достать как можно больше, чтобы потом скинуть в склад Иссуллы. Чем скорее она свалит с планеты, тем скорее я разберусь с этим сбродом.

Энакин повернул голову к Мастеру.

— Разве ещё не удачный момент для нападения?

— Подожди немного.

Он тихо фыркнул. Оби-Ван послал сухую усмешку.

Больше пятидесяти воров суетились под ними. Некоторые были имбатами, многие людьми. Энакин с ужасом заметил, что кто-то из них носил ошейник. Он затих, понимая из того, что прочитал, и из рассказанного Оби-Ваном, что ошейники значат. Они использовали рабов.

При любом нападении они, как щитом, закроются заложниками.

Вот почему Энакин ненавидел хаттов.

— Мне они тоже не нравятся, — сказал Оби-Ван, не скрывая отвращения. — Но мы справимся. Ошейники можно дезактивировать Силой. Это наша работа.

Воры добрались до ящиков, взламывая их и изучая содержимое, проверяя, нужны ли им они.

Теперь они точно на горячем. Оби-Ван и Энакин резко выпрямились и, Силой смягчая приземление, прыгнули вниз, оказываясь перед Грондо и в самой толпе воров.

Возникла тишина.

— Приветствую вас, высокочтимый Грондо, — произнёс Оби-Ван с вежливой улыбкой. — Забавно встретить вас здесь.

Последовала череда грубых проклятий, некоторыми из которых впечатлился даже Энакин. Как только в их сторону направили бластеры, Оби-Ван сделал неуловимый жест, и яркий свет зажёгся над складом, открывая ловушку. Высоко над потолком висела голокамера, заботливо записывая всё происходящее, пока охрана выходила из укрытий и окружала воров.

— Всё кончено, Грондо. Не создавай лишнего шума.

Грондо уставился, такой силы ненависть исходила от него, что Энакин невольно поёжился. Оби-Ван заботливо послал ему согревающие волны Силы.

— Убить их! — приказал Грондо, выхватывая бластер и открывая огонь.

Битва не была похожа ни на что, чего Энакин мог ожидать.

Первое и главное — шум. Не ровный гул мотора пода на гонках или громкие, приветственные крики толпы, а безумная какофония звуков. Выстрелы бластеров, взрывы ящиков, сыпавшиеся осколки, крики, вопли боли, гул мечей, обваливавшиеся доски, приказы, снова приказы, ругательства, рычание — всё это волной обрушивалось на него, непрерывно ревело вокруг. Шум угасал, чтобы в невыносимом крещендо подняться снова, и о концентрации не могло быть и речи.

Мастер что-то посылал в связи, но так быстро, что Энакин не успевал разобрать, только неожиданно почувствовал, что Сила рядом вдруг взвилась и битва оказалась странно тише, позволяя сосредоточиться. Энакин послал благодарность в ответ, не переставая размахивать световым мечом в простых формах Шии-Чо, которым Мастер Йода успел научить его группу.

— Прикрой меня. Я отключаю ошейники.

Энакин почувствовал, какая ответственность неожиданно легла на его плечи: он не знал, что будет делать Мастер для отключения ошейников у рабов. Нужно будет и успевать следить за боем, и убедиться, что с Оби-Ваном ничего не случится. Оби-Ван стал ему семьёй, а Мастер Йода предупреждал, что ему понадобится помощь, может, в эту самую минуту.

Он потянулся к Силе с небывалым прежде рвением. Часто, особенного когда работал со световым мечом или дроидами, с чем угодно, что требовало концентрации, Энакин обращался к ней, сам того не замечая. Он просто делал, что должно. Но сейчас Сила была по-настоящему нужна. Она отзывалась неохотно, но только потому что он пытался заставить её подчиниться, пока они с Оби-Ваном лавировали через узкие проходы между раскиданными ящиками склада. Нужно было срочно понять, где прятались имбаты и враждебные люди, чтобы в любой момент быть готовым к столкновению и помочь Оби-Вану.

Первый найденный раб прятался в щели между стеной и ящиком, столь узкой, что удивительно, как девчонка вообще сумела туда втиснуться. Она закричала и подняла бластер, но Оби-Ван отрицательно замотал головой и сконцентрировался. Энакин повернулся спиной к ним как раз вовремя, чтобы заметить, как один из людей Грондо забрался на мостик под крышей и пытался отстреливать врагов из удобной позиции. Его выстрел из бластера несложно было бы отразить, Энакина в Храме учился такому с закрытыми глазами, но этого было недостаточно. Нужно было отразить выстрел именно в снайпера и желательно сбросить его с мостика, чтобы больше не беспокоиться о крысе за спиной.

Энакин остро осознал нехватку владения формами боя для светового меча: отбивать выстрелы нужно сейчас, как и защищать Оби-Вана, а приёмы Шии-Чо казались ужасно неэффективными.

Оби-Ван быстро дезактивировал ошейник, расстегнувшийся и упавший с шеи раба. Девчонка по-прежнему кричала и направляла на них бластер, но Оби-Ван уже отходил от неё. Имбат на пути не стал помехой, но в короткой стычке с ним Энакин обратил внимание, что умения Мастера — результат долгих лет упорной работы. Наблюдая за быстрыми, но точными, сберегающими силы взмахами голубого меча, Энакин восхищался ими, особенно в сравнении с тем, чем владели он и его одногруппники. На мысль ушло не больше мгновения, и внимание сразу переключилось на отражение выстрела, снова пришедшего с мостика, но они скоро повернули за угол и нашли другого раба, мрачно нацелившего бластер на охранников, спешивших подняться на мостик.

Он даже не заметил их приближения, пока Оби-Ван не отключил ошейник.

Освобожденные рабы или решительно поворачивались против своих хозяев, или пытались спрятаться, игнорируя разгоравшийся бой вокруг. Охранники, ведомые Клат-Ха, укрывшейся в удобном наблюдательном пункте и отдававшей приказы по рации, хорошо справлялись с имбатами и работавшими на Грондо людьми.

Кстати, о Грондо: как настоящий слимо, он с поразительной для хатта скоростью скользил между ящиками и со спины убирал охранников одного за другим.

— Мастер, если мы избавимся от Грондо, это ведь остановит бой? — через весь шум крикнул Энакин, пока Оби-Ван снимал очередной ошейник с измождённого мужчины.

— Он пока слишком хорошо защищён, — отказался Оби-Ван, отправляя ему по связи схему невыгодного расположения в Силе Грондо и его помощников.

Странно, но это противоречило тому, что чувствовал Энакин. Он попытался отправить своё собственное видение Оби-Вану.

— Это только пока. Если мы пойдём сейчас, то расположение станет моим.

— Откуда ты знаешь? — Энакин удалось одним ударом покончить с хаттом и человеком одновременно.

— Сила же.

И внезапно, прямо посреди боя, в широком проходе между рядами ящиков, Оби-Ван остановился. Не просто остановился — застыл.

Вдали за широкими дверями ангара солнце только-только поднималось над водами Великого моря, и Оби-Ван смотрел на него с ужасом.

В связи пронеслись изображения: громадные, с блестящей серой чешуёй и кожистыми крыльями ящеры пикировали с высоты, одно из них несло Квай-Гона, заграждение из трупов желтоглазых хищников, повсюду бластерный огонь и рёв ящеров, среди этого усталый голос Оби-Вана. Что ещё здесь? Ксанатос восстанет из могилы? Веер-Та? Голос Оби-Вана вдруг зазвучал моложе. Я знаю, что недостаточно хорош, чтобы стать падаваном, но, пожалуйста, не прогоняйте меня снова… Вы — мой последний шанс стать Рыцарем-джедаем… Мастер…

Коммуникатор пикнул на поясе Оби-Вана, но Мастер даже не потянулся к нему. Энакин отбил выстрел, сорвал коммуникатор и ответил, перекрикивая звуки боя.

— Что?

— А, юный падаван, — поздоровалась Иссулла на хаттесе.

Энакин едва успел отбить выстрел, летевший в голову Оби-Вана, в прострации смотревшего в никуда. После череды ругательств Энакин рыкнул в ком.

— Мы немного заняты, разбираясь с твоими проблемами!

Иссулла довольно расхохоталась.

— Я вижу вас. Думаю, вам стоит знать, что бластеры привлекли внимание драйгонов с округи.

Энакин резко развернулся к имбату за спиной и небрежным, спешным взмахом отсёк ему руку с оружием.

— Чего?

— Драйгоны, пацан, драйгоны. Закройте двери склада, пока вас не сожрали.

Энакин снова разразился проклятиями, припоминая и те, что услышал от Грондо полчаса назад. Воспоминания Оби-Вана в связи сразу обрели смысл. Он встречался с ними прежде, и впечатления, повторявшие его первую миссию, похоже, затягивали его в прошлое. Энакин не представлял, откуда пришло это понимание, но прекратил бой и заставил себя успокоиться настолько, чтобы заглянуть в себя, найти связь и дёрнуть за неё.

— Здесь и сейчас, Оби-Ван! — закричал он и в Силу, и в голос.

С Оби-Ваном всё должно быть хорошо, но сейчас мастеру кроме него самого никто не поможет. Чувства ещё не подводили Энакина, но нехватка опыта и поднимавшаяся усталость — могли.

* * *

Ментальная пощечина привела Оби-Вана в себя. Он внезапно обнаружил, что находится в открытом складе и безучастно смотрит в двери, за которыми уже собирались в стаи серебристые драйгоны. А ещё он заметил громадного имбата, почти трёхметрового роста, возвышавшегося над Энакином и готового опустить тяжёлый кулак на голову падавана. Силой остановив кулак в воздухе, Оби-Ван рванулся вперёд и коротким движением отсёк имбату кисть, успев обжечь мечом грудь отшатнувшемуся противнику. Работая правой рукой с оружием, Оби-Ван левой поспешно снимал второй коммуникатор с пояса.

— Клат-Ха! — закричал он. — Закрой двери склада!

— Зачем?

— Перестрелка привлекла драйгонов! Закрой двери, пока нас не съели!

— Есть! — немедленно ответила Клат-Ха где-то высоко над их головой.

Энакин и Оби-Ван встали спиной к спине. С энергичностью Кит Фисто падаван использовал базовые приёмы Формы I, Мастер же совершенствовал владение недавно приобретённой Формы III, не позволяя ни одному выпаду против них достичь цели. Привыкать было сложно: Квай-Гон предпочитал Форму IV, и Оби-Ван держался за Атару, как за воспоминание об ушедшем Мастере. Со временем, однако, он пообещал себе, что никогда, ни за что не допустит, чтобы его падаван, Энакин, пережил смерть учителя. Он должен выжить, и для того ему нужна надёжная защита. Соресу предлагала её, и Оби-Ван с жаром взялся за изучение стиля. Да, он ещё не достиг абсолютной эффективности движений, он чувствовал, как всё равно растрачивает силы, но Соресу уже оправдывала себя. Слаженные действия сообщников Грондо представляли серьёзную угрозу, и Оби-Ван сомневался, что они с Энакином были бы вполовину так же хороши без его Соресу.

Выстрел просвистел мимо виска, но Оби-Ван уже отвлёкся на очередного раба. Дезактивируя ошейники один за другим, он уже разобрался, как лучше всего отключать и снимать их, не причиняя вреда, и, сконцентрировавшись на дыхании и движении руки, снял ошейник с раба. Жёсткий ремень расстегнулся, рабочий вздрогнул, но Оби-Ван уже не обращал на них внимания, возвращаясь в бой и пробиваясь к Энакину, успешно державшему оборону в его отсутствие.

Оби-Ван окунулся в Силу, позволяя ей наполнить своё несовершенное тело и полностью подавить сознание. Лево, лево, верх, право, рывок, удар, выпад. Каждое движение рукой выверено, каждый шаг направляет Сила; и скоро Оби-Ван увидел последнего раба. Лёгкий жест рукой, и он наконец-то вздохнул с облегчением, удовлетворённый проделанной работой. Какофония выстрелов, казалось, тоже начала стихать.

— Как у тебя дела, падаван? — спросил Оби-Ван, выравнивая дыхание и с благодарностью отпуская Силу.

Мальчик с измученным видом взглянул на него, усталый, но не раненый.

— Как… — с тяжёлой одышкой сказал он, — как ты можешь… вообще говорить?

Вопрос немного удивил Оби-Вана.

— Сила была со мной, — ответил он, объясняя очевидное.

— Ты считаешь это… легко… или что?

— Легко? — с недоумением переспросил Оби-Ван. — Нет, битва не может быть лёгкой, хотя должен признать, что видел и посложнее.

Снова тяжёлый вздох, и Энакин вдруг взмахнул руками.

— Так я всё время волновался ни о чём, да? Я побью этого тупого тролля! Тупой Йода!

Реакция была немедленной.

— Падаван! — поражённо воскликнул Оби-Ван.

— Не «падаванкай» мне! Ты понятия не имеешь, что со мной было из-за тупого, злобного, маленького тролля! Да ты знаешь, что он…

— Оби-Ван! — послышалось из рации треск. Энакин немедленно прервал тираду. — Бластеры задели контрольную панель, я не могу закрыть двери!

— Чёрт.

Он и Энакин обменялись взглядами, молчаливо соглашаясь отложить разговор, и начали поспешно пробираться через лабиринт ящиков и припасов, воров, на которых охранники уже надевали наручники и отводили к кораблю службы безопасности. Грондо нигде не было видно, но главной заботой Оби-Вана были двери склада. Солнце поднялось над морем, громадный жёлтый шар, ослеплявший всех, кто не мог видеть с помощью Силы. Стаи драйгонов были совсем рядом, их блестящие тела сливались в одно целое, пока они стремительно неслись к складу. Один или два нырнули в океан, выхватив мелкую рыбу, но это было перекусом перед пиршеством, к жертве на берегу они летели всё так же целенаправленно. Вздохнув, Оби-Ван принял укол раздражения и отпустил его: нельзя отвлекаться, особенно сейчас.

— Где ручное управление? — спросил он у Клат-Ха.

— С каждой стороны двери склада. Нужны двое, чтобы закрыть, и это при том, что панели не подорвали.

— Энакин, — только повернулся Оби-Ван, и падаван с готовностью откликнулся.

Джедай улыбнулся и позволил себе лёгкое чувство гордости, прежде чем побежать в противоположную Энакину сторону. Как предупредила рыжая, там, у самой двери, его ждал серый контрольный ящик. Он уже успел пострадать от бластерного огня и осколков, но ничего серьёзного задето не было, и Оби-Ван начал снимать защитную панель, чтобы получить доступ к проводке под ней. Хоть он и не обладал познаниями Энакина в механике и дроидах, кое-что он всё-таки умел (хотя многое узнал как раз от него) и в переплетённых проводах определил пару переключающих, которые быстро перерезал и поменял местами.

Уже заканчивая, Оби-Ван почувствовал слабое давление в связи. Энакин?

— Всё покорёжено, сложно разобраться, нет времени, — отрывисто донеслось до него.

Оби-Ван чувствовал, как Энакин окунается в Силу, так глубоко, как всегда при работе с дроидами или, как рассказывали, в гонках. Оби-Ван доверил Силе направлять падавана и переключил внимание на серебристую стаю хищников, уже закрывавших телами солнце. Один, летевший впереди, оторвался от собратьев и скользнул в ангар, но Оби-Ван в дверях прыгнул ему навстречу, в полёте активируя меч и целясь в длинную шею хищника. Через секунду обезглавленный ящер кулем повалился на скалы, и Оби-Вана снова охватили воспоминания о другом дождливом дне и о другой стае. Но на этот раз он не поддался им и твёрдо держался здесь и сейчас, как Мастер, как падаван говорили ему.

Под потолком раздался громкий лязг: дверь наконец-то, медленно опускалась вниз. Хорошо. Оби-Ван вернулся к драйгонам, снова нырявшим в ангар и легко и быстро отдался Силе. Верх, право, блок, выпад, лево, лево, уворот, блок, размах, скрежет.

…Скрежет? Оби-Ван перевёл взгляд: щель стала слишком узкой, чтобы драйгоны могли пробраться внутрь, и вместо этого они отчаянно бросались на закрывающуюся дверь, в бешенстве царапая и кусая её. Джедай моргнул, целую секунду стараясь запечатлеть картину, такую похожую и непохожую одновременно, и неожиданно улыбнулся. Память поддавалась ему: он отгонял, отбрасывал старые, болезненные воспоминания, взращивая на их месте новые. Тебе бы это не понравилось, не так ли?

Оби-Ван повернул голову, разыскивая глазами падавана и посылая ему своё одобрение и гордость, но неожиданно из-за кучи ящиков впереди вынырнул Грондо и вскинул руку с бластером. Оби-Ван, только-только покинувший Силу, не успел отреагировать; меч поднялся навстречу выстрелу, но резкое, порывистое движение встретило один воздух, и через мгновенье плечо взорвалось болью. За первым полетел второй, но к нему он уже был готов, и отразил его с той же лёгкостью, что и третий.

— Мастер! — заорал где-то рядом Энакин и в голос, и в связь.

В ушах зазвенело от крика, но Оби-Ван не позволил себе отвлечься от хатта. Энакин немедленно оказался рядом со световым мечом в руке, бросил тревожный взгляд на Мастера и ринулся вперёд. Искажённое от гнева лицо падавана на секунду мелькнуло перед Оби-Ваном, и Сила вдруг стала обжигающей.

— Энакин! Энакин, стой! — он рванулся к Силе, буквально вцепившись в мальчика и заставляя его остановиться, и вышел перед ним, не спуская с Грондо тяжёлого взгляда.

— Мне нравится этот парень, — сказал Грондо на хаттесе, наводя бластер в лицо джедаю. — У него задатки хатта.

Энакин зарычал и дёрнулся вперёд, но Оби-Ван держал его крепко.

— Попытка провалилась, Грондо. Твоих сообщников поймали, а рабов освободили. Я предлагаю тебе сдаться.

— Конечно, конечно, — сказал хатт, бросая бластер и поднимая руки вверх. — Но я уйду ненадолго. Меня подставили, и у вас нет доказательств, чтобы засудить меня.

Оби-Ван тепло улыбнулся.

— Посмотрим, — сказал он, когда наручники защёлкнулись на запястьях Грондо. — Я уверен, показаниям Иссуллы придадут… должное внимание.

По лицу Грондо было ясно, что до суда он скорее всего не доживёт.

* * *

— Это всё я виноват, — простонал Энакин, наблюдая, как медик перевязывает Оби-Вану раненое плечо. — Это моя вина.

— Падаван, — осторожно начал Оби-Ван, сбитый с толку резкой сменой настроения мальчика. — О чём ты говоришь?

— Мастер Йода, — угрюмо ответил Энакин. — Он сказал, что тебе понадобится моя помощь, и я очень беспокоился об этом. Я не знал, что это значило, но думал что-то плохое, и сейчас это случилось, и меня не было рядом, я не смог защитить тебя, и мне нужно учиться лучше, чтобы я мог защитить тебя, и маму. И Падме, когда женюсь на ней, и…

Оби-Ван положил руку Энакину на плечо.

— Энакин, — мягко остановил он. — Даже при моём ранении я скажу, что у тебя всё отлично получилось.

Падаван сердито посмотрел на белую повязку и снова на Мастера. Оби-Ван улыбался.

— Я думаю, что, наверное, ты воспринял всё слишком буквально. Мастер Йода лишь сказал, что ты нужен мне, верно? — Энакин кивнул. — Это можно истолковать по-разному. Ты думал в физическом смысле и старался защитить меня от физической травмы. Я же думаю, что Мастер Йода имел в виду моё душевное состояние. Я был… подавлен воспоминаниями о моей первой встрече с планетой. Ты помог мне преодолеть их, позволив мне пережить всё снова и принять на место старых воспоминаний новые, счастливые, связанные с тобой. Ведь это ты приказал мне сконцентрироваться здесь и сейчас? Мастер Квай-Гон так много говорил мне об этом, и вот теперь напомнил ты. Я бы сказал, что ты сегодня прекрасно справился.

Раздосадованное выражение не сошло с лица Энакина, по-прежнему хмурый, он изучал перевязанную руку Мастера. Оби-Вану показалось, что в связи отдалась мысль: «В следующий раз будет лучше», и он только покачал головой. Энакину ещё нужно многому учиться, и, вздохнув, он решил сменить тему.

— Между прочим, — произнёс Оби-Ван более весело. — Я слышал, что у кого-то сегодня день рождения.

Заинтересованный Энакин поднял голову.

— Тринадцатый день рождения — важный день в жизни падавана. Джедаи владеют немногим и не никогда привязываются к вещам, но в этот особенный день Мастер обязательно готовит для падавана подарок. Я долгое время думал над ним и, полагаю, нашёл кое-что подходящее. Протяни руку

Охваченный любопытством и нетерпением, Энакин подчинился, и Оби-Ван осторожно положил подарок в ладонь.

Энакин уставился на него с недоверием.

— …Камень?

— Намного больше, чем камень, взгляни на него ещё раз, — Энакин скептически осмотрел подарок. Оби-Ван кашлянул и слегка постучал по голове, намекая. Смысл жеста дошёл до Энакина очень быстро, и через пару секунд падаван ахнул, открыв настоящую природу камня. — Да, он чувствительный к Силе. Камень — подарок от Мастера Квай-Гона на мой тринадцатый день рождения, и за целую жизнь он стал мне очень дорог.

— …И ты отдаёшь его мне? Я не могу принять…

Оби-Ван поднял руку.

— «Джедаи сильнее привязанностей». Честно говоря, я с радостью передаю его тебе. Я думаю, это лучший выбор: камень служил мне источником замечательных воспоминаний, теперь он станет твоим, и ты вложишь в него свою историю. Может быть, ты захочешь передать его и своему падавану, когда придёт время. Пока же это просто очень удобный, твёрдый камень.

Энакин опустил глаза в неожиданном смущении и склонил голову.

— Спасибо, Мастер.

— С днём рожденья, Энакин.

Спускаясь по главной лестнице Храма, Оби-Ван представил, какую же прекрасную пару составляют они с Энакином. Рука Энакина болталась в перевязи, механический протез, работавший пока с трудом, выглядывал из-под длинного рукава, отливая бронзой на заходящем солнце. Оби-Ван, в дополнение ему, прихрамывал и тяжело опирался на трость: повреждённые мышцы даже после часов работы целителей восстанавливались очень долго. Его рука также висела в бандаже, во многих местах залепленная пластырем с неизменной бактой.

Всего два дня назад был Джеонозис. Сейчас, казалось, в каждый угол Храма проникла скорбь по погибшим джедаям. Сто семьдесят девять их не вернулось домой. И словно боль от потерь недостаточно придавила джедаев: на них обрушилась война. Не просто заварушка между парой планет, но полноценная война, огонь которой уже распространялся по галактике. Найти в Храме кого-то, кто ещё мог улыбаться, было бы непосильной задачей.

И потому Оби-Ван невозмутимым шёл по коридору, не обращая внимания на их жалкий вид. Встречавшиеся в холле немногие джедаи, не участвовавшие в битве, смотрели на них с падаваном с большим сочувствием.

Перед Оби-Ваном сейчас стояли две цели. Первая: помочь Энакину свыкнуться с новой рукой, которая только-только приживалась. Это потребует много времени, работы и ещё больше терпения. И медитаций, которых Энакин, как всегда, попытается избежать.

Второй задачей было и ему, и Энакину попытаться достичь хоть какого-то равновесия. Оби-Ван был тесно связан с Единой Силой, и, хотя отчётливые видения у него случались пока ещё редко, как стратег, предвидеть события ближайшего будущего он мог. Война уже нависла над ними, конца и края ей не было видно; и ему и падавану будет остро не хватать любого подобия покоя, который только можно обрести.

Они уже давно ушли из Зала Целителей, но Энакин так и не спросил, куда они направляются: слишком поглощён он был невесёлыми мыслями о потерянной и вновь обретённой руке. Жалея и опасаясь мрачного падавана, Оби-Ван задумал его отвлечь, и знал прекрасный для этого способ.

Турболифт остановился на несколько уровней ниже Двора Храма. Энакин наконец-то заинтересованно поднял голову, пока Оби-Ван неспешно ковылял к цели.

— Мастер?

Оби-Ван повернул голову и улыбнулся, не обращая внимания, как после короткой прогулки начинала гореть нога. Несмотря на все уговоры целителей, Оби-Ван не опустится до использования левикресла, как Мастер Йода. Он не даст Энакину очередного повода для подколов.

— Мастер? — снова позвал Энакин. — Зачем мы идём в ангарный комплекс? Целители же запретили нам любые перелёты.

Он довольно усмехнулся.

— Во время завтрашнего осмотра они, возможно, передумают. По крайней мере, насчёт тебя. В конце концов, кто-то же должен сопроводить сенатора Амидалу до Набу.

Искры радости проявились в связи; несомненно, Энакину не терпится снова увидеть сенатора.

— Да, Мастер, но… зачем мы пришли сюда сейчас?

Оби-Ван не ответил, разыскивая глазами ангарного Мастера и игнорируя Энакина. А-а, вот она.

— Идём, падаван.

Энакин недовольно фыркнул.

— Ты не ответил мне, Мастер.

— О, нет, мой нетерпеливый падаван. Я ответил.

Он захромал к кабинету Мастера, скрывая в бороде улыбку. Энакин послал в связь мощный импульс раздражения, но Оби-Ван ответил понимающим смешком.

— Мастер Фурье, — поздоровался Оби-Ван, приоткрыв дверь в кабинет управляющего.

— Мастер… Кеноби, верно? — ответила она, вставая и вытягиваясь в свой почти двухметровый рост. — Чем я могу вам помочь?

— Присесть для начала, — прервал их Энакин. — Нельзя так издеваться над ногой, Мастер.

Оби-Ван нахмурился, но Фурье тепло засмеялась.

— У вас заботливый падаван. Пожалуйста, — указала она на кресла.

С сердитым видом, более подходящим его ученику, Оби-Ван опустился на мягкое сидение, едва сдержав вздох облегчения, когда вес тела перестал давить на ногу.

— Теперь, чем я могу быть полезна?

— Скорее, чем может быть полезен вам мой падаван.

И Энакин, и Мастер Фурье переглянулись.

— Эм, что?

— Всё довольно просто, — пояснил Оби-Ван, вытягивая ноющую ногу. — Энакин умело управляется с различной техникой. Слова «умело» даже недостаточно, чтобы описать его талант разбираться в металлоломе любого рода. И так как впереди нас ждёт война, я думаю, что многие корабли будут возвращаться с большими повреждениями, чем вы могли бы исправить.

Откинувшись в кресле и расслабив спину, Оби-Ван подождал, пока двое обменяются взглядами. Он уже чувствовал охвативший Энакина азарт, когда Мастер Фурье окинула падавана критическим взглядом.

— Так вы механик? — уточнила она, подняв бровь.

— И пилот, — добавил Оби-Ван. — Летает на всём, что может летать. А если не может, то он заставит.

В её глазах зажглось любопытство.

— Интересно, Мастер Кеноби. Очень интересно.

— Конечно, мы с падаваном заняты на миссиях, и теперь будем только больше на них пропадать. Но для Энакина корабли, полёты и ремонт сложных поломок больше отдых, чем работа, так что сотрудничество пойдёт на пользу вам обоим.

— Конечно, пойдёт, если он настолько хорош, как вы описываете.

— Я лучше того, — ухмыльнулся Энакин. Он хотел скрестить руки на груди, но пальцы механической руки не сработали и больно ткнули в плечо, и самодовольная усмешка на его лице потускнела. — Мастер, я не могу. Новая рука… — он умолк, его волнение и нетерпение были снова готовы сдаться довлевшему над Храмом унынием.

Оби-Ван наклонился вперёд, встретившись с падаваном глазами.

— Скажи мне, Энакин, тебе нужна рука, чтобы говорить?

— Эм? Нет, Мастер…

— Тебе нужна рука, чтобы видеть?

— Я не…

— Слушать? Чувствовать?

Энакин выглядел сбитым с толку, но Мастер Фурье понимающе улыбнулась.

— Если ты не можешь сделать всё сам, падаван, — ободряюще коснулась она его плеча, — это не значит, что ты не можешь нам помочь. Ты сможешь давать советы механикам. Ты будешь видеть сеть, слышать мотор, чувствовать машину. Твоя оценка окажется нам очень полезной.

Энакин взглянул на них обоих. На его лице расцветала широкая улыбка.

 — Ты привыкнешь к использованию протезированной руки, — добавил Оби-Ван. — Это займёт немного времени, но скоро ты сможешь управлять ей, как родной.

— Теперь идём, — сказала Фурье, подталкивая Энакина к двери. — Я хочу сама увидеть, на что ты способен, как бы Мастер тебя ни нахваливал.

— Мне бросают вызов? — уточнил Энакин, но ответа Фурье за закрывшейся дверью Оби-Ван не услышал.

С довольным вздохом он снова откинулся в кресле. Если повезёт, Ангарный комплекс станет отличным развлечением для Энакина в короткие дни отдыха, которые им повезёт урвать на войне. Его место, чтобы обрести душевное равновесие. В самом деле, уже давно следовало привести Энакина в один из ангаров Храма, но каждый раз он отвлекался на что-то более срочное. Сегодня же Оби-Ван специально выбрал для этого время, потому что на первом месте сейчас стояло благополучие падавана.

Устало приложив ладонь к голове, Оби-Ван издал протяжный вздох. Пока Энакин будет «медитировать» с техникой, он сможет восстановить собственное равновесие и спокойно медитировать в более традиционной для джедаев манере. Глубокую печаль по погибшим нужно принять и отпустить. Сила, всегда ласковая и утешающая, поможет ему.

Почти не заняло времени достичь её мягких волн и окунуться в их глубины. В них не было больше ни тупой боли в ноге, ни скованности руки. Они просто связывали всё в единое целое, добавляя миру чуть больше красок.

Хммм, связи…

Медитации всегда были исключительно личным делом для джедаев. Все они неоднократно медитировали, но приветствовал и принимал Силу каждый сам, своим неповторимым образом. Самый молодой юнлинг учился медитировать самостоятельно. Конечно, Мастер мог направить падавана, если тот не справлялся или уровень погружения был ещё сложным, но от учеников всегда требовали самостоятельного достижения Силы, поскольку Мастер не всегда может оказаться рядом. Взрослые джедаи могли объединять усилия в совместной медитации, но только в тех редких случаях, когда обращались к Силе с общей целью.

Иногда Оби-Ван задумывался, почему джедаи не разделяют медитацию просто ради самой медитации. Он и Энакин за долгие годы ученичества не раз медитировали вместе, и чаще всего, когда просто нужно было отдохнуть от более серьёзных дел. После них Оби-Ван всегда чувствовал себя намного лучше и намного ближе к падавану.

Отдаваясь волнам Силы, Оби-Ван подумал, будут ли они так чаще медитировать теперь, когда началась война? Особенно сейчас, когда умиротворяющее ощущение покорности Силе так приятно было вместо скорби с Джеонозиса.

С этой мыслью он поделился своей безмятежностью с Энакином.

Через Силу он услышал удивление Энакина, когда мирное послание достигло его сознания, смягчая тревоги, которые падаван в себе даже не замечал. Энакин ответил благодарностью, Оби-Ван принял её с улыбкой.

Вечером Оби-Ван спросил, что Энакин думает о совместной медитации. И не в значении дополнительно позаниматься или просто посидеть рядом, каждый по-своему, но воссоединиться вместе в Силе, как делали они раньше.

Энакин помедлил с ответом. Но всё же сказал, что попробует.

Первый вечер прошёл не так гладко, как хотелось бы Оби-Вану. Энакин привык, что Оби-Ван всегда направляет его и помогает дойти до глубин, но в этот раз Оби-Ван не собирался быть учителем. Сейчас он хотел видеть Энакина равным себе. Медитация не должна стать очередным занятием, в неё он опускался лишь за ярким присутствием падавана рядом.

Они спотыкались, с трудом отказываясь от роли ученика и учителя, чтобы идти к Силе, как равные. Как друзья. Как семья.

И в глубинах Силы, которых они коснулись вместе, всё стало казаться более… Не находилось правильного слова. Величественным? Мирным? Ясным? Не удавалось описать, но мир стал как никогда живым. Связь встрепенулась и расправила крылья от их восторга и единения. Отдавшийся потоками Силы, именно Энакин увлекал за собой Оби-Вана в место, напоминавшее цветную медитацию, которую ему однажды показал Квай-Гон и которую он разделил с Энакином. Но только сейчас в Силе люди оказались не светом, а музыкой. Игравшие свои уникальные темы: от задорных частушек кантины до симфоний, от печальных напевов до бойких народных песен, каждый был музыкой, уникальной, неповторимой, вплетавшей свой голос в торжественный хор Силы.

Квай-Гону бы понравилось, и Оби-Ван захотел, чтобы Мастер тоже смог увидеть Музыку. Присутствие Энакина вдруг окружило его, и подступившая боль утихла.

Кто бы мог подумать, что в Силе тоже можно обниматься?

Это было настолько необыкновенное чувство, что Оби-Ван попытался ответить на него, обняв присутствие Энакина. Он не был уверен, получилось ли у него, но Энакин встретил его с одобрением.

Заканчивая медитировать, они с теми же сложностями покидали потоки Силы, и когда вынырнули из них, с удивлением заметили, что уже наступило утро.

— Я не видел ничего подобного, — сказал Оби-Ван, медленно поднимаясь на ноги.

— Никогда, — согласился, потягиваясь, Энакин. — Чай, и потом на проверку к целителям?

Как Оби-Ван и говорил, целители, действительно, согласились отпустить Энакина. Весь день Оби-Ван помогал падавану в спешном порядке осваиваться с новой механической рукой, а вечером, после ужина, они сели в гостиной и продолжили медитировать. Совместное погружение в Силу проходило с трудом, но уже легче, чем в прошлый раз. Снова потоки Силы увлекали их за собой, настойчиво, как никогда прежде. Снова их благоговение перед её величием оживило их связь, наполняя её любопытством, восхищением, покоем.

В этот раз Оби-Ван вёл Энакина за собой, первым заметив что-то интересное. Они приблизились и увидели, как дымка печали и скорби уходила в Силу, закручиваясь и переплетаясь, сливаясь с ней, но уже не как боль потерь, но как радость жизни, продолжавшей цвести в этом мире, радость за каждую угасшую, сменявшейся рождением новой. Темнота печали и горя выцветала, розовела, светлела и, наконец, вспыхивала чистой любовью.

Следить за ней было прекрасно. Джедаев учили отпускать чувства в Силу, верить, что она должна им помочь. Но действительно видеть, как заботливо Сила принимает их, поддерживает и отливает из печали радость… наполняло души невиданным прежде благоговением.

Они снова с трудом покинули волны Силы и с облегчением увидели, что на этот раз прошло не настолько много времени. Улыбнулись друг другу, не нуждаясь в выражении впечатлений словами, и отправились спать.

Третий раз они совместно медитировали после возвращения Энакина с Набу.

Эта медитация оказалась немного иной. Они окунулись в Силу, с необыкновенной лёгкостью нырнув в её глубины, и в ней счастье и радость Энакина показались не просто светом, а ослепительным сиянием. Конечно, Оби-Ван заметил, как лучился счастьем падаван после возвращения в Храм, но сейчас… сейчас он словно бы сам стал частью его радости.

Умиротворение любви к кому-то и ощущения взаимности смягчало раны, оставленные смертью Квай-Гона, не заросшие даже десятилетие спустя. Почти не осознавая того, Оби-Ван окружил своей любовью Энакина, брата во всём, кроме крови и имени, и Энакин с удовольствием обнял его в ответ. Такая любовь окружала их, что они, как в море, плыли в ней. Они смотрели, как чувства взвивались, игриво закручивались и, поднимаясь выше, растворялись в Силе, как другие джедаи касались Силы, и её любовь одаряла их миром и покоем.

Оби-Ван вспоминал Квай-Гона, но без застарелой печали — с радостью, что знал Мастера, с интересом, какой бы он увидел медитацию. Энакин вспоминал маму, её уверенность, что обнимашки спасут мир. Острая боль потери встала между ними, и Оби-Ван, почувствовав её, утешающее погладил падавана. Энакин понимал: Оби-Ван думает, что он просто скучает по матери; видел, что Мастер не подозревает о смерти Шми.

Нужно было рассказать Оби-Вану, но сейчас Энакин не хотел над этим думать. В медитациях они искали покой, а не переживали печали, и он вернулся мыслями к Падме, с восторгом наблюдая, как его собственная любовь смешивается с Силой.

Их уносили потоки Силы, они познавали её, как ни один джедай прежде. И когда они покинули её, Энакин продолжил широко и почти глупо улыбаться, а Оби-Ван не отстранился от его странной, казавшейся беспричинной радости.

Они не сомневались, что будут медитировать вместе снова и снова. Когда разгорится война, в бушевавшем вокруг хаосе искать равновесие они будут вместе.

Оби-Ван наслаждался чаем. Сейчас это всё, что ему было нужно, и больше ничего. Ещё один приятный глоток, и он вышел в гостиную, тяжело прихрамывая на одну ногу. На мгновенье он позволил подняться в себе раздражению и сразу же отпустил его в Силу. Прошла неделя с Джеонозиса. Всего неделя, как в галактике вспыхнула война. Неделя, как Граф Дуку, теперь Дарт Тиранус, лишил Энакина руки.

Вот почему чай был так необходим. Недолгая иллюзия покоя, передышка перед тяжёлым военным временем. Оби-Ван умел ценить, что имел. Чашку хорошего чая, о которую приятно согреть руки, за которой легче ждать возвращения падавана после сопровождения сенатора Амидалы домой. Вечером ужин в молчании, потом, возможно, медитация, печаль по погибшим джедаям. Физические упражнения завтра с утра для обоих: Оби-Ван хотел как можно скорее избавиться от трости и вернуть ноге прежнюю форму.

Восстановление не займёт много времени, максимум — неделю, и бездельничать он не собирался. Но намного больше ноги его беспокоил Энакин. Хотя падаван питал исключительную страсть к механизмам, у него всё ещё возникали сложности с управлением протезированной рукой, с чем и собирался прежде всего поработать Оби-Ван. Кто знает, когда придёт их время отправиться на войну? Когда их призовут, падаван должен быть готов. Нельзя допустить, чтобы из-за неразработанной руки Энакин пострадал в первом же бою.

Оби-Ван вздохнул и переложил ногу на подушку, заботливо оставленную падаваном на низком столике. Ему сколько угодно мог не нравиться надзор целителей, он мог требовать от себя большего, чем они одобрили бы, но при этом никуда не девалось понимание, что полезно прислушиваться к их советам. Потому, хорошо поработав, он никогда не забывал хорошо отдохнуть. Пока его ноге ещё требовалось лечение, рука уже чувствовала себя намного увереннее. Воспользовавшись Силой, он притянул из шкафа несколько тяжёлых вещей и начал поднимать их, разминая бездействовавшую неделю руку.

После нескольких повторений Оби-Ван был вынужден сделать перерыв, почувствовав, как неожиданно заструилась через него радость, невольно вызывая улыбку на лице. Он недоумённо моргнул: чувства принадлежали не ему, а Энакину. Очевидно, падаван возвращается в Храм. Вопрос в том, почему он кажется на седьмом небе от счастья?

Его приближение Оби-Ван почувствовал издалека: каждый узелок присутствия падавана в Силе сиял и искрился счастьем. Как бы Оби-Ван ни радовался, что с Энакином случилось что-то по-настоящему хорошее, он всё же надеялся, что падаван не транслирует свои эмоции на весь Храм.

Ещё один глоток чая, после того, как упражнения пришлось отставить, и Оби-Ван повернулся к двери к вошедшему Энакину. Падаван выглядел бы безупречно, во всём облике идеальный джедай, если бы Оби-Ван не ощущал рвущееся в связи его безудержное ликование.

Хорошо. Не нужно, чтобы какой-нибудь Рыцарь или Мастер отчитали падавана за слишком довольный вид.

— С возвращением, — поздоровался он, приподнимаясь с кресла.

Как только Энакин закрыл за спиной дверь, его спокойный вид испарился в одно мгновенье, сменившись широчайшей улыбкой на лице, его глаза засветились, и он почти прыгнул к Оби-Вану и крепко обнял его, приподняв над землёй. Энакин не мог сказать ни слова, и просто счастливо смеялся от переполнявшей его эйфории. Радость его была заразительна, и Оби-Ван не удержался и легко засмеялся, неловко обняв падавана в ответ.

— Энакин! — фыркнул он скоро. — Отпусти меня!

— Конечно, Мастер, — снова засмеялся Энакин, наконец обретая способность говорить.

Оби-Ван осторожно освободился от его объятий.

— Падаван, что с тобой случилось? — весело спросил он, пока Энакин почти парил к кухне.

— У нас сегодня праздник, Мастер Оби-Ван. У нас праздник.

Оби-Ван только посмеивался над опьянённым радостью Энакином, пока падаван выхватывал с полок тарелки и приборы и раскладывал на стол коробки от Декстера.

— И какой же повод, мой счастливый падаван?

Энакин повернулся, весь — улыбка и восторг.

— Она предложила мне жениться на ней! Я сказал да! Мы поженились, Оби-Ван! Мы поженились!

Челюсть Оби-Вана устремилась к полу.

…

… …

Однажды Энакин сведёт его в могилу. Смерть от унижения. Попытка третья. Словно бы объяснения предосторожностей джедаев с любовью было недостаточно, словно бы «Разговора» о том неделей позже было мало, теперь громом среди ясного неба стала новость, что падаван всё-таки женился. О, Квай-Гон бы посмеялся над ним.

Оби-Ван в шоке тяжело осел на кресло. Счастье Энакина ещё пыталось заразить его, но онемение не так просто было сбить. Сейчас обращаться с падаваном нужно осторожнее, чем с тикающей бомбой. Хорошо, что за десять лет жизни он уже нашёл к нему правильный подход.

Шаг Первый: Не портить праздник.

— Поздравляю, Энакин, — тихо сказал он. Слабый жест, и чай полетел к нему из гостиной. — Вы двое прекрасно сработались на Джеонозисе.

Если это только возможно, улыбка Энакина стала ещё шире.

— Спасибо, Мастер! — весело воскликнул он, нарезая пирог.

Шаг Второй: Узнать всё.

— …Это было, как в голофильмах? Опуститься на одно колено и всё такое?

— Совсем нет! — продолжая светиться, Энакин заторопился поделиться впечатлениями.

Его история началась не на корабле по дороге на Набу, а с того момента, как он и сенатор провели время в Озёрном Крае. Определённо, они (Падме) решили не начинать отношений, слишком сложных для джедая и сенатора. (И я бы успокоился на этом, Мастер. Она не вычёркивала меня из своей жизни, я делал её счастливой и сам был счастлив. Наша ситуация не из простых). Энакин жалел утраченную возможность жениться на Падме, но он всё ещё оставался её другом и готов был согласиться и на это. Потом они столкнулись со смертью матери Энакина и кошмарной ареной Джеонозиса. И скорее всего именно во время боя Падме признала свою любовь к нему. (Она любит меня, Мастер. Я даже не надеялся, что это возможно после разговора в Озёрном Крае. Но она любит меня. И я люблю её!)

Оби-Ван подумал, что не один Энакин нуждается в выговоре за безголовость. К тому времени он знал, что сенатор неравнодушна к падавану, догадался ещё когда она пыталась проникнуть в Залы Целителей и убедиться, что с Энакином после сражения с Дуку всё в порядке. Он тогда оказался единственным, кто смог её успокоить и скрыть её переживания от восприимчивых пациентов.

Энакин продолжал рассказ о её возвращении в Озёрный Край. Определённо, во время полёта Падме много думала над тем, что никогда не позволяла себе отвлечений, отказывала себе во всём, целиком отдаваясь служению своему народу. После встречи и знакомства с его страстным, порывистым падаваном, она решила, что может быть, может хотя бы раз, всё-таки стоит позволить себе слабость? И сделала ему предложение. (Она выбрала меня, Мастер! Я не могу поверить! Если бы она захотела, она могла получить что угодно. Кого угодно. Но она выбрала меня. И в голосе падавана слышалось благоговение). Энакин засыпал её вопросами, чтобы быть уверенным, что именно этого она хочет, что он никак не принуждает её, что брак сделает её счастливой, прежде чем радостно ответить согласием.

Ладно, — подумал Оби-Ван. - По крайней мере он хоть что-нибудь вынес из наших с ним разговоров.

На Набу, в Озёрном Крае они устроили тихую свадьбу с Трипио и Р2 в роли свидетелей, неожиданно предусмотрительно используя выдуманные имена. (Ты бы видел её в свадебном платье. Она прекрасна). Конечно, после Энакин замолчал, резко покраснев, но с самодовольной усмешкой на лице. Оби-Ван был благодарен за это: подробностей первой брачной ночи он бы не выдержал.

Шаг Третий: Поддержать.

Оби-Ван поднялся с кресла, сделал шаг к падавану и обнял его. Энакин всё ещё оставался крошечным солнцем радости и счастья, и горячо обнял Мастера.

— Она счастлива, Мастер. Я сделал её счастливой. Просто знание, что я сделал её счастливой, просто женившись на ней… да я улыбаюсь, как идиот.

Оби-Ван похлопал Энакина по спине, пока неистовая радость падавана согревала и освещала собой комнату. А поскольку чай уже давно остыл за то время, как Энакин восхищённо описывал свадьбу с Падме, он отправил падавана заварить себе новую чашку.

Они сидели на диване в гостиной со свежезаваренным чаем, и Оби-Ван плюхнул больную ногу на колени падавану, потому что места ей на диване больше не было. Энакин чуть нахмурился, но его взгляд быстро просветлел от блуждавшей по лицу улыбки.

Оби-Ван отпил немного горячего чая и позволил себе лёгкий, довольный вздох. Готовить Энакин так и не научился, но чай всегда заваривал отменный.

Шаг Четвёртый. Сломать лёд проблемы. Осторожно.

— Я рад видеть тебя счастливым, Энакин, — с усмешкой произнёс Оби-Ван. — Полагаю, встречавшиеся тебе джедаи удивлялись, что за радость извне растягивает у них улыбки на лицах.

Энакин смутился.

— Прости, Мастер. Я не хотел так выдавать себя.

Оби-Ван только отмахнулся.

— Немного радости после множества смертей нам не помешает. Если кто-то и догадался, что улыбается, как идиот, именно благодаря тебе, он бы скорее сказал тебе спасибо.

Падаван помрачнел при упоминании погибших, но на комплимент Мастера ответил всё равно усмешкой, хоть и более сдержанной.

— Как бы я ни радовался, что ты лучишься счастьем, — продолжил Оби-Ван, сохраняя беззаботный тон, — я бы хотел, чтобы ты и сенатор Амидала немного подождали, мой пылкий, влюблённый и такой безрассудный падаван.

Энакин нахмурился, чувствуя слабый упрёк, несмотря на непринуждённый тон разговора.

— Но, Мастер, ты же говорил, что если я сделаю её счастливой…

— Я не сомневаюсь в твоей решимости сделать её счастливой, — остановил его Оби-Ван. — В ней едва ли можно усомниться. Ты любишь её, и из того, что я видел и слышал от тебя, её счастье станет твоей самой главной заботой.

Энакин расплылся в улыбке, но быстро посерьёзнел.

— Тогда не понимаю, о чём ты говоришь, Мастер.

— Моя забота — твоё счастье, Энакин, — он слегка толкнул его больной ногой. — И мне есть, о чём беспокоиться. Я вижу возможные ситуации, которые, может быть, ты не продумал. Даже если они кажутся невероятными, они всё равно могут произойти, и я не хочу, чтобы ты пострадал из-за своей беззаботности.

— Какие ситуации, Мастер? — ещё больше нахмурился Энакин. — Если она будет счастлива, то мне больше ничего не нужно.

Оби-Ван протяжно вздохнул, пытаясь привести мысли в порядок.

— Ты понимаешь, что мы сейчас на войне?

— Конечно, Мастер.

— Конечно. Скажи мне, если тебя убьют, Падме будет счастлива?

Энакин закатил глаза.

— Я уже говорил с ней об этом. Она понимает. Она знает, что я джедай и могу погибнуть на любой миссии. Она же была с нами на Джеонозисе, — Энакин опустил глаза в чашку. — Я думаю, отчасти поэтому она и и сделала предложение. Она понимает, как коротка наша жизнь.

Оби-Ван кивнул, довольный, что падаван, по крайней мере, хоть о чём-то подумал.

— А если убьют её?

— Не говори так, Мастер!

— Так она готова к твоей смерти, а ты к её — нет?

— Она сенатор, а не воин….

— Представь, что сепаратисты решили заложить бомбу в сенате. Это повредит работе Республики, деморализует наших сторонников, подорвёт наши силы…

— Ладно! Хватит! — крикнул Энакин. — Я понял.

Оби-Ван вздохнул. Он не хотел так задевать Энакина. Совсем нет. Но лучше так, чем оставить его совсем слепым перед возможным будущим, верно? Заставить падавана хорошенько подумать, чтобы он был хотя бы частично готов.

— Эна…

— Я думал над этим годы, — тихо произнес Энакин. — Ты сказал, что смерть любимого человека может подтолкнуть джедая к Тёмной стороне. Я люблю Падме. Всей душой. И я знаю: нельзя исключить вероятность, что она умрёт первой. Я не могу сказать, что когда-нибудь буду готов. К этому нельзя подготовиться. Я знаю, мне будет нужно много времени, чтобы оправиться от её потери, как тебе после смерти Квай-Гона. Я знаю, что не перенесу её смерть с лёгкостью. Но я думал над этим. Я сделаю всё, что смогу. Я буду искать справедливости, а не мести, или оставлю это дело кому-нибудь ещё.

Оби-Ван даже не пытался скрыть гордость за наконец-то повзрослевшего Энакина. Падаван уловил его настроение и слегка посветлел. Но Оби-Ван ещё не закончил.

— А если через годы, несмотря на все твои усилия, она полюбит кого-нибудь другого?

— Опять, — фыркнул Энакин. — Сконцентрируйся здесь и сейчас. Она любит меня, Мастер. Она не поведёт себя настолько подло.

— Я тоже сомневаюсь в этом, — охотно согласился Оби-Ван. Чувства Падме к Энакину были намного глубже и сильнее, чем у Энакина к ней. Он не видел возможности, по которой они могут предать друг друга. Их любовь не истает с годами, это он ясно понимал. Потрясающе, как за такое короткое время так выросли их чувства. — Но как бы крепко вы друг друга ни любили, «будущее всегда в движении». Ты не можешь предположить, что она предаст тебя, но ты можешь представить, что однажды ей тебя покажется недостаточно. Даже если невозможно быть ко всему готовым — подготовка к вероятным исходам никогда не будет лишней.

Энакин нахмурился только сильнее.

— Я знаю, Мастер. Я был твоим падаваном годы. Всё предугадывать и ничего не планировать у меня по-прежнему не получается.

— И ты честно стараешься и живёшь здесь и сейчас в миссиях или в бою. Но в повседневной жизни? — Оби-Ван вздохнул. — Ты по-прежнему встреваешь во всё без разбора. Я не хочу причинять тебе боль, Энакин, но ты можешь попасться и на этот раз.

Энакин опустил голову, но спорить не стал. Оби-Ван чувствовал в связи, какой беспорядок посеял в мыслях падавана. Энакин определённо был не рад повороту разговора, но видно, что в глубине души падавана поднималась отчаянная потребность доказать мастеру, что он готов. Что он сможет справиться. Энакин сделал глубокий вдох и сконцентрировался на ответе. Он не будет говорить сгоряча. Он обдумает вопрос Оби-Вана, подумает над своим ответом и выразит себя предельно ясно и достойно.

Демонстрация зрелого здравомыслия Энакина, изредка показывавшего её в последние годы, снова вызвала у Оби-Вана прилив гордости. Его падаван наконец-то вырос, и это согревало ему душу.

— Будет очень больно, Мастер, — медленно и тихо произнёс Энакин. — Я буду злиться. Несмотря на мои старания, я знаю, что в плохих ситуациях действую с гневом и страхом.

— У тебя будет право на гнев. Вопрос не в этом, — Оби-Ван опять толкнул его ногой. — Сможешь ли ты отпустить её, чтобы сделать счастливой? Ты готов смириться, если она умрёт. Но если она разлюбит тебя и захочет быть счастливой с кем-то другим? Сможешь ли ты поступить, как должно джедаю, и отпустить её?

Энакин мягко зарычал, прежде чем окунуться в медитацию и искать в ней ответ. Некоторое время они просто сидели рядом, Оби-Ван потягивал свой чай. Он знал, что падаван просто ради самого себя вцепится в вопрос. Все годы обучения Оби-Ван наблюдал снова и снова, как привязанности придавали Энакину сил, и как потом жестоко били, если требовалось их отпустить. Чувства наделяют Энакина огромной силой, но он слишком держится за них, ещё долго после того, как в них отпадает необходимость. Умение расставаться с ними было самой сложной частью обучения Энакина. Именно над ним все годы упорно работал Оби-Ван, и всё же падаван ещё не достиг успехов.

— Я… я буду биться за неё, Мастер, — глухо прозвучал голос Энакина. — Я не отдам её без боя. Но… если она… Я… — Энакин уронил голову на руки. — Я хотел бы видеть её счастливой.

Оби-Ван приблизил лицо к падавану, обняв его за плечи.

— Как я говорил, Энакин, — тихо произнёс он, — я сомневаюсь, что так может случиться. Ты тоже не зря в этом сомневаешься, и мне кажется, что уверенностью нас наделяет Сила. Я задал вопросы не потому, чтобы испортить прекрасный момент, — Оби-Ван подбирал слова. — Я всего лишь переживаю за тебя, Энакин. Твои умения и талант намного превосходят мои собственные, но единственное, над чем ты ещё не достиг совершенства, это над самим собой. Ты сказал однажды, что я тебе как отец. Ты для меня почти брат. И плохим бы я был братом, если бы не заботился о тебе.

Энакин вскинул голову и взглянул Мастеру в лицо, глаза его расширились от удивления. Широкая улыбка медленно расцвела на его лице, и ошеломительная радость, потухшая во время разговора, снова разгорелась в полную силу, даже ярче, чем сначала.

— Мастер, я счастлив. Падме счастлива. Мы будем счастливы. Я просто знаю это. Я не могу объяснить, откуда, но я знаю. Просто как знал, что женюсь на Падме, когда впервые увидел её.

Оби-Ван кивнул и улыбнулся.

— Тогда всё, о чём я прошу тебя, это не жертвовать своим счастьем ради неё, потому что тогда она будет несчастна. Она прирождённый политик. Вам легко будет найти компромисс.

Энакин засмеялся.

— Ты так одобряешь мой выбор, Мастер?

— Да. Просто вы с ним не совсем вовремя. Я думаю, вам было бы лучше пожениться после войны, вас ждало бы меньше сложностей. Но да, я одобряю всё, отчего ты начинаешь так светиться.

— Мастер! — они рассмеялись.

Как хорошо просто быть счастливым.

— Теперь, мой женатый и по-прежнему безголовый падаван, у меня есть ещё один вопрос. — Энакин застонал. — Я лично полагаю, что хотя бы одному члену Совета следует знать о твоём браке. Но это твоя жизнь и твоё решение.

— Им нельзя знать, — ответил Энакин без доли колебания. — Они не доверяют мне. Если не сохранить свадьбу в секрете, то мне не добиться их уважения и не подняться в их глазах. Если они узнают о Падме, любую мою надежду на положение в Ордене вышвырнут в открытый космос.

— Вот почему я не упомянул весь Совет. Только один из них. Мастер Йода, например?

— Нет, Мастер, — печально улыбнулся Энакин. — Я понимаю, почему ты советуешь, но скажу по-другому: они ещё не заслужили право знать. Так же, как я не ещё заслужил их доверия и уважения.

Оби-Ван кивнул. Ему не нравилось решение Энакина, но он понимал его. В груди разливалось восхитительное тепло от понимания, что падаван счёл его достойным знать тайну.

— Хорошо, тогда я не буду настаивать, — Оби-Ван скинул ногу с колен Энакина и усмехнулся. — Кажется, нам пора сменить тему. Кто-то говорил о пирожных в честь праздника?

Энакину не нужно было повторять дважды.

Война — это подвиги и слава.

Так считал Оби-Ван, когда был юнлингом. Добро и зло, джедаи и ситхи, Свет и Тьма сходятся в будоражащей воображение битве. Место вокруг вспыхивает от ярких, как звёзды, взрывов, истребители в вышине пикируют в немыслимых фигурах, дым, огонь, грохот. Световые мечи скрещиваются, осыпая вечных противников искрами, ловкие сальто формы IV, толчки Силы и прыжки; джедай против армии — и джедай победит.

Он помнил детские игры с Гареном, Бент и Рифтом: воображать одного прославленным Мастером-джедаем, другого не менее известным подлым злодеем. Тренировочные палки бьются друг о друга, пока джедай не одерживает героическую победу и не выигрывает войну. Потом, разумеется, победителя Силой несут через весь зал на руках в торжественном параде в честь победы, а когда они наиграются в войнушку, то отправятся на охоту за сладостями, с хихиканьем и неугасимым детским задором придумывая новые приключения.

Жизнь мало что оставила от его наивности. Во время обучения у Квай-Гона он побывал на многих планетах, балансировавших на грани войны. Его энтузиазм быстро угас, когда он понял, что битва всегда значит смерть. Для юнлинга она была слишком абстрактной — пара чисел, выбитых на мраморной колонне. Мелида-Даан жестоко и доходчиво показала, что за числами всегда стояло имя, имя когда-то жившего, как и он, мечтами и надеждами, любившего семью, отчаянно желавшего положить конец войне и просто жить. Восприятие войны — даже боя — изменилось навсегда.

Она перестала быть игрой.

Оби-Ван узнал, что к войне можно относиться с ужасом. Одни избегали её любой ценой, потому что она себя не стоила. Абсолютным доказательством того была Набу. У Падме ушли месяцы на полное восстановление городов и экономики, но самой высокой ценой осады стали жизни, для Оби-Вана одна из самых дорогих: жизнь Квай-Гона. Вот почему он всегда стремился к переговорам и посредничеству — он слишком хорошо узнал, что на самом деле значит война.

Или ему так казалось.

Дождь промочил одежду насквозь, едва он вышел из купола. Ветер швырял в лицо тысячи мелких брызг, трепал волосы и одежду, стегал лицо, капли превращались в легионы и армии, миниатюрными реками маршировавшими по телу. За его спиной сноровисто работали клоны, негромко переговариваясь через коммуникаторы в шлемах, но речь их заглушали дождь и звон в ушах.

Теперь, теперь, всего после двух месяцев, Оби-Ван начал понимать, что такое война.

Она была кошмаром.

Война — это целый день составлять план, потому что дорогой друг Квинлан Вос узнал о намерении сепаратистов напасть на Камино чуть ли не завтра, и планета, выращивавшая армию клонов, перешла под твоё командование. Это рассказать клонам о готовящемся штурме и понять, что ни у одного из них, ни у одного не мелькнуло ни тени беспокойства за родную планету. Это осознать, что дни планирования были потрачены впустую, потому что ничто никогда не шло согласно плану. Это твой падаван, кружащий вокруг и вопящий от адреналина и восторга так, что ты почти проглядел три прицепа на хвосте. Это дезориентация и головокружение от бесконечных бочек и штопоров в попытках либо стряхнуть хвост, либо суметь поймать его в прицел, взрыв за взрывом, встряхивающий твой ещё не объезженный истребитель. Это медленно глохнущие уши, едкий дым, заползающий в нос и лёгкие, ужас от мысли, что тебя подбили, и стыдливое облегчение, что разбили истребитель рядом с тобой, и не ты — неизвестный боец сгорает в атмосфере, стремительно падая в бушующий океан. Это понимание, что всё напрасно, потому что командир сепаратистов проскальзывает через хаос вокруг и умудряется высадиться на Типоке, тупая боль в груди от мысли, что несколько удачно заложенных бомб отправят на дно целый город, война будет проиграна, а абстрактные числа чьих-то оборвавшихся жизней будут вечно стоять перед глазами. Это непередаваемое облегчение от новости, что клонов в стазисе активировали и битву, наконец-то, выиграли.

Оби-Ван помнил игры юнлингов, парады победы с Бент, Гареном и Рифтом. Победа… сейчас не было ни радости, ни праздника. Просто не было времени. После приземления его ждали сотни дел: укрепить оборону вместе с Мастером Шаак Ти, оценить потери клонов, выразить соболезнования выжившим, хоть по ним видно, что им всё равно, и, конечно, математика управления армией.

Этого никогда не рассказывали на уроках истории — что на деле представляет собой военная машина. Это короткие перелёты от битвы к битве, это заказать еду, найти время распределить её и найти время поесть, бесконечная головная боль снабжения и цена пополнения арсенала. Математика была пугающей. Боевые дроиды типа B1 собирались всего за день, высокофункциональный дроид-командир за неделю. Клона требовалось растить десять лет. Жизнь драгоценна сама по себе, но против армии, способной восполнить потери и удвоить свою численность всего за пару дней, она становилась бесценной.

Размышления об этом выворачивали Оби-Вана наизнанку, и, не имея под рукой зала Тысячи Фонтанов, он вышел на улицу под дождь.

Как будто это могло помочь. От войны не было убежища.

Война — выбраться из одного кризиса и тут же попасть в другой. Это тратить все часы бодрствования. Планировать, поддерживать, организовывать, перенаправлять, развёртывать и, худшее, сражаться. Даже в сне не было спасения. Ему Оби-Ван выделял всего несколько часов в ущерб долгу, и когда спал, снился ему всё тот же долг.

Они вели войну уже шесть недель.

И он устал от неё.

Кто-то стоял за спиной, возможно, разделяя его тяжёлые мысли; в Силе ощутимо веяло беспокойством и волнением.

— Ты выглядишь настолько же плохо, насколько я себя чувствую, — произнёс Энакин.

Голос бодрый, но лицо выдаёт падавана. Очень часто его несложно прочитать даже без Силы. Энакин привык воспринимать вещи не по-джедайски остро и ярко, и его эмоции легко просачивались даже за самые крепкие щиты. Источник эмоций же определить нелегко — Энакин прежде всего подвижный, переходящий из крайности в крайность от безобидного слова или взгляда.

Оби-Ван глубоко вдохнул.

— Твои мысли выдают тебя, — сказал он, отворачиваясь от дождя и глядя в лицо своему высокому падавану. — Ты взволнован.

Энакин надулся, словно бы обидевшись, что его раскусили, но недовольство быстро исчезло. Он нервно взглянул на сапоги и опустил голову.

— Может быть. Немного, — тихо признал он, едва слышно за шумом дождя.

Кивнув, Оби-Ван протянул мокрую ладонь и пожал Энакину руку — вымахал мальчик, плеча уже не пожать.

— Тогда пойдём посмотрим, чем тебе можно помочь.

Под куполом было хотя бы сухо.

Внутренние стены города, отделанные чистейшим белым пластиком, изящно изгибались к потолку. Клоны и каминоанцы суетились вокруг, оценивая ущерб, итоги боя, прикидывая сроки необходимого ремонта, чтобы скорее покончить с ним и вернуться к работе — настоящей работе — выращиванию армии. Их деловитость ненадолго привлекла внимание Энакина, он несколько раз заинтересованно повертел головой, прежде чем снова её отпустить, пытаясь абстрагироваться от внешних раздражителей.

Это было одним из многих «незначительных различий» между ними, как называл их про себя Оби-Ван. Сам Рыцарь-джедай, крайне сдержанный, он надевал предельно вежливое, но отстранённое лицо для большинства людей, но если открывался кому-то, то открывался и отдавался весь, без остатка, часто до самопренебрежения, как всегда укоряла его Бент. Но его спасало, что открывался он немногим — единицам. Энакин, напротив, открывался всем. Он позволил бы галактике знать, о чём думает и что чувствует, потому что живёт с душой нараспашку и не хочет видеть причин, по которым так поступать неразумно. Но в душе Энакина чернели уголки, видеть которые он не позволял никому, даже тем, кому готов был абсолютно доверять. Оба скрытные, но каждый по-своему. В своё время Оби-Ван понял это и оставил падавану право на личное пространство, хотя и никогда не чувствовал себя при этом комфортно: их с Квай-Гоном связь почти с самого начала была открыта полностью. Но Мастер ведь когда-то упоминал, что Дуку часто закрывал от падавана часть сознания; было очевидно, что связь между джедаями может быть такой же различной, как и сами джедаи.

Только мысли, что Дуку в итоге перешёл на Тёмную сторону, нужно держать в кулаке.

Чувственная Эйла Сакура, увидев их двоих в коридоре, замедлила шаг, чтобы поздороваться и немного поговорить. Оби-Ван опустил руку Энакина, жёсткую, негнущуюся, но скованную не холодом промокшей одежды, а глубоким душевным напряжением. Он решил не затягивать разговор.

— Вы отлично летали сегодня, — сказала Эйла вместо приветствия. — Быстро освоились с истребителями.

— Да, быстро, — поддержал Оби-Ван. — Но едва ли достаточно, чтобы я чувствовал себя уютно в них.

Энакин, даже увлечённый собственными мыслями, не мог промолчать.

— Боюсь, что тебе не будет хоть когда-нибудь комфортно в них. Мастер, — добавил он с фальшивым сожалением в голосе.

Тви’лечка тепло улыбнулась их личной подколке.

— Куда вы собираетесь теперь? — спросила она.

— В тихое место, немного помедитировать, — ровно сказал Оби-Ван. — Особенно ему после дерзкого замечания, — добавил он.

— Я понимаю. Я предупрежу Мастера Ти, но позову вас, если понадобитесь.

— Договорились, — согласился Оби-Ван, подталкивая вперёд падавана.

Оставляя за собой длинные следы луж, они добрались до выделенных им крошечных комнат. Оби-Ван немедленно скинул с себя ни на что не годные плащ и робу, расстегнул ремень и сложил их на кушетке. Следом пошли сапоги; Оби-Ван перевернул их подошвой вверх, провожая тоскливым взглядом заструившийся из них ручеёк. Его несчастный вид вызвал слабый смешок у Энакина, но веселье скоро угасло, скромные размеры комнаты вернули его беспокойство. Он начал расхаживать взад-вперёд.

Избавившись от самой промокшей одежды, Оби-Ван провёл рукой по слипшимся волосам и слегка взлохматил их, затем опустил босые ноги на пол и искоса взглянул на падавана. Впечатлительный, порывистый, чувствительный даже к мелочам, Энакин сейчас чеканно мерил комнату шагами, его тело не сдерживало переполняющей разум энергии.

Отрицательные эмоции часто вынуждали его так расхаживать, нервно вскидывать ноги, мерно, шаг за шагом, как маятник. Иногда они сопровождались громкими возмущениями, ругательствами или активной жестикуляцией, или, как сейчас, полным молчанием. Когда наступала такая тишина, вместе с ней приходило нехорошее предчувствие, потому что молчание значило, что падаван настолько возбуждён, что не находит слов для выражения мыслей. Единственным ответом на такое явление было отвлечься, думать о чём-то другом и терпеливо ждать. Сейчас в комнате он был чем-то вроде ограничения маятнику Энакина, его осью вращения. Шаги скоро начали становиться короче, пока Энакин, наконец, не остановился, поджал ноги под себя и взглянул на Мастера.

— Мастер, — спросил он, опустив голову, словно опасаясь реакции Оби-Вана. — Тебе… Я никогда от тебя не слышал… Мастер, — Энакин поднял глаза, в которых читалась мольба. — Тебе снятся сны?

Оби-Ван сразу понял — по крайней мере, отчасти — о чём речь.

— У тебя новые сны о матери? — уточнил он.

Лицо Энакина застыло маской, и Оби-Ван почувствовал в связи вспышку боли.

— Мастер… пожалуйста. Просто ответь на вопрос.

Оби-Ван секунду подумал, изучая взглядом ученика.

— И да, и нет, — честно ответил он.

— Мастер… — но Рыцарь останавливающее поднял руку.

— Позволь мне пояснить, Энакин, — сказал он. Когда падаван затих, он продолжил. — Твой вопрос касается не самих снов, а видений, посылаемых Единой Силой. Я не думаю, что может быть джедай — даже вроде Мастера Квай-Гона, тесно связанного с Живой Силой, — которого ни разу не посещали видения. Мастер Квай-Гон говорил мне о своих снах. Он не обращал на них внимания, но я всё же считаю, что видения были даже у него. Ответ на твой прямой вопрос: нет, у меня не бывает подобных снов. Возможно из-за того, что я настолько связан с Единой Силой, что получаю от неё предостережения в несколько иной форме.

— В какой? — медленно спросил Энакин, уже обдумывая услышанное.

Оби-Ван поднял бровь и сухо усмехнулся.

— Я уверен, ты сталкивался с ними — и не однажды. «У меня плохое предчувствие».

Энакин фыркнул, но его глаза округлились, когда он понял, что именно сказал Оби-Ван.

— Ох, — выдавил он

В комнате повисла тишина, и пока Энакин разбирался со своими мыслями, Оби-Ван пытался распознать природу беспокойства юноши. Определённо, не из-за матери: он не вспоминал о тех снах уже несколько недель. Возможно, сны были о прошлом, но, судя по глубине переживаний, вряд ли. Оби-Ван бережно потянулся к связи за подсказкой, но Энакин сейчас представлял собой безумный водоворот эмоций, сунуться в него —  сломать голову; в нём определялось только душевное состояние — боль.

Желая помочь, но не зная даже чем, Оби-Ван осторожно спросил.

— О чём твои видения?

Порывистый падаван в ответ внезапно судорожно обнял его, прижимаясь промокшей одеждой, недавно поставленная механическая рука неуклюже вцепилась в мятую тунику. Забыв про выдающийся рост, Энакин пытался уткнуться лицом в шею Мастера, как делал когда-то ребёнком, и Оби-Ван почувствовал, как юноша содрогается в рыданиях.

Потрясённый Оби-Ван сначала просто позволял себя обнимать, правильная реакция для Энакина в подобной ситуации не сразу всплыла в памяти, но скоро он высвободился из-под хватки рук, обнимая падавана в ответ.

— Энакин, — мягко позвал он несколько минут спустя.

Как бы это ни было тяжело, за долгие годы он научился ждать: когда чувства, вот так, захватывали Энакина с головой, ни одно замечание не могло прорваться сквозь их завесу. Он казался штормом, безумным дождём с глухо рокотавшим громом внутри. Иногда Оби-Ван завидовал способности Энакина показывать так много эмоций, легко улыбаться или интересоваться, или хмуриться, что бы ни привлекало его внимание. Но бывали случаи, как сейчас, когда он больше всего хотел, чтобы Энакин научился себя контролировать, отпускать эмоции, сохранять ясность мыслей и уметь находить решения.

— Энакин, — прошептал он, слегка отстраняясь — только слегка, достаточно, чтобы увидеть его покрасневшее, с дорожками от слёз лицо. Отстраниться чуть дальше — и падаван вцепится в него, а Оби-Ван знал себя слишком хорошо, чтобы не понимать — он не остановит Энакина, не осудит его привязанность. Вместо того он просто избежит опасной ситуации, как всегда избегал выбора, неправильного для джедая, но правильного для Энакина. Он отступал, потому что даже думать не мог об их отчуждении. — Ты хочешь помедитировать? — медленно спросил он. — Это поможет тебе успокоиться, и после мы сможем поговорить.

Это всего лишь уклонение от серьёзного разговора. Нужно, нужно было узнать, что мучает падавана, но прежде всего Оби-Вану хотелось смягчить затравленный, полный боли взгляд Энакина.

Даже если он знает, что поступает неправильно, он не поступит иначе.

Энакин кивнул, слегка качнув мокрой косичкой, и скоро они вместе сидели на коленях, закрыв глаза и выравнивая дыхание.

В начале они всё ещё спотыкались, медитируя совместно всего два месяца, но быстро учились, и сейчас, при необходимости, окунулись в Силу быстрее, чем когда-либо. Оби-Ван провёл их через цветную медитацию, одну из любимых у Энакина, и подвёл к недавно открытой звуковой. Потоки Силы тепло колыхались вокруг, согревая, успокаивая, и Оби-Ван поделился с падаваном своим умиротворением, сглаживая его угловатое, неровное присутствие. Он чувствовал, как Энакин старается принять его, но тёплые волны окутывали и текли мимо него колючего, не касаясь, не смягчая.

Оби-Ван послал вопросительный импульс, спрашивая, чем ещё он может помочь.

Необыкновенную одарённость Энакина в Силе никто не посмел бы отрицать. Его уровень мидихлориан в крови был на световой год дальше, чем у обычного джедая, глубину его связи с Силой немногие могли даже просто постичь. Снова и снова Оби-Ван зачарованно наблюдал за подвигами падавана — невозможных даже по меркам Ордена — и всё благодаря Силе, взвивавшейся вокруг него. Изобретательность падавана только укрепляла её: Энакин решительно всё пытался сделать по-своему, что чаще всего означало смелые, крайне рискованные выходки, которые даже Квай-Гона Джинна заставили бы в восхищении осесть и молча записывать.

Так что не должно было быть ничего удивительного в том, что Энакин сделал невозможное.

Снова.

Без предупреждения Оби-Ван внезапно оказался в темноте — в космосе, скоро узнал он. Верхние слои атмосферы Камино. Новые дельта-истребители кружили повсюду, и он-Энакин был за рулём одного из них. Всё вокруг бешено вращалось, влево, вправо, вверх, вниз, тошнота от мельтешения подступала даже в медитации, и тогда всего его чувства обострились, вдруг сосредоточившись на одном красно-белом истребителе — его собственном. И через секунду тот взорвался осколками от случайного выстрела одного из сепаратистских кораблей.

Следом пришла агония, потеря; всё ломалось вокруг, целый мир рушился. Видение задрожало и рассыпалось, открыв Энакина на коленях перед могилой в пустыне.

— Мне снилось, что ты умираешь.

Энакин поднял глаза от могилы; чьё-то тело неподвижно лежало в его руках.

— Со мной такое уже было. Тогда я опоздал.

Оби-Ван вдруг в точности понял, где он находится и почему Энакину больше не снятся кошмары про мать.

 — Ох, Энакин, — его глаза распахнулись, оставляя чувство лёгкой дезориентации от резкого обрыва. На секунду голова закружилась, но Оби-Ван встряхнулся и горячо обнял падавана. — Мне жаль, — забормотал он. — Мне очень, очень жаль.

Энакин прижался к нему, снова схватившись за его мятую тунику. Скоро так придётся и её снимать.

Оби-Ван не знал, с чего даже начать. Он часто гадал, что занесло Энакина на Татуин, а когда спрашивал во время их поспешного лечения после Джеонозиса, падаван никогда не давал прямого ответа. Оби-Ван тогда мог только надеяться, что он заговорит первым, когда сам будет готов. Сейчас он жалел, что не настоял, потому что понял: целых два месяца Энакин тонул в кошмарах один.

Это, возможно, и были видения, на которые намекал Энакин. Оби-Вану вдруг пришла в голову мысль, что Энакину могут приходить настоящие видения, не просто бессвязные обрывки будущего, вспышки разговоров или эмоций, а абсолютное прозрение того, что случится. Он понятия не имел, что с этим делать, что сказать, что просто подумать.

— Сконцентрируйся на настоящем, — сказал бы Квай-Гон. Оби-Ван глубоко вдохнул: он должен быть сильным. Ради Энакина.

— Расскажи мне, что случилось, — сказал он мягко, пододвигаясь ближе.

Энакин кивнул, всхлипывая и потирая виски. Внезапное окончание медитации наградило их обоих головной болью; Оби-Ван никак не мог стряхнуть ощущение нереальности происходящего. Рассказывать было немного: сны приходили несколько раз ещё даже до миссии с покушениями на жизнь сенатора Амидалы, но частота и внезапность возросли за время, проведённое на Набу. Падме понимала и поддерживала его, и поэтому они полетели на Татуин за Шми Скайуокер.

— Клигг, — надломлено произнёс Энакин. — Он сказал, что она пропала месяц назад. Всё так, как мне снилось… — Энакин ушёл за ней, следуя по сохранившейся с детства связи. И нашёл. Как раз вовремя, чтобы она умерла у него на руках.

— Энакин, мне очень жаль, — коснулся его руки Оби-Ван. Если бы он только знал… Но что бы он сделал? Сны — опасны для джедаев, знаки они или метафоры, или хуже — побуждение воплотить сон в жизнь. Что бы он сказал Энакину, если бы знал, что сон — пророческое видение?

Плечи падавана неожиданно затряслись, нервозность снова показывала себя.

— Это уже неважно, — безэмоционально сказал он. — Она умерла, и я ничего не могу исправить. Я не могу исправить, что сделал. Я не могу исправить этого… — он потёр руки, замерзшие в мокрой одежде.

Оби-Ван снова вздохнул.

— Мы не можем изменить прошлое, — медленно сказал он, — мы можем только жить настоящим. Мы не можем проводить время в «что если», это не избавит нас от боли, а в конце принесёт только больше страданий. Не вини себя за волю Силы.

— Волю Силы? Волю Силы? — Энакин вскочил на ноги, связь обожгло гневом. — Так это была воля Силы, чтобы она умерла? Она хотела её смерти в моих руках? Чтобы я опоздал? Чтобы я… — он внезапно оборвал себя, но Оби-Ван уловил в связи что-то страшное.

Окровавленный песок. Окровавленные тела.

— Энакин, — отпрянул он, стараясь не допустить ужас в голос. Нереальность, полурасслабленность медитации исчезли, но он уже не мог развидеть картины. — Что ты сделал?

Глаза Энакина расширились, и Оби-Ван уже смотрел не на двадцатилетнего парня, почти мужчину, а на десятилетнего мальчишку, застуканного за кражей сладостей из буфета.

— Ничего! — выкрикнул он в мгновенном, бессмысленном отрицании.

— Энакин, — надавил Оби-Ван. Ему нужно было убедиться, что то, что он увидел в связи действительно произошло, а не было каким-то сюрреалистичным постэффектом резкого прекращения медитации; чистая рационализация, Оби-Ван отчаянно хотел верить в неё, не хотел слышать, что говорил рассудок.

— Неважно, — ответил Энакин, разворачиваясь на каблуках, спиной к Мастеру. Теперь он был двенадцатилним, скрывавшимся от наказания, которое, как знал, должен понести.

Оби-Ван встал на ноги, выпрямляясь во весь рост. Даже сейчас ему хотелось оставить разговор, подождать, пока Энакин будет готов к нему, но если то, что ему показалось, было правдой — и он леденел от ужаса, что это могло быть правдой, — тогда он, они должны разобраться с этим сейчас.

— Энакин, что ты сделал?

— Они убили мою мать! Это была справедливость!

Звёзды в вышине, благая Сила, это было правдой.

— Не смотри на меня так! — зарычал Энакин, вскинув механическую руку перед лицом Оби-Вана. Его лицо исказилось, красивые черты выглядели чужими, страшными. Тёмными. — Не смотри на меня так! Они убили её! Они пытали её! Избивали! Они были как животные! Дикари! Они получили по заслугам!

— Ты веришь в это? — тихо спросил Оби-Ван.

— Конечно верю!

— Ты правда веришь в это? — спросил он снова.

— Тебя не было там, ты не видел её! У тебя не было родителей! Ты не понимаешь!

Что-то взорвалось внутри Оби-Вана, что-то, что он думал, похоронил годы назад, что-то, что он думал, давно отпустил в Силу; и он неожиданно шагнул вперёд. Лицо его осталось бесстрастным, но такой огонь полыхнул в серых глазах, что даже неукротимый во вспышках Энакин затих.

— Нет, конечно, я не понимаю, — ровно ответил Оби-Ван. Тон его был бы почти дружелюбным, если бы не прорывавшаяся в нём ярость. — Проводить годы и годы с кем-то, кто учит тебя, воспитывает, делает для тебя всё возможное и желает только лучшего. Видеть его в бою, чувствовать его в бою, отчаянно торопиться спасти его. Смотреть за последним ударом, видеть как он бледнеет, видеть как он падает, как он умирает. Я — конечно — не переживал ничего подобного. Я — конечно — не поддавался гневу, желая, чтобы убийца умер вместе с ним. Я — конечно — не желал силы, отомстить за то, что он сделал со мной. Сделал с моим Мастером.

Оби-Ван спокойно смотрел, как осознание падает на Энакина; его подбородок сжимается, глаза распахиваются.

Но он ещё не закончил.

— Но ты понимаешь? — потребовал он. — Ты понимаешь, что это: видеть, как почти отец доживает последние минуты, слышать его последние слова, и что они о ком-то другом? Ты понимаешь, что это: что твой падаван повторяет твои же ошибки, даже после того, как ты показал, что они натворили с тобой? Ты понимаешь, что это: мысли, что твой падаван не доверяет тебе настолько, что даже не скажет тебе?

— Мастер… Я…

— Ты хоть что-нибудь видишь кроме себя?

Последний вопрос почти шёпотом, но он — как удар под дых, и Энакин вздрогнул.

Оби-Ван глубоко вдохнул и отпустил гнев в Силу. Как же он устал. И замёрз. Но больше устал. Он поёжился, поглаживая рукой бороду и закрывая глаза. Головная боль нарастала. Ладонь переместилась на лоб.

— Прости, — просто сказал он. — Мне не стоило этого говорить.

Всё ещё в шоке, Энакин издал невнятное мычание и качнул головой. Что он отрицал, Оби-Ван не мог сказать. Он начал снимать с себя остатки мокрой одежды.

— Завтра я проведу тебя через медитацию и помогу отпустить эти чувства. Я знаю, как может цепляться и липнуть Тьма, а ты вынашивал её в себе месяцы. Мы будем работать над ней. Надеюсь, скоро всё установится, мы вернёмся в Храм и найдём в Архивах всю информацию о снах и как джедаи переживают их. В то же время, если у тебя хоть когда-нибудь снова будут сны, я хочу, чтобы ты рассказал мне о них немедленно; неважно, какой сейчас час ночи. Ты меня понял?

Энакин что-то неразборчиво пробормотал.

— Энакин, я спрашиваю, ты меня понял?

— Д-да, Мастер, — прошептал он, подавленный. Силы оставили его. Он поднял глаза, только чтобы встретиться с взглядом Мастера и опустить их снова. — Что… Что насчёт Совета?

— А что насчёт него?

— Ты… ты скажешь им?

…

— Учитывая моё прошлое, не мне тебя судить, Энакин, — всё, что Оби-Ван позволил себе сказать, потому что он не знал, как вообще можно ответить.

Нет, знал. Он знал, что не скажет ни слова. Что он не знал, так это как оправдаться перед собой, почему не скажет. Это тревожило его.

Это пугало.

Шаг. Нырок. Разворот. Отбить. Отскочить. Уклониться. Кувырок.

Сама Сила управляет каждым движением несовершенного тела. Оби-Ван превосходно владел Соресу, предпочитая защитный стиль всем остальным, скромно, но честно признавался, что достиг совершенства в стиле, не сомневался в своём умении обращаться со световым мечом, но всё равно не смел сражаться без поддержки Силы. Он никогда не позволит падавану узнать, что такое смерть учителя на руках.

Он хорошо помнил, как Дуку, Мастер Квай-Гона, легко превзошёл его талант в Соресу, без усилий выведя из боя на Джеонозисе. С того дня Оби-Ван начал серьёзно работать над вплетением в движения Силы. Он всё ещё не считал себя достойным соперником Дуку, но, по крайней мере, сейчас с её прямой помощью он продержался бы намного дольше. Достаточно долго, чтобы хотя бы дождаться подмоги.

На многочисленных полигонах Войны клонов совершенствовались его навыки. Бесконечные сражения, засады, дуэли поддерживали Оби-Вана в хорошей форме, оттачивали интуицию за пределы казавшимися невозможным рамок.

Война сделала его отличным воином. Эффективным убийцей.

Блок. Разворот. Увернуться. Ускользнуть. Поворот. Отвлечь. Отразить.

Несмотря на всё это, несмотря на долгие недели обучения, месяцы на передовых, часы и часы спаррингов с Энакином и с кем угодно из желающих, Оби-Ван испытывал трудности. В этот раз он сражался не с Дуку. В этот раз он стоял против генерал-киборга Гривуса, лихо владевшим четырьмя световыми мечами и семью известными стилями боя.

Удивительно ли, что он проигрывал?

По крайней мере, Оби-Ван был не один. Рыцарь Чокт с готовностью занимал его место, если случалось оступиться под бешеным натиском.

А ведь Норскан обещал быть миссией на один день, — тоскливо подумал он.

Они с падаваном заслужили маленькую передышку от передовой. Или подобие передышки, которую только мог выделить Совет, когда пламя войны пожирало галактику, и джедаев катастрофически не хватало.

Сначала им выделили месяц. Энакин, разумеется, пришёл в восторг. Однако его радость сильно потускнела, когда Оби-Ван предупредил, что сбегать из Храма к жене можно не чаще двух раз в неделю, иначе это вызовет подозрения. (Как бы ни странно было Оби-Вану обсуждать секретность от Совета и побеги из Храма с упрямым падаваном…)

Энакин подчинился.

Отпуск продлился недолго. Всего неделю спустя Совет с извинениями призвал их и отправил на помощь Рыцарю Чокту, потерпевшему крушение на заснеженном Норскане из-за неисправности корабля.

Энакин только застонал в связи, когда Оби-Ван согласился на задание. Он пытался убедить падавана, что им нужно просто подобрать джедая с отдалённой планеты, но Энакин не мог сдержать разочарования, что его даже на день отбирают у жены. И, учитывая, как редко они бывали дома, Оби-Ван его понимал.

Кувырок. Нырнуть. Толкнуть. Отклонить. Отвлечь. Отбить. Увернуться.

Рыцарю Чокту повезло нарваться на базу сепаратистов под снегом, и последнее сообщение от него оборвалось, успев захватить в проектор фигуру Гривуса со световым мечом в руке.

Оби-Ван и Энакин поняли, что на земле их ждёт кошмар. Связь полностью глушилась станцией, и вместо того, чтобы просто подобрать джедая, им пришлось спасать его от сепаратистского генерала. С Энакином они разделились ещё с час назад: падаван ушёл искать центр связи, собираясь восстановить работу коммуникаторов, а Оби-Ван направился на спасение Чокта.

Гривуса нигде не было видно, когда Оби-Ван проник в станцию и нашёл Рыцаря, сопровождаемого отрядом дроидов в тюремный отсек. Освободить его было легко: ни один дроид не мог выстоять один на один даже против безоружного джедая. Проблема заключалась в их численности: световой меч был только у одного, и выстоять против всех дроидов станции они физически не могли. Поэтому Оби-Ван и Чокт попытались осторожно прошмыгнуть к выходу, не привлекая внимания.

Но не тут-то было. Их обнаружили, и скоро появился Гривус. Чокт сумел призвать себе меч из коллекции, любовно собираемой генералом, и начался бой.

Блок. Увернуться. Дёрнуть. Схватить. Отбить. Нырнуть. Уклониться.

Вот почему Оби-Ван весь отдался Силе: Гривус — незнакомый противник, прошедший обучение у Дуку, и было опасно полагаться только на собственное умение. Ему нужна помощь Силы, чтобы просто остаться в живых. По трезвой оценке сражаться с Гривусом во многих аспектах намного проще, чем с его хозяином, но в одиночку им с Чоктом его не одолеть. Нельзя идти на риск, нельзя бросить за спиной падавана.

Защита Соресу Оби-Вана была непробиваемой, атаки Чокта в Нимане сокрушительными, но изматывающий бой затягивался, а Гривус ни разу не продемонстрировал усталости. Каждая из его четырёх рук держала световой меч, каждая размахивала им в уникальном стиле. Верхние руки смешивали Соресу и Ши-Чо для защиты, нижние Джем-Со и Макаши для нападения. И это не говоря о случаях, когда все четыре руки выпадали в яростном Джуйо или стремительном Атару.

Но худшим противником был холод. Механическое тело Гривуса даже не замечало низкой температуры, падавшей всё ниже с наступлением ночи. У Чокта совсем не было подходящей одежды для такого мороза, хотя его мех и предоставлял подобие защиты, а одежда Оби-Вана, хоть и рассчитаная на ледяную погоду, больше мешала и стесняла движения.

Ужасная ситуация.

Оби-Ван мог только надеяться, что Энакин успеет восстановить работу коммуникаторов и позвать на помощь.

— Умри, джедайское отродье!

Чокта сбили с ног, впечатав в стену с такой силой, что джедай кулем сполз по стене, беспомощно свесив голову вниз.

У Оби-Вана не было времени даже проверить, жив ли Рыцарь. Он поднял выше свой синий меч: вся ярость киборга обрушились теперь на него одного.

Гривус зарычал, возвышаясь над жертвой. Оби-Ван резко припал на одно колено, в последний момент убрал световой меч и перекатился, позволяя всем четырём мечам Гривуса разрезать только воздух, а врагу на секунду потерять равновесие. В следующую секунду он оказался за спиной киборга, прыгнул, переворачиваясь в воздухе и готовый нанести удар, когда…

— ХОЛОДНО!

Волна холода поднялась из самого сердца, разлившись до кончиков пальцев и замораживая их. Тело охватила дрожь, кожа мгновенно покрылась мурашками, пробежавшими до самых волос. Атака сорвалась, рука промахнулась, и Оби-Ван приземлился в опасной близости к Гривусу; ноги онемели и едва смогли удержать его, и он неуклюже перекатился назад.

Тело думало за него, уже потянувшись к свету и теплу Силы, пытаясь согреть ей так внезапно заледеневшие руки. Инстинкты диктовали ему вскочить на ноги и бежать, как можно дальше от разъярённого генерала, что уже развернулся и бросился в его сторону. Вдали Чокт медленно поднимался, опираясь на стену, приходя в себя, но явно дезориентированный. Скорее всего, сотрясение мозга.

Развернуться. Взмахнуть. Отклонить. Отклонить. Уклониться. Ускользнуть. Кувырок.

Всё внимание сосредоточилось на удержании Гривуса от решающего удара. Даже позволив малой части сознания отвлечься на только что случившееся, Оби-Ван подверг бы себя смертельному риску: запах озона и так непозволительно часто проносился у лица. Движения стесняла громоздкая одежда — беспомощная защита от стихии. Оби-Ван отскочил назад, надеясь оказаться в коридоре или в каком угодно тесном помещении, что дало бы преимущество подвижности его небольшому росту и одновременно сковало бы размашистые удары Гривуса.

Выиграв секунды, уверенный в покровительстве Силы, Оби-Ван частью сознания начал разбираться, откуда пришёл холод, и ему не потребовалось много времени для ответа. Холод родился не внутри него самого. Холод в него влили.

Уклоняясь и уворачиваясь, Оби-Ван нырнул под пару клинков над головой и проскользнул за спину генералу.

Но откуда? Кто пробился за его щиты без его ведома и с какой целью словно выставил голым под ветра Хота? Если кто-то настолько силён, что легко проник в его разум, почему просто не убил его? Почему заставил его безумно мечтать о горячей ванне, чашке чая и пледе у камина?

Сила дала ответ прежде, чем сформировался вопрос: Энакин.

Придётся снова разбираться с ментальными щитами падавана. Избранный или нет, Энакин должен научиться держать мысли при себе, особенно в бою, когда секундное отвлечение может стать катастрофой.

Перепрыгнуть через генерала, толкнуть его Силой дальше в коридор и сбежать, проверить, как Чокт, пока ещё есть время.

Потянувшись к связи с Энакином, Оби-Ван попытался укрепить свои щиты. В самом деле, как Энакин смог прорваться за них, что он даже не заметил?

Озноб бил конечности, ноги спотыкались и проскальзывали на обледеневшем полу, но Оби-Ван, не замедляя шага, бежал к Чокту. Проверив щиты, он с изумлением отпрянул от связи: они были по-прежнему на месте. Но холод, лившийся от Энакина, смешивался с ними, вымораживал их и проходил без сопротивления. Изобретательность падавана снова поражала, как и проявления Силы. Хотя пора уже перестать им обоим удивляться. Раз щиты против холода были бесполезны, Оби-Ван просто опустил их, отдавая в связь своё тепло для замерзающего падавана.

Чокт был уже на ногах. Он провёл рукой по топорщившемуся меху, повернулся к Оби-Вану и кивнул. Гривус уже нёсся к ним из коридора.

* * *

У Энакина всё шло, как обычно. Эта о-ну-это-же-просто-подобрать миссия обернулась кошмаром. Здесь был Гривус, здесь были дроиды, здесь были супербоевые дроиды, серьёзно, падаван ожидал, что до кучи покажется ещё и Дуку и для симметрии отрубит вторую руку. Было чудовищно холодно, а Энакин не любил холод, терпеть его не мог. И пока Мастер развлекался с Гривусом, ему нужно было отключить что бы там ни блокировало коммуникаторы. Это нормально, Энакин понимал, что разбирается в механизмах лучше Оби-Вана, но как всегда предпочёл бы биться в открытую, а не шнырять по базам в попытках что-то взломать/украсть/подсмотреть и незаметно свалить.

Разводка на процессоре была довольно сложной, коммуникаторами вообще управлял отдельный сервер, который нужно было ещё найти. И где же он был? В тяжело вооружённой башне. И ладно, это не так плохо — возможность дорваться до настоящего боя. Пока Оби-Ван и Чокт были где-то на фабрике (надеясь, пиная Гривуса), он пробился через легион дроидов к башне.

Это было легко. Без каких-либо проблем он отправил сообщение Коди и на минутку присел, оценивая свои успехи. У него даже мелькнула надежда вернуться на Корусант, продолжить отпуск вдали от передовой, увезти Падме в какое-нибудь тихое место и наконец-то нормально провести время с женой. Энакин колебался, не пригласить ли с ними Оби-Вана: мастеру необходим нормальный отдых, но он мог бы испортить все личные планы. Приятные маленькие фантазии, которые подорвали — буквально — вместе с башней, когда какой-то идиот-дроид решил, что будет хорошей идеей взрывом остановить джедая.

Башня обвалилась под ногами, и Энакин оказался заперт в ловушке, когда она рухнула со скал прямо в замёрзшее озеро у подножия… и проломила толщу льда и затонула в холодной воде, в которой он сейчас плавал, а подозрительно удачная миссия пошла, наконец, как обычно.

Он уже говорил, что не любит холод? Даже если и говорил, ему не лень повторить. Плотная штормовка и тёплая одежда (предполагалось, что они должны защищать от холода) вымокли до нитки и стали ещё более громоздкими и неудобными, и под тяжестью их веса он медленно шёл ко дну. Плыть в ледяной воде было и без того тяжело. Если он хотел выплыть, то от лишнего веса придётся избавиться, плевать на холод, и Энакин без сожалений стянул его с себя.

Как хорошо, что джедаев обучали задерживать дыхание. За долгое, долгое время подруга Оби-Вана, добрая, терпеливая Бент научила плавать даже выросшего в пустыне мальчишку.

Освободившись от одежды, Энакин поплыл по затопленному коридору мимо полуразрушенных дверей, пытаясь найти выход из ледяного кошмара. Конечно, Сила всегда могла согреть его, но это не отменило бы опасность ситуации, в которой он оказался на неопределённое время. Он уже потерял одну руку и не собирался терять вторую из-за обморожения. Или ногу. Серьёзно, Энакин любил механизмы, но это не значит, что он хотел бы себе механические конечности. За пределами терпения было видеть работающие шестерёнки вместо родной руки.

Злясь из-за каждого обрушившегося потолка и заваленного мусором коридора, Энакин решил, что единственное, что можно сделать, это использовать световой меч и прорубить себе путь наружу.

Но световые мечи не работали под водой.

Ааааррргх!

Словарный запас ругательств Энакина не знал границ, и пришло время использовать его полностью.

Сняв фонарик с пояса, он начал оглядываться в поисках хотя бы не наглухо заваленного выхода. Всё это время холод пронизывал до костей, несмотря на все старания Силы. Волны кусачих мурашек одна за другой прокатывалась по телу, вызывая онемение; если он не начнёт немедленно двигать руками и ногами, их охватит судорогой. Он заблокировал связь; Сила знает, как он не хотел, чтобы Оби-Ван пострадал от внезапного ощущения, что падаван в беде. Конечно, он прикрыл связь, ещё когда они разделились, но сейчас заблокировал её намертво.

Ещё одна обвалившаяся лестница, и Энакин закатил глаза. Он потянулся к Силе, в первую очередь за её теплом, но и так же за указанием, просто где можно найти выход. Ответом неожиданно стали восхитительно согревающие волны тепла, пришедшие из глубин Силы и откуда-то ещё. Отвлекаясь от бесплодных попыток найти выход, Энакин закрыл глаза и заглянул в себя, пытаясь определить, откуда исходило блаженное тепло.

Увидев — ахнул и сразу же сбросил щиты в связи, позволяя жару знакомого до уголька костра охватить его и разлиться по медленно замерзающим конечностям.

— Мастер?

— Занят! Иду! — всё, что успел послать Оби-Ван, напряжённо сосредоточенный на чём-то ещё.

Энакин мысленно вздохнул. Не было никакой необходимости звать Мастера на помощь. Точно так же не было никакой необходимости заставлять Оби-Вана нырять за ним в адски ледяную дыру. Он справится сам, спасибо.

Энакин распахнул глаза и повернулся к завалам, преградившим путь. Может, у него и нет светового меча, но у него есть Сила. Всё, что нужно, это чуть-чуть подтолкнуть.

* * *

Оби-Ван кувырнулся назад, определяя местоположение потерявшегося падавана. Ни с одной из сторон связь больше не закрывали щиты, (и как Энакин пропустил холод за пару щитов, сам того не заметив?) и приходилось выслушивать постоянный поток отборных ругательств оказавшегося в ледяном плену падавана.

Чокт стоял рядом с ним, ещё пошатываясь от сотрясения, отчаянно сражаясь, но уже больше защищался, чем нападал. Рыцарь послушно следовал за отступающим Оби-Ваном, а он даже не смел поделиться планом перед лицом наседающего на них Гривуса.

Нырнуть. Развернуться. Отбить. Блок. Толкнуть.

Пока лучшее, на что был способен Оби-Ван, это вынудить Гривуса преследовать их и отходить примерно в направлении падавана. Чокт поддерживал его, чувствуя план в стратегии бей-и-беги. Удивительно, что они ещё не нарвались на дроидов; немногие попадавшиеся им на пути, спешили по каким-то более срочным делам, помедлить и выяснить каким ни Оби-Ван, ни Чокт не могли, не оказавшись разрубленными на части.

— Сдавайтесь, джедайские слизни! — заревел Гривус.

— Не похожи, — выкрикнул Чокт, увернувшись от меча киборга, подпалившего ему мех, и отступая под непроницаемую защиту Соресу Оби-Вана.

И они продолжили. Оби-Ван отвлекал на себя внимание генерала, удерживая Чокта и самого себя от точных выпадов и размашистых ударов, пока, наконец, они не достигли внешней стены. Теперь их ждала самая сложная часть: убедить Гривуса, что всё это случайность.

Две световых меча обрушились сверху, но Оби-Ван парировал удар, направив клинки в стену, мгновенно прорезавших в ней дыру. Вывернув руку с мечом, будто бы отталкивая клинки, он довёл их дело до конца, и в коридор ворвался вымораживающий ночной ветер. Чокт, казалось, догадался и последовал его примеру с направленными на него мечами, расширяя пролом в стене.

И, пока Гривус отвлёкся на Чокта, Оби-Ван Силой вытолкнул киборга.

Генерал взревел в бешенстве, вываливаясь в замёрзшее озеро под стеной.

Выждав мгновенье для достаточного расстояния, Оби-Ван прыгнул следом, надеясь, что ледяная вода охладит пыл Гривуса и переключит его внимание на восстановление коротивших микросхем. Но если нет, то лучше будет держать генерала занятым, пока Энакин пробивается на поверхность.

Чокт прыгнул за ними, дыбом поднимая мех на морозном ветру.

* * *

Энакин держался за пылавший в Силе огонь Оби-Вана и направлял его жар в конечности, пытаясь сохранить тепло, пока всё тело нещадно бил холод. Замерзающая под водой башня была древней, неизвестной Энакину конструкции. Серьёзно, неужели так сложно найти выход или прорубить его? Но каждый раз, когда он использовал Силу, чтобы расчистить путь, его ждал новый завал, а обращаясь к Силе для разбора мусора он терял её помощь с поддержанием тепла.

Замкнутый круг: или застрять здесь и утонуть, или замёрзнуть насмерть.

Мда уж выбор.

И, что ещё хуже, холод добрался и до карманного фонарика на поясе, чья батарейка немыслимо быстро разряжалась. Сейчас, в разгар ночи, это означало кромешную тьму в его ледяной темнице, ситуация во всех смыслах стала бы беспросветной.

Если бы Энакин не был так занят, пытаясь согреться Силой, он бы ещё раз воспользовался бы своим богатым словарём и в точности бы выразил, что именно думает о ситуации.

Проплыв по очередному коридору, Энакин почувствовал прилив надежды. Вдали его фонарик выхватил разбитое окно и блеск чешуи каких-то рыб за ним.

Как хорошо. Путь наружу. Как нельзя вовремя.

И как плохо, что Энакин забыл многие, многие уроки мастера о терпении. В середине коридора ослабевшие перегородки выбрали блестящий момент для обвала — прямо над его головой, погребая его под горой мусора и выбивая последние крохи воздуха, ещё державшиеся в лёгких.

* * *

Оби-Ван перекатился по льду, как фигурист заскользив по толстой корке. К своему раздражению он заметил, что огромная пробоина, несомненно, скрывавшая под собой Энакина, уже затягивалась слоем льда. Нехорошо. Чокт держался где-то поблизости, Гривус успешно скрывался где-то в тени, и Оби-Ван не видел ни одного из них — неудивительно, учитывая поздний, тёмный ночной час.

Потянувшись к Силе, Оби-Ван ощутил Энакина прямо под собой (снова неудивительно) и Чокта где-то справа, боровшегося с последствиями сотрясения мозга. Гривус был рядом, но не удавалось получить чёткое направление. Он подошёл ближе к Чокту, помогая ему подняться.

— Ты чувствуешь его в темноте, Кеноби? — прошептал джедай.

— Нет, Чокт. Только его гнев и злобу.

— Хех. Нас ему сложнее убить, чем тех несчастных. Ему не победить. Мы поймаем его.

— Я бы предпочёл отступить, — Оби-Ван дальше потянулся к Силе, стараясь найти Гривуса, но безуспешно. Гнев генерала слишком размывал направление. — Мой падаван в беде, и вы не в лучшей форме.

— Я в порядке.

Оби-Ван, пользуясь темнотой, закатил глаза.

Раздалась серия характерных щелчков-шипений, и оба джедая немедленно повернулись к трём световым мечам, загоревшимся вдалеке и подсвечивавшим почти полностью заиндевевшую фигуру генерала-киборга.

— Джедайская погань! — выкрикнул Гривус на бегу к ним. Оби-Ван обратил внимание, что он был уже не настолько подвижен в бою, как прежде. Похоже, холод доставал даже его.

Чокт и Оби-Ван разделились, скрывая в темноте своё перемещение. Милостью Силы им удалось подкрасться к генералу, не попавшись ему на глаза. Гривус зарычал в ярости, рубанув мечами в направлении, откуда в последний раз доносились голоса, но рассёк только воздух.

— Трусы! Смотрите мне в лицо, слизни!

Ну уж нет. Оби-Ван не искал отговорок, но понимал их ценность и использовал при необходимости.

Он потянулся к Силе, пробираясь вокруг замёрзшей дыры во льду. Энакин ощущался мощным пульсированием под ногами; поток его проклятий прерывало только обращение к Силе за чем-нибудь. Сигналы о замерзании приходили от падавана всё чаще, и Оби-Ван ни не секунду не переставал поддерживать его своим теплом, в которое Энакин так жадно оборачивался.

Гривус поднял два меча высоко над головой, пытаясь в их мягком свете рассмотреть что-то в кромешной тьме, не замечая, что Чокт уже прокрался ему за спину. Оби-Ван не стал уходить далеко от дыры, решив как можно быстрее разобраться с Гривусом и, наконец, помочь падавану. Лёгким и неслышным шагом Оби-Ван вырос перед генералом. С молчаливым кивком Чокту он зажёг свой меч, привлекая внимание Гривуса, давая джедаю шанс напасть.

Но Гривус оказался не так прост.

Одна рука, потерявшая свой меч, резко вытянулась за спину, схватила Чокта за шею и подняла в воздух. Оби-Ван ринулся вперёд в агрессивной атаке, пытаясь отвлечь на себя генерала, сбить хватку, лишь бы Чокт сумел освободиться. Но оставшиеся три меча справлялись с прежним успехом. Синтетические улучшения Гривуса включали в себя многозадачность для конечностей, и генерал с лёгкостью сдерживал Оби-Вана, пока жизнь Чокта медленно утекала у него на глазах.

С последним, судорожным вздохом Чокт задохнулся, и его жизнь, наконец, отлетела к Силе. Оби-Ван отпрыгнул назад, отключая световой меч и растворяясь в темноте. Зелёный меч Чокта добавился к коллекции Гривуса. Оби-Ван позволил себе секунду скорби, и снова сосредоточился. Попытка одолеть Гривуса оказалась тщетной. Нужно больше тренироваться, сейчас холод и громоздкая защита от него снизили их и без того невысокие шансы. Поэтому Оби-Ван сделал единственное, что можно было ещё придумать.

Он Силой поднял волну ледяной воды и обрушил её на генерала.

Гривусу это не понравилось. Ему это совсем не понравилось, и его возмущённый рёв эхом прокатился над замёрзшим озером. За криком Оби-Ван различил едва слышный скрежет металла и улыбнулся. Он послал ещё одну волну, обливая генерала с головы до ног, наблюдая, как световые мечи замерцали и погасли. Даже при этом Оби-Ван вздохнул с облегчением и с благодарностью вспомнил Бент, научившую его собирать световой меч, которому не страшна вода. Поднялась третья волна, и Гривусу пришлось спасаться бегством.

Его отступление вызвал не только холодный душ, но и вид республиканского крейсера, спускавшегося на орбиту планеты. Хорошо. Значит, Энакин успел послать сигнал о помощи.

— Генерал? — раздался в коммуникаторе голос Коди.

— Коди, ты как нельзя вовремя.

— Спасибо, сэр.

— Отправь отряд на поиски Гривуса и ещё один — медицинский — к моему местоположению.

— Сэр?

— Да, подготовьте его к переохлаждению и обморожению.

Острая боль вспыхнула в связи, когда что-то ударило Энакина, выбивая из него последний воздух.

— И, возможно, кислородному голоданию.

— Сэр, вы в порядке?

— Боюсь, мой падаван опять в затруднительном положении.

* * *

Энакин била крупная дрожь, несмотря на то, что сердце бешено колотилось в груди. Мысли в голове становились тяжёлыми, неповоротливыми, и Энакин видел, что переохлаждение начинает брать своё. Костёр Оби-Вана продолжал согревать сознание, как и Сила, которую он в своём спутанном состоянии ещё мог коснуться. Только благодаря им удавалось держаться так долго.

Он цеплялся за Силу почти с отчаянием. Он хотел снова увидеть Падме, её нежные руки, мягкую улыбку, ласковые признания в любви. Он хотел снова услышать сдержанный юмор Оби-Вана, редкие и оттого особо ценные искорки в его серых глазах. Он хотел снова изучать с ним Силу, медитировать с ним, даже если бы медитация свелась к высвобождению гнева и тьмы после резни тускенов. Он как никогда хотел жить, и он держался.

Повернувшись, он поднял ослабевший фонарик, пытаясь в его тусклом свете рассмотреть, что придавило его, но не смог увидеть достаточно, чтобы рискнуть убрать завал Силой, и не мог сконцентрироваться, чтобы Силой его прочувствовать.

Несмотря на то, что он замерзал и тонул под водой, Энакин ощутил подступившие к глазам слёзы бессильной злобы. Ччччёрт, всё должно было быть не так. Это война. Он сражался и получал раны, побеждал и проигрывал. Он сильнее этого. Он так старался обрести силу спасать жизни близких, но ведь даже не осознавал, что защитить их сможет, только если спасёт свою собственную. В жажде власти над этой силой были тёмные проблески эгоизма, но ради близких, ради самого себя он не перестанет стремиться к ней, желать подчинить её, а не слепо доверять своенравной Силе.

У Энакина были большие проблемы с доверием. Долгого времени и труда ему стоило проникнуться кем-то и начать доверять, и, несмотря на годы познания Силы, он всё ещё ей не доверял. Любой близкий человек был, по меньшей мере, равным ему. Его можно заставить, убедить в своей правоте или просто проигнорировать, делать вопреки, что самому кажется правильным. Но такое не сработает с Силой. Никто ни в чём не может принудить её: она или помогает, или нет. Её непредсказуемость внушала Энакину опасение, и он с неуверенностью и неохотой полагался на неё.

Он осознал это только неделю назад в медитации с Оби-Ваном, из долгого и интересного обсуждения в ней, можно ли считать считать подсказки Силы признаком её разума или же она представляет собой воплощённую интуицию.

Ну же, болван, сконцентрируйся! — обругал себя Энакин и снова завернулся в тепло огня Оби-Вана и Силы. Он найдёт отсюда выход, и Мастеру не придётся нырять за ним в ледяной ужас и геройски спасать.

Энакин посветил фонариком в стороны, оглядываясь в поисках чего угодно, с чем мог бы выбраться, не рискуя окончательно погрести себя под завалом, и пока окончательно не отморозил себе пальцы.

Он снова задрожал.

— Энакин!

Вскинув голову (и когда он успел опустить её?), Энакин увидел мягкий синий свет от меча мастера.

Он заулыбался. Мастер!

— Держись, я достану тебя.

Мастер, который и вполовину не замёрз, как Энакин, с лёгкостью двигал руками, раскидывая мусор и освобождая Энакина. Продрогший падаван немедленно выбился наружу, стремясь к поверхности, но с удивлением понял, что руки и ноги двигаются вяло, непослушные, всё-таки застывшие и скованные судорогой.

— Гррр. Мастер, я ненавижу холод.

Оби-Ван усмехнулся, подплыл вперёд и обхватил Энакина за талию.

— Идём. Коди ждёт на берегу, он согреет нас.

— Ууу. Мастер, я бы предпочёл, чтобы меня согрела Падме.

— …Падаван!

Энакин легко засмеялся.

— Прости, Оби-Ван. Сложно сосредоточиться.

Рука на талии крепче сжала его. И хотя Оби-Ван ничего не сказал, Энакин мог слышать, как тревога за падавана и изнеможение сквозили в сознании Мастера.

— Извини за беспокойство, — пробормотал он, пока Оби-Ван нёс их к поверхности.

— Не нужно извиняться, Энакин. Не нужно, если только ты опять не лазил в моём датападе.

Энакин не ответил и только доверчиво и крепко прижался к Мастеру.

— Отдыхай, мой измученный падаван. Ты будешь в порядке. Мы почти добрались.

Мейс стоял у изголовья каталки, сцепив руки в замок и изучая пациента перед собой. Скайуокер сидел, скрестив руки на груди и с неприязнью рассматривая члена Совета. В полной тишине они прожигали друг друга взглядами. Мейс гадал, почему со Скайуокером всегда так сложно. Какая проблема в том, чтобы отчитаться о миссии на ледяном Норскане? Оби-Ван уже сдал рапорт, сейчас по протоколу просто очередь Скайуокера. Но падаван упрямо демонстрировал неодобрение и неудовольствие прямо в лицо Советнику.

Мейсу очень хотелось бы, чтобы Оби-Ван оказался здесь и надавил на упрямца, но Рыцаря отозвали проконтролировать отправку припасов на станцию, а Скайуокера доставили сюда, лечить последствия гипотермии. Он не понимал, почему падаван упорно хранит молчание. У него ведь уже бывали ранения на заданиях, и никогда не возникало сложностей с рапортом. Миссия на Норскане ничем не выделялась среди прочих, но неожиданно обернулась проблемой, которой раньше не возникало. Казалось, Мейс был последним, кого сейчас хотел видеть Скайуокер, и хоть бы сказал, почему.

Очень загадочно.

…И раздражающе.

Не говоря уж о неуважении, возникшем, когда Оби-Ван ушёл с тихим: «Веди себя хорошо» к своенравному падавану.

— Падаван Скайуокер, я только хочу знать вашу часть миссии на Норскане. Вот и всё.

Скайуокер взглянул на него исподлобья и провёл живой рукой по растрёпанным волосам.

— Я знаю, — недовольно отозвался он, глубоко вздохнув. — Слушайте, я… Всё просто… Арргх.

— Эмоции мешают твоему восприятию. Они гнетут тебя, что бы ты ни чувствовал, падаван, отпусти их в Силу.

— Вы мне не мастер, — огрызнулся Скайуокер. — Не пытайтесь мне его заменить!

Мейс опасно сузил глаза при вопиющей инсубординации.

— Я не мастер, взявшийся тебя учить, но я Мастер-джедай, и твоё неуважение недопустимо.

Скайуокер набрал воздух в лёгкие при замечании, но быстро выдохнул, явно пытаясь обрести равновесие.

— Послушайте, Мастер Винду, я… — послышалось слабое рычание, но никуда конкретно не направленное. — Я… прошу прощения… за свою грубость, — неохотно закончил он. — Меня… Меня что-то держит в напряжении, и я даже не знаю, что. Теперь я признал это, доволен, Мастер?

— Дело не в моём удовольствии, падаван Скай…

— Да не вы, мой Мастер.

Мейс сузил глаза. Что-то было… не так в этом разговоре. Казалось, будто бы Оби-Ван и его упрямый падаван могли напрямую общаться, несмотря на расстояние между медицинским центром и доком на другом конце космической станции, хорошо за километр друг от друга. Умение связываться на таком расстоянии встречалось исключительно редко. И в лучшем случае общение сводилось к обмену впечатлениями и эмоциями. Ничего и близкого к прямой и чёткой связи.

Скайуокер почувствовал его подозрительный взгляд и заметно ощетинился. Мейс тяжело вздохнул, отпуская раздражение в Силу.

— Начнём с начала. В какой ситуации вы с Рыцарем Кеноби решили разделиться?

С множеством саркастичных комментариев Скайуокер заговорил, сбивчиво объясняя своё участие в миссии по спасению Чокта. Ближе к середине, уже более спокойно, Скайуокер рассказывал про дроидов, подорвавших башню у него под ногами, когда что-то остановило его. Падаван громко выругался, скинув с себя простыни, вырвал иглы капельницы и вывалился с каталки, выхватывая с пояса световой меч.

— Падаван Скайуокер… — сурово поднялся Мейс, собираясь, наконец, задать мальчишке взбучку за его поведение.

— Не сейчас, — выкрикнул Скайуокер, проносясь мимо него к двери. — Что-то не так. Что-то не так. Мастер, что происходит?

Мейс нахмурился, открываясь Силе. Он не почувствовал возмущений в ней, и поторопился за Скайуокером.

— Тебе нельзя вставать с кровати, пада…

— Да заткнитесь у… — огрызнулся Скайуокер и внезапно остановился, так резко, что Мейс едва не столкнулся с ним.

У Корун-Мастера наготове было несколько крепких слов для мальчишки, но он решил их пока придержать, увидев зажмуренные глаза падавана и его застывшее лицо. Скайуокер сосредоточился необыкновенно быстро и уверенно, его присутствие за доли секунды переполнилось Силой. Под закрытыми веками лихорадочно дёргались глаза, рот непроизвольно исказился в яростной гримасе.

Голубые глаза распахнулись, напряжённые.

— Сепаратисты, — пробормотал он и рванул вперёд, оттолкнув Мейса без малейшего колебания. — Мастер! Сепы из гиперпространства!

— Падаван Скайуокер, что ты нес… — речь Мейса была резко оборвана Силой, взвившейся в предупреждении за микросекунду до того, как вся станция сотряслась, прибивая Мейса и Энакина к стене коридора.

Советник позволил себе секунду на восхищение восприятием падавана и вскочил на ноги, схватив Скайуокера за руку и поднимая его вместе с собой. Последствия переохлаждения ещё не успели залечить: ледяная кожа юноши вызвала невольную дрожь при прикосновении. Но босые ноги и лёгкая больничная одежда были словно мелочью для падавана, и он с прежней решимостью продолжил бег.

— Да твою мать, я забыл коммуникатор, — пробормотал он, прежде чем остановиться у терминала и ввести несколько запросов. — Коди? Коди! Где вы!

— Мостик, сэр, — протрещал ответ. — Сепы вышли из гипера на нас тараном, правый док от носа.

— Да знаю я! — зарычал Энакин, определённо, потерявший уважение ко всем, а не только к Мейсу. — Где Мастер? Где Оби-Ван? Он ещё в доке?

— Не знаю, сэр. Поступили сообщения, что супербоевые дроиды и дройдеки прорвали корпус и лезут во все щели. Мне нужно разместить парней.

— Но где Оби-…

Мейс забрал у него трансивер.

— Это генерал Винду. Коммандер Коди, рассчитывайте на нас, падаван Скайуокер и я пробьёмся к докам и поможем клонам. Если сможете связаться с генералом Кеноби, дайте ему знать, что мы идём.

— Есть, сэр!

Мейс закончил разговор и опустил тяжёлый взгляд на падавана.

— Твои мысли выдают тебя, — на ходу сказал он ровным тоном, принимая лёгкий бег.

У них заняло несколько минут пересечь широкий зал и найти нужный лифт, который доставит их к уровню доков.

— Тебя больше беспокоит состояние Мастера, чем безопасность целой космической станции, — Мейс не забыл о случае, когда Энакин, ещё юнлингом, провожая Мастера на миссию, кинулся обниматься — обниматься! — перед отлётом. Очевидный знак вопиющей привязанности, но Оби-Ван ничем не пресёк его и, более того, позволил вовлечь в привязанность и себя. Теперь Мейс видел результат: Энакин уже не думал о других — только о привязанности к Оби-Вану. Он сформировал исключительно крепкую связь с Мастером — телепатия тому подтверждение — и Мейсу это не нравилось.

— Уж не судите меня, — прошипел Энакин, быстро догоняя Мейса и выбиваясь вперёд в спешном беге. — Он в опасности, я чувствую.

Семь-восемь минут спустя они добрались до лифта, двери которого Скайуокер едва не выломал в ожидании; ворвавшись же в него, падаван ударил ладонью по медлительной контрольной панели, обозначая нужный этаж. Мейс попробовал снова, раздражённый сбитым дыханием из-за безрассудной спешки Скайуокера.

— Нет страсти — есть…

— Есть ясность мыслей. Я помню, Мастер Винду, — отбил Скайуокер, прерывая Мейса. — Нет хаоса — есть гармония. Нет эмоций — есть покой. Я изучил Кодекс вдоль и поперёк, Мастер Оби-Ван хорошо обучил меня, спасибо.

— По твоим действиям и мыслям так не скажешь, — парировал Мейс.

— Не смейте, — прорычал Скайуокер, поднимая механическую руку и сжимая её перед Мейсом. — Не смейте трогать Мастера, когда у вас проблема со мной!

Брови Советника сдвинулись ещё сильнее.

— У меня нет «проблемы» с тобой, как ты выразился. Я вижу, что мечешься от беспокойства. Лучше будет спросить, почему у тебя проблема со мной.

Энакин просверлил Советника взглядом, губы его недовольно искривились, глаза сощурились в скрытой буре эмоций. Но как бы мальчик ни старался, страха он не вызывал; Мейс ровно смотрел ему в глаза, воплощённое спокойствие и терпение, и в итоге взгляд отводить пришлось Энакину. Советник позволил себе незаметно удовлетворённо усмехнуться, что джедайская невозмутимость смогла усмирить даже буйного Скайуокера, и мысленно сделал заметку поделиться открытием с Кеноби, когда кризис на станции минует.

— Когда мы прибудем на место, падаван, наш приоритет — помощь клонам, — предупредил Мейс. — Не поиски блуждающих мастеров.

Скайуокер его проигнорировал. Мейс собирался терпеливо повторить, а после выругать, но осёкся, заметив, как стремительно побледнело лицо падавана, а рука его схватилась за бедро, впиваясь металлическими пальцами в тонкую ткань пижамы. Широко распахнутые, испуганные глаза обратились к Мейсу.

— Мастер, — произнёс он приглушённым, почти растерянным тоном. — Я думаю, он ранен.

— Падаван, сейчас не время для…

— Бластер. В бедро. Оно горит, — Скайуокер поморщился и потёр ногу механической и живой рукой, поглаживая мышцы, прежде чем выпрямиться со встревоженным лицом. — Это был он, верно?

— Ты не знаешь? — спросил Мейс недоверчиво. Что за наваждение? Переохлаждение каким-то образом задело ещё и голову?

Лифт опасно качнулся, свет часто заморгал, прежде чем полностью погаснуть; в шахте над подъёмником раздалась череда оглушительных взрывов. И Мейс, и Скайуокер рухнули на пол, холодные руки мальчика схватились за стену в поисках поддержки. Через секунду они оба вскочили на ноги, Скайуокер ринулся к терминалу, нажимая все кнопки подряд, пока его терпение не иссякло, и он не выхватил световой меч, прорезая им двери и Силой заставляя их открыться. Мейс схватил его за руку, прежде чем мальчик успел вырваться в коридор.

— Терпение, падаван, — сказал он твёрдо. — Мы не знаем, что ждёт нас.

Скайуокер вырвал руку из железной хватки Советника — впечатляющий подвиг.

— Вы — может и нет, — бросил он, — но я знаю. Я знаю каждого дроида, каждый бластер и каждого клона за дверью; всё у меня в голове. Просто заткнитесь и дайте пройти.

И он сбежал.

Мейс вздохнул и пошёл в другую сторону. Проклятый Скайуокер и его импульсивность с недостатком самоконтроля. Ему, может, и нравится ломиться в гущу битвы и рисковать своей жизнью и жизнями окружающих, но Мейсу — нет. Он миновал несколько поворотов и вышел к узкой лестнице, ведущей к обзорным площадкам доков. На площадке уже толпились В1-дроиды и отряд клонов с коричневыми знаками отличия. Мейс зажёг меч и превратился в один стремительный фиолетовый вихрь, прыгающий и скользящий, безжалостно сметавший всё на своём пути. Только когда дроиды бесполезным металлоломом повалились на пол, он позволил себе довольно улыбнуться над проделанной работой и повернулся к клонам.

— Сэр! Коммандер Пондс к вашим услугам!

— Доложите обстановку, Пондс.

— Боевые корабли сепаратистов на высокой скорости вышли из гиперпространства и протаранили доки. Это было запланировано: они используют наше замешательство для захвата станции. Мы пытались остановить их, но они идут со всех сторон, куда — неизвестно.

— Понял, — ответил Мейс, подходя к терминалу и вызывая закодированный канал мостика. — Коммандер Коди, это генерал Винду. Дроиды покидают правые доки, проникая дальше вглубь станции. Вероятно они направляются к вашему местоположению для захвата контроля над станцией. Приготовьте людей.

— Есть, сэр!

— Коммандер Пондс, сколько человек под вашим командованием?

— Сэр! Отряд Молния к вашим услугам!

Мейс взглянул на транспаристиловое окно, оценивая ситуацию в доке. Внизу творился хаос из дроидов и клонов, но Мейс легко оценил расклад сил и ход битвы. Он перевёл взгляд на корабли, топливные баки и транспортёры и поднял глаза: у него появилась идея.

— Коммандер Пондс, — позвал он. — Возьмите своих людей и посмотрите, сможете ли вы добраться до мостика над ангаром. Разместите там тяжёлые орудия и добейтесь преимущества в бою. Я прикрою вас снизу. Связь держать через мой коммуникатор.

— Есть, сэр!

— Хорошо. Идите.

— Идём, девчата! Шевелитесь, вперёд!

Пондс и его ребята дисциплинированными рядами поднялись выше по узкой лестнице, Мейс нога в ногу за ними. Наверху клоны свернули в одну сторону, он в другую, и скоро Мейс оказался на поле боя. Два резких удара, прыжок и мощный толчок Силы очистили пространство, давая ему время и место сосредоточиться.

— Хей, у нас ещё один джедай! — воскликнул один из дроидов.

— Ух, классно, ещё один.

— Ничего не будет, у нас уже есть один, и мы…

Дроид так и не закончил предложение — Мейс одним ударом отсёк ему голову, снова вступая в бой. Дроиды пытались окружить его, но ему, опытному Мастеру агрессивного Ваапада, они все вместе взятые не представляли угрозы. Зелёные и красные выстрелы летели отовсюду, но Мейс встречал каждый из них, отражая, когда удавалось, в самых опасных дроидов, пытавшихся снять медливших или уставших клонов в зоне видимости. Его защита вместе с решительным огнём от Пондса и его ребят сверху дала клонам время перегруппироваться, выстроиться или перезарядиться. С каждым шагом Мейс изменял ход битвы.

Его цель была простой: пролом, через который дроиды лезли в ангарный отсек. Нужно найти любой способ заткнуть дыру, с внешней или внутренней стороны, а для того оценить силы и потери, прежде чем придумывать план. Выкатились дройдеки, но раздражённый взмах руки скинул их вниз через головы клонов в стену станции, чтобы их смогли перебить дезориентированными до того, как щиты снова активируются. Некоторые из них всё же успели вернуться в боевой режим, подняли руки и открыли бешеный огонь, обрушившийся целиком на Мейса, с лёгкостью от него уворачивавшегося. Он уже начал наслаждаться собой и боем в целом, когда заметил пару голубых световых мечей. Слегка улыбнувшись, Мейс продолжил наступление, заметив, что мечи присоединились к нему.

— Опоздали на вечеринку, — буднично заметил он.

Кеноби ответил первым.

— Кажется, ты нас просто не дождался.

— Кто-то же должен делать всю работу.

— Вы можете хоть когда-нибудь быть приятным? — потребовал Скайуокер, разрезая одного дроида за другим, пока Кеноби вился вокруг падавана с защитной Соресу, дополнявшей агрессивную Джем-Со Скайуокера. — Вы всегда придираетесь к мелочам! О, не берите в голову, что мы разбили дроидов за пределами доков, которые вы…

— Энакин, сейчас очень неудачное время для конфликта с Советником, — оборвал Кеноби, его меч описал широкую дугу вокруг падавана, пока Скайуокер, как сухие листья, Силой смахивал дроидов с платформы.

Они были совсем рядом с Мейсом, и Советник увидел плотную повязку вокруг бедра Кеноби, как раз там, где хватался Скайуокер, страдая от наваждения о ранении Мастера. Наваждение ли это было тогда? Неужели молодой Скайуокер сумел почувствовать не только опасность над Мастером — на что способен любой падаван — но и само ранение, так интенсивно, что принял его за своё? Мейс никогда не слышал о подобном прежде и не понимал, как такое вообще может произойти.

Что-то было… не так. Он взглянул на них двоих с особо пристальным вниманием, пытаясь определить, что происходит между ними, но какофония битвы слишком отвлекала, и он был вынужден перевести внимание упорное наступление дроидов.

Он досконально изучит их феномен, но позже. Возможно, проницательность Мастер Йоды поможет ему.

А сейчас три джедая продолжили вместе бой.

Энакин стоял с безупречно прямой спиной, расставив ноги немного шире плеч, сцепив руки за спиной и бездумно изучая широкое смотровое окно перед собой. Три метра транспаристила для защиты от вакуума, полосы света обтекали его, произвольно и постоянно меняясь, играя беспорядочным белым шумом для глаз.

Это была не медитация. Он не стоял на коленях и не обращался к Силе, не изучал темноту вокруг, но это служило очищением. Словно бы командирская поза придавала ему авторитет, авторитет — силу, сила — уверенность, уверенность — спокойствие, спокойствие — зрелость, зрелость — ещё больше авторитета. Он открыл эту позу ещё подростком и иногда прибегал к ней — обычно после стычек с Оби-Ваном, в которых неизбежно чувствовал себя бестолковым юнлингом. Теперь он находил её полезной и потому, что она придавала ему ауру лидерства, наполняя ощущением, что он может сделать это. Всё благодаря простой позе.

Он улыбнулся. Палпатин часто говорил, что половина успеха в деле — это выглядеть готовым к нему; даже если готовность инсценирована, остальное сложится само.

При наблюдении за полосами гиперсветового прыжка пропадало ощущение времени. Полагалось, что он встретится с Оби-Ваном после медитации, проинформирует Совет о недавнем завоевании планеты, займётся поисками ситховой ведьмы Асажж Вентресс, устроит проверку клонам — действительно, немало вещей требовали его внимания.

Он думал, что ему понравится командовать отрядами, понравится доверие управлять битвой и сражаться на войне. Ответственность дел поначалу взволновала его. Теперь они стали нудным списком обязанностей, на которые он отвлекался от по-настоящему важных дел: быть с Падме, готовиться стать Рыцарем. Да, Энакин наслаждался ажиотажем битвы; в бою адреналин приливал так, как никогда в гонках на подах, но впоследствии битвы стали приносить только боль. Заставили понять, что клоны — люди — умирали в бою, и, как командир, он обязан был формировать отряды на поиски выживших среди обезображенных тел, организовывать команды медиков, приказывать клонам искать части тел, пригодные для пересаживания взамен ампутированных. Никогда не было времени для скорби, даже для похорон. Стало страшным обыкновением просто бросать раненых на поле боя и вместо этого готовить оружие и припасы для следующего сражения. После битв его непоколебимая уверенность пошатнулась, и поэтому он стоял сейчас прямо, сложив руки за спиной, в поисках внутреннего покоя и решимости, необходимой для нового кризиса, который не заставит себя ждать.

— Я так и думал, что найду тебя здесь.

Энакин вздохнул и повернулся к мастеру.

— Не говори, что я становлюсь предсказуемым, — бросил он, разрываясь между двумя эмоциями: облегчением и раздражением, что мастер пришёл сюда. Откуда они появились, он не понимал, и просто похоронил их за привычным подшучиванием.

Оби-Ван сухо усмехнулся в ответ — единственная улыбка, которую он допускал на публике — но не прокомментировал, вместо того позволяя воображению Энакина сделать это за него. Падаван был в недостаточно хорошем настроении, чтобы ответить на подначивание, и просто отвернулся к смотровому окну, слегка изменив позу и окружая себя аурой спокойствия и уверенности, которая, однако, быстро рассеивалась от осознания, что его ждёт впереди. Он боролся со своим состоянием, подавляя его до мелкого жжения в глубине, но оно всё равно прорывалось наружу.

Оби-Ван, как всегда чувствительный к сменам настроения, особенно у своего же падавана, поднял бровь.

— Ты не хочешь идти медитировать.

— Я бы так не сказал, — уклонился от прямого ответа Энакин, переминаясь с ноги на ногу. Сила, он хоть когда-нибудь перестанет чувствовать себя юнлингом в его присутствии? — Я думаю, что есть вещи поважнее, которыми нужно заняться прямо сейчас.

Даже устроить внеплановую проверку клонам будет лучше.

Взгляд Оби-Вана выражал очень многое; не всё Энакин мог распознать, но определённо чувствовал оценивающее, пристальное внимание. От него внезапно накатило раздражение. Оби-Ван, наконец, тяжело выдохнул, поглаживая бороду.

— Энакин, ты занимаешься, потому что сам того хочешь, а не тебя заставляют.

— Я знаю, Мастер. Просто… — он умолк, пытаясь объяснить своё беспокойство. Он понимал, почему медитация по искоренению тьмы была важной. Он понимал. Мысль, что он прикасался к тьме, тьме, которая делала Дуку и Вентресс теми, кем они были, вызывала тошноту, потому что он не хотел ни в чём быть на них похожим. Он ненавидел их так неистово, что ненавидел признавать, что в своей ненависти был похож на них, что его самого поглотила тьма в яростной резне целой деревни. Неважно, насколько тускены того заслуживали — и он ненавидел признавать, что они заслуживали, потому что в самой глубине души знал, что это было всего лишь оправданием — и ненавидел признаваться в этом. Он ненавидел переживать смерти и ненавидел смерть собственной матери, умершей у него на руках. Он ненавидел… он просто ненавидел думать об этом, медитировать над этим и признаваться в этом даже себе самому.

Он ненавидел, что так неистово ненавидит.

Он бы охотнее сделал вид, что ничего не происходит.

И как можно объяснить всё это мастеру, во всём идеальному джедаю?

Оби-Ван подёргал волосы на рыжеватой бороде, прежде чем снова вздохнул и сцепил руки за спиной в жутком подражании Энакину несколькими секундами ранее. У Оби-Вана поза не казалась властной или нарочито уверенной, но такой абсолютный авторитет окружал его в ней, что даже Энакин не мог сопротивляться.

— Я оставляю решение за тобой, Энакин. Я не могу заставить тебя, ты сам должен этого захотеть. Если решишь присоединиться ко мне, то знаешь, где меня искать.

Оби-Ван ушёл. Ни разворота на каблуках, ни укоризненного взгляда напоследок, ни даже печального вздоха. Он просто ушёл.

…

Энакин выругался.

— Мастер, подожди!

Они в молчании шли по коридорами звёздного разрушителя несколько минут, пока Оби-Ван не заговорил первым. Он словно с точностью до минуты знал, как долго продержится Энакин, пока не взорвётся от напряжения — умение, отточенное годами работы переговорщиком.

— Мне кажется, или ты не хочешь медитировать?

Энакин и не старался скрыть своё уныние.

— Я не то что бы не хочу, нет. Я не хотел бы заниматься такими медитациями вообще, но понимаю, что нужно.

Оби-Ван вопросительно поднял бровь.

— Понимаешь, что нужно?

Энакин протяжно вздохнул.

— Я всегда… — впадаю в гнев. — Я не… — не понимаю, как справиться с чувствами из-за него, не понимаю, даже что именно чувствую. — Я не… — он нахмурился. Мог ли он хоть в чём-то признаться мастеру? Оби-Ван докопался до всех подробностей дела с тускенами, его самого страшного секрета, но сейчас инстинкты требовали молчать — даже год спустя. Что-то затыкало ему рот, и он не мог определить, что. Был ли это стыд разочаровать мастера, стыд за то, что натворил? Страх наказания, страх непонимания, страх… отвержения? Гнев за то, что всё так вышло?

Ему потребовалось значительное усилие воли, чтобы продолжить.

— Мне не хватит сил справиться самому.

Сила, больно даже признавать это.

Больно признаваться, что оставаясь наедине с собой, он игнорировал проблему и выбирал лёгкий путь, позволяя тьме гноиться внутри. Он избегал негативных эмоций, как чумы, но они постоянно наскакивали из-за угла и одолевали его, и он скрывал собственную слабость, делая вид, что всё в порядке.

Но Энакин был не в порядке. И понимал: если Оби-Ван не заставит его, от тьмы не избавиться никогда.

Слишком много, чтобы быть независимым. Слишком много, чтобы быть настоящим джедаем.

…если бы он только знал…

Энакин дёрнулся от мысли, пряча глаза от мастера. В последнее время такое случалось всё чаще, и он не понимал, что с этими проблесками делать. Ему не раз говорили, что он и Оби-Ван создали необыкновенно глубокую связь, лишь немногие связи мастер/падаван могли достичь такого переплетения сознаний, но они превзошли и их. И Энакин чувствовал, что никто не знает или, по крайней мере, не понимает, когда они ей пользуются: только по необходимости. Когда Оби-Ван ведёт его в медитации, или во время битвы, когда они пытаются согласовать действия, когда необходимо опустить щиты достаточно, чтобы обменяться простыми предложениями или впечатлениями, потому что нет времени или возможности выразиться словами. Когда нет необходимости, они оба поднимают щиты — у Энакина в лучшем случае сносные, в то время как у Оби-Вана мастерски непроницаемые.

И потому так странно было Энакину за последние несколько месяцев улавливать обрывки мыслей мастера. Оби-Ван никогда не ослаблял щиты, и непонятно, как мысли за них всё же просачивались. Если у них уже самая глубокая возможная связь, то тогда им больше некуда углублять её. Кроме того, Оби-Ван никогда не упоминал, что улавливает мысли падавана, что странно: Энакин так и не достиг совершенства в щитах, и не смог скрыть от мастера даже страшную тайну резни тускенов. Может быть, Оби-Ван умышленно упустил мысль? Устраивал что-то вроде проверки для Энакина? Он всегда был изобретательным в проверках для падавана, но Энакин сомневался, что Мастер устроит испытание с невнятными обрывками.

Он снова посмотрел на мастера. Если это проверка, тогда ему, может, стоит, как-то отреагировать? Даже из простого любопытства.

— Только бы знал что? — спросил он тихо.

Лёгкий румянец вспыхнул на щеках Оби-Ван, единственная его реакция, и она осталась бы незамеченной, если бы не яркое освещение коридора.

— Я всегда гадал, понимаешь ли ты, как тяжело живому человеку — любому, даже джедаю — признать, что ему нужна помощь. Требуется немалая сила, чтобы признаться в собственной слабости. И ещё большая, чтобы зная, каким тяжёлым и болезненным будет долг, всё равно решиться исполнить его.

Погоди-ка. Что это…?

— Ты считаешь меня сильным?

Бровь Оби-Вана снова поднялась, призывая самому сделать выводы, но Энакин уловил новый обрывок мысли: каким я и не надеюсь стать.

Энакин покраснел сам; что-то подозрительно ощущалось, как… гордость. Искренняя, сердечная гордость, гордость, что мастер так высоко думает о нём и считает по-настоящему сильным.

Медитация уже не казалась такой страшной.

* * *

После года совместных медитаций они изучили все её излучины и изгибы, и сейчас окунулись в Силу с лёгкостью. Пару секунд просто наслаждались ощущением парения в могучих волнах, ласково плескавшихся вокруг них, и после сразу сосредоточились на следе Энакина.

Внимание в этот раз было на его матери, Шми. Оби-Ван мягко вызывал воспоминания о счастливых временах. О временах, когда она поднимала маленького сына на руках и под его заливистый смех раскручивала над головой. О случае, когда он застрял в душе, и она не отходила от двери, рассказывая что-то весёлое или играя с ним, лишь бы ему не было страшно. О колыбельных, которые она, как бы ни устала за день, напевала ему перед сном. Горькая радость сквозила в воспоминаниях, её встревоженное лицо, когда она узнала про гонки, её неоднократные попытки уговорить его остановиться. Её трясущиеся руки и лихорадочные поцелуи, когда он всё-таки попал в аварию, совсем незадолго до знакомства с Квай-Гоном и Падме. Медленно Энакин показал последнее воспоминание о ней: привязанная к столбу, в порезах и пыли, простуженная и побитая, с сухими потрескавшимися губами, потухшими глазами, всегда горевшими радостью жизни. Вместе они пытались поднять положительные воспоминания о матери над негативными. Любовь, счастье и забота постепенно смывали собой гнев, боль и потерю.

Через всё это маленькие кусочки тьмы отламывались от сути Энакина. Первым был гнев на тварей, способных на такую жестокость. Энакин не раз чувствовал его раньше из-за детства, погубленного в рабстве. Он соглашался, что в мире всегда найдутся негодяи, и решил исправлять это каждый раз, когда только будет возможность. Понимая это, он отпускал свой гнев. Откалывалось самобичевание за то, что он натворил. Он принимал его, и обещал, что никогда так не поступит снова. Он отпускал его.

Потом пришли более сложные эмоции. Боль от непоправимой смерти матери. Даже сейчас он отчётливо помнил острый укол: только что мама была здесь, и в следующую секунду он уже хватается за пустое место в Силе. В сознании осталась дыра, и пустота пугала его. Мама покинула его; он умолял её остаться, но она всё равно ушла, и это порождало новый гнев. Он принимал его бесконечно малыми частями, принимал и отпускал.

У всех его чувств была страшная основа, которую он боялся признавать даже в медитации.

Даже звёзды умирают…

Оби-Ван неожиданно оказался совсем близко, его присутствие — прохладный бальзам на раскалённый воспоминаниями разум. Где-то далеко его физическое тело издало тяжёлый, горячий вздох. Наверное, он вспотел. Энакин завернулся в присутствие Оби-Вана, как никогда раньше в обычных медитациях, всем разумом потянувшись к мастеру в поисках утешения. Он снова сбегал от проблемы, он знал это, но не мог остановиться, потому что медитировать сейчас было так больно, а он устал от боли.

Он просто онемел, не желая ни думать, ни чувствовать. Тогда одно слово привлекло его восприятие: …прошение…

Когда они закончили медитировать и возвращали дыхание и сердцебиение в прежний ритм, их глаза открылись, и Энакин спросил:

— Какое прошение?

Оби-Ван моргнул.

— Что ты имеешь в виду: «Какое прошение?»

Энакин пожал плечами.

— Просто сейчас, когда я заканчивал… Мне показалось, я слышал, ты подумал «прошение». Какое «прошение» связано с мамой?

Оби-Ван снова покраснел, и Энакин решил, что ему нравится ужасно яркое освещение на республиканских кораблях, если они выставляют мастера в таком виде.

— И почему ты заглядывал в мой разум, когда должен был работать со своим?

— Я перегрелся, от тебя веяло прохладой; и ты не ускользнёшь от разговора, Мастер. Я знаю тебя слишком хорошо. Переговорщик или нет, — Оби-Ван закатил глаза при упоминании нелюбимого прозвища. — Я не оставлю этот разговор. И ты хорошо знаешь, каким настырным я могу быть, — Энакин одарил его обезоруживающей улыбкой.

Оби-Ван встретил его самым неодобрительным из своих взглядов, но улыбка на лице Энакина стала только шире, а сам он в любопытстве чуть склонил голову.

— Энакин.

— Мастер.

Они могли бы играть часами, если бы только захотели; Оби-Ван, непоколебимый, раздражённый, нарочито строгий мастер и Энакин, настойчивый, раздражающий, показательно невинный падаван. Часто спор становился предметом развлечения, лёгким способом разобраться в вещах, когда слишком сложно было вести серьёзный разговор. Однако веселье быстро угасло, потому сейчас Энакина действительно охватило любопытство; он чувствовал, не понимая сам как, что крохотный клочок информации был очень важным — и более того, сам Оби-Ван давал такое впечатление. Стандартные подшучивания в сторону; Энакин смотрел на него более серьёзными взглядом.

— Мастер?

Оби-Ван понял, что проигрывает бой, и издал долгий, полный смирения вздох.

— Когда ты был ещё мальчишкой, я подавал Совету прошение о выкупе прав твоей матери.

…Что?

— …Что?

Оби-Ван просто посмотрел на него. Он не стал повторяться. Ему и не нужно было. Энакин не был уверен, что сначала почувствовал, противоречивые эмоции разом нахлынули на него.

Первым подал голос, конечно же, гнев.

— Почему ты не сказал мне? — закричал он, вскакивая на ноги. Было что-то упоительное во взгляде на мастера сверху вниз. — Я обещал вернуться за ней! Это мой долг! Почему ты во всё вмешиваешься!

Оби-Ван по-прежнему хранил молчание, встречая вспышку падавана со спокойным лицом. Это ещё больше вывело Энакина из себя; он начал расхаживать по комнате вперёд-назад, пытаясь разобраться в буре эмоций.

Это больно. Больно, что мастер не сказал, что пытался освободить его мать. Поднималась ревность, что мастер вообще хотел сделать это, когда Энакин объявил для себя это делом чести, — всё равно что Оби-Ван пригласил бы Падме на свидание; такого просто не может быть. Вспыхивала иррациональная надежда, что у него могло бы получиться, если бы он пытался настойчивее. Возникали старые сомнения и страх, что мастер умышленно не проявил настойчивость, его прошение — всего лишь дань приличию, что он на самом деле не любит Энакина, и никогда не любил. Но среди всего выделялась боль, что мастер не доверяет настолько, что даже не сказал ему.

— Ты понимаешь, что это: мысли, что твой падаван не доверяет тебе настолько, что даже не скажет тебе?

Память непрошено отозвалась на мысли, и Энакин начал невольно замедлять шаг. Ему ли жаловаться, что от него хранят секреты? Часть сознания он не открывал никому, никогда. Палпатин соглашался, это — естественно, закрывать ото всех часть души, которой ни с кем не хочется делиться. Даже Оби-Ван очерчивал личное пространство, кто такой Энакин, чтобы нарушать его?

…За исключением того, что дело касалось его матери, что давало Энакину абсолютное право знать о нём. Почему Оби-Ван не доверяет ему? Почему?

…Только нельзя ли ту же логику применить к нему? Массовое убийство в скорби по матери, и не имел ли Оби-Ван права знать о припадке падавана в тускенской деревне?

…Но он не предоставил ему права.

…И не собирался никогда.

Энакин провёл рукой по волосам, отросшим такими длинными, что их уже можно было собрать в маленький хвост. Шаг становился всё медленнее. Если они были настолько близки, если все вокруг хвалили их за самую глубокую известную связь, то тогда почему они не доверяли друг другу? Даже в по-настоящему важных вещах. Что с ними было не так?

Сейчас он остановился, глядя мастеру прямо в глаза.

— Почему ты не сказал мне? — спросил он, не полностью спокойно, но больше без гнева в голосе.

Оби-Ван снова вздохнул.

— Я не хотел давать тебе ложной надежды, — сказал он наконец. — Каждый раз, когда я приходил с этим к Совету, мне отвечали, что я поощряю твою «очень плохую привычку» привязанностей.

— …Тогда почему ты ходил к ним? — спросил Энакин. Он слабо улыбнулся; тень обычной улыбки в их перешучиваниях. — Почему джедай, одержимый правилами, пытается нарушить их?

— О, у меня были все основания галактики, — ответил Оби-Ван, касаясь бородатой щеки. Он тоже улыбнулся, и тоже только тенью своей улыбки. — Мы исправили бы несправедливость, мы связались бы с ней и дали знать, что она приняла правильное решение, мы могли бы нанять её в персонал Храма, ей представилась бы возможность вернуться к нормальной жизни. О, я был изобретательным. Совет напоминал мне каждый раз, что я не могу исправить все несправедливости, что нас слишком мало для таких широких жестов. И неизменное возражение: нельзя поощрять твою привязанность, — улыбка дёрнулась, на секунду показавшись почти горькой. — У тебя возникали трудности с необходимостью отпустить её, и они решили, что будет лучше изолировать тебя от её общества, чтобы время могло сгладить привязанность.

Глубоко внутри Энакин полыхал. Лицемерные ублюдки. Они ничего не понимают.

Взгляд Оби-Вана стал резким, ладонь отдёрнулась от лица, и он выпрямился в полный рост — намного ниже, чем Энакин, но всегда главный и всегда более внушительный.

— Твои мысли выдают тебя, Энакин. Они поступили правильно. Их причины более чем основательные.

— Ты же не можешь так считать! Иначе ты не подавал прошение Совету вообще!

Оби-Ван тяжело осел на кресло и опустил голову.

— Полагаю, Совет так же знал и настоящую причину, по которой я продолжал осаждать их. Энакин, я воспитываю тебя больше десяти лет. Я не забуду, как мы провели первую ночь в Храме, как утешал тебя, оставшегося без единственного близкого человека. Я помню, с какими трудностями, но с каким упрямством ты осваивался в новой жизни, как ты воспрядал духом от ласкового слова или просто внимания. Я помню кошмары, от которых ты прятался в моей постели, и понимал тогда, как остро тебе не хватало матери, которой я не мог заменить. Энакин, к ситхам Кодекс, больше всего на свете я хотел видеть тебя счастливым.

…Это…

…Это меняло всё. Что-то расцвело в груди Энакина, что-то горячее, но не привычный испепеляющий гнев. Мягкое, теплое, ласковое. От его кроткого прикосновения порозовели щёки и вспыхнули уши, а на губах появилась неожиданная улыбка. Искренняя улыбка.

Они не доверяли друг другу во всём.

Но впервые Энакин чувствовал, что они могут попытаться.

В яркой, по-джедайски насыщенной жизни Энакина был всего один-единственный раз, когда у него по-настоящему сдали нервы и он сбежал. И это даже если учитывать его побеги из Храма в детские годы, множество случаев, когда он сводил мастера с ума от беспокойства, исчезая на миссии с очередной авантюрой, и тот кошмарный случай, когда он улетел с Набу вместе с Падме, чтобы навестить мать. Даже если учитывать всё это, был всего один-единственный раз, когда он по-настоящему потерял над собой контроль. И это был день возвращения с Джабиима.

Два месяца, два долгих месяца на дождливой, грязной планете стали одним бесконечным кошмаром, и сразу по возвращении Энакина призвали в Совет для отчёта. С каждым его словом горе камнем придавливало советников, пока Энакин сухо вспоминал, как погибали падаван за падаваном, джедай за джедаем, и когда он, наконец, добрался до части о своём мастере, пропавшем и предположительно погибшем, опустились даже плечи Мейса, не выдерживая цены поражения. Йода поднялся со своего кресла, согнувшийся, словно вся тяжесть галактики легла на него, и подошёл к нему. По интуиции и памяти многих встреч с ним Энакин опустился на колено, оказываясь на одном уровне с крошечным мастером.

Йода взглянул на него, морщинистые брови сблизились в сочувствии, понимании и печали. Энакин просто смотрел на него, онемевший до самого сердца после ада Джабиима. Зелёная когтистая лапка потянулась вперёд, коснувшись его руки, и Энакин вздрогнул.

— Своего мастера нашёл ты?

— Нет, Мастер Йода.

Глаза Йоды закрылись, голова его опустилась, как никогда сгибаясь под тяжестью лет.

— Великая потеря это. Великая потеря.

— Он не умер.

Не в первый раз Энакин заявлял это. Он объявлял это часто и громко на Джабииме. Он начинал уставать повторяться. Кошмарный момент в дожде, когда связь неожиданно взорвалась болью и потом замолчала, до сих пор преследовал его.

Энакин никогда не был один в своём разуме. Даже ребёнком, хотя он не мог напрямую слышать мамины мысли или понимать, что она чувствует, он всегда ощущал её рядом с собой, даже во время гонок. Мама просто всегда была там. Мама всегда была рядом, даже когда он оставил её на Татуине, собираясь стать джедаем.

Ощущение её со временем притупилось, но потом вместо него появился Оби-Ван. Мастер очень скоро начал работать над их связью, ласково заплетая каждый узел и медленно укрепляя её. Когда ощущение матери начало истаивать, ощущение мастера стало расти. Оно расцвело сильнее, чем кто-либо мог ожидать, с началом Войны клонов. До этой страшной вспышки боли мастер всегда был сильным и ровным присутствием где-то в уголке сознания. Расстояние, на котором они могли общаться друг с другом, постепенно возрастало, больше разделение в пару комнат не сводило общение к слабому восприятию эмоций друг друга. Первое столкновение с Гривусом на той ледяной планете подтвердило, что они могут разговаривать, несмотря на километры между собой.

В тот кошмарный день Оби-Ван ворчал, недовольный дождём и тем, как жалко начиналась битва. Анализировались планы и стратегии, в то время как часть Оби-Вана тихо скорбела над погибшими джедаями. Так похоже на Оби-Вана, тихий шелест его эмоций, почти привычной скорби или редкой радости, всегда оживал в сознании, и Энакин беспечно воспринимал его как должное.

Потому что когда он исчез, когда внезапно умолкли шорохи и переговоры, пришла непривычная, жуткая тишина. Шорохи были заверением, что Оби-Ван где-то рядом и не покинул его, как мать когда-то. Неважно, каким расстроенным или раздражённым мог быть с ним Оби-Ван, он всегда жил здесь, в сознании. За его ровный огонёк Энакин отчаянно цеплялся после кошмаров, к нему он обращался в растерянности, его лихорадочно искал в пылу боя. Считал естественным, неотъемлемым и даже не задумывался о нём.

Тишина так и не ожила шорохами, и в последующие бесконечные дни на Джабииме Энакин с запозданием понял, как же часто он оглядывался на тёплое свечение в углу. Связь с Падме росла очень медленно: сама она не была чувствительной к Силе, и ковать связь с ней можно было только в редкие минуты наедине. Сейчас, застряв на бурной планете, в первый раз в свой жизни Энакин оказался один.

Он понял, что ненавидит одиночество.

Никакие крики или попытки дотянуться до мастера не приносили успеха. Нить в затихшей, пустой связи тянулась в никуда, но Энакин ни на секунду не переставал поддерживать её, пытаясь вновь обрести мягкий, ровный свет. Ради него он так отчаянно вёл поиски, не прерываясь на сон или еду, но в конце концов истощение остановило его, как и надежду найти след пропавшего мастера.

Но Оби-Ван не умер.

Энакин знал смерть. Смерть ему как старая любовница, давно и хорошо знакомая. Он чувствовал её в связи с матерью, иссохшей и увядшей, оборвавшейся болью, когда она умерла. Шок от присутствия матери, её ласкающее ощущение после долгих лет молчания, внезапно вспыхнувшее и погасшее. Разорванное и растерзанное сознание, когда человека, которого он любил с первого дня жизни, больше не стало. Острая резь потери. Только что мама была здесь, полная любви и жизни, хотя тело её умирало, и разрывающееся сердце, когда она ушла. Он видел, как связь с ней, хрупкая от долгого бездействия, окончательно разбивается и исчезает в пустоте.

Он ощущал хлёсткий удар смерти почти постоянно, когда клоны, джедаи, падаваны, даже мирные жители погибали рядом с ним в этой проклятой войне. Смерть ему — старая подруга, её присутствие сложно не заметить.

Но он не почувствовал её удара с Оби-Ваном. Их связь всё ещё существовала, не обрываясь, но уходя концами в никуда. И пока связь ещё жила, Энакин знал, что Оби-Ван не умер. Он знал это, просто знал.

Но все убеждали его, что это невозможно. Что мастер не мог пережить взрыва АТ-АТ. Что он должен смириться с тем, что мастер воссоединился с Силой. Что он растрачивает ценные ресурсы на поиски мертвеца. Что если он не признает потерю мастера, то рискует рассудком и жизнями вокруг себя. Что он нужен клонам и должен сосредоточиться на чёртовой битве, коммандер. Что он может вести поиски тела позже, после того, как разобьют сепаратистов. Что приходят свежие силы джедаев и их нужно вводить в курс дела. И никто не слушал, когда Энакин говорил, что Оби-Ван ещё жив.

Поэтому он перестал повторять. Вести заведомо проигрышную битву.

Тишина в связи росла, надежда найти следы мастера стала сменяться отчаянием.

Энакин просто устал. И онемел. И просто не хотел сейчас с этим связываться.

Йода взглянул на него с непривычной добротой и сочувствием. Рука на его плече сжалась, и маленький мастер тяжело вздохнул.

— Умер или нет, новый мастер нужен тебе.

— Оби-Ван — мой Мастер.

Оби-Ван и никто другой. Потому что Оби-Ван ещё жив. Ему не нужен новый мастер.

Йода вздохнул.

— Отдохни, отдохни, юный падаван. Поговорим позднее мы, утром.

Энакин в оцепенении покидал зал Совета. Но это становилось его нормальным состоянием. Без Оби-Вана мир казался тусклым. Слишком тихим.

Он вернулся в их квартиру, домой в первый раз за последние пять месяцев. Это ощущалось так неправильно. Оби-Ван должен был быть с ним рядом или уже на полпути к Дексу, чтобы набрать вкусностей и отпраздновать возвращение домой, пока Энакин разберёт вещи и отправит сообщение Падме, что они вернулись.

Комнаты чувствовались холодными. Пустыми. Мёртвыми. Только Энакину не нравилось думать о них, как о мёртвых, потому что это подразумевало вещи, которые он отказывался представлять. Он повернулся к кухне, собираясь набрать что-нибудь на перекус, и почти ожидал, что увидит в ней Оби-Вана, гремящего посудой в руках и начинавшего готовить что-нибудь из любимого у Энакина. Каким бы уставшим мастер ни был, в этом внимании и заботе он не отказывал никогда.

Мастер часто повторял: Энакин вырос не в Храме, есть вещи, которые он не знает, и вещи, которых не знает Оби-Ван, потому что он не жил нигде, кроме Храма. Мастер всегда старался приспособиться к странностям из прошлого Энакина и твёрдо верил, что падаван станет таким же хорошим джедаем, как и любой воспитанник Храма. Когда Энакин упоминал некоторые вещи, которые мама делала для него, Оби-Ван обдумывал их, немного говорил о привязанностях за ними, признавал мудрость матери и обсуждал, что может оказаться им достойной заменой, удовлетворить в них потребность, но не заменить саму мать.

Одним из этого было приготовление любимого блюда для Энакина после особо плохого дня или в празднование особых успехов. Из них двоих Оби-Ван всегда был лучшим поваром (и единственным после отлучения Энакина от кухни из-за случайности с духовкой), и Энакин не возражал — наслаждался — сидеть за столом и делать домашнюю работу, искоса наблюдая, как мастер возится на кухне.

Аппетит пропал. Энакин вошёл в комнату Оби-Вана, возвращая немногие мелочи, которые забрал с собой из их крошечной палатки на Джабииме. Оби-Ван расстроился бы, когда вернулся и узнал, что падаван бросил все его вещи.

Комната всё ещё хранила запах мастера, даже после пяти месяцев отсутствия. Тяжесть сдавила грудь, когда Энакин заметил на маленьком письменном столе пустую чашку, забытую Оби-Ваном в спешке очередных сборов на фронт. Чашка была словно свидетельством, что Оби-Ван ещё жил здесь, что он на только на минуту вышел из комнаты за печеньем и скоро вернётся, возмущённо воскликнет, что Энакин опять делает рядом с его датападом… Чашка терпеливо ждала хозяина, чай в ней давно остыл и высох, но Оби-Ван не возвращался.

На Джабииме их преследовал один кризис за другим. Энакин мог игнорировать тяжесть одиночества. Холод. Тишину. Всегда что-нибудь требовало его внимания, полной сосредоточенности, и хотя бывали моменты, когда он по-привычке тянулся к тёплому свету и не находил его, ему было, на что отвлечься. Даже по пути домой он писал отчёт и обдумывал, как представить его Совету.

Сейчас отвлекаться было не на что. Не на чем сосредоточиться.

Ни на чём, кроме тишины. И чашки.

Комнаты стояли такими тихими. Жуткое эхо тишины в сознании.

Слишком тихо.

Энакин с трудом передвинул ноги, вернувшись в свою комнату, бросил сумку на кровать и сразу же вышел в гостиную к голонету. Неважно, что именно. Фильм, новости, мелодрама — что угодно, лишь бы не оставлять эту страшную тишину.

Он не ушёл далеко. В гостиной лежали подушки для медитаций.

Медитация.

Энакин долго не мог окунуться в Силу без ощущения мастера рядом. Сила словно равнодушно текла мимо, холодная без мягкого свечения Оби-Вана, и попытки найти утешение в ней ни к чему не приводили. Медитировать всегда было сложно, и сейчас, без поддерживающей ладони мастера Энакин чувствовал, что она почти невозможна. Но он продолжал пытаться. Потому что Оби-Ван не обрадуется, если… — когда! — вернётся и обнаружит, что Энакин распустил себя.

Тяжесть исчезла, и внезапно Энакин оказался на полу, лицом в подушку Оби-Вана, рыдающий, плачущий, воющий.

Слишком много. Всего так много.

Но даже когда он захлёбывался слезами, вокруг оставалась тишина.

* * *

С-3РО, дроид-специалист по отношениям человек-киборг, праздно бродил по квартире мисс Падме, дома 500 по Республиканской улице, как часто делал, когда госпожи не было дома. Её призвали на Набу на прошлой неделе; она понадобилась королеве или кому-то ещё, и Трипио оставили ответственным за её дела на Корусанте. Представитель Бинкс позаботится о политических вещах, поддерживая постоянную связь с молодым сенатором на случай проведения важного голосования. Трипио же поручили поддерживать квартиру в порядке и принимать различные сообщения, звонки и визитёров, ещё не знавших, что госпожи не было дома.

В самом деле, Трипио иногда поражался неразумности некоторых существ. Ведь можно же взглянуть на расписание сенатора Амидалы в голонете. Она всегда заранее вывешивает объявление на своей странице, когда будет дома, когда на Корусанте, часы приёма и тому подобные вещи. В этом плане мисс Падме была очень предусмотрительна. Но нет, вместо того, чтобы использовать данный им мозг или мозги, люди и нелюди звонили без конца и даже заявлялись на квартиру, ожидая застать её здесь, уверенные, что Трипио просто лжёт, а хозяйка ленится заниматься делами.

В самом деле. Как грубо.

Но он послушно принимал сообщения для госпожи, давал знать всем визитёрам и звонящим, что он представит их к вниманию молодого сенатора сразу же, как она свяжется с ним или вернётся домой, в зависимости от того, что случится раньше. Многие вежливо благодарили его, другие ворчали и злились.

Те, кто вели себя особо грубо, немедленно попадали в конец списка сообщений. Трипио заносил их туда с особым удовольствием.

Он считал себя благодарным Мастеру Эни за то, что тот передал права на него мисс Падме. Хотя он всегда будет верным своему Создателю, Трипио хранил не лучшие воспоминания о времени на Татуине. Леди Шми, Мастер Клигг и их семья аккуратно обращались с ним, но он не выполнял свою основную функцию отношений человек-киборг, и это не говоря о песке, который забивался в суставы и схемы даже после нанесения защитного покрытия, которое Леди Шми достала специально для него. Здесь, с мисс Падме, Трипио чувствовал, что проявляет себя в полную силу. Он мог играть преданного слугу для любых высокопоставленных лиц, которых мисс Падме приглашала на личные встречи, предлагать свои услуги по переводу более, чем шести миллионов языков, особенно сенаторам, которые по анатомическим особенностям не могли произносить звуки Основного, таким как вуки, и предупреждать мисс Падме о важных культурных традициях разных видов, с которыми она могла быть не знакома.

Ему нечего было больше желать, и Трипио радовался, что нашёл, наконец, себе место. Место, на котором он функционирует в полную мощь, к целям которого он и был предназначен.

Раздался неожиданный глухой стук на балконе, который не восприняло бы большинство человеческих ушей. Повернувшись, Трипио отложил в сторону пыльную тряпку, с которой прибирался в комнате, и вышел в гостиную комнату.

— Мастер Эни!

Трипио шагнул вперёд. Свадьба полагалась быть тайной! Что Мастер Эни делает на балконе мисс Падме в середине дня, когда кто угодно может его увидеть? О, какое беспокойство за них лежало на нём!

— Мастер Эни, входите, пожалуйста, пока кто-нибудь не увидел вас!

Молодой джедай посмотрел на протокольного дроида пустыми глазами, прежде чем кивнуть и войти внутрь. Трипио быстро задёрнул шторы: несмотря на то, что материал окна не позволил бы разглядеть, кто внутри, дополнительная предосторожность, которой пользовались и Мастер Эни, и мисс Падме во время встреч.

— Середина дня! — начал ругаться Трипио, зная, как осторожно молодая пара хранила свадьбу в секрете. — Почему вы…

— Падме здесь? — спросил Мастер Эни, просто стоя посреди комнаты и глядя в пол.

Трипио не испытывал раздражения на молодого джедая, как на других визитёров, приходивших сюда, не зная, что госпожи нет, несмотря на объявление в голонете. В конце концов, стоило только посмотреть новости, чтобы понять: джедаи слишком измотаны войной, чтобы разбираться в расписании сенаторов. Протокольному дроиду потребовалось едва двенадцать секунд, чтобы понять, что Мастер Эни скорее всего только что прибыл на планету и не имел времени что-либо проверить.

— Боюсь, что нет. Её призвали на Набу на прошлой неделе по неотложным делам.

Мастер Эни долго молчал, просто стоя посреди комнаты. Трипио начал беспокоиться. Это непохоже на Мастера Эни, показываться в середине дня без предварительного предупреждения. Кроме того, несмотря на приятную погоду, молодой джедай слегка дрожал.

— Я могу вам чем-нибудь помочь?

Создатель просто стоял.

— Вы выглядите замёрзшим, думаю, я принесу вам чего-нибудь горячего.

По-прежнему без ответа.

Это совсем встревожило Трипио. Он поторопился на кухню, засуетившись с чайником и доставая с полок чай, который мисс Падме любила пить, когда замерзала. Мастер Эни вёл себя очень тихо, как во время медитации, но из того, что Трипио видел, Мастер Эни определённо не медитировал.

Приготовив поднос, Трипио внёс его в гостиную и поставил на кофейном столике.

— Чаю, Мастер Эни?

— Чаю? Чай?— молодой джедай поднял глаза, увидев чайник и чашку на столике. И тогда, к ужасу Трипио, лицо Мастера Эни перекосилось, он круто развернулся и бросился в спальню.

— О, нет.

Создатель сильно расстроен и чем-то встревожен, это было ясно. Трипио прошёл следом за Мастером Эни и увидел, как молодой джедай рухнул на кровать, свернувшись и прижав к груди подушку. Трипио наблюдал несколько минут, неуверенный, что делать. Несмотря на обширное программирование на протоколы, языки и понимание человеческого поведения, всё кодирование относилось к процедурам: что делать на вежливых встречах, как переводить сложный сленг, как и когда поступать согласно традициям видов. Очень немногое из кодирования относилось к эмоциональным взрывам, поскольку, если потребуется помощь, протокольного дроида позовут в последнюю очередь.

Очевидно, программист Трипио не задумывался серьёзно над эмоциональным аспектом человек-киборг отношений. Трипио было очень грустно приходить к выводу, что он понятия не имеет, как поступить со смятением Мастера Эни.

К счастью, Трипио знал, как дозвониться до мисс Падме. Возможно, она знает, как поступить с мужем, и сможет что-то посоветовать.

Он тихо прикрыл дверь и пошёл за комлинком.

* * *

Падме сидела за столом и смеялась, пока сестра Сола потчевала всю семью забавными историями об одной из дочерей, утрированными и преувеличенными, но от того более уморительными. Право, Падме давно так не смеялась, оставив вдали стресс и проблемы Сената и войны, и было приятно провести один из вечеров с семьёй во время работы на Набу. В расписании нашлась всего одна свободная ночь, Падме жалела, что только одна, но наслаждалась, чем могла. Она с большим вниманием слушала Солу, надеясь, что сможет позже поделиться с Энакином, когда он вернётся домой. Ему всегда нравились истории о проказах её племянниц, так напоминавшие его собственные.

Отец только начал вспоминать что-то неловкое из её же детства, что-то, несомненно, очень похожее на шалости Пуджи, когда замигал рабочий комлинк.

— Дорогая, мы же за столом, — укорила мать.

Падме опустила голову.

— Извини, мам, я думала, что выключила его, — что всем она сегодня и говорила, предупреждая, чтобы не пытались дозвониться ей. Взглянув на дисплей, она удивилась вызову. — Трипио? В чём дело?

— О, мисс Падме! Я так рад, что смог дозвониться до вас! — послышался как всегда взволнованный голос дроида. — Я знаю, что нельзя беспокоить вас, но произошло нечто ужасное, и я не знаю, что делать. Я считал, что просто обязан связаться с вами…

— Трипио! — прервала она. — Успокойся. — В самом деле, дроида иногда могли взбудоражить совершенно рядовые явления. — Я уверена, что всё не так серьёзно, как кажется.

— Тётя Падме разберётся! — воскликнула Рио, взбираясь ей на колени с энтузиазмом шестилетней девчонки. — Тётя Падме всё исправит!

— Мне жаль тревожить вас, — продолжал Трипио. — В самом деле, я бы не считал это необходимым, если бы дело не вышло за пределы моего программирования. Это касается моего Создателя.

Улыбка на лице Падме окончательно погасла.

— Минутку, Трипио, — сказала она, заглушая звук, пока дроид не продолжил стенания. — Мне жаль, но я должна принять звонок.

— Ну же, Падме, — покачал головой отец. — Дела за столом?

— На самом деле нет, — ответила она, снимая с колен Рио и передавая её Соле. — Извините меня.

— Постарайся побыстрее, милая, — вздохнула мать.

Сола взглянула на неё, подняв бровь. Падме больше ничего не добавила, поторопившись уйти в свою комнату и остаться в одиночестве. Ей следовало бы догадаться. Трипио знает, хорошо знает, что звонить ей можно только в крайнем случае. И ссылка на Создателя была условным сигналом, поскольку никто, кроме Ларсов, её самой и мужа не знал, что Трипио собрал Энакин. Падме могла только надеяться, что то, что Трипио считал «страшным», окажется очередным преувеличением.

— Продолжай, Трипио. Что случилось с Эни?

— Я не знаю, мисс Падме! — голос Трипио был такой же взбудораженный, как во время полёта на Джеонозис, совершенно ему не характерный. — Он пришёл сюда посреди дня, выглядел совсем замёрзшим, и когда я предложил ему чая, он просто разрыдался. Даже сейчас он плачет в вашей спальне. Пожалуйста, Миледи, меня не запрограммировали на такие бурные эмоции, скажите, что я должен делать.

Падме побледнела, тревога поднялась в полную силу и окончательно смела всю радость, переполнявшую минутами ранее. Планы уже выстраивались в голове, извинения, которыми она могла бы объяснить преждевременный отлёт — диверсии, срочные дела, лишь бы только вернуться к Энакину и помочь, какая бы беда ни сокрушила его. Потому что муж не мог сломаться при виде чашки чая.

Она уже закидывала в сумку одежду.

— Я уже собираюсь, Трипио, но вернусь только через несколько дней. — Перелёты стали намного дольше с начала войны со всеми проверками и контрольно-пропускными пунктами. — Свяжись с Мастером Кеноби в Храме, он сможет помочь, пока я не вернусь. Будь осторожен.

— Конечно, мисс Падме. Есть ли что-то, что я могу сделать для Мастера Эни в ближайшее время? Он, кажется, становится громче.

И так и было: она слышала мужа даже через коммуникатор.

— Квартира звуконепроницаема, так что это не будет проблемой. Просто убедись, что никто не увидит его.

— Как пожелаете. О, как я хотел бы сделать больше.

— Я знаю. Я тоже.

— Очень хорошо. До встречи через несколько дней, Миледи.

— До встречи, — закончила она разговор и немедленно связалась с другими людьми, заказывая корабль на максимально близкое время.

Раздался тихий стук в дверь, и Падме обернулась, впуская Солу и продолжая разговаривать с Тайфо.

— Я понимаю, капитан. Но я не хочу, чтобы кто-то знал, что я возвращаюсь на Корусант. Если узнают, меня сразу же вызовут в Сенат… Да, я знаю, Дорме прикроет меня, чтобы никто не догадался… Нет, я могу позаботиться о себе сама, но спасибо за беспокойство… Просто приготовьте корабль. Я буду на месте через час.

Сола присела на кровать Падме, окинув взглядом наполовину собранный чемодан.

— Ты уезжаешь?

Падме вздохнул, присаживаясь рядом с сестрой.

— Да. Мой друг на Корусанте попал в больницу. — Неприятно так открыто лгать сестре. Но эта отговорка отчасти была правдой, потому что если Энакину было плохо настолько, что он разрыдался при виде чая, то тогда ему в самом деле требовалась помощь врача. Только не телу, а душе.

— А вся секретность?

Падме пожала плечами.

— Если кто-нибудь узнает, что я вернулась на Корусант, меня снова дёрнут в политические разборки. У Трипио уже готов длинный список людей, которые искали встречи со мной, а я хочу хоть пару дней не забивать голову о срочными встречами и делами в Сенате.

Сола потянулась вперёд, взяв Падме за руки.

— Моя дорогая, маленькая сестра. Твой друг. У тебя, кроме дружбы, случайно нет причин волноваться за него?

— Сола! — Падме не хотела сейчас с этим разбираться. Она знала, сердце у сестры чуткое, но не могла довериться ей. Не с тяжёлым грузом, что свадьба с Энакином оставалась секретом, даже для её семьи. Не с давящим знанием, что что-то страшное случилось с Энакином и выбило его из себя настолько, что он пришёл к ней в квартиру посреди бела дня. Она не хотела снова лгать, но и не могла просто уклониться от многозначительного взгляда сестры. — Нет. Просто… — слёзы подступили к глазам Падме. — Это серьёзно, Сола.

И это, наконец, было правдой.

Сола отпустила руки Падме и крепко, порывисто обняла её.

— Мне жаль, — прошептала она. — Я всё, как прежде, поддразниваю тебя, пытаясь помочь успокоиться, когда ты так за кого-то переживаешь. Прости, мой подход неудачный.

Падме чуть улыбнулась.

— Всё нормально, сестра. — Она сжала Солу и поднялась, продолжая торопливо собирать вещи и незаметно вытирая глаза. — В следующий раз, когда я буду дома, я сяду и буду слушать все твои неудачные шутки целый час кряду, не сопротивляясь, и мы забудем про это.

— Три часа. У меня нечасто возникает возможность превзойти тебя в словесной перепалке.

— Полтора, потому что если мне удастся провести больше часа дома, то это надо записать как чудо.

— Два с половиной, и мы можем разбить время на части, я не возражаю.

— Два часа, и это моё последнее слово.

— По рукам.

Падме засмеялась, сознавая, что это вероятно будет последний смех на несколько дней вперёд.

* * *

Трипио начинала охватывать настоящая паника. Прошло три дня с тех пор, как он связался с мисс Падме и дальше происходило что-то странное. Если не упоминать, что Мастер Эни не сказал ни слова с момента встречи и не покидал спальню, кроме как по биологическим функциям, что в случайных промежутках времени пытался медитировать или истерически смеялся, когда кто-то просто хотел связаться с мисс Падме по очередному вопросу, Трипио ещё никак не мог дозвониться до Мастера Кеноби.

Он пробовал звонить по выделенной личной линии, которую его госпожа имела с квартирой Кеноби/Скайуокер в Храме, но не получал ответа. Конечно, Трипио старался быть вежливым, понимая, что большинству существ не понравится звонок посреди обеда или ночи, но полагал, что хотя бы на один из множества вызовов можно было ответить. Он даже пытался, в порыве перегоревшей цепи, наверное, звонить посреди ночи и оставил комлинк в режиме автодозвона на час, но не получил абсолютно никакого ответа.

Не преуспев в этом, Трипио связался с управлением Храма, объявив, что сенатор желает поговорить с Мастером Кеноби, но ему сказали, что Мастер Кеноби находится с назначением на Джабииме и недоступен для звонков. Это было неправдой, что озадачивало Трипио, потому что Мастер Эни ведь вернулся. И хотя Трипио не всегда понимал людей, он знал, что Мастер Эни не вернулся бы без Мастера Кеноби, но и джедаи не могли солгать. От однозначной неувязки перегревались микросхемы, но вычислить что-то полезное он не мог.

Всё было очень тревожно. Мастер Эни определённо нуждался в помощи, но Трипио было не к кому обратиться. Мисс Падме летела в гиперпространстве, на пути домой, а Мастера Кеноби не удавалось нигде найти. Любые попытки протокольного дроида узнать что-нибудь от самого Мастера Эни приводили либо к его оглушающему молчанию, либо к медитации на следующие несколько часов, либо к новой серии слёз.

Да Боже мой, Мастер Эни и ничего не ел! Трипио был очень, очень встревожен. Что-то было слишком неправильно, и он чувствовал себя до обиды беспомощным.

Всё, что ему оставалось, это продолжать попытки дозвониться до Мастера Кеноби и ждать возвращения мисс Падме.

* * *

Падме летела на воздушном такси, когда впервые обратила внимание на новости. Она пролетала мимо огромного биллборда, настроенного на канал новостей в голонете, когда услышала знакомое имя и потребовала немедленно остановить такси, подвинулась вперёд и стала слушать.

— Это так, леди и джентльмены. Вы услышали верно. Оби-Ван Кеноби, прославленный Переговорщик, воссоединился с Силой. Он — одна из многих потерь на Джабииме, на котором республиканские силы…

Падме откинулась назад, невольно приоткрывая рот, когда новость обрушилась на неё. Ох. Ох. Неудивительно, что Энакин так убит. Ох, Оби-Ван. Она закрыла лицо руками, подумав о заботливом, чутком друге. Ох, Энакин, должно быть, опустошён. И он, возможно, был там, когда это произошло. Неправильно, неправильно, не должно быть так! Вот почему дипломатия была единственным выходом в войне: сколько ещё близких придётся потерять в бессмысленных боях?

— Конечно, мысли Республики с молодым падаваном Генерала Кеноби, Энакином Скайуокером, Героем Без Страха и Упрёка. Мы понимаем, что не осталось даже тела для погребального костра, но небольшая церемония похорон пройдёт в Храме через несколько дней. Джедаи, как мы знаем, трепетно относятся к своим ритуалам, но канцлер Палпатин предложил проведение публичной службы, чтобы народы Республики могли оплакать потерю…

Падме повернулась к дроиду-водителю

— Поехали. Поторопись!

Не желая, чтобы кто-то догадался о её возвращении на Корусант, Падме приказала такси остановиться на соседней улице за домом 500 по Республиканской улице. Она накинула на голову плотный капюшон плаща и поспешила по тротуару, единственная цель — добраться как можно быстрее до мужа. Едва оказавшись внутри дома — во время, когда большинство сенаторов на заседании — она побежала по коридорам, проклиная турболифты за их неспешный ход.

С-3РО только что не прыгал, когда она вернулась.

— Слава Создателю! О, мисс Падме, я очень беспокоился; он так ничего и не ел, не спал, что, я осмелюсь добавить, сделало его невыносимо грубым. Он всё ещё не разговаривает со мной, хотя я был более, чем в вежлив в…

— Достаточно, Трипио, — сказал Падме, поднимая ладонь и предотвращая волну жалоб. — Теперь я справлюсь сама.

— Хорошо! — обиженно воскликнул Трипио. — Я на самом деле пытался быть… — он продолжил что бормотать и ворчать, но Падме уже прошла мимо него, через просторную комнату отдыха, за кремового цвета диваны, мимо открытого незастеклённого балкона и дальше вниз, к спальне.

Энакин не ждал её. Шторы на широком, от стены до стены окне были наполовину задёрнуты, чёрные тени висели в комнате. Энакин сидел в центре кровати, в мятой одежде, сам в полном беспорядке, в потёртой, пыльной тунике с грязным, прожжённым плащом у изножья кровати. Сапог у него не было, один валялся у шкафа рядом с верандой, второй исчез Сила знает где. Его волосы сбились на затылке, давно не мытые, неопрятные, с болтавшейся у груди полурастрёпанной косичкой. Лицо бледное даже в тусклом утреннем свете, с тёмными кругами под глазами, и Падме подозревала, что под тяжёлыми веками красные следы полопавшихся от недосыпа капилляров. Запах пота и грязи достиг её носа, и она невольно поморщилась, несмотря на острое сочувствие.

Он был в глубокой медитации.

— …Энакин? — мягко позвала она.

Его глаза распахнулись, яркие, лихорадочно блестящие, больные.

— Падме, — надломленно произнёс он. — Я не могу найти его… Я пытался с того момента… и не мог… Его больше нет со мной!

Это верно! Падме внезапно вспомнила, что смерть близких джедаи переживали намного болезненней, разрыв соединявшей их связи, должно быть, становился чудовищным ударом. Не представляя, что переживает сейчас муж, она села рядом на кровать, прижимаясь к нему и обнимая за плечи. Энакин обнял её в ответ — механическая рука сильно вцепилась в спину, почти до боли — и уткнулся лицом в изгиб шеи. Его плечи дрожали, пока он судорожно пытался вздохнуть.

Падме начала раскачивать его, воркуя и мягко нашёптывая.

— Всё будет хорошо, Эни, ох, мой мальчик, всё будет хорошо. Мы справимся. Мы справимся.

Энакин застонал её в ключицу.

— Как? — он слегка отодвинулся, встречаясь с ней уставшими глазами. — Совет хочет назначить мне нового мастера. Это невозможно! Оби-Ван — мой Мастер!

Падме потянулась вперёд и обхватила ладонями его лицо.

— И всё будет в порядке, — тихо произнесла она, пытаясь охладить раскалённое сознание любимого мужа. — Ты прав. Никто не может заменить Оби-Вана, никто.

Энакин поднял голову и взялся руками за её ладони, медленно поднося их к губам и целуя.

— …Спасибо, — прошептал он и поцеловал снова. — Спасибо тебе…

— Трипио сказал, что ты ничего не ел. Я могу что-нибудь принести тебе?

Энакин покачал головой.

— Я не голоден. Да я и не смогу поесть. Каждый раз, когда вижу чашку…

Падме быстро кивнула, заметив, как опасно заблестели синие глаза.

— Понимаю. Ладно. Давай хотя бы сменим твою одежду. Душ поможет тебе немного прийти в себя. Хочешь просто попить воды?

— Я не… может быть.

— Хорошо, — сказала она. — Я позабочусь. А ты — в душ.

Он кивнул и медленно встал с кровати, направляясь в ванную. Падме задержалась, собирая за ним небрежно сброшенную одежду. Как только Энакин снял нижнюю тунику, она ужаснулась, заметив, каким тощим он выглядел. Сколько дней он не ел? Со смерти Оби-Вана?

Падме встряхнула головой. Всему своё время.

Как только Энакин ушёл в душ, Падме подняла одежду и вышла в гостиную.

— Трипио, — позвала она, и золотой дроид быстро появился из коридора. — Почисти это, и как можно быстрее и тише. У нас есть какой-нибудь суп?

— Да, мисс Падме. Вы знаете, что случилось с Мастером Эни?

Она кивнула, едва слушая.

— Трипио, я не хочу, чтобы кто-нибудь знал, что я уже вернулась. Если будут посетители в ближайшие дни, не пускай их дальше прихожей и как можно скорее выпроваживай.

— Я понял, госпожа. Что-нибудь ещё?

— Нет, спасибо.

Кивнув, золотой дроид принял одежду и почистил её уже к тому времени, как Энакин вышел из душа. Падме держалась на кухне. Быстро набрав стакан холодной воды, она нашла в холодильнике самый жидкий, почти один бульон, суп, набрала тарелку и поставила разогреваться.

Часом позже, посвежевший после душа, Энакин стал выглядеть более живым, если не менее безнадёжным, и маленьким глотками пил рядом с ней горячий бульон.

— Я не возьму другого мастера, — вдруг решительно сказал он.

— Что? — осторожно переспросила Падме.

— Я не возьму другого мастера.

— Но… Эни… Как ты станешь Рыцарем без учителя?

Энакин удивлённо поднял брови.

— У меня есть Оби-Ван, — ответил он, словно это было самой очевидной вещью в мире.

От его спокойного тона Падме совсем растерялась.

— Эни, — медленно произнесла она. — Как может он… Если он…

Она следила за выражением его лица, пока неуклюже пыталась подобрать слова и спросить, как умерший мастер доведёт его до Рыцарства. Его уверенность сменилась замешательством, но потом немедленно превратилась шок и сразу в гнев. Падме не раз видела Энакина в гневе, видела его кричащего, расхаживающего, матерившего людей, которые ему не нравились. Она видела его недовольным, раздражённым, злым по самым разным причинам. Она видела его швырявшегося металлоломом в гараже на Татуине после смерти матери. Этот раз, однако, был совершенно другим.

Падме поняла, что догадывается, как мог выглядеть Энакин сразу после смерти Шми, когда ярость кровавой пеленой закрывала ему глаза. Комната задрожала, лицо превратилось в гримасу, и Энакин вскочил на ноги.

— ОН НЕ УМЕР!

Падме пошатнулась и осела на стул, бесцветно осознавая, что это был первый раз, когда Энакин пришёл в ярость из-за неё.

Он начал вышагивать по комнате, запинаясь ногами, беспорядочно размахивая руками.

— Все говорят, что он умер, но такого не может быть! Я не чувствовал того удара, не было разрыва, как с мамой, как с отрядом падаванов, как со всеми другими джедаями на этом грёбаном Джабииме! Я чувствовал каждый раз, когда кто-то умирал, но я не почувствовал Оби-Вана! — Энакин вскинул кулак в воздух и зарычал глубоко в горле, его голос стал низким и почти угрожающим. Он развернулся на пятках и взлохматил рукой волосы. — Почему? Почему? Почему он так поступил со мной? Он всё видел в медитациях, он знает, как я это ненавижу, так почему он оставил меня одного? Выживший из ума старик! Я знаю, он ненавидит, что спутался мной, долбаный старпёр, эгоист грёбаный, чтоб его ситхи вчетвером еба...

— Энакин! — закричала Падме. — Мы же об Оби-Ване говорим!

— Я ЗНАЮ!

Падме отпрянула, лицо её побелело.

— Сила! — выругался Энакин, энергия внезапно оставила его. Длинные шаги сократились до спотыкающегося шарканья, ладони закрыли лицо, плечи сгорбились. — Сила, — произнёс он снова, мягче и слабее. Ноги больше не держали его, и он опустился на колени. Падме, как бы ей ни было страшно, мгновенно оказалась рядом с ним. — Это не ты, — горячо зашептал он, раскачиваясь вперёд назад. — Это не ты. Не ты. Прости меня... Прости... Прости...

И Падме снова пришлось, как ребёнка, укачивать своего измученного мужа, смягчая бушевавший в нём шторм. Её собственное горе сжало горло, и она вместе с ним раскачивалась и плакала.

Несколько часов спустя они, оба в эмоциональном истощении, отправились в кровать. Они держались друг за друга всю ночь, не засыпая, бесконечно в поисках утешения в руках друг друга. Даже на следующее утро они остались пустыми оболочками себя прежних; равнодушно собрали завтрак — для Энакина только пустой суп — и сидели вместе на диване веранды, бесцельно рассматривая фонтан.

Падме взглянула на мужа, увидев, что его глаза закрыты, сам он в глубокой медитации. Склонившись к его груди, она вслушивалась мерное сердцебиение и терпеливо ждала.

— Я не перестаю пытаться, — сказал он, устало потирая ладонью лицо. — Я следую за связью так далеко, как могу, но она уходит в никуда. Я не знаю, где он.

— Но он действительно жив? — тихо спросила Падме.

— Я уверен.

— Но как?

—…Я не знаю, — признался он. Они отодвинулись друг от друга достаточно, чтобы Падме приподнялась и положила голову ему на плечо, поглаживая руку. — Они говорят, что он был на АТ-АТ или внутри него. Я… Я почувствовал много боли, а потом… ничего. Падме, я помню вспышки смерти людей вокруг, даже от простых клонов, но не почувствовал ничего с Оби-Ваном. Он жив.

Она видела его лицо. Она слышала его уверенность. Она начинала верить сама.

Она только надеялась, что он не ошибается.

— Мастер?

Активировались реверсивные двигатели истребителя, затормаживая маленький корабль почти до полной остановки. Другой истребитель заметил манёвр и подлетел ближе, двигаясь кругами и постепенно замедляя ход.

— Да, падаван Скайуокер? — ожил комлинк голосом Ки-Ади-Мунди.

Формально мастер Мунди был его Мастером, но не тем, к кому Энакин сейчас обращался. Он даже не услышал цереанца, вместо того закрыл глаза и резко окунулся в Силу, полностью сосредоточившись на своём сознании, разыскивая… разыскивая… Молчание длилось так долго, что он начинал бояться навсегда остаться с ним, бояться, что окажутся правы говорившие ему, что Оби-Ван Кеноби умер, воссоединился с Силой, не пережил мясорубку войны. Энакин никогда им не верил, он видел слишком много смертей, чувствовал слишком много смертей, чтобы не сомневаться. Он так и не почувствовал удара смерти, разрыва, как с остальными, теми, кого едва знал, и не чувствовал агонии, как когда мама умирала на его руках. Всё, что он помнил, была вспышка боли — не его — и затем полная, оглушающая тишина.

Но только не сейчас.

Сейчас…

— Мастер! — распахнул он глаза, завопив в восторге. — Мастер! — он снова чувствовал движение в связи и молил Силу о направлении. Она с готовностью указала его, и одна рука уже взлетела над контрольной панелью, вводя команды истребителю, пока вторая схватилась за гашетку и выстрелила. В торжествующем крике Энакин сорвался и в гиперпространство, позабыв о мастере Мунди, позабыв о миссии, позабыв обо всём.

Он идёт спасать своего мастера, своего настоящего мастера: Оби-Вана Кеноби.

Мир вокруг казался размытым; Энакина переполняла такая радость, такое облегчение, такое всепоглощающее счастье, что дорога до какого-то Рифлора пролетела в одно мгновение. Охотники за головами яркими точками появились на радаре, но он сплошным огнём легко заставил их убраться подальше. Это было почти развлечением, в самом деле, потому что он — лучший пилот в галактике, и они не стоили его времени, чтобы преследовать и добить. Всё, что имело значение, это знакомое присутствие на планете, у разбившегося корабля, прекрасное, ровное, мягкое, неугасимое присутствие, ставшее целым миром для него: самый дорогой человек после Падме.

Истребитель ещё даже не приземлился, когда Энакин выпрыгнул из него, установив автоматическую посадку. Он вбежал в дымящийся корабль, яркой улыбки на его лице хватило бы осветить галактику.

— Мастер! — позвал он. — Мастер, я здесь! Я снова пришёл тебя спасать, хах? Какой по счёту раз?

И вот был он, спиной к падавану. Он медленно, слегка повернулся.

— … Энакин?

Сначала Энакин не обратил внимания на напряжение в голосе, радость встречи вскружила голову. С губ уже сорвалось:

— Однажды, Мастер, тебе придётся преодолеть тягу звать меня на спасение. В конце концов, я стану Рыцарем и не всегда… — Энакин подавился собственными словами.

Подавился, потому что когда мастер повернулся взглянуть на падавана, Энакин понял, что это не его мастер, не Оби-Ван Кеноби, каким он его знал. Он осунулся, истощал до костей. Худоба бросалась в глаза, потому что его туника — на нём не было робы — превратилась в лохмотья, разодранные, прожжённые, заляпанные давно засохшей кровью и грязью, какой-то дрянью и Сила знает чем ещё. Резко выделялись рёбра — крепкие, сильные мышцы как съело из-за бездействия. Сквозь дыры проглядывала серая кожа, и лучше бы Энакин её не видел — тело было палитрой безумного художника: кровавые следы потемнели со временем или алели от свежих, сочащихся ран, черные, синие, фиолетовые, зелёные, жёлтые синяки на ушибах. Белые шрамы затянувшихся ран, ярко-розовые от воспалившихся, и всё под коркой крови и грязи, как и запятнанная туника. Волосы отросли и сбились в колтуны, торчали во все стороны, грязные, как и всё тело, борода нестриженая и клочковатая, слипшаяся от крови, которую ни разу не смывали.

Худшее, отчего Энакин не узнавал в человеке своего мастера, были глаза. Проницательные, умные серо-голубые глаза — расфокусированные, пустые, измождённые, с висевшими под ними мешками стирали последнее человеческое, последнее разумное с затравленного лица.

Это не мог быть его мастер. Это не мог быть…

Это не…

Это…

— …Энакин? — снова позвал мужчина. Он закрыл глаза, всё его лицо исказилось от боли, чего Энакин никогда не видел на его лице. Но когда он снова открыл их, их озарили те же радость и восторг, что только что переполняли Энакина. — Энакин… это правда ты? — мужчина вздохнул и улыбнулся, тепло, сердечно, искренне под кровью, ушибами и очевидной болью, и выключил свой меч — меч Оби-Вана. — Я не помню, чтобы звал на помощь… — небрежно сказал он. Привычная к колкость в знакомом незнакомом голосе добила Энакина.

— Мастер, — его затрясло от слёз, которые он даже не замечал, что сдерживал. — Мастер… Что они с тобой сделали?

Взгляд Оби-Вана быстро потерял осмысленность, и Энакин немедленно пожалел о вопросе. Мастер покачнулся на ногах, опасно наклонившись вперёд и теряя равновесие. Энакин с готовностью подставил руки и поймал его, удержал, порывисто притянул к себе, но Оби-Ван высвободился из хватки, морщась и сопротивляясь боли.

— Ты один, Энакин? — Оби-Ван выровнялся, только его рука судорожно вцепилась в плечо падавана. Энакин увидел, как побелели костяшки на испачканных в крови пальцах: Оби-Ван держался за него, как за саму жизнь, но хватка его была вялой и слабой. — Ты пришёл один? Или с… подкреплениями..?

Вопрос, казалось, не имел смысла, и Энакин растерялся, но сразу же ответил на него, что угодно, лишь бы не молчать.

— Мастер Мунди, — ответил он. — Мастер Мунди и Рыцарь Хетт уже на пути сюда. Я могу позвать больше, — что угодно, что угодно, если это поможет Мастеру. Он готов позвать целую армию…

Краткое облегчение на лице Оби-Вана быстро сменилось гримасой боли. Сила, что они с ним сделали? Оби-Ван встретился глазами с Энакином, беспомощно цепляясь за него, словно падаван остался единственной связью с реальностью. Глаза на мгновенье фокусировались и сразу же слабели, и Оби-Ван потёр их руками, словно терял возможность даже видеть мир вокруг себя.

— Ты продержишься? — голос звучал хрипло.

— Я… что?

— Ты удержишь позицию? Вы с Альфой продержитесь до прихода подкреплений?

Альфа? Только сейчас Энакин понял, что мастер был не один. Боец-клон, как и весь отряд, пропал вместе с командиром. Не одного Оби-Вана держали в плену — или пытали, есть ли уж разница — те же следы жестокого обращения виделись и на клоне.

— Сэр, — сказал Альфа, — при всём уважении, с коммандером Скайуокером мы справимся.

Оби-Ван не слышал клона, его пронзительные глаза смотрели только на Энакина.

— Вы справитесь без меня? — потребовал он, и от отчаяния и ноток безумия в голосе Оби-Вана что-то надломилось в Энакине.

— Мастер… это же я… помнишь?

Облегчение, нахлынувшее на Оби-Вана, было почти осязаемым, даже без связи. Тело мастера начало оседать, словно значительно истаявшего веса вдруг оказалось слишком много для уставших ног. Оби-Ван закачался из стороны в сторону, но затем ладони на руке Энакина снова крепко сжались, и джедай заставил себя выпрямиться, черпая силы из резервов, которые падаван боялся даже представить.

— Целители… — начал Оби-Ван, дыхание неожиданно неровное и прерывистое. Его глаза словно боролись за право оставаться открытыми; истощение, раны и боль быстро отнимали последние силы. — Целители… — попытался он снова. — Они придут… скажи им…

— Сказать что? Мастер, что нужно, что угодно, — приблизил лицо Энакин, уже больше не контролируя панику в голосе.

— Энакин… скажи им… о маске… и о червях.

…Червях? Энакин не смел даже подумать.

— Да, Мастер. Маска и черви.

— Ты скажешь им? — с усилием потребовал Оби-Ван.

— Я обещаю, Мастер. Маска и черви. Я сейчас же зову целителей.

Что-то изменилось в глазах Оби-Вана, и они полностью потеряли осмысленность. Ноги под ним подогнулись, и Энакин со странным захлёбывающимся звуком опустил ничтожный вес мастера на землю. Оби-Ван блаженно улыбался, глаза его медленно закрывались.

— Я так волновался за тебя.

Энакин задыхался от собственного бессилия, но взглянув ещё раз на несчастного мастера, внезапно встал, вытирая рукавом лицо. С новой решимостью он повернулся к Альфе, и клон кивнул, вскидывая бластер и снимая предохранитель. Энакин оставил его с Оби-Ваном, а сам бегом вернулся к истребителю, активируя корабельный коммуникатор и открывая все каналы связи, с Мастером Мунди, Хеттом, Храмом, всеми доступными частотами Республики.

— Хетт, Мастер Мунди, — начал он и продолжил намного громче, услышав гневную отповедь. — Мастер Мунди, я искал своего Мастера, Оби-Вана Кеноби. Он жив, но нуждается в срочной медицинской помощи.

— …Что?! — не только от Ки-Ади-Мунди, но и от нескольких членов Совета в Храме.

— Повторяю, — сказал Энакин, удивляясь своему спокойствию. — Я обнаружил Мастера Оби-Вана Кеноби. Он и его клон Альфа Семнадцать живы, но нуждаются в медицинской помощи, особенно Оби-Ван. Мастер отдельно просил сообщить целителям о… о маске и червях.

Поднялись взволнованные крики и восклицания, но Энакин задержался на связи ровно настолько, чтобы оставить координаты и получить, по крайней мере, три обещания немедленно отправить на помощь медицинский шаттл, и оборвал разговор, ещё раз повторив, что мастеру требуется срочная помощь. Оставив открытым канал связи для дополнительного отслеживания, он вернулся к дымившемуся кораблю, мельком отметив, что не узнавал его сборку, и внезапно задумался, где в целой галактике пропадал мастер.

Краткое предупреждение Альфе, что помощь уже летела к ним, и Энакин склонился над головой Оби-Вана, запоминая каждый ушиб, синяк и шрам на его теле. Он отомстит за страдания и боль мастера, он найдёт тварь, которая сделала с ним это, о, она заплатит ему сполна. Он найдёт её, и это будет по-настоящему тёмный день. Ярость заклокотала в горле, и скоро Энакина затрясло уже от гнева

Но он испарился в одно мгновение, стоило только открыться прекрасным серым глазам.

— …Энакин…?

— Да, Мастер? Что, что тебе нужно? — он с готовностью наклонился ближе. Облегчение чистой волной смыло остатки гнева с души.

— …Я снова сплю? — медленно спросил Оби-Ван, обводя его невидящим взглядом.

— Нет, Мастер, всё по-настоящему. Я спасаю тебя, как и всегда.

Глаза Оби-Вана тупо блуждали из стороны в сторону, пустые и пугающе мёртвые, пока вдруг не остановились на лице Энакина.

— Я волновался за тебя, — мягко произнёс он и с усилием поднял к нему руку. — Я не чувствовал тебя в связи, наверное, ты был очень далеко… Надеюсь, ты не думал, что я умер, я не хотел бы напугать тебя, — осмысленность начала пропадать из глаз. — Здесь так светло… Мы в Силе?

Энакин чувствовал, как последние крохи спокойствия сметала настоящая паника.

— Мастер, мы не в Силе. Мы на Рифлоре, это планета в Среднем Кольце; и здесь не светло, сейчас вечер и очень пасмурно.

Оби-Ван, казалось, не слышал его.

— Я переживал за тебя, — повторил он. — Нас так много погибло на Джабииме, смерти так задевали тебя. Надеюсь, ты не думал, что я умер, я не хотел тебя напугать. Я не хотел видеть, как ты умираешь… — он умолк, и Энакин впервые не знал, что делать. Он беспомощно взглянул на Альфу.

Клон покачал головой.

— Он несколько раз говорил про сны о побеге. Полагаю, ему что-то снится.

— И он считает, что видит сон и сейчас?

Альфа пожал плечами. Клоны не видят снов.

— …У тебя такой потенциал… — голос Оби-Вана снова вернул внимание к себе. — Ты уже настолько силён, каким я и не надеюсь стать. Однажды, когда ты научишься контролировать себя… — он замолчал, и единственное, что мог сделать Энакин, это сжимать костлявую руку мастера, гладить его по волосам и реветь. — …Я надеюсь, однажды побег станет настоящим.

— Он настоящий, Мастер, — прошептал Энакин. — Вы с Альфой сбежали. Вы свободны, я спасу тебя, и всё будет хорошо. Мастер Мунди уже в пути и…

— Я так волновался за тебя… — опять начал Оби-Ван, но его глаза закрылись, и он снова потерял сознание.

Низкий стон вырвался у Энакина, и он обхватил руками безвольную голову мастера, наклоняясь вперёд и бережно касаясь разгорячённого лба. Он стоял перед ним на коленях, разрываясь от жалости и сострадания, не видя в целом мире ничего, кроме лёгкого прикосновения. Ничто больше не имело значения, кроме так доверчиво прижавшегося к нему человека. Вся Вселенная сосредоточилась до одного-единственного, тихого и бессознательного человека, долгие месяцы терпевшего пытки и прежде всего волновавшегося за падавана. Чем Энакин заслужил его беззаветную преданность? Он баюкал мастера на руках, снова и снова горячо нашёптывая, что не подведёт его, не бросит, не предаст, никогда, ни за что, что хоть немного окажется достойным его доверия.

Такими их и обнаружили Ки-Ади-Мунди и медицинский отряд.

Первый… кошмар? Воспоминание?.. случился, когда они были на полпути к Корусанту. Оби-Ван, наконец-то, потерял сознание и провалился в сон, словно его больше не волновало состояние раненого и истощённого тела, лихорадка от многих инфицированных, воспалившихся ран начинала брать своё. Энакин поторопился предупредить медиков — и не один раз — о «маске и червях», как потребовал мастер, и они с озадаченным видом приступили к работе.

А когда поднялись, от их заключения волосы встали дыбом: «черви» означало мышечных червей, паразитов, заражавших мышечные ткани и выедавших их изнутри. Для их удаления требовалась срочная операция, но медблок корабля не был достаточно оснащён для неё, и приходилось ждать до возвращения на планету. Энакин долго смотрел на мастера, лицо которого то и дело искажала гримаса, и пытался представить себе его побег: когда все мышцы сковала агония, тело ослабло от голода и пыток, но всё же побег через весь пленный комплекс, спасение Альфы, сражения с охотниками за головами. Рука легла ему на плечо, и падаван дёрнулся, но увидел рядом с собой только Мастера Мунди, посылавшему ему в Силе сочувствие и поддержку. Внезапно родилась паническая мысль, что черви могли добраться и до сердечной мышцы; Энакин кинулся к туалету, и его вырвало над раковиной. Он не осмеливался думать, что может значить маска — он не был уверен, что сможет вынести это.

Три часа полёта в гиперпространстве Энакин провёл у кровати мастера, мысли и тревоги бешено крутились в его голове. Он пытался медитировать, но каждый раз, когда сознание начинало освобождаться, он чувствовал пробивавшуюся от Оби-Вана боль и в холодном поту обрывал медитацию. Прикосновения к руке мастера остались единственным, что придавало Энакину сил и надежду, ему, но не мастеру. Лихорадка сотрясала тело Оби-Вана, его голова болталась из стороны в сторону, с сухих губ изредка срывались слабые стоны. В какой-то момент его дыхание вдруг стало прерывистым, хриплым. Энакин немедленно приблизился, надеясь, что мастер приходит в себя.

Серые, с лихорадочным блеском глаза распахнулись, тусклые, затуманенные, больные. Руки дёрнулись к голове, и Оби-Ван вцепился в своё лицо, расцарапывая кожу обломанными ногтями и оставляя глубокие розовые следы.

— Мастер, Мастер! Всё в порядке! Ты в порядке! — закричал Энакин, схватив его за запястья и с лёгкостью отнимая их от головы.

Оби-Ван, не имея сил бороться, только заметался головой по подушке.

— Снимите её, — стонал он. — Снимите!

— Снять что? Мастер?

— Маску! Снимите её! Нет, снимите её!

Откровенно паникуя, Энакин, не веря собственной уверенности в голосе, схватил его за плечи.

— Мастер, нет никакой маски. На тебе нет маски. Ты на медицинском…

— Энакин, сними её! — Оби-Ван забился отчаяннее, и падаван в растерянности замер рядом, не зная, что предпринять. — Темно… Я не могу… нет Силы… сними её!.. Энакин!.. Мастер! Больно…

— Мастер! Мастер! — Энакин звал снова и снова, пытаясь докричаться до Оби-Вана, смутно замечая, что вокруг них собирались люди и врачи. Восприятие было перегружено, связь ревела и взрывалась болью, и всё, что Энакину оставалось делать, это опустить руку на волосы Оби-Вана, намотать на кулак и потянуть — почти дёрнуть. — Мастер! Ты чувствуешь? Я снимаю её с тебя! — второй рукой он взялся за бороду и осторожно провёл руками над головой мастера.

Медленно, очень медленно лихорадочные глаза Оби-Вана посветлели, и взгляд впервые осмысленно остановился на падаване.

— Я здесь, Мастер, — прошептал Энакин.

Оби-Ван закрыл глаза и снова потерял сознание. Меддроид быстро оттеснил Энакина и Мастера Мунди из комнаты.

— Что произошло? — сразу же спросил Советник, как только они остались одни.

Пересказ Энакина заставил цереанца сильно нахмурить свой высокий, ровный лоб. Выслушав падавана, Мастер Мунди немного походил по комнате, что-то обдумывая, а потом немедленно связался с Советом, и падавану опять пришлось вспоминать кошмарные минуты. Мастер Йода в голограмме совсем согнулся, его большие глаза медленно закрылись, заострённые уши дёрнулись и опустились. Мейс и остальные попытались расспросить подробности, но Энакин резко ответил, что его место сейчас рядом с мастером, он и так отсутствовал слишком долго. Боль в связи вспыхивала всё сильнее, Энакин, кроме того, и не хотел, чтобы Совет заметил, как он морщится от неё и вздрагивает. Дальний уголок сознания говорил, что Оби-Ван не согласился бы с ним, возразив, что лучшим способом помочь мастеру было довериться Совету, но он небрежно заставил его замолчать.

Боль становилась тем сильнее, чем ближе к мастеру он находился, но Энакин сознательно это игнорировал.

Второй кошмар случился очень похожим на первый: Оби-Ван снова начал расцарапывать себе лицо и умолять снять маску. Когда ему, наконец, ввели снотворное, меддроид привязал руки мастера к кровати, чтобы спасти его от самого же себя.

Хетт, джедай-тускен, появился, как только они вышли из гиперпространства и начали приближаться к конечной цели. За последние двенадцать часов Энакин потерял счёт лихорадочным снам и бреду Оби-Вана, а боль в его собственной голове к этому времени стала невыносимой.

— …Он успокоился? — спросил тускен.

— Пока да, — проговорил Энакин, массируя виски. — Снотворное усмиряет его совсем ненадолго. Неважно, что ему ввели, каким-то образом у него получается просыпаться. Но вот про что он говорит… — Энакин стал тереть сильнее, зарываясь пальцами в волосы, дёргая косичку, что угодно, чтобы освободить сознание от боли. Он уже и не узнавал, его ли или мастера она была. Черви пожирали мышцы, маска блокировала Силу хуже любого ингибитора, мысль о прикосновении к Силе вызывала ужас, и среди всего этого игривые подначивания, когда ломали кости, когда почти ласково скользили по коже ножи; неудачные побеги, больная тревога за Энакина и Джабиим, пытки Альфы на его глазах, требования наслаждаться ими. Энакин словно в насмешку, как и хотел, получал искаженное, размытое, но конкретное представление о том, что происходило с Оби-Ваном в плену. Страшнее всего была неизвестная маска и отчаянные мольбы Оби-Вана снять её — лишь бы он мог пожалуйста, пожалуйста, коснуться Силы без боли.

Рука на его плече. Здесь и сейчас.

— Твой Мастер необыкновенно силён, если пережил это, — проникновенно сказал Хетт.

— …Он всегда мог коснуться Силы, — Энакин словно не слышал его, измученный и безразличный к опасности доверия своих страхов Хетту — джедай уже знал его самый страшный секрет и не осуждал за него, действительно простил за фанатичный поступок, как впервые назвал его. Это наделяло его правом услышать и другие тёмные мысли. Сейчас Энакин слишком устал для беспокойства, что его могли неправильно понять. — Что бы ни случилось с ним, он говорит, что Сила ему чужая и больно касаться её. Что если повреждение непоправимо и он никогда не сможет коснуться её снова? — он чувствовал бы себя юнлингом, если разговаривал бы с кем-то другим, но Хетт, как и Оби-Ван, просто принимал его.

— Тогда ты будешь касаться Силы за него. Ты будешь жить его наследием и продолжением, а он будет жить через тебя.

Рука спала с плеча. Хетт сказал, что необходимо подготовиться к посадке.

* * *

Энакин прижался лбом к транспаристилу в наблюдательной комнате, стараясь вобрать в себя его прохладу. Всё бесполезно. Он мрачно следил за хирургами за стеклом, медработниками и джедаями-целителями, деловито работающими над удалением червей из мышц Оби-Вана. Это была кошмарная работа: лазер или другие, менее травмирующие способы извлечения использовать нельзя, и врачам приходилось разрезать и удалять вручную каждого паразита. Боль в голове становилась сокрушительной. В злости он ударил лбом о стекло, безуспешно пытаясь изгнать её.

— Переживаешь за мастера ты.

Энакин ничего не произнёс в ответ. Йода тоже следил за операцией, совершенно бесстрастный на вид. Как и положено джедаю, понимал Энакин, но это безразличие неожиданно вызывало в нём желание хорошенько пнуть тролля сапогом. Очередная вспышка боли отвлекла его, и он стукнулся лбом ещё раз, на этот раз сильнее.

— Биться так не следует тебе, — сказал Йода, тяжело опираясь на трость. — И без того страдаешь ты.

Энакин застонал, растирая виски.

— Сильна ваша связь с мастером. Поможет она тебе. Поможет Оби-Вану. Без тебя не справиться ему, опорой для него должен стать ты.

— Вы думаете, я не знаю? — огрызнулся Энакин, испепеляя почтенного Мастера взглядом, балансируя на грани взрыва. — Вы думаете… — начал он и резко остановился от внезапного озарения.

Энакину круто повернулся к операции за стеклом, из обрывков неожиданно начала складываться картина. Оби-Ван упоминал, что не может коснуться Силы, что ему больно… что тогда он чувствует сейчас? Даже без сознания, даже на операционном столе, Оби-Ван по-прежнему тянулся к Силе, но с какой целью? Не к целительному трансу — он постоянно просыпался, и почему от этого Энакин чувствовал боль? И ответ возник сам собой: Оби-Ван, лишённый Силы, искал утешение в последнем своём источнике сил — в падаване, в почти родном сознании, которого не чувствовал долгие месяцы.

— Ты сможешь касаться Силы за него.

— Сильна связь ваша. Поможет она тебе.

Энакин немедленно опустился на колени и глубоко вздохнул, заставляя себя расслабиться и начать медитацию. Это сработает. Это должно сработать.

Оби-Ван не мог отпускать боль в Силу и, поскольку ей было некуда больше идти, она переходила к Энакину, а он делал, как его учили. Он покорно принимал её, признавая сигналы тела мастера о помощи, и отпускал боль за него. Боль из связи перерастала в настоящую физическую, мышцы дёргались и горели огнём от последствий работы червей, но Энакин заставил себя принять её и отпускать. Волны накатывали одна за другой, но Энакина сейчас непросто было сбить с ног. У него была цель, задача, дело, и он будет хуже последней болотной крысы, если провалит его.

Энакин весь потянулся в связь, желая принять так много боли от мастера, как только сможет. Связь казалась невыносимо узкой, и, не отдавая себе отчёта, Энакин ринулся в неё, расширяя, углубляя, разжигая всем своим присутствием, лишь бы только завершить работу. Ещё больше боли хлынуло на него, и не просто физической, а совсем незнакомой, душевной — слова и чувства при звуках женского (…женского?) голоса. Обожгла боль от прикосновения к Силе, и Энакин отшатнулся, когда привычные плавные действия сорвала агония. Возможно, он уже доводил себя до предела — неизвестно, но Энакин заставил себя принять и эту боль и отдать её Силе. Что угодно, чтобы помочь мастеру. Тревога за Альфу, тревога за Джабиим, тревога за Энакина, тревога за мучителя (?) — всё текло через него и уходило, пока, наконец, он не оказался у спокойного прохладного моря — самого сосредоточения Оби-Вана Кеноби.

— …Энакин?

— Да, Мастер. И если ты спросишь, не сон ли это, я тебе бороду в голубой перекрашу.

— …Ты неисправим…

— Расслабься, Мастер. Всё будет в порядке.

Энакин продолжил сидеть на коленях в наблюдательной комнате, глубоко в медитации, продолжая делать свою работу. Он не заметил широко распахнутые глаза Мастера Йоды, не заметил его внезапно нахмуренный лоб, не заметил задумчивое поглаживание трости. Никто не заметил бы — изумление Мастера Йоды проявилось лишь на мгновенье, а после он сам начал медитировать.

Ему было, над чем подумать.

Оби-Вану потребовалось немало времени, чтобы убедиться, что он не спит. Становилось всё труднее различать сон и реальность; в плену его разум должен был как-то защищаться, и так как он не мог касаться Силы, единственным спасением стали сны. Так что однажды утром, обнаружив себя в Зале Целителей, он не удивился. Сначала он просто наслаждался побегом: Энакин был рядом, как и всегда во снах. Они разговаривали, а потом Вентресс очередным изощрённым способом разбудила бы его, и пытки начались заново.

Сомневаться в том, что всё происходило во сне, заставляли ощущения. Даже во сне не передавались жёсткость пола или раны тела. От боли некуда было бежать, но сейчас он её едва чувствовал. Подстилка была восхитительной мягкой, казалось, что можно утонуть в её глубине. Не было ни боли от сломанных костей, ни судорог от червей, проедающих путь в его мышцах. Он чувствовал себя… хорошо. По крайней мере, без боли.

Вторым моментом, вызывавшим сомнения, был Энакин. Юноша во снах всегда бодрствовал, спокойно выслушивал признания, какими бы воспалённый рассудок ни посчитал нужным поделиться. Этот Энакин, однако, расплывчатой фигурой согнулся у подножия кровати, завалившись на саму кровать во сне и невольно используя его ноги вместо подушки. Оби-Ван вынужден был признать, что слишком уважает Энакина для воображения такой ситуации.

Он наугад пошевелил ногами, просто чтобы увидеть, что произойдёт.

Что бы он ни ожидал, это был не Энакин, подскочивший с такой силой, что опрокинул стул и исчез из поля зрения где-то на полу. Следом послышался звук судорожных попыток подняться, прежде чем голова Энакина показалась над краем кровати, с лицом, стянутым таким напряжением и таким беспокойством, что Оби-Ван почти чувствовал их в связи.

Связь!

Тогда это и было, похоже, реальностью. Сознание всколыхнули воспоминания: взорвавшаяся труба, световой меч на пьедестале, побег, битва, и бурное, яркое, прекрасное присутствие Энакина. Оби-Ван мысленно улыбнулся. Падаван, однако, смотрел серьёзно.

— Ну хватит, я же выгляжу не настолько плохо, — небрежно произнёс Оби-Ван.

Энакин моргнул. И ещё раз. Оби-Ван едва сдержал порыв поднять бровь.

— Только не говори, что за моё отсутствие ты каким-то чудом научился держать язык за зубами.

Что-то, наконец, разорвалось в юноше, и Оби-Вана внезапно сбило ошеломляющее ОБЛЕГЧЕНИЕ, разлившееся не в его сознании.

— Не смей больше со мной так поступать!

— О, да, в следующий раз, когда АТ-АТ решит взорваться подо мной, я обязательно — ох! — Энакин прервал остроумный выпад, резко, крепко, почти до хруста костей, обнимая мастера.

Осторожно Оби-Ван поднял свободную руку и приобнял падавана за спину. Их связь как никогда пульсировала жизнью, облегчение и благодарность в ней утешали своим теплом и светом, и укутываясь в них и искреннюю радость Энакина, Оби-Ван не заметил, как провалился в мирный сон.

* * *

Проснувшись в следующий раз, Оби-Ван намного быстрее признал реальность происходящего. С ним была Бент, и мон-каламарианка, как и Энакин раньше, испытала его рёбра на прочность, горячо обнимая его и что-то бессвязно бормоча, упомянув Гарена и Сири, которые так и не дождались его. Энакин тоже был рядом и, не скрываясь, посмеивался над смущением мастера из-за подруги. После нескольких подобных встреч Оби-Ван окончательно убедился, что сумел сбежать и что пытки Вентресс теперь остались только сном — кошмаром — который пора со спокойной душой забыть.

Когда в палате появился Мастер Йода, Оби-Ван понял, что пришло время готовить отчёт о случившемся. Престарелый Мастер предупреждающе поднял руку, запрыгнул на кровать и устроился рядом с его локтем.

— Говорил о маске нам юный Скайуокер, — медленно проговорил он. — В снах твоих лихорадочных постоянно появлялась она. Причиняла тебе великую боль. Хочу знать я, что это.

Где же твой драгоценный Свет теперь, Кеноби?

— Мастер Йода, дайте ему время прийти в себя! — потребовал Энакин. — Он прошёл через ужасные вещи, дайте же ему как следует отдохнуть!

Слова Энакина была приятными, но излишними. Оби-Ван не был бы джедаем, если бы уклонялся от тяжёлых вопросов.

— Всё нормально, Энакин, — мягко остановил он его. Мгновенное возмущение, частые уколы недовольства отдались в связи. — И перестань транслировать свои чувства, — добавил он, касаясь рукой виска. — От твоих эмоций у меня раскалывается голова.

Мгновенное беспокойство. Сожаление. Тихая забота. По крайней мере, не так громко. Нужно будет поработать со щитами мальчика. Он же научился управляться с ними годы назад, почему сейчас они опять пропускают эмоции? Позже, позже. Йода задал вопрос. Что ему нужно? Маска, — тихо подсказал Энакин и заработал укоризненный взгляд вместе с «не подслушивай» в связи. Оби-Ван повернул голову к Йоде.

— Наверное, лучше начать с начала, и рассказывать не вам одному. Я не хочу повторяться. Простите, Мастер Йода, но я… переживать всё заново…

Йода кивнул, переводя взгляд с него на падавана. Быстро вызвали Мейса Винду, и Оби-Ван мысленно поморщился перед тем, что ждало его.

— Энакин, тебе не нужно здесь находиться…

— Нет, Мастер, нужно, — насмешливая улыбка. — Если только ты не собираешься разреветься на плече Мейса.

Почему, ну почему всегда перед лицом Совета? Он посмотрел на падавана, падаван упрямо уставился в ответ. Битва характеров поднималась в связи, но у Оби-Вана на неё не было ни сил, ни желания. Разочарование пустой победы в связи, и Оби-Ван строго посмотрел Энакину в глаза. Связь же не могла, не умела передавать чувства столь тонкие и сложные.

Позже, всё позже. Почему он не может сосредоточиться?

Вздохнув, он встретился глазами с Мейсом и Йодой, начиная рассказывать, что произошло с ним за последние несколько месяцев. Оби-Ван знал, что вспоминать плен будет мучительно, но даже не представлял, насколько. Йода и Мейс изредка задавали вопросы, осторожно, только когда требовались подробности, но у Оби-Вана всё равно возникали большие трудности. Слово или мысль окунали его в воспоминания, ещё слишком свежие и реальные; призрачная боль обрушивалась на тело, перед глазами появлялась издевательски-ласковая улыбка, обещавшая особо извращённую пытку. От прошлого его спас совсем не деликатный рывок Энакина, и Оби-Ван снова оказался в больничной палате, пустыми глазами бессмысленно глядя на мастеров перед собой. Покраснев от смущения, он пробормотал тихие извинения и продолжил рассказ. Недовольство самим собой зрело внутри, он не понимал, почему так сложно было сконцентрироваться; он — Мастер Соресу, стиля боя, который требовал полной сосредоточенности на долгий отрезок времени. Прошло всего несколько минут рассказа, как мышцы охватило судорогой, и он оказался в лишённой света темнице, с Вентресс, поглаживающей его напряжённое тело, прежде чем достать красный световой меч и скользнуть им…

Энакин опять выдернул его из воспоминаний, решительно поднимаясь на ноги.

— Мастер, ты ещё не готов. Тебе нужно отдохнуть.

— Я в порядке, Энакин, — пробормотал он, закрывая лицо руками. Сила, почему было так сложно?

Йода, всё также сидевший у его локтя, положил маленькую когтистую лапку ему на плечо.

— Страшная участь выпала тебе, Оби-Ван. Пережить её время потребуется. Беспокоиться не следует тебе.

И они продолжили, подойдя к самому страшному: маске. Это было творение ситхов, как объяснил Йода, и они должны узнать о ней всё. Он пытался описать, на что это похоже, когда Сила становится грязной, дымной, зловонной. Пытка дотянуться до неё и острая боль, отравлявшая восприятие, и чувства, что Сила стала тёмной, что он сам темнеет, окунаясь в её вонючее болото, работа над взрывом трубы, забвение самого себя и своих принципов, лишь бы только сбежать… Воспоминания затягивали, и даже настойчивые тычки Энакина не приводили его в себя от кошмара. Тяжесть оков тянула к земле, мышцы горели огнём, лихорадка с каждым шагом грозила добить его, и всё же он продолжал идти, он должен найти Альфу, должен выбраться отсюда, должен…

— Мастер!

Оби-Ван вздрогнул, понимая, что опять тонул в воспоминаниях, и встряхнул головой, пытаясь их прогнать. Коснулся ли он Тёмной стороны за помощью в побеге? Был ли он искажен теперь ей? Навсегда отлучён от Света, за который так отчаянно цеплялся? Сила, будет ли больно снова обращаться к ней? Он так боялся…

— Мастер!

Пощёчина обожгла щёку, и наконец-то, наконец-то, Оби-Ван вернулся к реальности. Это ведь была реальность, верно? Мысли беспорядочно бились в голове, и он заморгал, пытаясь понять, где находится. Мейс и Йода здесь, верно? Он рассматривал их лица, оценивая, взвешивая. Он рассказал им теперь обо всём. Верно? Энакин тоже здесь, встревоженный, трясущий его за плечи, что-то говорящий…

— Да не тёмный ты, проклятье! — шипел падаван, щедро сдабривая слова крепкими ругательствами. — Это всё грёбаная маска, крайт-драгонова маска, а не ты! В этой чёртовой галактике нет более светлого джедая, чем ты — даже Йода! И, да, я знаю, что он здесь, и мне плевать, потому что…

— Достаточно, — мягко вмешался Йода, опустив ладонь на руку падавана. — Нам вернул ты его, но не стоит дальше продолжать, — полуприкрытые блестящие глаза повернулись к Оби-Вану, всё ещё растерянному. — Верно говорит твой падаван. Со светом был и остался ты.

— Мне… жаль, мастер, — запнулся Оби-Ван, неожиданно со стыдом опуская глаза. — Мне… мне очень тяжело сосредоточиться.

Хрипловатый голос Йоды звучал необыкновенно мягко.

— Неудивительно это, великую боль пережил ты. Стыдиться здесь нечего. Время поможет тебе, — зелёная рука появилась перед глазами Оби-Вана и легла на плечо, поверх до сих пор крепко сжатой ладони Энакина. Прикосновение… казалось прекрасным, оно удерживало Оби-Вана в реальности, и он знал, что хотя бы оно оставалось настоящим. Он закрыл глаза и потёр их, сберегая в памяти мгновенье.

— Ты рассказал нам более, чем достаточно, — заговорил Мейс. Внушительный джедай скрестил руки на груди, лицо строгое и жёсткое, как всегда, но какая-то непривычная… мягкость звучала в его голосе, выдавая сочувствие. — Подробности вашего побега уже доложил Альфа Семнадцать, твоего восстановления — молодой Скайуокер. Остальные детали можно обсудить позже. Сейчас мы оставляем тебя набираться сил, — высокий мастер развернулся, сцепив руки за спиной, шагнул к порогу, но у самой двери вдруг остановился, слегка повернувшись.

— И, Оби-Ван, — добавил он.

— Да?

— С возвращением.

* * *

В следующий раз Оби-Ван проснулся не по своей воле. Из сна его вырвали странные ощущения: боль, давно и хорошо знакомая, но потом Оби-Ван с трудом различил, что боль принадлежала не ему. Оттенки слегка различались, но общая картина оставалась похожей, если не точно такой же. Вялый после сна и не до конца пришедший в себя, он открыл глаза. Над Храмом стояла глубокая ночь, яркие огни города редкими отблесками играли в маленькой комнате, тусклый свет из большого окна рассеивался уже на подоконнике, и темнота палаты так напоминала тюрьму Вентресс, что Оби-Вана передёрнуло от мысли снова оказаться во сне. Но, встряхнувшись, он твёрдо напомнил себе, что в самом деле сумел сбежать, что возвращение в Храм было настоящим, но туман в голове и сюрреализм от ощущения впервые не своей боли мутили всё перед глазами. Но нет, Сила решила, что он должен очнуться, и очнётся, как и для чего не имеет значения.

Как сквозь вату Оби-Ван услышал, как кто-то шмыгнул носом. Он медленно повернул голову, заметив тень рядом с собой, согнувшуюся и дрожащую.

Падаван.

— …Что случилось? — спросил он, еле шевеля языком.

Энакин испуганно дёрнулся. Приглушенный отблеск от окна упал на его щёки с дорожками от слёз.

— Мастер? Тебе же дали снотворное, как ты проснулся?

Снотворное, вот почему такой туман в голове? Не брать в голову, неважно. Оби-Ван потянулся к падавану слабой рукой, и Энкаин с готовностью её подхватил.

— Тебе плохо, — проговорил Оби-Ван. — Что случилось?

Падаван издал странный звук, что-то среднее между всхлипом и смехом.

— Ничего, Мастер, за меня не переживай.

Такая самоотверженность от Энакина? Всё, должно быть, совсем серьёзно. Оби-Ван сжал его ладонь.

— Я хочу помочь, — упрямо повторил он, хотя ему едва удавалось говорить.

В связь хлынули эмоции: восхищение мастером, любовь к мастеру, злость из-за его упрямства — упрямство позволялось только Энакину, — раздражение, что мастер проснулся, ненависть к самому себе, за то, что бросил его, и куча разных других, для которых Оби-Ван слишком устал или был слишком подавлен лекарствами, чтобы разбираться. Последнее, однако, отпечаталось перед глазами, и Оби-Ван, нахмурившись, с опаской копнул дальше. Изображение тускена, Силой массирующего сердце, лица падаванов под дождём. Оби-Ван немногое понимал (по правде, почти ничего), но догадывался, что Энакину без него пришлось очень тяжело. Заторможенно, словно в полувоспоминании или полусне, Оби-Ван вызвал на себя боль Энакина, пытаясь отпустить её в Силу за падавана. Мальчик был слишком поглощён своими чувствами, чтобы справиться самому, он хотел помочь, как всегда помогал, хотя и не мог найти, что вызывало его переживания. Эмоции постепенно истончились, благодаря Энакину или ему самому — он не был уверен. Послышался резкий вздох, и рука в ладони внезапно напряглась.

— Мастер, зачем, ты же ещё не…

— Хочу помочь, — проговорил Оби-Ван. Голос его звучал совсем отдалённым.

Больше боли: скорбь за людей, умиравших вокруг; все умирали, и он ничем не мог их спасти. Сожаление, что у него не хватает сил даже хоть чем-то помочь. Страстное желание стать сильнее и помочь, и спасти. Оби-Ван принимал всё это, уже не различая эмоции. Памятник погибшим джедаям, взорвавшийся корпус АТ-АТ во влажных джунглях, очередной умирающий ученик, тихий шёпот имен погибших мотылькам в память о них, шёпот имени «Оби-Ван Кеноби» и осознание, что он никогда больше не увидит своего мастера.

…Никогда больше не увидит?

Никогда не увидит…

Ты никогда не увидишь своих драгоценных джедаев. Ни старого болвана Йоду, ни Винду, ни даже своего обожаемого Скайуокера. Но можешь быть уверен: они все последуют за тобой. Я лично прослежу, чтобы Скайуокер был первым. Что я придумала для него намного хуже того, что я делаю с тобой.

Закрывавшиеся глаза Оби-Вана распахнулись, адреналин вскипел в крови, подавляя действие снотворного. Энакин! Где Энакин! Неужели Вентресс добралась до него?

— Мастер! Мастер, она никогда не получит меня. Я здесь, рядом, я в порядке, ты в порядке! — торопливо говорил Энакин, опустившись почти к самому лицу.

Присутствие падавана свежим, мощным вихрем всколыхнуло связь, и Оби-Ван упивался им, гладил его, обнимал, потому что это значило, что Энакин рядом, и всё было хорошо, и всё будет хорошо.

— Прости меня, — Оби-Ван прижался головой к шее падавана. Их обоих колотила дрожь.

— Ты можешь помогать мне чем угодно, — тихо произнёс Энакин, поглаживая мягкие волосы мастера. — Но только когда сам будешь в состоянии помогать. Не раньше.

Оби-Ван заснул у него на руках.

— Сходи к жене. Тебе нужен отдых.

Это была причина, по которой Энакин Скайуокер, подающий надежды Старший падаван и ученик Рыцаря-джедая Оби-Вана Кеноби, болтался по улицам Корусанта, то и дело раздражённо фыркая, испепеляя взглядом любого, кто не успевал убраться с дороги.

Оби-Ван всё ещё находился в Залах Целителей, хотя прошло уже больше двух недель с того дня, как Энакин обнаружил присутствие мастера среди пустоты и погнался спасать его. Излишне упоминать, что после того, как Энакин, наконец-то, вернулся с мастером домой (со своим настоящим мастером. Ни Мастер Мунди, ни любой другой джедай Ордена не заменил ему мастера Оби-Вана), Энакин отказывался оставлять его под каким бы то ни было предлогом.

Он нужен мастеру. В первую неделю Оби-Ван даже не мог определить, где кончается реальность и начинается сон, если только Энакин не одёргивал его в связи, но даже в разговорах с ним Оби-Ван периодически уплывал.

Неудивительно, учитывая, через что ему пришлось пройти. Из случайно подсмотренных кратких воспоминаний и обрывков слов, обронённых в очередном бреду, вырисовывалась жестокая, страшная картина, и у Энакина не хватало решимости изучить её детальнее. Но лишь только Оби-Вана начинали терзать воспоминания, Энакин неизменно оказывался рядом с ним, отзывая всю боль мастера, все его страхи и сомнения, тревоги, уныние, неуверенность и как никогда легко отпускал в Силу. Если не он, то кто?

Но Энакин ничего не мог поделать, когда появлялась маска. Кошмарная ситхова маска, измотавшая Оби-Вана больше, чем любые другие пытки, самое травмирующее последствие плена на Раттатаке, настолько травмирующее, что мастер, способнейший джедай в Ордене, боялся прикоснуться к Силе.

…И ровно до тех пор, пока вдруг не замечал, что Энакину плохо. Тогда исчезали все сомнения и страхи перед Силой, и Оби-Ван просто тянулся к падавану, пытаясь хоть чем-нибудь помочь, хотя ещё не хватало ни сил, ни душевного равновесия, отчего Энакину становилось только тяжелее.

Оби-Ван стал ему семьёй, единственной настоящей семьёй, сложившейся во всём Ордене. Энакин страстно пытался убедить его беречь силы, но если Оби-Ван вбивал себе в голову, что падавану нужна помощь, он бросал всё и шёл помогать. Для мастера это стало инстинктивным порывом; Энакин, по правде, с любовью его принимал, но в таких случаях ему куда больше хотелось вбить в мастера хотя бы зачатки инстинкта самосохранения.

Энакин долго и протяжно вздохнул.

Оби-Вану становилось лучше. В Залах целителей его держали не сколько ради круглосуточного наблюдения, сколько ради полного восстановления, чтобы исключить малейшую возможность осложнений. Поражение от мышечных червей оказалось обширным и, чёрт, почти смертельным, пара спешных ванн с бактой не могли их полностью залечить. Каждый день у Оби-Вана проходили три двухчасовых сеанса с целителями и целебным огненным кристаллом, восстанавливающим и заращивающим туннели от паразитов в мышечных тканях. Мастер Йода приходил почти каждый день, просто чтобы помочь Оби-Вану вновь обращаться с Силой.

Энакин иногда медитировал с ними — он помогал Оби-Вану освободиться от фантомных болей. Он привык медитировать вместе с ним после Джеонозиса, и было так приятно ощутить рядом его присутствие. Он скучал по крепкому, сильному, ровному огоньку мастера в Силе. Он скучал по нему и сейчас, потому что Оби-Ван был каким угодно, но только не крепким, сильным или ровным. Упрямо вспыхивающий, но всё равно дрожащий, слабый, тусклый. Поэтому Энакин делал всё, чтобы раздуть его; теперь в медитации он вёл мастера за собой, вслед за Йодой.

Он поклялся, что всегда будет рядом с семьёй, особенно после того, как не успел оказаться рядом с матерью. И Оби-Ван поворачивается и говорит ему уйти? Ни за что. Ни за что, провались всё в кореллианский ад.

Но нет, Оби-Ван сказал, что Энакину нужен отдых. Отдых.

— Это мне нужен отдых, когда у тебя его не было с того дня, как Вентресс когтями вцепилась тебе в горло? Нет, Мастер, я остаюсь здесь.

И Оби-Ван был рад, Оби-Ван был благодарен. Его щиты настолько повредились, что Энакину не составляло труда уловить, как эгоистично и просто по-человечески мастер, отец, брат радовался присутствию Энакина.

— Я нужен тебе, Оби-Ван. Я никуда не уйду.

Голонет не зря называл Оби-Вана Переговорщиком.

— Ты прав, Энакин. Ты нужен мне. Но какая от тебя будет помощь, если ты свалишься с ног от усталости?

Энакин зарычал, продолжая топать по тёмным улицам. Давно наступила ночь.

— Ты нужен мне. Больше, чем я осмелюсь признаться. Но тебе нужны силы, чтобы поддерживать меня. Ты не восполнял их с того дня, как нашёл меня.

Горячо выругавшись себе под нос, Энакин откинул эмоции, не замутняя ими связь.

— Твой проверенный способ зарядиться ими, хотя я предпочёл бы не думать, как именно, это увидеться с женой. Отдохни. Расслабься. Ты вернёшься уже утром, ты всё так же будешь рядом. А сейчас — уходи.

Почему, ну почему Оби-Ван оказался так прав?

К квартире Падме Энакин подходил довольно раздражённым.

Единственная светлая мысль, от которой он невольно ускорил шаг среди теней, это что Падме до сих пор ничего не знает про Оби-Вана. Журналисты и не подозревали о возвращении генерала, и потому большинство населения считало Оби-Вана погибшим. Докапываться до правды им мешал и Палпатин, согласившись с Советом, что Рыцарю Кеноби внимание прессы требуется в последнюю очередь. О генерале не упоминали даже в Сенате.

Домой Энакин входил с лёгким сердцем: он возвращался к жене, не реветь в её руках о смерти мастера, а делиться радостью, что Оби-Ван жив и скоро будет в полном порядке.

Глубокий вздох. Отпустить раздражение. Глубокий вздох. Унять нетерпение принести хорошие новости.

Проходя мимо поста охраны, Энакин не сдержал самодовольной усмешки. Отвлечение, перекат, прыжок с помощью Силы, кувырок и приземление на балконе Падме. На лёгкий стук в окно балкон открыл изумлённый Трипио, бестолковый, как всегда.

— Здравствуйте, Мастер Эни, — засуетился дроид, принимая скинутый плащ. — Госпожа Падме отдыхает у себя. Мне сервировать стол для двоих?

— Звучит восхитительно, — тихо ответил он, приложив палец к губам. — Приготовь любимое у Падме. Сегодня будет праздник.

Энакин вынужден был признаться: хоть ему и претила мысль оставлять Оби-Вана одного, сердце пело при возвращении домой.

— Праздник?

Он не ответил, ухмыльнулся и свернул в коридор, неслышно ступая по полу, слушая доносившуюся из комнаты передачу по голонету. Падме часто включала его во время работы, отвлекаясь, когда уставала возиться с документами и бесконечными запросами.

— Конечно, что мы действительно хотим знать, — раздавался женский голос репортёра, пока Энакин стоял незамеченным у косяка двери, — так это какую стрижку выберет себе падаван Скайуокер, став Рыцарем. Мы все помним, что падаванам нельзя отращивать волосы, пока не пройдёт церемония обрезания косички, и всем женщинам не терпится узнать, что же он собирается с ними сделать. Многие джедаи носят длинные волосы. Выберет ли падаван Скайуокер то же самое или решит повторить стиль своего обаятельного мастера, Оби-Вана Кеноби, и носить аккуратную короткую стрижку? Может быть, он даже отрастит бороду, хотя лично мне кажется, что его улыбка слишком очаровательная, чтобы прятать её под усами.

— Какая чушь, — насмешливо заметил Энакин.

Падме резко обернулась, испуганно вздрогнув и выронив датапад из рук.

— Энакин! — воскликнула она, заливаясь румянцем и кидаясь к нему обниматься.

Он с удовольствием подхватил её, зарываясь лицом в распущенные волосы, наконец-то обнимая жену; её радость, ключом бившая в недавно созданной связи окончательно скинула тяжесть с сердца, вызывая искреннюю и тёплую улыбку.

— Падме, — прошептал он ей в макушку.

Отстранившись, она жарко его поцеловала, вкладывая в поцелуй всю страсть и тоску по нему, и ласка и любовь Падме подминали собой тупую головную боль, не исчезавшую с возвращения Оби-Вана. Они стояли так немного, горячо целуясь, запоминая друг друга в каждом прикосновении и вздохе.

Они были женаты всего год, и с хаосом, ужасом и несправедливостью нагрянувшей войны оба берегли каждую возможность провести время вместе.

Энакин крепко обнял жену, впитывая в себя её присутствие, сглаживающее ставшую пугающе привычной боль последних недель. Падме охотно прижалась к нему — она обожала его прикосновения. Она всегда брала его за руки или прислонялась к плечам; даже если они были на совместной миссии, с другими сенаторами или джедаями вокруг, она находила возможность случайно коснуться его, даже просто ладонью. Сейчас её прикосновения из осторожной ласки перерастали во что-то более требовательное, и Энакин с улыбкой отстранился.

— Ну же, ангел, Трипио не простит нам пропущенный обед.

Падме надула губы и прислонилась к нему.

— Я скучала по тебе, Эни, — мягко сказала она.

— Я знаю, — он крепко сжал её. — Идём. Давай присядем и поговорим.

Не расцепляя рук, они перебрались на диван в гостиной. Энакин закинул её ноги себе на колени, заботливо разминая их, и Падме с удовольствием откинулась в подушки.

— У тебя подозрительно счастливый вид, — приподнялась она на локтях.

Энакин улыбнулся шире.

— У меня на то есть причина.

— Только не говори мне, что ты достал Мастера Мунди, и он посвящает тебя в Рыцари.

— Пфф. Ну уж нет, — он искоса взглянул на неё, щекоча доверчиво выставленную пятку. — Причина посерьёзнее.

— О, пожалуйста, поделись ей. Я так давно не слышала хороших новостей. Всю неделю в Сенате творился какой-то кошмар.

Энакин лукаво взглянул на неё.

— Нуу… лучше сначала ты расскажи мне, что у вас происходило, пока я болтался в очередной глуши.

Падме сердито сдвинула брови и попыталась пнуть его ногой, хотя и не вкладывая в удар особой силы.

— То есть ты хочешь придержать свои новости, пока я не вывалю свои?

— Разрешаю рвать и метать. Я же знаю, как тебе хочется выговориться, ангел.

Падме восхитительно-обиженно надулась, и Энакин растянул губы в довольной улыбке, подумав, что готов влюбиться в неё ещё раз.

Падме в последний раз одарила его гневным взглядом и начала вспоминать, что происходило на Корусанте, пока Энакин сражался во Внешнем Кольце. В Сенате нарастало недовольство, демократические процессы, идущие со скоростью беременной банты, замедлялись до лениво ползущей улитки. Любое голосование, по какому бы то ни было поводу, затягивалось, потому что представители многих систем, что ещё держались в составе Республики, не могли показаться на Корусанте, а появившись, торопились вернуться в родные миры — война опустошала систему за системой, подбираясь всё ближе к ним, и в первую очередь приходилось думать о родине. Только на этой неделе подготовили законопроект, на обсуждениях которого Падме не жалела сил на активные протесты. Голосование вышло в пользу её партии слабым перевесом большинства голосов, но почти тысяча систем не могла принять участие в обсуждении просто потому, что была не в курсе дел! По меркам идеалистки Падме голосование прошло из рук вон плохо. И такое положение дел становилось привычным, обещая в дальнейшем только ухудшиться.

И это ничего не говоря о новых законопроектах Сената о ведении боевых действий, которые не имели ничего общего с реальными проблемами, к которым многие сенаторы пытались привлечь внимание: голод, нищета, вопиющая бедность даже на Корусанте, пиратство, здоровые дипломатические отношения, когда-то важные до начала войны. Узел неразберихи и войны всё сильнее затягивался в Сенате, связывая им руки бюрократической волокитой.

И сегодня Падме пришло сообщение с родной Набу с приказом возвратиться домой для решения важных местных вопросов, и это когда через два дня назначено важное голосование, на котором она обязана присутствовать.

К тому времени, как Падме закончила свой рассказ, они оба закончили с приготовленным Трипио обедом, сидя за столом и потягивая из бокалов вино. Падме со вздохом откинулась назад, вспомнив последние события недели, так выбившей её из колеи.

— И я скучала по тебе, — добавила она.

Энакин не сдержал улыбки, потянувшись к их юной связи и принимая себя всё раздражение и усталость жены и отпуская их в Силу. Сделать это было не так уж просто: естественные ментальные щиты нечувствительной к Силе Падме были очень хрупкими. Со временем, он не сомневался, её сознание привыкнет к его присутствию и не будет пытаться оказывать гибельного для себя же сопротивления. Но сейчас, особенно когда их связь была такой свежей, такой неокрепшей, щиты грозились рассыпаться от любого неосторожного движения, и обращаться с ними приходилось с особой деликатностью.

Падме даже не заметила, что он делает, но отреагировала рассеянной улыбкой. Появился Трипио с десертом, и она с удовольствием отвлеклась.

— Ты выбрал моё любимое? — заглянула она к нему через руку. — Почему?

— Мастер Эни сказал, что сегодня будет праздник, — наклонился дроид, расставляя тарелки. — Мне принести ещё вина?

— Нет, Трипио, спасибо, — ответил Энакин. — Почему бы тебе не отключиться на ночь?

Трипио разочарованно опустил руки.

— Конечно, Мастер Эни. Я уверен, что вы поделитесь со мной хорошими новостями, когда сочтёте нужным, если я недостоин быть информирован сейчас.

— Итак, — продолжила Падме, когда дроид ушёл. — Ты вынудил меня рвать и метать всю ночь, а сам придерживал свои хорошие новости ещё на пару часов, — она опустила бокал и подалась вперёд, поставив локти на стол. — Мастер Скайуокер, не будете ли вы так любезны поделиться, какие новости вызывают у вас эту улыбку?

— Всего одна, — Энакин сделал паузу, пододвинувшись ближе. — Оби-Ван жив.

Падме уставилась на него, на её лице так и застыла озорная улыбка. Затем новость начала обрабатываться, и через секунду же Падме, ахнув, распахнула глаза и прижала руки к губам.

— Что? — её голос был едва слышным шёпотом.

— Оби-Ван жив, — тихо повторил Энакин, радость бурлила в нём, и он смутно сознавал, что смеётся от возбуждения и волнения. — Он жив, и он дома.

Слёзы заблестели в глазах Падме, но Энакин не замечал их — мир перед ним неожиданно начал расплываться.

— Он жив, — сказал он ещё раз, закрывая глаза руками, так много эмоций вдруг нахлынуло на него. — Он жив, он жив, жив… — Энакин полузадушенно всхлипнул, и руки Падме бережно обвились вокруг него, словно он мог разлететься на части. Он не отдыхал ни дня с того момента, как ощутил присутствие мастера в давно затихшей связи, и сейчас изматывающие переживания, страх снова потерять его, усталость бессонных ночей наконец-то взяли своё. — Он жив, — шептал Энакин.

О, звёзды в вышине, Оби-Ван был жив. Энакин никогда не смел допускать в этом сомнений, но после стольких месяцев пустоты уверенность съёжилась до крохотной, живущей одним упрямством надежды. Все тревоги, боль, депрессии, чувство потери — всё, что выстраивалось в нём долгие месяцы с предположительной смерти Оби-Вана, внезапно рухнуло, смытое наконец-то пришедшим облегчением. Оби-Ван жив. Он в безопасности. Он дома.

— Ох, Энакин, — выдохнула Падме ему в висок. — Я так рада за тебя. И за себя. За него, — он прижал её к себе, чувствуя, что её облегчение было не слабее его. — Когда я смогу с ним увидеться? Он в порядке? Где он был? Что с ним случилось?

Он не мог ей ответить, судорожными вздохами отпуская эмоции, в слезах облегчения и дрожи обретая утешение Силы. Долгое время они просто держались друг за друга, ошеломлённые чувствами, медленно переваривая новость и постепенно успокаиваясь. Эмоциональная буря была так же необходима им, как медитации джедаю или бесстрастное лицо сенатору.

Наконец, с последним вздохом, Энакин поднялся, вытирая рукавом лицо, и Падме промокнула глаза салфеткой. Он глубоко вдохнул и улыбнулся.

— Так что ты хочешь знать?

Его прекрасная жена слабо засмеялась, по-прежнему не отпуская его рук.

— Начни с начала, Эни. Как ты нашёл его?

Энакину не было проблемой рассказать ей. Он уже объяснял Падме почти непостижимые вещи, вроде Силы, или какой холодной и тихой ощущалась связь, и потому сейчас легко было передать, как связь вдруг ожила и каким светом озарила мир. О некотором он, однако, умолчал. Падме понимала, что война прежде всего несла смерть, грязь и кровь, но Энакин не мог себя заставить рассказать о том, что случайно упускал в связь Оби-Ван. Он для себя самого боялся вспоминать, просто зная, через что пришлось пройти его почти брату, почти отцу. Он попробовал бы разобраться с этим, но ценой каких сил, когда они сейчас так нужны Оби-Вану. Кроме того, мастер — скрытный человек. Только ему решать, делиться ли историей плена, или нет.

Падме уловила суть.

— Вот как, — протянула она, поднимаясь над столом. — Я подумывала над этим после некоторых твоих кошмарных историй, но теперь, после того, что досталось Оби-Вану?.. Я завтра же подниму в Сенате законопроект, предоставляющий всем нашим солдатам, джедаям, клонам, ополченцам дополнительное время на восстановление после боёв. Выделенного вам времени в обрез не хватает собраться с силами, — она ушла в гостиную и вернулась с датападом в руках, уже на ходу что-то помечая для себя и своих сторонников.

Энакин не удержался и улыбнулся: Падме оставалась большим ребёнком. Падме, такая добрая и сострадательная не боится сражаться за тех, кто нуждается в ней. Её чистое, горячее сердце не имело подобия в целой галактике. В каждой миссии, на которой только везло оказаться ему с начала падаванства, в людях выставлялось только плохое. Не то что бы он не видел хороших людей — он никогда не видел хороших людей хорошими в трудные времена. Падме оставалась единственной, кто даже в тяжелейшее время агрессии Торговой Федерации сохранила верность своим идеалам. И своё сердце она решила отдать ему. Энакин никогда не перестанет её обожать.

Они немного обсудили предложение Падме. Энакин припомнил несколько историй, свои и некоторых его бойцов из 501, и прикинул время, потребовавшееся на полное восстановление против того, которое им выделили.

В конце концов дружественные прикосновения перешли в нежные ласки. Ласки в поцелуи. Поцелуи... Ну, ведь они были молодожёнами.

Она лежала перед ним в своём обнажённом великолепии, и Энакин оторвался от долгого, властного поцелуя, изучая её и поглаживая белые бёдра. Падме нетерпеливо застонала, и Энакин, как всегда, не замедлил откликнуться на призыв.

К сожалению, именно в момент наслаждения любовью и счастьем Энакин потерял чувство реальности.

Острый зазубренный нож скользит по кончикам пальцев, методично, вдоль и поперёк, вверх и вниз, пока всю ступню не покрыла кровоточащая сеточка. Цепи отодрали от стены и повесили ему на шею. Он поднялся на истерзанных ногах и пошёл вперёд, высоко подняв голову. В ответ его вытащили из темницы, проволокли по каменистому, грязному коридору к пещере с длинным столом, ломившемуся от еды и вина.

— Всё очень просто, — проворковала ему женщина на ухо. — Ешь, сколько влезет, пока держишься на ногах.

Желудок заворчал, напоминая, что его не кормили… сколько дней уже прошло? Но у него не было выбора. С молчаливым достоинством он сделал шаг вперёд, оставляя за собой кровавые следы на полу.

— Энакин!

Его мгновенно вышвырнуло в реальность. Кровь бешено стучала в висках, голова была готова расколоться от боли.

— Энакин! Эни, что случилось?

— Падме? — с удивлением огляделся он, не веря обнаружить себя в её квартире, а не в грязном, извилистом коридоре с выступающими камнями, без песка и земли в открытых ранах. Тогда он понял.

— Сука, сука! — выкрикнул он, завалившись вперёд и схватившись руками за голову. Сражаясь за каждый вздох, он сосредоточился на себе, спешно обращаясь к связи с Оби-Ваном. Воспоминания, яркие, сильные, самые мощные со дня возвращения норовили сбить с пути, но Энакин продирался сквозь них, не обращая внимания на образы ног, снова изрезанных, Оби-Вана, пытавшегося Силой их затянуть, образы рук с похожими порезами, пытающиеся дотянуться до предлагаемой еды, пока не достиг самого сосредоточия мастера.

— Оби-Ван! — закричал Энакин в связи. — Здесь и сейчас!

Падме беспомощно сжала его за плечи и отпустила, не пытаясь привлечь его внимание, оставляя его делать свою джедайскую работу, которую ей никогда не понять. Энакин смутно почувствовал, как она поцеловала его в лоб, но всё внимание сосредоточил на выдёргивании Оби-Вана обратно в реальность.

— Они не настоящие, Оби-Ван. Ты в безопасности, ччччёрт-же. Ты уговорил меня устроить отдых и убьёшь меня, если я появляюсь в палате раньше утра, так что давай, просыпайся!

Энакин с облегчением увидел, что Оби-Ван приходит в себя.

— Аххх…

— Оби-Ван! Ты вернулся!

— Энакин? Что..?

— У тебя опять воспоминания.

Раздражение. Глубокий вдох.

— Я помню, я говорил, что нужен будешь только утром. Я не планировал, что «утро» будет так скоро.

— Может, я…

— Нет, мой дорогой падаван. Оставайся с Падме. Проведи время с удовольствием.

Энакин вздохнул.

— Глупый, глупый, глупый Мастер.

— Эни, — наклонилась к нему Падме.

Он набрал воздух в лёгкие, пытаясь вернуть сердцебиение в нормальный темп. Голова до сих пор гудела, но он отмахнулся от неё, обхватив ангела за плечи.

— У Оби-Вана было воспоминание. Мерзкая, поганая сука. Она не заслуживает даже быстрой смерти, — прорычал он, концентрируясь на дыхании. Вдох. Выдох. Вдох. Вдох. Выдох. — Он вцепился в меня через связь. Тварь. Чёртова сука. — Вдох. Выдох. Отпустить это. Оно всё равно вернётся. Ну же, отпустить! — Мразь, грёбаная…

Падме наклонилась, прерывая его нежным поцелуем. Он позволил увлечься её лаской, её любви смыть его гнев и притупить жажду мести. Не утолить, о, нет.

— Я вытащил Оби-Вана из них, — Энакин зарылся рукой в волосы. — Такое в первый раз, обычно только образы и обрывки чувств.

Падме положила голову ему на грудь.

— Ты кричал.

— Я?

— Угу. Как хорошо, что в квартире звуконепроницаемые стены, хоть и для немного других целей.

— Не обижайся, но сегодня мы не сможем использовать их по назначению.

— Всё, что тебе нужно, Энакин. Всё, что угодно.

Падме в очередной раз нервно одёрнула юбку, пока воздушное такси неспешно парковалось на посадочной площадке Храма. Зная, что джедаи могут улавливать мысли и чувства других людей, помня Энакина, читавшего её как открытую книгу, она постаралась полностью сосредоточиться на главной причине, по которой и пришла сюда, выставляя напоказ чистосердечный порыв и скрывая за ним второстепенную и более эгоистичную причину. Собравшись, она вышла из такси, расплатилась с водителем и направилась к главному входу в Храм.

Она едва ли удивилась, обнаружив внутри стайку репортёров голонета. В конце концов, на прошлой неделе было сделано официальное объявление, что Оби-Ван Кеноби, генерал и Переговорщик, оказался жив и проходит курс реабилитации. Это всё, о чём только говорили в последние дни. И поскольку джедаи больше не делали никаких заявлений, в поисках сенсации репортёры начали осаждать Храм.

Перед собравшимися журналистами возвышался Хранитель Джурокк с несколькими падаванами за спиной, не пропуская никого дальше Ворот. Падме без особой надежды оценила свои шансы пройти мимо, не привлекая к себе внимания, и встала в сторонке, наблюдая и обдумывая. Да, можно было бы просто объявить, что пришла сенатор Амидала — Джурокк без проблем пропустил бы её, но этим она раскрыла бы себя перед ненасытными журналистами. Падме предпочитала не транслировать личные дела на всю галактику.

Поэтому она ждала. Она подумала и отказалась от мысли позвать Энакина проводить её: Герой Без Страха вызвал бы ещё больший ажиотаж, чем она сама. И кто знает, какие слухи могут пустить репортёры, если увидят её и Энакина вместе.

Джурокк вытянул голову, высматривая что-то за журналистами и привлекая внимание к подлетавшему воздушному автобусу. Падме оглянулась вместе со всеми и не сдержала довольной улыбки. Когда машина припарковалась, из неё высыпали энергичные дети младшего школьного возраста, радостно и взволнованно перекрикивающиеся, следом за ними учителя и родители, собирая разбегавшихся в группу и восстанавливая дисциплину в рядах.

— Прошу извинить меня, — спокойно объявил Джурокк, поклонившись репортёрам и пробираясь к толкающимся детям. Опустившись перед ребятами, чтобы оказаться с ними на одном уровне, он широко и искренне улыбнулся. — Добро пожаловать в Храм джедаев, — торжественно приветствовал он их.

— Вау! — воскликнул кто-то, дёргая учителя за рукав. — Смотрите! Смотрите! Живой джедай!

— Я Хранитель врат Джурокк, — его глаза лукаво сощурились. — Итак, я понимаю, вы пришли на экскурсию?

Дети громко подтвердили.

— Отлично! — Джурокк хлопнул в ладони. Под восхищёнными взглядами со всех сторон он с заговорщическим видом наклонился вперёд. — Могу я попросить вас о помощи?

— Конечно!

— Да!

— А что нужно делать?

— Ну, — Джурокк бросил взгляд в сторону вертевшихся поблизости репортёров, — Храм сейчас, к сожалению, в осаде.

— Не может быть! — воскликнул кто-то.

Джурокк кивнул.

— Да, в осаде. Журналисты мешают мне делать мою работу. А поскольку моя работа проводить вас в Храм, то боюсь, экскурсии у нас не получится.

Учителя и родители обменялись понимающими улыбками, Падме усмехнулась над планом привлечения детей в разгоне репортёров. Быстрая, безмолвная просьба разрешения у взрослых, и Джурокк и его маленькие помощники ринулись на врага, шокируя криками, слезами и требованиями уйти, чтобы Мастер Джурокк мог делать свою работу. Журналисты какое-то время держались, но потом по один за другим стали расходиться, возвращаясь к машинам и запрашивая указаний начальства. Падме не была уверена, что заставило их сдаться, пока краем глаза не заметила, как один из Старших падаванов незаметно проводил в воздухе рукой. Она не удержалась и хихикнула. Энакин часто говорил, что джедайский обман разума оказывался очень полезным, когда приходилось иметь дело с крайне назойливыми людьми.

Как только вслед за всеми ушёл последний репортёр, обсуждая какую-то ерунду по комлинку, Джурокк улыбнулся детям, снова опускаясь перед ними.

— Замечательно! Просто замечательно! — похвалил он. Дети завопили от восторга. — Теперь мне нужна ваша помощь ещё в одном деле.

— Что угодно! — хором ответили дети.

— Ваше шумное и нарочно плохое поведение помогло нам на время прогнать репортёров. Теперь вы должны сделать обратное, — он заговорил более серьёзно. — Джедаи отдыхают здесь, в Храме. Тем джедаям, что вернулись домой с войны, очень нужна тишина. Теперь, в самом Храме, вместо худшего поведения я прошу от вас лучшего. Можете ли вы сделать нам одолжение?

Дети с энтузиазмом закивали головами.

— Спасибо, — поднялся он и поклонился им. — Падаваны помогут вам пройти в Храм. Будьте внимательны, во время экскурсии мы предложим вам решить несколько головоломок и загадок. Ваш джедай-экскурсовод скоро спустится.

Дети разом взволнованно заговорили, но тихим шёпотом, приподнимаясь на цыпочки, чтобы разглядеть падаванов и уже демонстрируя своё хорошее поведение. Когда Джурокк отправил детей с падаванами внутрь, Падме отделилась от стены и подошла к нему.

— А, здравствуйте, миледи. Я не знал, что вам сегодня назначена встреча.

Падме покачала головой.

— Это не официальный визит, — она указала на корзинку в руке. — У меня в Храме есть друзья, с которыми мне хотелось бы увидеться.

— А, те двое, что спасли вашу планету лет десять назад, не так ли?

— Я надеялась сделать им сюрприз.

— Не сомневаюсь, они будут приятно удивлены. Я свяжусь с падаваном Скайуокером, чтобы он сопроводил вас. Проходите, пожалуйста, он скоро подойдёт.

Она поблагодарила его и последовала за школьниками в двери, в то время как репортёры снова стали собираться вокруг Джурокка. Избегая лишнего внимания, Падме незамеченной остановилась за огромной колонной у элегантного, просторного вестибюля. К стоявшим неподалёку детям скоро спустился похожий на сову риши-джедай и задержался на пару минут, позволяя рассмотреть и самым смелым осторожно потрогать свои перья и расспросить о его редком виде, прежде чем приступил к экскурсии.

Храм джедаев всегда представлялся Падме воплощённым чудом. Огромные залы и просторные коридоры между ними, полотна искуснейшей мозаики на полу и устремлявшиеся в высоту колонны, великолепная архитектура — в любом другом месте галактики она почувствовала бы себя маленькой и незначительной перед величественной громадой. Но Храм казался светлым и воздушным. Его размеры внушали не сознание собственного ничтожества, но смирения перед силами, превыше человеческих — искусная, но такая ощутимая разница. Скромность, в конце концов, была одной из главных добродетелей джедаев. Но навеваемая скромность Храма не приводила к мыслям о незначительности, только к покою. Склонив в нём голову, человек понимал, что мелкими и незначительными были его проблемы, и это понимание, как ничто другое, несло за собой умиротворение.

Интересно, сколько умиротворения появлялась благодаря архитектуре и дизайну и сколько благодаря сотням тысяч джедаев, веками наполнявшим Храм своим присутствием?

На плечо мягко легла рука, вырывая её из размышлений.

— Привет, Падме, — ярко улыбнулся ей Энакин, украдкой приобнимая. Падме прижалась к нему, чувствуя, как успела соскучиться, несмотря на то, что они виделись только на прошлой неделе.

Отстранившись, Энакин, предупредительный джентльмен на публике, предложил ей руку, и она благосклонно её приняла.

— Правильно ли я понимаю, что вы пришли увидеться со мной и мастером, сенатор Амидала?

— Я хотела сделать вам сюрприз.

Энакин бросил взгляд на корзину.

— От вас я предпочёл бы сюрприз немного… иного рода, — подначивающе отозвался он.

Падме засмеялась, наслаждаясь его обществом и успокаивая ту часть души, что всегда беспокоилась, когда его не было рядом, и на миг прислонилась головой к его плечу.

— Как дела Оби-Вана с нашего последнего разговора?

Муж тяжело вздохнул.

— Почти без изменений. Большинство его ран давно залечили, остались только некоторые повреждения мышц. У него проблемы другого толка.

Что означало проблемы с Силой. Энакин однажды пробовал объяснить это, но всё, что Падме смогла понять, это про трудности Оби-Вана с подсознательным страхом самого себя и Силы. И здесь Падме ничего не могла поделать; она злилась на свою беспомощность, но ей оставалось только сочувствовать. Чтобы вмешиваться в проблемы с Силой нужно для начала быть чувствительной к ней, а тут никакие старания Энакина не могли помочь.

Они пересекали коридоры Храма, коротко переговариваясь, почти без труда изображая старых, случайно встретившихся друзей. Падме тихо радовалась лёгкому, искреннему смеху мужа над последними проделками неуклюжего Джа-Джа — она ценила и берегла последнее, что оставалось от их беззаботности.

Оби-Ван в палате оказался не один, а с Мастером Йодой; оба сидели с закрытыми глазами и, скорее всего, медитировали. Энакин на секунду нахмурился, а потом увёл её в маленькую кухню и поставил чайник.

— Мастер Йода считает, что я должен перестать помогать Оби-Вану с медитациями, что мастер окреп достаточно, чтобы справляться самостоятельно, — и тёмный оттенок в голосе не оставлял сомнений, что думает Энакин о его совете.

— Может быть, он прав, — тихо возразила Падме. — Как и при обычной, физической терапии, помощь нужна только начале, рано или поздно пациенту приходится полагаться только на собственные силы.

— Я знаю, только… — Энакин отвёл глаза.

Падме обняла его.

— Приятно чувствовать себя нужным. Оби-Ван выжил только благодаря твоей помощи; всегда сильный, он вдруг начал зависеть от тебя. И теперь, когда пришла пора оставить его одного, ты… боишься.

Энакин неохотно кивнул.

— Ты хорошо меня знаешь, ангел.

— Так и есть, — приподнялась она на цыпочках, оставляя ласковый поцелуй на щеке.

Он улыбнулся, заварил им с Оби-Ваном чай, а себе каф, и вынес поднос на маленький столик у изголовья кровати.

— Прости, Падме, но нужно дать им знать, что ты здесь.

— Всё совершенно в порядке, — заверила она него. — Я понимаю, какое тонкое для вас дело — медитации.

Энакин благодарно кивнул и опустился на пол, почти сразу же его глаза закрылись, а лицо разгладилось. Падме поставила корзинку и присела на коленях на пол вместе со всеми. Ей казалось неловким усаживаться на кровать, когда остальные расположились на полу, и, устроившись поудобнее, она воспользовалась моментом, чтобы как следует изучить Оби-Вана.

Энакин упоминал, что в первые дни его состояние было очень серьёзным, но не более того. Падме не решалась расспрашивать мужа, а сам он никогда не заговаривал об этом. Не то что бы он не хотел — он не мог. Как Оби-Ван до сих пор боролся с последствиями пережитого, так и его падаван. Энакин видел немало мерзости в галактике, и на миссиях с Оби-Ваном, и в рабстве на Татуине, и пытки были худшими из них. А Оби-Ван прошёл через них все.

Никто бы не подумал, взглянув сейчас на него. Разумеется, джедайская роба скрывала большую часть тела, но на Оби-Ване, казалось, не осталось ни шрама, ни единого синяка. Несомненно, благодаря чуду бакты. Но сложно было бы поспорить, что он выглядел больным. Хоть его волосы были чистыми и слегка растрёпанными, а борода аккуратно подстриженной, ухоженной, как всегда, волосы казались ломкими, рыжина в них нездорово потускнела. Под глазами залегли тёмные круги — со сном у джедая явно были проблемы, — а сами глаза запали, и всё лицо выглядело осунувшимся и бледным. Энакин упоминал, что Оби-Вана пришлось заново приучать к еде — так долго он был её лишён, и мастер до сих пор не оправился от последствий голодания. Только осанка мирно медитировавшего джедая осталась безупречной, исполненной скрытой грациозности.

Образ сильного Оби-Вана, которого она помнила ещё упрямым, храбрым падаваном, вместе с Мастером Джином спасавшим её от Торговой Федерации, рушился на глазах, невольно вызывая слёзы. Энакин говорил, что он был плох. Видя, каким Оби-Ван был сейчас, после почти месяца восстановления, Падме отказывалась представлять себе, в каком состоянии его обнаружили.

Но через секунды она глубоко вдохнула, смахивая выступившие слёзы и утешаясь мыслями, что Оби-Ван всё-таки был с ними и уже собирался с прежними силами. Энакин, с его большим сердцем, не допустит, чтобы мастер снова попал в беду, она в свою очередь что-нибудь придумает, чтобы позаботиться о них двоих.

Неожиданно почувствовав на себе взгляд трёх пар глаз, Падме вскинула голову.

— Привет, — просто поздоровался Оби-Ван, поднимаясь на ноги. Остатки слабости в его виде куда-то мгновенно исчезли.

— Доброго дня, — сказал Йода.

— Для нас честь принимать вас здесь, — ну, конечно же, Энакин.

— Прошу прощения, что прервала вас…

— Всё в полном порядке, — остановил её Оби-Ван. — Всегда приятно видеть друга. Присядем?

Падме легко встала, стараясь не смотреть, как Энакин помогает мастеру дойти до кровати.

— Неожиданно посещение ваше, — заметил Йода, потянувшись за чашкой заваренного Энакином чая, — но очень приветствуется.

— Когда я узнала, что Мастер Кеноби жив, я поняла, что обязана навестить его.

— Я слышал, вы очень заняты в Сенате.

Падме развернулась к Оби-Вану.

— Я пришла не обсуждать политику и войну. Я здесь, потому что ты мне друг, — она подняла с пола корзинку на маленький стол. — И у меня для вас подарок.

— О, так я мог бы… — Энакин заслужил незаметный тычок под рёбра. — Эм, благодарю вас. Вам не следовало так беспокоиться.

Йода тихо засмеялся.

— Поверьте, мне не составило труда.

Оби-Ван потянулся за корзинкой, пододвигая её ближе к себе, и скинул накрывавшую её ткань. Комната сразу же наполнилась запахом свежеиспечённого хлеба.

А последовавшее лёгкое смущение Оби-Вана Падме едва ли могла ожидать. Притянув обратно к себе корзинку, она достала нож и нарезала тонкими ломтиками хлеб, намазывая каждый кусок сладким набуанским джемом и протягивая каждому из них. И в тишине вдруг чинно произнесла:

— За это считай себя и своего падавана приглашёнными.

— Приглашёнными? — уточнил Оби-Ван, не отводя глаз от кусочка хлеба в руке. — На что?

— На обед у меня в гостях. В любое время, пока вы на Корусанте, я рада буду вас видеть. Думаю, раз в неделю вы найдёте время ко мне заглянуть.

— Сенатор, я…

Падме посмотрела на Йоду.

— И вы тоже. Я знаю, Храм — ваш дом, ваш покой и равновесие, но даже в нём нет спасения от стратегии и хода войны. Я предлагаю свою квартиру как мирную гавань, когда бы вам ни потребовалось просто поговорить, — и продолжила, обращаясь уже к Оби-Вану и Энакину. — Я жду вас, скажем, дня через три?

Йода засмеялся и с широкой улыбкой откинулся назад, Оби-Ван выглядел ещё более растерянным, а Энакин метался между смехом и благодарностью.

— Вы хороший друг джедаям, — морщинистый лоб Йоды на мгновенье разгладился. — Да. Хороший друг, хмммм, — старый Мастер откусил от бутерброда и кивнул своим мыслям.— Отказаться вынужден я, много дел у Совета сейчас. Далеко буду я, уже завтра, — доев, Йода с лёгкостью спрыгнул с кресла. — Вернусь позже я, — предупредил он Оби-Вана. — Мы продолжим работать.

— Конечно, Мастер, — склонили голову Оби-Ван и Энакин.

Как только Йода ушёл, Энакин пересел к ней на кресло, и Падме с готовностью обняла его, мысленно благодаря судьбу, что им нечего скрывать перед Оби-Ваном.

— Иногда мне кажется, — сказал Энакин, потягивая каф, — что я не заслуживаю тебя. Ты слишком добра к нам.

— Не идеализируй меня раньше времени, — шутливо толкнула его Падме.

Оби-Ван усмехнулся и отпил свой чай.

— Спасибо, Падме. Хоть и Храм — наш дом, я думаю, выбраться из него ради встречи с друзьями, а не на миссию, будет очень неплохо.

— Вот почему я пригласила вас, — Падме оглянулась на дверь. — А для меня это к тому же возможность увидеться с Энакином без конспирации.

Муж сжал её за плечи.

— Извини за это. Я знаю, ты не любишь секреты.

— Я понимаю их необходимость. Но как только война закончится, мы перестанем скрываться.

— Я по-прежнему считаю, что хотя бы одному члену Совета следует о вас знать, — напомнил Оби-Ван, — но я понимаю ваши опасения и не вправе что-то за вас решать.

Они посидели немного в тишине, каждый в своих мыслях, а потом Энакин хлопнул руками по коленям, меняя тему.

— Итак, Падме. Сколько у тебя времени? — с многозначительным видом спросил он.

— О, так мне вас оставить? — уточнил Оби-Ван.

Падме откинула голову и засмеялась.

— Я знала, что у некоторых людей мозги ниже пояса расположены, но не ожидала этого от тебя, Оби-Ван! — Оби-Ван залился румянцем.

Энакин захохотал.

— Мастер! Только посмотри на своё лицо!

— Энакин, не трогай Мастера, — толкнула его локтем Падме, — дай ему хоть чай допить.

— Как скажешь, ангел, — продолжил посмеиваться он.

Оби-Ван ничего не ответил, только поднёс чашку к губам.

— Теперь к твоему вопросу, — продолжила Падме, бросая взгляд на часы. — У меня не так много времени, как хотелось бы. Через час назначена встреча с Бейлом Органой. Но мы ещё увидимся на обеде, через три дня, — в тоне сложно было не распознать подтекст: вы придёте сами, или я приволоку вас на него лично.

Энакин встал.

— Не хотите ли прогуляться, миледи? — предложил он ей руку.

— Это будет очень мило с вашей стороны.

Оби-Ван поднялся вместе с ними.

— Мне и самому пора пройтись.

Улыбка увяла на лице Падме. Прогулка. Оби-Вану, несомненно, только чтобы скорее восстановить силы — даже в накинутой робе он выглядел очень худым. Напоминание о том страшном времени, неважно, какие уклончивые были упоминания о нём. Энакин сжал её ладонь, и Падме снова улыбнулась. Она тайно надеялась, что им повезёт столкнуться с группой школьников на пути обратно. Она догадывалась, как помочь Оби-Вану справиться с его мрачным видом.

Они вышли из палаты, направляясь к главному входу в Храм, неспешно разговаривая, приветствуя немногих встречавшихся джедаев. Многие из них смотрели на Оби-Вана с сочувствием, уважением или интересом, но её муж и мастер игнорировали их.

На середине коридора Оби-Ван вдруг замер.

— Энакин? — развернулся он к нему всем телом. — Что ты задумал?

— Кто, я?

— Да, ты, мой пронырливый падаван. Ты что-то затеваешь. Я чувствую.

Падме моргнула, удивляясь, что успела пропустить. Энакин пробормотал под нос какие-то ругательства.

— Я же заблокировал связь, — проговорил он еле слышно и потом громче. — Ничего, Мастер. Всё в полном порядке.

Оби-Ван недоверчиво склонил голову и поднял бровь, рука по привычке потянулась к бороде.

— Ты собираешься что-то устроить, как только мы доберёмся до выхода.

Не оставалось никаких сомнений. Взгляд Падме заметался между ними. Обычно они воздерживались от использования связи при ней, с уважением относясь к её непониманию Силы.

Энакин пожал плечами.

— Падме подала мне идею.

— Я? — от неожиданности воскликнула Падме. — Идею чего?

— Мы всё увидим, как только окажемся на месте.

Оби-Ван издал полустон-полувздох.

— Энакин… — почти смирившись. — Идёмте, миледи. Покончим с этим.

— Ты говоришь так, словно я задумал что-то совсем плохое, — обиженно заметил Энакин.

— Обычно так и получается, — поддел его Оби-Ван. — Помнишь духовку?

— Мастер, я пытался…

— Какая разница, ты всё равно взорвал её.

Падме изумлённо ахнула. Повернувшись к мужу, она приняла свой самый строгий вид.

— Будь уверен, больше я тебя к кухне не подпущу.

Энакин надулся.

Оби-Ван смеялся, и Падме была рада слышать, что он снова видел в жизни светлые моменты. Он действительно шёл на поправку.

Они продолжили путь по просторным коридорам, Оби-Ван уже устающий, пока Энакин внезапно не дёрнул их, сворачивая в противоположном направлении.

— И куда, мой коварный падаван, ты ведёшь нас?

— О, вы увидите.

Падме затихла, внезапно задумавшись, имеют ли планы Энакина что-то общее со школьниками, которых она видела в самом начале. Она взглянула на мужа, украдкой привлекая внимание, и он подмигнул ей. Тогда всё будет, действительно, интересно.

Естественно, дети заметили их первыми.

— Смотрите! Смотрите! Это Мастер Кеноби и Мастер Скайуокер! — завопила одна из девчонок.

Все головы одновременно повернулись к ним, и вся ватага вдруг ринулась на них. Падме отступила в сторону, пока дети радостно здоровались и наперебой расспрашивали двух джедаев, которых пресса гордо называла Командой. Взрослые и риши-джедай попытались остановить детей и успокоить их, но безуспешно.

— Это правда? Это правда? Вы почти погибли?

— Вы сражались с Гривусом и Дуку, чтобы спасти Мастера Кеноби?

— Где вы были, когда все считали вас погибшим?

— Вы всё время знали, что Мастер Кеноби жив?

— Сепы держали вас в плену?

— Что такое Сила?

— Вы покажете мне свой меч?

— Вы знаете ответ на загадку? Я запутался!

Поток вопросов было не остановить, но Оби-Ван неожиданно поднял голову и просто засмеялся. Странно, но этого оказалось достаточно, чтобы заставить детей замолчать. С улыбкой он сделал приглашающий жест рукой и провёл их через пару коридоров в более тихое место, сев на пол и прислонившись спиной к стене. Энакин сел рядом, а юнлингам не потребовалось приглашения, и они полукругом расселись вокруг них.

— Теперь, — произнёс Оби-Ван с... искорками в глазах? — Я не могу ответить вам всем сразу. На некоторые вопросы и вовсе нельзя дать ответ.

— Но, — продолжил за него Энакин, — мы можем рассказать вам историю. С приключениями. Про семью.

Падме присела вместе с детьми, в ряду с сопровождающими.

— Слушайте, — Оби-Ван понизил голос, — наша история началась тысячи лет назад.

И следующие полтора часа Падме с улыбкой наблюдала, с каким воодушевлением Оби-Ван с Энакином выступали в роли рассказчиков. Они полностью приковали к себе внимание восхищённых детей, и когда кто-нибудь из них останавливался, другой продолжал без запинки. Дети, засыпавшие их сначала вопросами, затихли в благоговении перед разворачивающейся на их глазах историей. Оби-Ван иногда подражал фоновым звукам для большего эффекта, а Энакин мастерски подбирал голоса для каждого из персонажей. История, хоть и короткая, была эпической и превосходно сыгранной.

К концу юнлинги радостно захлопали главной героине, начиная оживлённо перешёптываться и делиться впечатлениями о сюжете, уже воображая себя на месте героев.

Энакин встал, помогая мастеру подняться на ноги, но дети не заметили его слабости, увлечённо продолжая обсуждение.

Риши-джедай громко ухнул, и дети замолчали, оглянувшись на него.

— Теперь что нужно сказать Мастеру Кеноби и падавану Скайуокеру?

Дети повернулись к ним и вместе поклонились, хором: «Спасибо!».

Маленький вифид вдруг отделился от группы и обнял Оби-Вана за ноги. Не стерпев, другой школьник-ботан выбежал вперёд и обнял за ноги Энакина. Раздались громкие недовольные выкрики, и двое мальчишек выбежали вслед за ними к свободным ногам. Мгновенье, и одной многоголосой волной юнлинги кинулись обниматься, и очень скоро два могущественных джедая сдались под их натиском.

Падме не удержалась и засмеялась над мужем и его мастером, попавшим в осаду юнлингов. Взглянув на Энакина, с удовольствием игравшего с ними, отцеплявшего от себя особо настырных и поднимавшего их в воздух Силой под восторженный визг, она представила, как однажды в будущем он будет так же играть с их собственными детьми. Он станет прекрасным отцом. А Оби-Ван будет любимым дядюшкой — такой же заботливый он был сейчас с детьми, как и Энакин; хандры как ни бывало.

Риши-джедай ухнул ещё раз, привлекая внимание детей. Несколько взмахов крыльев, и он поднялся над ними в воздух.

— А ну-ка, юнлинги, наперегонки с джедаем? Встретимся у памятника!

Дети радостно вскочили и погнались за джедаем-совой, который быстро пролетел над коридором, остановился ненадолго у поворота и свернул за угол, пока хохочущие дети пытались его догнать.

Родители и учителя спешно извинились перед Оби-Ваном и Энакином и поторопились за своими подопечными.

— Какой милый отвлекающий манёвр, — заметил Энакин, приглаживая растрёпанные волосы.

— Так и есть, — согласился Оби-Ван с улыбкой до морщинок у глаз. — «Обнимашки спасут мир», в самом деле.

Энакин взглянул на Падме и подмигнул. Она подмигнула в ответ. Как хорошо было на мгновенье увидеть прежнего Оби-Вана. К счастью, Падме не знала, на что он был похож месяц назад, но сейчас его смех и какая-то беззаботная радость с юнлингами трогали самое сердце. А вместе с Оби-Ваном просиял и Энакин.

Поразительно, как сильно они зависели друг от друга и как друг в друге нуждались. Особенно после начала Войны клонов. Бывали времена, когда она считала это побочным эффектом использования Силы, но позже оказалось, что другие пары Мастер-падаван, встречавшиеся ей, похоже, не слишком полагались друг на друга. И вот оно отличие: Энакин черпал силу даже не в себе — в людях, окружавших его, а не в эфемерной субстанции. Своим мужем она называла его с гордостью.

— Миледи? — снова протянул ей руку Энакин, отвлекая от мыслей.

— Благодарю.

— Я провожу вас, — вместе с ними до выхода вызвался идти и Оби-Ван.

— Конечно. Напоминаю, я жду вас на обеде на этой неделе и каждый раз, когда вы дома, на Корусанте.

— Кто мы такие, чтобы отказывать вам, сенатор? — Энакин огляделся по сторонам, наклонился и быстро поцеловал её в щёку. — Мы ещё увидимся.

— Падаван Скайуокер, не забудьте прислать мне список любимых блюд Оби-Вана. Я хочу показать себя гостеприимной хозяйкой.

Оби-Ван замотал головой.

— Тебе, правда, не стоит затева…

— Я составлю его, как только вернусь к себе.

— Хватит, я не стою таких у…

— Прекрасно. Если имеются какие-то ограничения, не могли бы вы их приложить?

— Без проблем.

— Да вы меня не слушаете.

— Отлично. И какие голофильмы предпочитает Мастер Кеноби?

— Скучные.

— Энакин, я…

— Я обязательно что-нибудь подберу.

— Ты бесподобна, ангел.

Оби-Ван тяжело и безнадёжно вздохнул.

Битва на газовом гиганте набирала обороты. Планета пустовала, её не населяла ни одна из множества рас галактики, за исключением тех, кто в ходе эволюции приспособился к жизни в ядовитой атмосфере. Особо ценной планету делало высокое содержание чистых минералов в составе облаков, многие из которых использовались в качестве топлива для ионных двигателей.

Что, конечно, и было причиной, по которой сепаратисты пытались перехватить контроль над парящими в атмосфере минеральными шахтами.

Оби-Ван летел вместе со своей Дельтой, постоянно отбиваясь от атак дроидов-стервятников, наседавших со всех сторон, пытаясь разделить и разбить его эскадру. Битва разворачивалась во всей атмосфере, в самых верхних слоях, а ещё выше, на орбите, сражение продолжалось уже в космосе. Энакин находился на другом конце планеты, и у него хватало своих проблем, если постоянные маты в канале о чём-то говорили.

— Арчетыре, они по-прежнему глушат связь? — переспросил Оби-Ван, резко увильнув от ракет дроида-стервятника, неожиданно выскочившего прямо перед носом.

Сзади послышалась серия свистов, и на экране высветился перевод. Оби-Ван ушёл в узкую петлю, в ней ухитрился прицелиться и сбить дроида, назойливо вертевшегося у хвоста.

— Энакин, тебе удалось связаться с Коди?

Корабль клона с одним дымящимся крылом пролетел перед ним, преследуемый троицей дроидов в уверенной погоне. Оби-Ван развернулся помочь. На линии раздался беспорядочный, неразборчивый треск, но Оби-Ван скорее почувствовал, чем услышал, что ответ был: «Нет!».

В связь от Энакина одной непрерывной волной рвались эмоции, Оби-Ван чувствовал падавана как самого себя, чувствовал, как вскипала кровь от адреналина боя, как непривычно горячо отзывалась Сила, холодел от безумных манёвров Лазурного Ангела. Оби-Ван давно научился держать щиты и в опасные моменты закрываться от впечатлительного падавана, но после возвращения из… медицинского крыла (неужели это было всего четыре месяца назад?) Оби-Ван мог чувствовать Энакина на таком уровне и с такой точностью, как никогда никого прежде, даже Квай-Гона. Он слышал мысли Энакина чаще, чем свои собственные, и не сомневался, что Энакин слышит и его. Восприятие эмоций падавана стало пугающе острым, тонкие оттенки настроения всё чаще играли в странной, по-новому ощущавшейся связи. Ни один из них ещё не заговаривал об этом, ни один не понимал, как подступиться к проблеме.

Сила взвилась вокруг него, и Оби-Ван ухнул вниз, исчезая со сканеров преследователей, а затем вынырнул наружу и обрушил огонь на дроидов на хвосте клона, точно прицеливаясь и без промаха стреляя. Стервятники взрывались и оплавленным металлоломом падали на поверхность планеты, на много десятков миль под ногами.

Только-только вывернув истребитель в более-менее горизонтальное положение, Оби-Ван начал переоценивать поле боя. Превосходящие силы дроидов кружились вокруг кораблей клонов, но цифры едва ли влияли на соотношение сил, когда дело касалось интеллекта противника. Клоны были отличными пилотами, как и их прообраз, Джанго Фетт, и методично превращали боевых дроидов в исходный металлолом.

Взгляд Оби-Вана вдруг остановился на крейсере Федерации, спускавшемся с орбиты в верхние слои атмосферы, совсем не в свою область боя. Большинство крейсеров на орбите были заняты обстреливанием друг друга, маленькие одноместные истребители, которые и вёл Оби-Ван, защищали парящие шахты. Почему крейсер решил спуститься к ним?

И… почему он распылял в воздухе какой-то газ?

— У меня плохое предчувствие… — пробормотал Оби-Ван, быстро дёргая руль и набирая как можно большую высоту, желая подойти поближе и рассмотреть, что делает крейсер. Хотя это было тщетно, он снова попытался дозваться до крейсеров Республики.

— Адмирал Блок, если вы слышите меня, один из сепаратистских крейсеров распыляет какое-то вещество в атмосфере. Ваши сканеры могут определить его? Арчетыре, ты можешь сделать хоть что-нибудь с затычкой коммуникаторов?

Присутствие Энакина неожиданно вспыхнуло в сознании.

— Что происходит?

Оби-Ван нахмурился, что падаван сумел уловить его недовольство. Что происходит в последнее время со связью? Но в угоду срочному плохому предчувствию пришлось её проигнорировать.

— Какого он цвета? — уточнил Энакин.

— Преимущественно зелёный, но очень быстро рассеивается, — послал Оби-Ван, снова удивляясь, что они могут поддерживать такой детальный ментальный разговор, когда буквально полмира разделяло их. В лучшем случае они обменялись бы чувствами, впечатлениями, но сейчас связь передавала невероятное количество подробностей. Ради интереса Оби-Ван отправил изображение распыляемого газа в связь, заинтригованный, сможет ли Энакин принять его, пока отбивается от напиравших стервятников.

Он чувствовал и любопытство Энакина, что-то анализирующего на уровне, слишком глубоком для восприятия (и это тоже удивительно), пока вдруг падаван не вспыхнул ослепительным огнём паники.

— Вверх! Все вверх! Валите оттуда! — сообщение пришло со множеством помех, чтобы запросить пояснения, но срочность приказа была очевидной.

— Вверх! Всем эскадрам подняться на орбиту! Без исключений!

Оби-Ван включил двигатели на полную мощность и повёл дельту почти в вертикальный подъём, и, поднявшись в высоту, завис высоко над шахтами. Короткие стычки быстро прекращались, истребители торопливо поднимались вверх, некоторые при этом успевали отстреливать дроидов.

Один из клонов попал в преследователя, и дроид взорвался огромным огненным шаром, и ещё одним, и ещё…

Оби-Ван ахнул, когда понял, что происходило: зелёный химикат в сочетании с природным газом планеты создал гигантскую атмосферную бомбу. Потребовался всего один взрыв, чтобы запустить цепную реакцию, и вся атмосфера оказалась охвачена огнём, провоцирующим новые и новые взрывы. Больше половины эскадры не успело эвакуироваться, и Оби-Ван беспомощно наблюдал, как волна пламени поглощает собой его людей.

Он заставил себя принять потери, так быстро, как только мог — массовые убийства, вроде этого, чудовищной болью ложились в Силе, — быстро оправился и поднялся до экзосферы. Другие Дельты и Y-крылы сделали то же самое, переговоры на линии становились громче: солдаты пытались связаться друг с другом, но безуспешно — связь по-прежнему подавляли. Оби-Ван рискнул бросить взгляд на горящее под ним небо: цепная реакция распространялась на много миль вокруг.

— Мастер, ты в порядке?

Оби-Ван оглянулся, но Энакина нигде не было видно.

— В порядке. Где ты?

— Всё ещё на тёмной стороне планеты, здесь жертв нет.

Оби-Ван не мог сказать то же самое.

— Я иду, — понял его молчание падаван.

— Нет, Энакин, — отказался Оби-Ван, — оставайся на месте, здесь ты нам не поможешь.

Повертев головой, Оби-Ван оценил, что потерял примерно половину своих ребят, но к нему уже стягивались клоны из других отрядов со всей планеты. Всё в порядке, у них всё будет в порядке, они прорвутся. Но скоро неподалёку появился ещё один крейсер сепаратистов, спускавшийся в атмосферу, а многие эскадры до сих пор не вышли на орбиту, потому что не слышали предупреждения через забитые коммуникаторы. Оби-Ван открыл все каналы, надеясь, что кто-то может понять его приказ.

— Если кто-то меня слышит, крейсеры распыляют в атмосфере опасный газ. Становитесь за мной, мы отвлечём их. Энакин, возвращайся на орбиту и предупреди адмирала Блока или Коди, кого угодно, про выходку сепаратистов. Нам нужна помощь.

Послышавшийся треск в связи обозначил, что несколько клонов поняли его, а взрыв раздражения в голове дал знать, что Энакин услышал наверняка. Половина планеты расстояния, но падаван всё равно слышит его недовольство. Оби-Ван сосредоточился на связи.

— Энакин, здесь творится бардак. Тебя он не касается, разбирайся со своими делами, не отсвечивай и не привлекай внимания. Просто исполняй приказ.

В ответ Оби-Ван получил изображение неприличного жеста и слабый отголосок покорности. Он позволил себе сначала закатить глаза, но потом нахмурился. Он ведь не должен улавливать такие тонкие чувства. Стервятник внезапно вылетел перед носом, и ему опять пришлось отставить размышления, до момента, когда, скажем, дроиды перестанут доставать его.

Вот почему он ненавидел летать.

Эскадрилья в беспорядке сбилась за спиной, и Оби-Ван повёл её на крейсер, пытаясь подобраться как можно ближе, прежде чем их заметят и откроют огонь. Корабль сепаратистов не преследовал ни один республиканский крейсер, словно он и не сходил с орбиты, и поэтому очень скоро все лазеры и турбопушки оказались направлены на Оби-Вана и его эскадрилью. Но если он не любил летать, это не значит, что он не умел — он провёл всё детство, забавляясь с моделями, а после много часов на симуляторах.

Он окунулся в Силу так глубоко, что только крошечный уголок сознания продолжал помнить себя Оби-Ваном Кеноби. Маленький толчок здесь или резкий тычок там — всё, что ему требовалось, чтобы вести истребитель, его руки работали почти по своей воле, когда он разворачивался под лазерным обстрелом и выпускал протонные торпеды. Голос отдавал приказы, но Оби-Ван едва слышал самого себя, и совсем скоро он и его бойцы облепили поверхность огромного крейсера. Взглянув на сканеры, он обнаружил, что потерял всего троих, закрыл глаза и тихо поблагодарил их за жертву. А затем, глубоко вздохнув, начал осматриваться.

— Арчетыре, ты можешь выделить, где находятся распылители?

Сзади раздалась сбивчивая серия свистов.

— Что ты имеешь в виду — везде?

Астродроид засвистел совсем нетерпеливо.

— Нет, я не буду ждать, пока они повторят представление, чтобы ты отследил их. С заглушённой связью мы не успеем предупредить остальных в атмосфере. Твои сканеры совсем ничего не ловят?

Ответный сигнал был нахальным, в духе Ардва. Вздохнув, Оби-Ван обратился к эскадрилье.

— Кто-нибудь видит, откуда может идти газ?

Один клон смог пробиться на линии.

— Сэр, -хож— -ни в -хлопной -сти.

— Верно, — согласился он, погладив бороду и радуясь, что короткодистанционные сигналы, похоже, работают. Хоть как-то. — Следите за ними. Надо определить источник, пока они снова не подорвали газ. Пока мы здесь, давайте-ка отвлечём их от поджога.

— Ес-, -эр!

Эскадрилья разделилась и разлетелась вокруг корпуса огромного корабля. Арчетыре технически был прав, газ могли распылять откуда угодно: из выхлопной части, вентиляционных шахт или даже из главного ангара через герметичные шланги. Для точного, молниеносного удара они могли бы, действительно, подождать очередного подрыва, но Оби-Ван не собирался рисковать остатками эскадрильи. Он развернул свою Дельту и повёл её к линии турбопушек, тщательно прицеливаясь и только потом стреляя. Пушки взрывались шарами огня, рассыпаясь оплавленными осколками, мощные ударные волны одна за другой встряхивали неровные ряды истребителей.

Такие выходки делали шустрый красный истребитель приоритетной мишенью для всей батареи. Арчетыре что-то истошно свистел сзади, но Оби-Ван, игнорируя его сигналы, выполнил несколько подсказанных Силой бочек и круто развернулся вниз, внезапно нырнув к планете и скрываясь от лазеров, настроенных сегодня поджарить его истребитель. Глаза напряжённо сканировали окружение, пока он двигался под прикрытием днища самого крейсера, оценивая его поверхность и изучая все незнакомые выступы и модификации. Он заметил, что за несколько минут корабль Федерации успел опуститься почти до самой термосферы. Значит, они почти готовы к подрыву.

— Есть контакт! — закричал один из клонов.

— Где вы? — воскликнул Оби-Ван, разворачивая свой истребитель параллельно крейсеру.

— Под брюш-ком кор-рабля! Каж-тся… — сообщение резко прервали помехи.

— Отходим! — приказал Оби-Ван остальным. — Переформироваться и следовать за мной под корабль. Настройте передатчики на все доступные частоты, мы должны предупредить остальных!

— Маст-р, поч-му тебе прос— не -стано-ить их?

О, нет. Он этого не слышал. Он не слышал, что падаван опять нарушил приказ и присоединился к нему в бою. Тогда раздалось кристально ясное: Знаешь, если тебе так не даёт покоя связь, можем позже немного поэкспериментировать над ней.

Оби-Ван никогда в жизни ещё так не хотел одолжить у Энакина словарный запас.

— Энакин, что ты здесь делаешь? — потребовал он, наконец, подобравшись к днищу крейсера и торопливо изучая его поверхность, разыскивая, что обнаружил погибший клон.

Лазеры обстреливали его со всех сторон, и дополнительные меры безопасности указывали, что он ищет в правильном месте. Оби-Ван нырнул в один естественный провал в обшивке, временно спасаясь от огня, а затем, сосредоточившись, круто поднялся и начал атаковать сам, сбивая лазерные установки и взрывая их одну за другой.

— Я пришёл помочь, Мастер, — был бойкий ответ Энакина. Оби-Ван почти закрыл лицо ладонями — закрыл бы, если бы не был слишком занят спасением собственной жизни. Он уже видел нагнетательные установки на самом краю сенсоров. Он бросился налево в поисках окольного пути подойти ближе.

Падавану же он отправил: Если хочешь помочь, то СЛЕДУЙ ПРИКАЗАМ! Сейчас не до болтовни про связь.

— Тогда прекрати, наконец, ей любоваться. И, да, если у тебя найдётся на меня минутка: бой на другом конце планеты транслировался мне ужасно кстати!

Он тихо — очень тихо — вздохнул и признал поражение. Энакин уже был здесь и не планировал убираться, и Оби-Ван не хотел выслушивать советы, куда можно деть все свои возражения и приказы. Вместо того он постарался придумать, что делать сейчас с падаваном.

— У меня уже есть план, — ответил Энакин на его мысли. — Как только я выиграю тебе этот бой, мы вернёмся на корабль и вместе помедитируем, посмотрим, насколько углубилась наша связь. Мне нравится расстояние, на котором она работает: приятно, наконец, знать, что ты не нарываешься на проблемы, пока я на минутку оставил тебя без присмотра. И ты фоново присылал мне в связи столько картин боя, что стало очень любопытно, что мы можем ещё с ней сделать.

— Я не это имел в виду, Энакин, — Оби-Ван попытался скрыть раздражение на самодовольный тон падавана и проиграл.

— О, так ты про крейсер? Можешь про него забыть.

…И что это значит?

— Это значит, что я держу их мостик на прицеле и готов взорвать, — отослал Энакин изображение Оби-Вану.

В мгновенье ока Оби-Ван осознал, что произойдёт, если дерзкий план Энакина увенчается успехом. Без мостика, командного центра, дроиды на корабле будут исполнять приказ, не думая о последствиях. Это значит, что они продолжат распылять газ не обращая внимания на такую мелочь, что мостик превратился в гигантский огненный шаг; а результатом станет цепная реакция, которая не только подорвёт весь крейсер, но и сотрёт в порошок добрую четверть атмосферы планеты — вместе с дроидами и клонами. Сила знает какого уровня катастрофа.

В следующую же секунду Оби-Ван всеми оставшимися силами вцепился в связь, ворвавшись в неё так глубоко, как не считал раньше возможным, и закричал:

— Энакин, стой!

Он увидел и почувствовал, как Энакин шарахнулся в сторону; только чудом выпущенная торпеда не достигла цели, а затем лазеры и турбопушки мостика обрушили на падавана всю свою мощь, стаи дроидов-стервятников возникли из ниоткуда и набросились на него. Перед глазами встала его потрёпанная Дельта; зелёный газ вырывался в воздух и быстро растворялся в нём, ожидая всего одного выстрела, чтобы смести небо безумным пламенем. Оби-Ван хотел, но не мог стрелять по нагнетателям: момент был упущен, и он в итоге повторил бы тот кошмар, что пытался натворить Энакин. Он глубоко вздохнул, беспомощно наблюдая, как далеко под ним облака сверкали вспышками сгоравших кораблей.

Яростная атака хлыстом обожгла связь.

— Мастер! Почему ты ОСТАНОВИЛ меня?

Гнев Энакина огнём прошёлся по нервам, и Оби-Ван приложил руку к голове, пытаясь утихомирить головную боль. Внезапно крайне уставший, он отправил предвидение в связь. Она сейчас чувствовалась узкой, ограниченной, пульсировавший гнев Энакина сдавливал и душил её, и Оби-Ван даже сомневался, достигнут ли его слова разума падавана. Эмоции Энакина не рассеялись и не притупились, и Оби-Ван знал, что падаван ещё наорёт на него, когда они вернутся.

Но не сейчас.

Бой ещё не кончился.

Ужин проходил в серьёзном напряжении.

Падме не раз предпринимала попытки разговорить гостей и выведать, что произошло, какая катастрофа, о которой ещё не знал голонет, что заставило её мужа так странно вести себя с Оби-Ваном. Насколько она помнила, последние несколько недель они оба вылетали на раздельные миссии, до вылетов общались сердечно и дружественно, откуда тогда вдруг появилось столько напряжения?

Возможно, что-то случилось со связью. Энакин говорил, что она каким-то образом становилась сильнее, и они могли чувствовать друг друга, даже если находились в разных звёздных системах.

Падме честно старалась разобраться в том, что рассказывал Энакин про Силу и их с Оби-Ваном связь. Муж относился с удивительным терпением к тому, что она мало понимала джедайские тонкости, стоявшие за их способностью на невероятные для человека подвиги. Он всегда был откровенным, иногда даже слишком, в объяснении сокровенной работы Силы. Один из её даров — постоянное присутствие в сознании другого человека, если есть на то его согласие, и когда Мастер выбирал себе падавана в ученики, они получали на время обучения связь, ниточку между двумя разумами, для лучшего и полного обучения. Падме не могла представить себе, каково это иметь в своей голове кого-то постороннего, и Эни улыбался над её замечаниями, говоря, что в своём сознании он никогда не оставался один. Даже будучи ребёнком он поддерживал хрупкую связь с матерью. Падме потом подумала над этим, о своей близости к сестре и её детям, и решила, что, может быть, понятие связи не настолько и чуждо ей.

Она однажды спросила у Энакина, возможно ли создать связь с тем, кто не чувствителен к Силе. Он лукаво улыбнулся вопросу, а затем крепко поцеловал… и ещё раз, и ещё… а позже ответил, что да, что он сам пытается создать с ней связь. Внимательный, как никогда, через несколько дней он принёс из Храма и вручил ей с десяток датачипов про связи. Падме была шокирована, справедливо полагая, что ей запрещено это читать.

— Это нельзя запретить, — объяснил ей Энакин с усмешкой. — Я джедай, в конце концов, и мой долг помогать людям во всём, что считаю правильным.

Типичная логика Энакина. Падме подумала и не стала отказываться от его предусмотрительной заботы, взяв чипы.

Ей иногда казалось, что она чувствует связь между собой и Энакином. Часто в моменты ожесточённых дебатов или в минуты опасности, когда разум иррационально (или рационально, как посмотреть) хотел, чтобы муж оказался рядом, Падме вдруг ощущала его сильные руки вокруг себя, вдыхала запах его волос, просто чувствовала его любовь, глубокую и всепоглощающую. Скорее всего, это было всего лишь нейрохимической реакцией мозга, удовлетворяющей её потребности, но Падме нравилось думать иначе, к тому же Энакин подбадривал её на это, говоря, что использование связи только укрепляет её. Так же он советовал ей дождаться достаточно мирного перерыва и попробовать поделиться с ним мыслями, и он их услышит. Она пыталась, раз или два, но в итоге только почувствовала себя глупо за то, что думала так громко, ничего не получая в ответ. Энакин смеялся и говорил, что им просто нужно время.

Сейчас Падме стояла на кухне своей квартиры, неторопливо заваривая чай и каф, надеясь, что найдётся что-нибудь подходящее на десерт. «Чёртовы их глупость и упрямство». Она закрыла глаза, думая о дёрганом поведении Энакина весь вечер, об их напряжении с Оби-Ваном, и мысленно пыталась обратиться к мужу.

Такое поведение было для них совсем нехарактерно, никогда не было в отношениях мастера и падавана такой напряжённости. Падме хорошо помнила данное Энакином описание Мастеру: мудрый, как Мастер Йода, сильный, как Мастер Винду, и безумно ревнивый к избранности Энакина, твёрдо намеренный сдерживать падавана. Падме тогда откровенно растерялась — никто никогда, особенно джедаи, не выкладывали так просто перед ней свои мысли. Тяга к нестандартному поведению и нарушению правил, как оказалось, была второй натурой Энакина, и, что интересно, это никогда не беспокоило его.

Одна из черт, которые она так любила в нём.

…И за которые его сегодня проклинала. Фыркнув, недовольная сама собой, Падме вернулась к сервировке десерта, быстро достав из шкафов и холодильника всё необходимое. Расставив сладости и чай с кафом на подносе, она взяла его в руки и вернулась к гостиной.

Её муж и Оби-Ван, до того едва обменявшиеся парой слов, тихо переговаривались. Падме остановилась, обдумывая, вмешаться ли ей или как ни в чём не бывало перевести разговор на более безопасную, лёгкую тему. Энакин, была уверена она, предпочёл бы махом со всем разобраться. Оби-Вана просчитать было сложнее, но казалось, что джедай предпочтёт уклониться от разговора на время, немного помедитировать и вернуться к нему с ясной головой. Она встала под дверью, гадая, какой подход окажется предпочтительнее.

— Энакин, пожалуйста. Не сейчас, не здесь.

— Здесь, Оби-Ван. Я хочу знать почему.

— Я уже объяснил…

— Но я бы справился! Людям не пришлось бы умирать!

— Энакин, мы не можем быть уверены.

— Можем! Почему ты всегда так со мной? Как только я проявляю инициативу, ты всегда встаёшь у меня на пути! — Энакин перешёл на крик.

Падме застыла на месте, теперь точно зная, что ей лучше не встревать. Шестое чувство удерживало её у двери, коварно зачаровывая и не позволяя ей сделать и шага.

В то время как Энакин вышел из себя, Оби-Ван остался спокойным, как никогда.

— Энакин, я никогда не встаю у тебя на пути, мне жаль, что ты так это видишь. Но однажды тебе придётся понять ограничения…

— Я Избранный! Для меня нет ограничений!

— Энакин, у нас всех…

— Квай-Гон не останавливал бы меня! Он знал, на что я способен, он верил в меня! — Рычание. — Слышишь, верил! Почему мне достался ты!

Молчание.

Падме едва не выронила из рук поднос. Опустив его на столик, она ворвалась в гостиную, не зная, что вообще собирается сказать, но зная, что нужно срочно вмешаться, пока не случилось непоправимое.

Она вошла как раз вовремя, чтобы увидеть, как Энакин зарычал и вдруг схватился за голову, остановившись на полушаге. Оби-Ван так и не сдвинулся с места, его глаза были закрыты в бесконечной усталости и боли, но падаван неожиданно простонал, и Оби-Ван распахнул их, быстро поднимаясь с места.

— Энакин? Разве ты не видишь…

Но Оби-Вана снова прервали, не вербально в этот раз, но физически. Быстрее, чем Падме могла среагировать, Энакин шагнул вперёд, схватив Оби-Вана за руки, то ли чтобы удержать его на месте, то ли чтобы удержаться самому. Плечи Энакина дрожали, голова опустилась совсем низко, напряжение сковало крепкие мышцы. Падме подошла ближе, привлекая внимание Оби-Вана, но только бросила взгляд в его сторону — приоритетом был муж.

— …Эни? — мягко позвала она, протягивая руку и касаясь его подрагивающего плеча.

— Почему ты не сказал мне?

Голос Энакин был низким, надтреснутым, сам он загнанным, как в ночи, когда отчаянно искал её, хватался за неё и умолял остаться, чтобы она никогда не уходила, чтобы никогда не покидала его, как однажды покинула мать. Только сейчас он нуждался не в ней — все его чувства предназначались Оби-Вану. Падме вопросительно взглянула на него, но он снова прикрыл глаза.

— Почему ты не сказал мне?

Сердце Падме оборвалось от его тона.

— …Потому что никому не стало бы легче, — ответил Оби-Ван, его голос далёкий, едва узнаваемый.

Энакин вскинул голову.

— Ты действительно так низко обо мне думаешь? — жёстко потребовал он.

— Нет, конечно нет, — остановил Оби-Ван, мягко коснувшись рукой его локтя.

— Тогда почему?

— Ох, Энакин, — вздохнул он, помедлив секунду и восстанавливая дыхание. — Когда ты в таком гневе, ничто, ни одно моё слово не дойдёт до тебя. Твои эмоции контролируют тебя, и мне не пробиться за них. А когда они утихают, едва ли стоит вспоминать…

— Едва ли стоит вспоминать? — Энакин впился в него глазами. Падме осторожно погладила его по плечу, молча предлагая поддержку. — Мастер, ты хоть представляешь, насколько бы всё было по-другому, если бы ты хоть раз признался, как задевают тебя мои слова?

Последовало долгое молчание; лицо Оби-Вана оставалось непроницаемым, и Падме оказала внимание более понятному, умоляющему взгляду мужа. Она поцеловала его в висок и вежливо увела их с собой на диван, не зная, как лучше поступить. Одни инстинкты говорили, что здесь ей не место и нужно оставить их, сами заварили кашу, пусть сами и расхлёбывают, другие говорили, что эти двое прекрасных, но чересчур упрямых людей нуждаются в её немедленном вмешательстве. Но вместе с тем она помнила много ссор с собственной сестрой, и не забыла, как всегда злилась, если в них вмешивались родители. Это было их дело, и ничьё больше, и только между собой они могли разрешить разногласия, заявив свои требования и выплеснув обиды, и прийти к компромиссу. Да, посредничество потребовалось, если бы дело дошло до драки, но и Падме, и её сестра были выше этого.

И в то же время другие мысли советовали ей не переносить свой опыт на остальных. Энакин и Оби-Ван были совершенно другими людьми, тем более джедаями, и придерживались других стандартов. Она знала Энакина, и знала, что Оби-Ван говорил правду. Эмоции мужа всегда были сильными, иногда такими мощными, что полностью подминали его под себя. Она узнала это очень жёстким путём на Татуине, когда Энакин признался ей о резне тускенов. Его боль тогда была такой острой, что почти осязаемой; сожаление о последствиях очень быстро сменило собой гнев, но он уже сделал своё дело. Тот же гнев выжигал ему душу, когда Оби-Вана считали мёртвым, все, кроме него, и никто ему не верил. Если гнев, то испепеляющий, если ненависть, то неистовая, если любовь, то обжигающая — в этом был весь Энакин.

Долгое время Эни считал мастера непробиваемым в плане эмоций. Он часто вспоминал о ранних падаванских годах, как Оби-Ван терпеливо искал ответы на самые глупые вопросы, сдержанно относился ко всем выходкам падавана и представлял собой воплощённый самоконтроль. Только на войне Энакин начал понимать, что мастер был намного уязвимее, чем пытался казаться.

После побега Оби-Вана с Раттатака, буквального возвращения из мира мёртвых, Энакин, казалось, впервые увидел в нём человека. Неужели это случилось всего несколько месяцев назад? Энакин вернулся домой и просто держал её часами, объясняя путано и сбивчиво о вещах, которые видел в сознании Оби-Вана, и как пытался излечить от них мастера. Падме шептала ему слова утешения той ночью, мягко целовала и давала знать, что будет рядом, что бы ему ни потребовалось. Она старалась не вспоминать, что подготовленный ею законопроект, предоставляющий солдатам дополнительное время на восстановление, и клонам, и джедаям, телесные ли или душевные у них травмы, с треском провалился — шла война, в конце концов, и солдаты должны были на ней сражаться.

Когда Энакин упоминал, сколько боли, сам того не зная, мог причинить мастеру, Падме гладила его по голове и говорила, что даже из лучших побуждений люди, любящие друг друга, могут причинять боль. Мысль заставила его надолго задуматься, пока Падме не добавила, что обычно мы знаем самые слабые и чувствительные места у близких людей и в гневе используем это знание — бьём, не задумываясь. Но что самое важное, сказала напоследок она, это найти в себе силы раскаяться, вернуться и искренне извиниться.

Энакин пробормотал что-то о гневе, эмоциях и джедайском лицемерии. Позже он поблагодарил её за слова, но решил, что всё же не задевал мастера так сильно, как опасался.

Падме тогда только вздохнула, надеясь, что муж прав, а не ищет себе оправдания.

Она ошибалась.

— Мы не можем изменить прошлое, — отрешённо проговорил Оби-Ван, рассеянно глядя перед собой. — А кроме того, спасибо, Энакин. В гневе ты не стесняешься бросаться правдой.

Падме ахнула. Энакин под её руками напрягся, заметно оторопев: слова Оби-Вана для него звучали куда тяжелее, чем для Падме. Она не знала, что наговорил Энакин мастеру, пока её не было, хотя легко могла предположить. Она внезапно поняла — бездоказательно, но с непреодолимой убеждённостью — что Энакин что-то услышал в связи. Где-то в глубине души отозвался тонкий голосок ревности на то, что Оби-Ван разделяет с её мужем связь, которую ей не дано иметь, но был жестоко подавлен воспоминанием, что Энакин обещал со временем создать такую же крепкую связь и с ней.

Сосредоточившись на настоящем, она положила руки Энакину на плечи и притянула его к себе, но он вырвался из-под неё.

— Ты поверил этому, — прошептал он. — Ты, действительно… поверил?

— Это едва ли имеет…

— Да это ИМЕЕТ значение! — закричал Энакин, пугая их обоих. Он вскочил на ноги, энергично меряя её шагами под длинную череду ругательств. — Сила, Оби-Ван! Ты, действительно, такого мнения о себе? Считаешь себя бесполезной заменой Квай-Гону?

Тишина была оглушающей. Падме только что не видела, как она нарастала, глубокая, каменно-тяжёлая, всей своей значимостью давящая на них. Глаза Энакина сверкали, эмоции одна за другой мелькали на его лице, и хотя лицо Оби-Вана оставалось бесстрастным, она каким-то образом знала, что эти двое громко ругаются в связи. Перед ней Падме чувствовала себя совершенно беспомощной — она терпеть не могла такое положение, но ничего с ним не могла поделать.

Скоро они оба затихли: Энакин с абсолютно прямой спиной, крепко сжимавший кулаки, Оби-Ван по-прежнему в кресле, могло даже показаться, что он просто слишком задумался. Падме медленно ходила по комнате, как муж несколько минут назад.

Она хотела помочь. Очень хотела. Но не считала своим правом вмешиваться: эта перепалка была только рябью на поверхности, скрывавшей бурное подводное течение, одних его отблесков в связи от Энакина было достаточно, чтобы держаться подальше. Но как же она хотела помочь ему! Заверить его, что любит, что никогда не покинет… но это было бы ложью, потому что смерть простирала свои руки по всей галактике. Или вместо того сказать, что никогда не уйдёт по своей воле, что будет поддерживать его до самого последнего вздоха. Она осторожно приблизилась, вставая за спиной Энакина и ласково целуя его в плечо. Она надеялась, что он поймёт её.

— Падме, — вдруг позвал Энакин.

— Да? — с готовностью ответила она, решительная, но всё равно растерянная от их непредсказуемости.

— Ты не могла бы мне помочь?

— Что угодно, Энакин.

Чужое присутствие в голове, до того свернувшееся далеко в уголке, вдруг заполнило собой всё её сознание, и давно забытые мысли ожили перед глазами.

Падме неожиданно вспомнила первую встречу с Оби-Ваном и Квай-Гоном: два джедая в плащах с капюшонами спасали её от Нута Ганрея и Торговой Федерации на Набу. Квай-Гон высокий, внушительный, без труда главенствующий в любом разговоре, в котором только принимал участие, и Оби-Ван, всегда в его тени, но никогда его глаза и голос, завораживавшие слушать молодого падавана. Она вспомнила, что рассказывала ей двойник, Сабе, о случившемся на корабле, когда они с Квай-Гоном ушли искать запчасти: как мягко, но с каким убеждением советовал Оби-Ван не отправлять никаких трансмиссий, его постоянное полуночное бдение в пустыне в ожидании мастера. Падме снова пришло на ум описание, данное Энакином мастеру: сильный, как Винду, мудрый, как Йода, увидела его сражающимся на арене; и вспомнила его сообщение о плене на проклятом Джеонозисе, вспомнила, как стояла над могилой Шми Скайуокер, Энакина на коленях, сломленного утратой, и его побелевшее от ужаса лицо, когда они поняли, что Оби-Вана может ждать та же участь. Она подумала сейчас, как незаметно и как сильно они друг к другу привязались, разумеется, в чём Энакин ни за что не признается. Воспоминания о Войне клонов, недавних сражениях и кризисах, и случаях, когда они оказывались с Оби-Ваном за одним столом переговоров — и его тихое презрение за то, что ему назначили политическую миссию.

Более абстрактные мысли наполнили сознание Падме: её наблюдения и частые размышления об Оби-Ване, как об эталоне внутренней силы. Он непритязательный, никогда не пытающийся выделиться в толпе, но всегда из неё выделяющийся. Когда у Падме случились трудности, ей стоило лишь подумать об Оби-Ване, его стойкости, его силе, его удручающе заниженной уверенности в себе, чтобы вдохновиться, обрести часть его силы, обрести его стойкость и твёрдость духа, и что бы ей ни потребовалось; точно так же, как мысли о любви к Энакину придавали ей запал бороться до конца. Падме вдруг представила их двоих, информирующих о чём-то Сенат или возвращающихся с тяжёлой миссии, или разделяющими с ней обед. Она подумала об их подколках и понятных только им шутках. Они напоминали ей её саму и сестру Солу. Они напоминали ей семью.

Так же внезапно, как и возникли, воспоминания исчезли, оставляя после себя тянущее ощущение в затылке. Падме резко вдохнула и заморгала. Она по-прежнему прислонялась к плечу Энакина, только сейчас Оби-Ван подошёл к ним, возможно, чтобы остановить Энакина, что бы тот ни делал. Свободная рука Энакина обернулась вокруг шеи Мастера, и их лбы соприкасались.

Падме с каким-то отстранением заметила, что они оба вспотели.

— Однажды, Энакин, хотя это вряд ли, — произнёс Оби-Ван, нарушая молчание, — ты научишься деликатности, — его голос уставший, странно охрипший, но мягкий.

На лице Энакина сияла триумфальная улыбка.

— Ну, не знаю. Зато я выигрываю в изобретательности.

И Оби-Ван, что совершенно ему нехарактерно, фыркнул. Затем они посмотрели друг другу в глаза и одновременно сказали:

— Прости.

Значимость извинения для них была больше, чем все аргументы спора вместе взятые. Оно ковалось годы, и звучало сейчас искренним до глубины души. От них обоих.

После этого одинаково тяжёлое:

— Всё в порядке.

И вместе с этим напряжение покинуло комнату. Всё снова стало нормальным. Падме выдохнула в облегчении, а потом обоим дала подзатыльники.

— Не смейте больше такое устраивать! Вы двое — как дети малые! — они посмотрели на неё одинаково пристыжено. Эни всё ещё потирал затылок, и на короткий момент Падме ощутила укол раскаяния, но быстро приказала ему заткнуться — она еще не закончила. — И если вы оба опять будете играть в молчанку, то я и добавлю! Вы хоть представляете, как я переживала за вас весь вечер? Теперь чай и каф наверняка остыли, — от столика она перевела взгляд на часы на стене и ахнула. — Который час? Мне же завтра рано вставать!

Она вскочила, упирая руки в бока и с негодованием глядя на них, вкладывая в голос всю властность сенатора.

— Будет справедливо, если вы останетесь собирать тарелки и мыть посуду — и положите десерт обратно, вы его не заслужили — и только потом вернётесь в Храм. Да, Эни, вы оба. Мне нужно выспаться, а с тобой мне это едва ли удастся, — её лицо раскраснелось, но это была единственная показанная слабость. Джедаи молча переглянулись. — Ну? — потребовала Падме, голос намеренно высокий и громкий.

Они никогда не видела, чтобы джедаи так быстро бегали — даже в бою.

Подходя к спальне, Падме позволила себе улыбнуться: ей показалось, как муж что-то проговорил, чувство восхищения и любви — не её — нахлынули на неё. Да, она устроила им выговор, но чтобы они хоть немножко представили, в каком напряжении она провела весь вечер. Тем более, что натворил что-то Энакин — и натворил что-то действительно серьёзное — как следует поговорить нужно будет позже, когда они оба успокоятся и смирятся с каким бы то ни было подвигом Энакина.

* * *

На следующий день Падме не видела Энакина вообще. Она ожидала этого — вчерашний вечер был очень долгим, и Оби-Вану и её мужу требовалось время, свободное от войны время, чтобы разобраться с проблемой сначала самим. Несколько раз Падме чувствовала, как мысли Энакина обращались к ней, но чувствовала настолько смутно и неясно, что не задерживалась на новом ощущении, не рискуя исследовать его в одиночку.

Домой Энакин вернулся только к ночи — предупредить, что ему опять назначили миссию, и он улетает уже следующим утром. Всю ночь они провели вместе, выражая друг другу свою любовь и тепло прощаясь, а перед рассветом прижались под одеялом, боясь разжать руки.

— На этот раз я ненадолго.

— Врёшь, — прошептала Падме.

Энакин напрягся, и она почувствовала слабое давление на сознание, против воли думая о том, что он не может быть уверен, неоднократный опыт говорил им об обратном.

— …да, — расслабился Энакин. И потом. — Спасибо. За помощь с Оби-Ваном.

Падме подняла глаза, продолжая пальцем выводить узоры на его животе.

— А что произошло тогда? Что ты сделал?

— Я… — нахмурился он, подбирая слова, — я показал ему все мои воспоминания о нём с моего восприятия. Я показал твои, для полноты картины, и потом взглянул на них с его точки зрения. Ох, Падме, он слишком верит в свои мнимые недостатки и пренебрегает достоинствами. Он должен был увидеть себя со стороны, и я помог ему.

— Отсюда его комментарий о деликатности, — сказала она, с улыбкой вспоминая вчерашний разговор.

— Я… я даже не догадывался, насколько обижаю его в ссорах, — лицо Эни стало отстранённым. — Я ведь так легко поддаюсь гневу. Скольким же людям я сделал больно своими словами?

— Эх, Эни, — наклонилась Падме, целуя его в подбородок. — Злиться время от времени совершенно нормально.

— Оби-Ван не злится, — возразил он. — И кроме того, джедай не должен испытывать гнев. Гнев ведёт к ненависти, ненависть — к Тёмной стороне. Мне… мне порой кажется, что я не удался, как джедай.

Падме уставилась на него, а потом резко села в кровати.

— Энакин Скайуокер! — воскликнул она, даже не пытаясь подхватить сползшее одеяло. — Не смей так говорить! Ты — человек! Личность! Люди чувствуют эмоции, джедаи они или нет! Я сомневаюсь, что даже Мастер Йода честно заявит, что никогда не чувствует их: беспокойства, заботы или гордости за юнлингов, которых он учит, удовлетворения над проделанной работой. Кроме того, — добавила она более спокойным тоном, нависая над мужем и уткнув палец ему в грудь. — Оби-Ван — плохой пример для сравнения. Разные люди склонны к разным эмоциям, и Оби-Ван не из тех, кому естественным будет гнев. У него другая слабость: он замыкается в себе и занимается самобичеванием. Некоторые люди отпускают гнев так же легко, как и он, но другие-то нет. Ну-ка, лучше посмотри на меня.

Энакин непонимающе моргнул.

— Но… но ведь ты…

— Ты, кажется, слишком быстро забыл день, когда чуть не вынудил меня саму прийти в ярость.

— Падме… — Энакин заметно растерялся. — Я никогда…

— Конечно, ты ничего не мог сделать. Смерть мамы сказалась на тебе очень тяжело, — мягко произнесла она, зная, что касается болезненной темы. Он поморщился, и Падме снова ощутила давление на сознание. — Ты был тогда таким потерянным, ты сомневался, что у тебя хватит времени и сил спасти Оби-Вана. Я знала, что мы должны немедленно действовать, а ты меня совсем не слушал. Поэтому я сделала то, что всегда, когда ощущаю приступы гнева.

— Что?

— Я перенаправила его в действие. Я всегда перенаправляю бурю в другое русло: на работу в Сенате, на легкомысленную болтовню с Солой, или иду к тебе рвать и метать, — Падме улыбнулась. — Если ты перенаправишь гнев, он быстро потеряет над тобой силу.

— Ты… ты хочешь сказать… это нормально быть в гневе? Даже на людей, которых любишь?

— Да.

— …не святые, но искатели… — пробормотал он.

Что-то вроде понимания мелькнуло на его лице, и он улыбнулся ярче утреннего солнца, наклонился и глубоко поцеловал.

Разумеется, он опоздал на корабль.

Коди стоял у круглого голопроекторного стола, вбивая доклады своих ребят и разведгрупп, пока генерал Кеноби терпеливо ждал за его спиной. Как только он закончил работу, голограмма местности загорелась над столом, и Коди начал рапорт.

— Сепы стоят выше нас, сэр. Они хорошо укрепились здесь и здесь, и даже при естественной растительной маскировке они видят все наши передвижения, особенно когда мы светимся здесь.

Генерал задумчиво кивнул.

— Их численность?

— Почти в три раза больше нашей, сэр.

Генерал тяжело вздохнул.

— Мы с самого начала знали, что война будет вопросом численности, но, похоже, эрцгерцог Поггль решил раздуть его до крайности. Но не будем пинать дохлого крайт дракона, — генерал сосредоточенно изучал карту, Коди ждал приказов. — Что у нас здесь? — спросил Кеноби, указывая почти на самый край проекции.

— Сэр, дроид-разведчик доложил, что это — каменистое ущелье, примерно пятьдесят метров глубиной.

— Интересно… — протянул генерал, поглаживая бороду. — Оно лежит почти в тылу сепаратистов. Наша техника пройдёт в нём?

— Нет, сэр. AT-TE шириной около пяти с половиной метров. Ущелье в самом узком месте пятиметровой ширины. Мы могли бы расширить его, но тогда жестянки услышат нас.

— Жаль. Что насчёт AT-AT? Их ширина всего четыре метра, — наклонился Оби-Ван над голостолом, его глаза бегали взад-вперёд по карте. — Но они могут нести то же количество штурмовиков, а их большая высота позволит нам обойтись без шума и ломающихся деревьев. При правильном размещении, скажем, здесь и здесь, два или три отряда с тяжёлой артиллерией могут вести массированную атаку по сепаратистам.

Коди обдумал это: этот план, как и многие другие до него, отличался от описанных в учебниках стратегиях; он в своё время быстро понял, что быть назначенным под командованием джедаев значит забросить годы их изучения куда подальше. Его всегда считали клоном с независимым мышлением, но бывали моменты, когда даже он в подмётки не годился изобретательности генерала Кеноби и коммандера Скайуокера. В итоге служба под началом генерала Кеноби укрепила это преимущество, развив расширенную систему навыков, делавшую его более эффективным и изобретательным и на поле боя. Коди мысленно пометил себе при случае обсудить план с капитаном Рексом, когда коммандер Скайуокер вернётся со своей миссии. Он часто делился с ним историями о поведении джедаев в бою, как и все клоны, в принципе. Только, в отличие от большинства, у них это была не досужая болтовня.

— Сэр, всё равно будет много шума и они заметят, что их обходят с флангов.

— Не заметят, если их отвлечь.

— Сэр?

— Если мы устроим им достойное отвлечение, всё их внимание будет приковано к нам, что даст отряду время подобраться к ним. Потом по нашему сигналу они откроют огонь. Какую артиллерию мы можем выделить отрядам?

— Сэр: термические детонаторы широкого радиуса действия, так же несколько Мерр-Сонновых ракетных установок, ещё функционирующие с последнего боя. Если будет время, то подберём несколько противопехотных мин и бластерную пушку.

— Сколько времени им нужно, коммандер?

— Как только они будут на месте — час, чтобы собрать пушку. В процессе можно заложить мины, а оставшимися просто забросать жестянок.

— Отлично. Соберите ваших лучших бойцов и снабдите их всем необходимым. Прикажите им взять с собой всю артиллерию, которую можно занести на АТ-АТ. На позиции в ущелье очень пригодились бы линейные установки. Так клоны смогут использовать тросы не только чтобы забраться наверх, но и подтянуть с собой артиллерию, не рискуя подорвать себя вместе с ней, если попадут в окружение.

— Сэр, — уточнил Коди. — Вы так и не сказали, что будет приманкой.

— Приманкой буду я. Собирайте людей.

— Есть, сэр!

— И, да, Коди?

— Да, сэр?

— Свяжитесь с коммандером Скайуокером и узнайте, как дела на его фронте.

Коди помедлил, надевая шлем.

— Сэр, я не знал, что коммандер Скайуокер сообщил о досрочном выступлении.

Генерал Кеноби чему-то усмехнулся.

— Подозреваю, что их лагерь застали врасплох, если его ругань о чём-то говорит.

— Есть, сэр, — надел Коди шлем и начал раздавать приказы.

С возвращения из отлучки по болезни генерал демонстрировал сверхъестественную способность определять, что затевал коммандер Скайуокер, когда был не на планете. Коди предполагал, что это связано с Силой, волшебной мумбо-юмбой, наделявшей джедаев суперспособностями. Лично к ней Коди относился с безразличием, его больше интересовало, что благодаря ей могут делать джедаи: прыгать на огромную высоту или дистанцию, глазами толкать предметы и всё такое — чтобы ориентироваться и знать сильные и слабые места командиров. Рекс как-то говорил, что даже ведёт журнал их подвигов — готовится на случай столкновения лицом к лицу с самим графом Дуку. Но прыжки прыжками, а такие чудеса восприятия генерал ещё никогда не демонстрировал.

Два часа спустя отряд начал пробираться к пятидесятиметровому ущелью в двадцатиметровых АТ-АТ, и генерал Кеноби готов был выступать. Коди подошёл к нему и отдал честь.

— Сэр! Двести двенадцатый батальон в вашем распоряжении!

— Коди, я же предупредил, что я буду отвлечением. Дроиды запрограммированы атаковать джедаев в какой бы то ни было ситуации.

— Сэр, при всём уважении, дроидам нужна приманка повкуснее одного джедая, и будет убедительней, если против них выступит целый батальон.

— Коди, я не думал, что ты будешь рисковать своими…

— Вы не можете нас остановить, сэр. Мы рождены для этого, и кроме того, наша работа — моя работа — сохранить вас в живых, — Кеноби моргнул, и на мгновенье Коди показалось, что он станет возражать. — Нам потом отвечать перед командованием и лично перед коммандером Скайуокером.

Если генерал отдаст прямой приказ, Коди не может не подчиниться, но от Альфы Семнадцать он узнал, что вежливые возражения и увещевания куда надёжнее приводят к желаемому результату. И к тому же это правда: работой каждого клона было защищать жизнь джедаев. Несмотря на все тренировки в независимости мышления, Коди понимал, что бесконечно проигрывал джедаям. И это не говоря про их способности на физически невозможные подвиги, обострённую реакцию, умение мгновенно адаптировать планы — любые битвы с их участием легче, а шансы на победу выше.

Генерал Кеноби усмехнулся, вид его стал более расслабленным.

— Коммандера Скайуокера здесь нет, но я благодарю вас за заботу. Вы стали бы хорошим другом, Коди, — искренне добавил он и повернулся. — Готовьте выступление.

Для простого обозревателя это был суицидальный марш. Верхняя половина холма была лишена растительности — и прикрытия — а сам холм приличной крутизны — возможно, около сорока градусов, с изрытой землёй. Кто угодно, менее обученный, чем джедай или клон, легко оступился и покатился вниз, и это ещё предполагая, что жестянки не будут палить по ним. Любой здравомыслящий командир отложил бы бой до более удачного расположения, но была одна проблема: установки на вершине каждого холма. Жестянки были не основной силой, всего лишь охраной зенитной артиллерии, контролировавшей воздушное пространство и делавшей невозможной любую аэроподдержку. За последние два дня они захватили всего шесть холмов, и им нужны остальные тридцать шесть, чтобы расчистить зону высадки для нанесения решающего удара. Если ущелье окажется полезным, тогда несколько других захватов пройдут быстрее.

Но это возвращало их обратно к суицидальному маршу.

Коди был умным клоном и знал, что если хочешь остаться в живых, то держись ближе к генералу.

После первых десяти метров выступления дроиды заметили их и открыли огонь. Коди слышал, как многие из братьев кричали в смертельном броске, но это его не волновало: они были рождены для этого, и все они исполняли свой долг. Он поднял свой снайперского класса бластер, навёл и несколько раз выстрелил, но понял, что тратил слишком много времени, опустил оружие и продолжил идти.

Джедай в бою — любой джедай — был фантастическим зрелищем. Генерал Кеноби — бесценным. На вершине холма их ждало в три раза больше дроидов, чем клонов, и каждый был вооружен; дождь лившегося на них огня был таким плотным, что казался одной сплошной лавиной выстрелов. Было самоубийством даже обдумывать наступление, но джедай спокойно поднимался под шквалом огня, взрывов, взмётывающейся земли, через какофонию звуков и криков, и так быстро, что можно было бы подумать, что у него щит не хуже, чем у дройдеки. Ни один взрыв — ни один — не задевал его, генерал всё равно что неторопливо прогуливался по садам Набу, за исключением того, что в их марше не было ни доли неторопливости. Кеноби бежал вперёд, его шаг был стремительным, тело словно невесомым, и Коди и клонам оставалось только тяжело дышать и с большим трудом догонять.

Когда они преодолели последнюю полосу растительности, дела стали совсем плохи. Без прикрытия деревьев и кустов жертв станет намного больше. Коди гадал, с чем так долго возился отряд в овраге, но ведь время в битве часто искажалось. Насколько он представлял, они должны были сражаться всего несколько минут.

— Коди! — скомандовал генерал, перекрикивая шум вокруг. — Готовь!

Коммандер поднял бластер, целясь в бочку наверху. Внезапно генерал пропал из поля зрения, и Коди воспользовался возможностью выстрелить. У него чесались руки выйти с дроидами один на один: он предпочитал жёсткую интенсивность рукопашного боя, но сейчас придётся довольствоваться, чем есть. Он стоял на открытой местности — шикарная мишень, как и остальные братья, но Коди знал лучше, чем, наверное, кто-либо: когда генерал Кеноби возглавляет наступление, ты всегда под защитой. Неожиданный взрыв сотряс весь холм, встряхнул всего Коди с головы до ног, и он увидел, что от зенитной установки быстро поднимается дым. Работа ребят из ущелья; генерал получил знак, что они готовы. Зрелищный взрыв воодушевил клонов, и они все ускорили темп. Коди встал на ноги и начал подниматься и одновременно стрелять. Он видел, как растерянно носились вокруг золотушки; пройдёт ещё несколько минут, пока идиоты не сообразят, что делать. Коди воспользовался преимуществом, стараясь успеть снять так много дроидов, как только можно.

Генерал снова показался в поле зрения, его голубой меч закрутился вокруг них обоих; коммандер порой даже чувствовал запах озона, когда меч проходил слишком близко от брони. Меч никогда бы не задел его, разумеется: генерал знал, как эффективно пользоваться этой штукой.

Мощный взрыв всколыхнул землю под ногами. Коди вместе с другими клонами подбросило в воздух, в вихрь пыли и осколков. Трансмиттер в шлеме сломался, и статический треск оглушил его больше, чем сам взрыв; раздался безумный грохот, встряхнувший его до костей, а в следующий момент он уже рассматривал розовеющее небо, гадая, что произошло. В ушах звенело.

— Коммандер? — один из ребят — Бойл — звал его, сняв шлем. Он едва слышал его.

— Немного оглушили, — ответил Коди, быстро моргая и приходя в себя. Он медленно принял сидячее положение, прислушиваясь к себе. У клонов отсутствовала добрая половина болевых рецепторов обычных людей, но они чувствовали, если что-то ломалось или работало не как положено. Он размял пальцы и оценил состояние ног. — Все в порядке, все работает, — решил Коди, чересчур уверенно для слабого голоса. — Где генерал?

— Ищем, сэр.

— Нападение?

— Победа, сэр. После захвата зенитки парням из ущелья удалось стрельнуть в портативный командный центр. Все дроиды на расстоянии десяти кликов деактивированы на месте. Новобранцы обойдут их всех и позаботятся, чтобы они не заработали снова. Ваксер и Вули охраняют остатки командного центра, мы решили, что если там что-то уцелело, то командиры захотят осмотреть его.

— Потери?

— Ещё оцениваются, сэр.

— Понял. Нужно найти генерала и убедиться, что он в порядке, иначе Скайуокер нам головы снимет.

Коди поднялся на ноги и с вялым удивлением заметил, как далеко его отбросило. Он лежал хорошо так метров за сто от подножия холма, спиной в кустах, кратер от удара всё ещё дымился вдали. Оглянувшись, коммандер увидел вокруг себя только мусор: обломки, белые и жёлтые доспехи, дымящиеся, многие со следами крови, в воздухе курился едкий запах палёного, грязи и дыма. Голова до сих пор гудела, но ему смутно удавалось отдавать приказы и выслушивать донесения через тонкий звон в ушах.

— Вы думаете, он выжил? — спросил Бойл, опять едва слышно, но Коди прочитал по губам.

— Если я выжил, то генерал тем более, — уверенно ответил он: джедай способен вынести намного больше клона. Рядом с ними мелькнули три блестящих пятна. Прекрасно. — Вы трое, — позвал он, судя по их испугу, громче, чем следовало. — Вы, Бойл и я пойдём искать тела и высматривать генерала. Его задело тем же взрывом, что и меня, так что он не может быть далеко.

— Да, сэр, есть, сэр!

Новобранцы.

Коди покрутил плечом; антенны, прикреплённые к левому наплечнику, больно укололи шею, все согнутые и сломанные. Под слоем грязи и земли, осыпавшейся на него с большой скоростью после взрыва, Коди едва видел белый цвет брони. Он слегка потёр доспехи, оставляя длинные белые полосы на грудной пластине, с каким-то отстранением замечая, как много тел лежало вокруг: батальон серьёзно потрепало. Потерев глаза рукой в измазанной перчатке, он склонившись прошёл над телами, рассматривая, что под ними. Всё ещё некрепко стоя на ногах, он проверил несколько клонов и, убедившись, что все они мертвы, начал стягивать их в кучу, чтобы расчистить землю. Бойл быстро приказал блестящим сделать то же самое.

— Сэр? Вы не хотите ответить на комм? — с колебанием спросил один из новобранцев, не приступая к работе.

Коди опустил глаза на запястный коммуникатор и увидел, что тот давно моргает. Нахмурившись, он поднёс его к уху и едва расслышал назойливое биканье. Его слух, определённо, нуждается в проверке врача.

— Коммандер Коди.

— Коди? Что у вас там происходит?

— Коммандер Скайуокер. — О, коммандер умеет выбирать время для звонка, особенно сейчас, когда они ищут пропавшего генерала. Да у него просто талант. — Без поддержки с воздуха продвижение идёт медленно, — краткий, сжатый, конкретный ответ на вопрос. Коди затаил дыхание, надеясь, что пронесёт. Он знал, что не пронесёт, но должен был хотя бы попытаться.

— А генерал Кеноби? — спросил коммандер, внезапно с большой подозрительностью в голосе.

— Мы, эм, — медленно начал Коди, подумав, что притуплённый слух сейчас будет очень кстати. — Мы разделились в последнем наступлении и сейчас ищем его.

— Вы хотите сказать, вы ПОТЕРЯЛИ его?

— Нас подбросило взрывом, сэр, но после того всех дроидов деактивировали и уничтожили. Это просто дело времени увидеть, где генерал, э-э-э, приземлился, — Коди поморщился, ожидая гневной тирады, — или хуже — отрывистого, что коммандер уже летит, готовый сожрать их всех с потрохами, если они не найдут генерала до его приезда. Деньки на Джабииме, когда они сначала искали генерала, а потом вынуждены были доложить Скайуокеру, что Кеноби мёртв, пятьсот первый легион не скоро забудет.

Но вместо недовольного рыка его ждала долгая тишина. Коди почти решил, что связь оборвалась, когда коммандер, наконец, ответил.

— Он должен сейчас просыпаться, — голос коммандера Скайуокера звучал странно отдалённым для бедных ушей Коди, и клон не был уверен, что расслышал правильно. Он же был, по крайней мере, за двенадцать парсек отсюда, это невозможно…

— Сэр, вы слышали это? — один из клонов.

Коди помотал головой и сразу же схватился за виски руками.

— У меня в ушах до сих пор звенит.

— Мне показалось, я слышал… стон, вот опять, — Бойл надел шлем с более надёжными звукорецепторами. — Сюда, — позвал он, указывая рукой.

Клоны последовали за ним. Коди по-прежнему ничего не слышал, но другим скоро тоже что-то показалось, и все пятеро остановились, осматриваясь по сторонам. Рядом не было ни одного тела, но все согласились, что стон раздавался где-то здесь.

Коди первым догадался посмотреть наверх и лишь слегка удивился, увидев генерала, запутавшегося в густых колючих ветках, зависшего, пожалуй, в дюжине метров над землей.

— Генерал! Вы в порядке? — позвал Коди и вздохнул. Как будто он мог услышать ответ. — Ну же, снимите его оттуда.

Бойл забрался на дерево вместе с одним из блестящих и начал подбираться к веткам. Коди услышал испуганные ругательства, беспорядочный треск, а следом Кеноби почти сорвался с высоты двенадцати метров. Почти — рука не подвела генерала и успела вцепиться в ближайшую ветку. Ноги его заболтались в воздухе, а вторая рука прижалась к голове и ожесточённо надавила на виски. Глаза Кеноби были по-прежнему закрыты. Он что, сделал это даже не глядя?

Бойл и блестящий сумели его спустить и сели рядом, с лёгкой одышкой. Коди наклонился над генералом.

— Сэр, вы в порядке?

— Да, Энакин, я в порядке, теперь просто заткнись. У меня голова из-за тебя болит…

Коди переглянулся с Бойлом.

— Похоже на сотрясение, позовите медиков.

— Нет, нет, Коди, я в порядке, — медленно проговорил генерал открывая глаза. На лице Кеноби красовалось несколько ссадин, а землёй его запорошило даже больше, чем самого Коди. — У меня болит голова, но сотрясения нет… — он прислушался к себе, — и нет серьёзных повреждений.

— Да, сэр. Но вы только что сказали…

— Я знаю, что я сказал, Коди, — ответил генерал с улыбкой в густой бороде. — Энакин был очень любезен разбудить меня, но в самой хамской манере, и я вежливо попросил его замолчать.

— Но… Сэр, он за двенадцать парсек от нас…

— И очень из-за этого злится, уверяю вас, — генерал медленно поднялся на ноги, слегка пошатываясь. Он опёрся рукой о дерево, чтобы не упасть, и глубоко вздохнул. — Как долго я тут провисел?

Коди вопросительно посмотрел на Бойла.

— Около часа.

Они представили ему краткий отчёт о произошедшем, и он выслушал их со спокойным лицом.

— Хорошо, — решил он в конце. — Давайте проверим отряд в ущелье. Нужно закончить с оценкой потерь, прежде чем идти к другому холму. Поторопитесь, пока коммандер Скайуокер не решил, что здесь небезопасно, и не вернулся наорать на меня о самосохранении.

— Есть, сэр!

Шёл дождь.

Мальчишкой он считал его сказкой. Легендой, рассказываемой чужестранцами, знавшими чудесные планеты, на которых достаточно воды, чтобы пользоваться ей без разбора и ныть, когда включался капризный душ с неба. Те люди жаловались на его неудобство — холод и сырость, необходимость искать от него убежище.

Он завидовал их небрежному отношению к дождю.

Затем он оказался на планете, где дождь был по расписанию, как и любая другая погода. Он смотрел прогнозы погоды, и если предвещали дождь, находил способ выбраться из Храма, когда раскрывались небеса. Мастер относился с пониманием к его восхищению дождём, хотя порой немного ворчал, что придётся доставать очередную смену одежды. Однажды Энакин понял, действительно понял, что вода была в изобилии и не нужно больше её экономить, он открыл для себя чудо душа, подражавшего дождю и удивительному ощущению живительной влаги, сходящей с неба прямо на него.

Потом пришла война. Он вёл отряды через ливень, грязь, разливавшиеся реки и бушующие грозы. Он утопал в болотной грязи, думая, что никогда уже от неё не отмоется, пока вдруг не приходил дождь и не очищал хотя бы лицо и волосы. Он впервые понял, что вода может быть неудобством, нежеланной. Она размывала ровный строй клонов, портила еду и уничтожала следы.

На Джабииме дождь обрёл новое, горькое значение. За два страшных месяца одиночества дождь стал всё равно что врагом, как сепаратисты и половина населения Джабиима. Сухие дни проходили мимолётно и пусто на фоне ужаса, когда клонов, джедаев и союзников на Джабииме каждый день забивали, как скот на бойне. Дождь шёл, когда он с клонами пытался удержаться на затапливаемой позиции, когда связь обожгла вспышка боли, не его, когда осталась только устрашающая тишина в сознании, которое никогда раньше не замолкало. Сорок восемь часов он вёл поисковые отряды под непрекращающейся грозой и продолжил бы идти дальше, если бы не потерял сознание от усталости.

Дождь теперь ассоциировался с болью, даже если он пытался смыть, что случилось.

Энакин откинул голову, позволяя каплям падать прямо на лицо. Он уже промок насквозь, роба и одежда под ней изорвались, в сапоги свободно заливалась вода, но Энакин неподвижно сидел на бревне, разрубленном в недавней битве.

Он вёл истребители над Муунилинстом: мастер, как и всегда, доверял его умению летать, несмотря на всё нытьё по этому поводу. Перед носом Лазурного ангела вдруг появился веерохвостый истребитель, дразня выполнив несколько манёвров, которые впечатлили даже его. Такое подначивающее: «Поймай меня, если сможешь», в азарте от которого он разогнался и начал преследование. Даже хотя Энакин знал, что Оби-Ван будет недоволен, любопытство взяло над ним верх. Космическая/воздушная битва шла хорошо, и он прикинул, что может выделить себе несколько минут и погнаться за веерохвостым задирой.

Это оказалась она. Мерзкая, ситхова сука. Все мысли о Муунилинсте исчезли, все обратились к мастеру, его семье. Эта лысая ведьма ради одной только забавы месяцы пытала Оби-Вана. Помогая мастеру забыть Раттатак и Джабиим, Энакин улавливал проблески того, через что прошёл брат-ставший-ему-отцом, и одних только проблесков хватало, чтобы глаза начинало жечь огнём.

И она сейчас стояла прямо перед ним.

Энакин не думал. Он действовал.

— Ты!

Дальше не было ничего, кроме исступлённой ярости, неистовой жажды мести, дикого, животного желания убить. Эта сука пытала Оби-Вана. Какой подарок Силы, что она сама пришла к нему. При всей тревоге, беспокойстве и заботе о полубрате-полуотце, малая часть души, которой Энакин предпочитал не касаться, вынашивала гнев и лелеяла мысли о мести.

Джедаи ищут справедливости, а не мести.

Энакин понимал, что убийство в припадке бешенства не может расцениваться, как справедливость; медитации с Оби-Ваном помогли ему увидеть разницу. Он клялся себе снова и снова, что если что-нибудь случится с Падме, то он будет искать только справедливость, не месть, или оставит это дело кому-то другому.

Он не клялся в этом для Оби-Вана.

В его глазах мастер всегда выглядел сильным и неуязвимым. Даже возвращаясь с миссии раненым, Оби-Ван сохранял тихое достоинство и внутреннюю силу, с улыбкой отбиваясь от опеки целителей и утверждая, что в полном порядке. Вернувшись с Раттатака, он больше не улыбался. Он был сломлен, вывернут наизнанку и растоптан. Он ни разу не сказал, что в порядке. Он ни разу не отказался от помощи, тяжело полагаясь на падавана во всём. Самые случайные вещи отбрасывали его в воспоминания, заставляя его прятаться в раковину полубреда, в которой Энакин и нашёл его.

Оби-Ван — его семья, такой же дорогой человек, что и Падме. Их неизменные теплота и любовь, как ничто другое, наполняли его жаждой жизни.

А эта садистка, жестокая, мерзкая, злобная сука пыталась отнять у него Оби-Вана.

Забыв про всё, что он делал, чтобы избежать повторения катастрофы с тускенскими рейдерами, Энакин рванул к ехидно ухмыляющейся твари с кровавой пеленой перед глазами. Он атаковал всем, что попадалось под руку. Световой меч. Сила. Деревья. Камни. Лианы. Грязь. Что угодно. Всем, чем угодно. Чтобы она никогда больше не посмела дотронуться до его семьи.

Липшая и цеплявшаяся за него Тьма после долгих медитаций над ней увяла. Но не ушла — затаилась. Она ждала своего часа, высматривая, выгадывая и дождалась — ринулась вперёд, увлекая силой и опьяняющим чувством превосходства, разгораясь от каждого прикосновения и взорвавшись чёрным солнцем удовлетворения, когда Вентресс полетела в бездну ущелья под ногами.

И когда её тело уменьшилось до крошечной точки и исчезло из виду, Энакин издал безумный победный клич, закричав с такой силой и мощью, что местная живность, что ещё не разбежалась, в ужасе кинулась прочь.

Он дышал полной грудью, балансируя на грани мощи, гнева и сладкой, холодной мести, когда от нерешительного «…Энакин…?» такой простой и понятный мир вдруг рассыпался на части.

Энакин не знал, не примешиваются ли к дождю и слёзы.

Он не знал, что теперь чувствовать.

Пора двигаться дальше. Битва над Муунилинстом ещё не закончилась. Но он не мог заставить себя пошевелиться.

По спине прошёл неприятный холодок, и Энакин замер, оглядываясь. Никого не было видно, но это не значит, что никого не было. Коснувшись Силы, он содрогнулся. Тёмная Сторона. Планета провоняла ей насквозь.

Нужно уходить

Сейчас же.

Потому что Тьма с новой силой липла к нему, привлекая ещё больше Тьмы.

Для одного дня Энакин подцепил её достаточно.

На всю жизнь более чем достаточно.

* * *

Найти корабль су… Вентресс заняло совсем немного времени. Ещё меньше, чтобы взломать его и открыть.

Когда Энакин вернулся в космос, битва всё ещё продолжалась, истребители ровными рядами рассекали пространство, и прежде чем примешиваться к ним, нужно было оценить ход боя и найти, где больше всего требуется помощь. Энакин, как и всегда при острой необходимости, отставил эмоции в сторону и обратился к сражению. Ему больше ничего и не оставалось, и он окунулся в Силу, вылавливая в ней истребителей, врагов и клонов, чем и когда стреляли; ни на секунду не вспоминая тошноту и эмоциональную слабость. Он присоединился к эскадрилье и сходу выдал клонам новый план — очередной дерзкий и экстравагантный — и через двадцать минут переломил ход битвы, а потом закончил её.

Ему это было всё равно.

Едва сев на борт Переговорщика, Энакин сразу же вернулся в свою комнату и ушёл в медитацию. Он должен был увидеть, сколько Тьмы успело вцепиться к него.

…

Её количество… обескураживало.

Вся проделанная работа насмарку.

Энакин окунулся глубже, разбираясь, что произошло. В душе немало Тьмы оказалось… знакомым. Жажда мести. Но не только отмщения за мать, как раньше: Энакин с шоком обнаружил крупный сгусток, пришедший из желания отомстить за Оби-Вана и пытки над ним на Раттатаке. Гнев, что у него почти отняли полубрата-полуотца. Страх, что и в следующий раз не успеет его защитить. Поднимались все его чувства, оставшиеся после смерти матери, только в этот раз связанные с мастером.

Он не был к этому готов…

И из-за этого натворил страшных бед. Он убил Вентресс. Она, может, и не была беззащитной, как перебитые тускены, но намерение убить осталось тем же. Он звал Силу, не интересуясь, какая сторона откликнется на призыв, и внутренняя тьма, живущая в каждом человеке, ответила первой. Та же тьма, над изгнанием которой они так долго с Оби-Ваном работали. Она выросла, вытянулась, снова оборачивалась вокруг него, цеплялась и липла.

И, как будто этого было мало, часть тьмы из того ужасного храма, того омерзительного мира, змеиными кольцами обвилась вокруг него.

Это было так страшно, что Энакин опустил руки, внезапно лишившись сил и надежды. Так много вспыхнуло негативных эмоций, с такой готовностью напитали они тьму, так легко и сильно укрепилась она в нём. Энакин пытался делать, как его учили: принять негативные чувства и отпустить их, но слишком много было эмоций, чтобы выделить их, слишком запутан был их клубок, и он не видел даже ниточки, чтобы начать его распутывать. Как он мог столько натворить? Как он сможет пережить всё это?

— Энакин?

Он дёрнулся, вырываясь из медитации.

— Оби-Ван!

Он рванулся навстречу, хватаясь за плечи брата-заменившего-отца, опуская голову и вслушиваясь в его ровное сердцебиение, соломинку в водовороте кошмара. Слёзы выступили на глазах, хаос осознания последствий начал выходить из-под контроля. Так много тьмы. Так много. И часть — его собственная. Чем он теперь станет? Он хотел быть джедаем. Он так старался им быть. Он до сих пор спотыкался и падал, но делал успехи. Он всё ещё стоял на правильном пути. Разве нет? Но то, что он сегодня сделал…

— Мастер, я… я всё испортил… Я просто… всё… Мастер, у меня проблемы. — Потому что целый день был проблемным, от поиска Вентресс и сражения с ней до медитации и увиденного, что произошло с ним. И если положение не было достаточно проблемным, Энакин сам — проблема, потому что за человек он теперь? — Плохо, мастер… всё плохо. Вентресс, она… тьма… она опять…

У него начиналась истерика.

Оби-Ван замер при упоминании имени Вентресс, всё его тело вдруг жёстко напряглось, но уже через секунду он расслабился и притянул к себе Энакина, порывисто и крепко обнимая падавана.

Энакина не держали так годы. И не потому, что он вымахал выше мастера на целую голову. Оби-Ван не мог, как раньше, утешительно обнять падавана, почти уже мужчину. Плюс, повзрослевший Энакин, как и все подростки, ершился и не терпел, чтобы с ним обращались как с ребёнком. Сейчас же он по-детски прижимался к тёплым рукам и грубой ткани, мечтая, чтобы всё оказалось только кошмаром, чтобы мастер (научившийся фантастически обниматься) пообещал, что всё будет хорошо. Энакин даже не замечал, как его трясло.

Оби-Ван со вздохом отстранился и снял с себя плащ, накидывая плотную, тёплую ткань на плечи падавану. Ничего для себя, никогда. Стоявший за простым жестом Свет снова наполнил глаза Энакина влагой: сам он никогда не не проявлял такой заботы. Никогда. Он — не джедай, каким должен быть. Не джедай, и сможет ли когда-нибудь стать после этого?

— Энакин, — мягко обнял его за плечо Оби-Ван. — Твои мысли слишком дёрганые, эмоции просто ошеломляющие. Я не понимаю. Что случилось?

Если бы так просто было ответить!

Вместо того Энакин послал в связь изображения, отдельные вспышки того, что произошло в погоне за веерохвостым истребителем, и плачевный результат. С ними смешивались чувства: ярость, жажда мести, небывалая мощь, победа, осознание, раскаяние, отвращение. Раскрывшись перед мастером, Энакин почувствовал, как клубок скалившейся тьмы немного ослаб, теперь он мог различить в нём отдельные нити. Доверие Оби-Вану принесло небывалую ясность в мыслях, и Энакин искренне удивился, почему не догадался прийти к мастеру раньше с проблемой с тускенами.

— …Мастер, — тихо позвал Энакин, когда Оби-Ван так ничего не и ответил. — Я теперь не могу быть джедаем.

Оби-Ван шумно выдохнул и надолго замолчал, прежде чем ответить:

— Не бывает идеальных джедаев, Энакин.

Он поднял глаза.

— Ты — идеальный, — указал он. Оби-Ван никогда этого не замечал. Никогда. Так похоже на него.

— Энакин, я едва ли…

— Идеальный человек — нет, — охотно согласился Энакин. — Ты — дотошный зануда, ты считаешь, что поглаживание бороды — адекватная замена улыбки, ты почти никогда не обнимаешься, у тебя нет ни понятия о самосохранении, и даже не заставляй меня вспоминать про твою одержимость медитациями, — они оба усмехнулись, может, немного скованно, но Энакин продолжил. — Но как джедай? Ты никогда не бываешь в гневе, ты не позволяешь эмоциям влиять на тебя, ты всегда — всегда — выбираешь всеобщее благо, не забывая благо человека, ты готов на самопожертвование, скромный, как настоящий джедай. Тёмная сторона никогда не коснётся тебя.

Оби-Ван Кеноби был доказательством, что возможно стать идеальным джедаем. Энакин, чёрт бы всех побрал, был Избранным, если и не великим и всемогущим, как гласило пророчество, то хотя бы не склонным к проблемам, которых нашёл сегодня сполна. Тьма не должна была даже касаться его, и всё же коснулась.

С такой уверенностью, и при этом ни в чём не уверен.

Энакин отмахнулся от непрошеных обрывков мыслей.

Оби-Ван в связи излучал понимание, такое сильное и ровное, что Энакин завернулся в него, как в одеяло, и угнездился; часть сознания смогла наконец-то расслабиться.

— О чём ты очень кстати забыл, падаван, так это что Тьма касалась меня.

Энакин замотал головой.

— И ты отбросил её! Ну и что, что это заняло целый год, ну и что, что она пришла со смертью Квай-Гона — ты избавился от неё. Я же просто притягиваю её к себе! Что со мной не так?

Оби-Ван вздохнул и положил руку на плечо падавану.

— Тогда мы должны выяснить, почему она так легко находит тебя, — он потянул его к дивану, и, когда они уселись, продолжил. — Какие чувства у тебя возникли, когда ты увидел её?

— Ты знаешь, Мастер. Я же показал тебе.

— Мне нужно, чтобы ты рассказал своими словами.

Энакин запустил руки в свои волосы, дёргая отросшие пряди. От боли он чувствовал себя хорошо, или, по крайней мере, немного лучше.

— Гнев. Восторг…

— По очереди, — остановил его Оби-Ван, поглаживая бороду. В глубокой задумчивости, он смотрел сквозь Энакина, куда-то в никуда. — Почему гнев?

— Потому что это была она.

— Почему? Что делает её такой особенной в сравнении, скажем, с Дурджем или Гривусом?

— А это не очевидно? — огрызнулся Энакин. Почему он внезапно так злится?

— Нет, Энакин, — ответил Оби-Ван ровным тоном, взгляд его стал острым и осмысленным, но лицо осталось бесстрастным. — Это совсем не очевидно.

Разумеется, ложь: Оби-Ван знал, почему Вентресс привела его в бешенство, это была уловка, чтобы разговорить падавана. Позже Энакин пожалеет, что купился на неё, хотя и понимал, что это неизбежно.

— Потому что из-за того, что она сделала с тобой! — закричал он, вскакивая на ноги. — Эта грёбаная сука пытала тебя, отобрала у тебя Силу! — мысли, которые он никогда не собирался озвучивать, сами срывались с языка. — Она издевалась над тобой! Надо мной! Ситхова шлюха забрала тебя у меня, я остался один из-за неё! Когда я увидел её, я всё вспомнил, и я просто хотел убить, потому что она это заслужила! За всё, что сделала с тобой! С нами! Со мной! Когда я нашёл тебя, я тебя не узнал; я видел все твои воспоминания, и это было чудовищно, я смотреть не мог, но ты это пережил, а я ничего не мог сделать! Я пытался! Я так пытался, но ты уже пережил это, и я ничем не мог помочь тебе, не мог исправить, как не мог исправить с матерью, и ВСЁ ИЗ-ЗА ЭТОЙ ГРЁБАНОЙ ТВАРИ!

Силы внезапно оставили Энакина, и он остановился, тяжело дыша. Оби-Ван не шелохнулся, тихий камень спокойствия в буре Энакина. Как он вообще это делает? Выдохшийся, Энакин осел на кресло.

— Ты сказал, что был в восторге, когда увидел её. Почему? — подтолкнул Оби-Ван.

— Потому что она заплатила бы за всё.

— «Месть — признание боли», Энакин.

Старая джедайская пословица. Хотя каждый юнлинг в Храме не раз её слышал, она задела Энакина.

— …Эм, что?

— Откуда в тебе эта боль, Энакин? — бородатое лицо мастера оставалось непроницаемым.

Он в точности знал, про что спрашивает Оби-Ван. Он не мог найти в себе силы ответить. Слова вот-вот срывались с языка, но застывали уже на губах. Он знал ответ, знал его сейчас, как не знал подростком. Всего несколько лет назад всё, что у него было, это ненависть за жизнь оторванным от матери, за изолированность и неприятие от других студентов. По мере взросления формировалось полупонимание, но Энакин облекал его в другие слова. В простейшем случае: он ненавидел быть один. И позже только: он жаждал контроля над своей жизнью; как бывший раб, он берёг те вещи, которые считал своими. Самыми дорогими для него были люди, и когда он называл их своими, он прикипал к ним всей душой: к маме, к Падме, к Оби-Вану. И так же, как бывший раб, он ненавидел, если заставляли работать в свободное время, били по лицу, потому что это смешно, или отбирали его вещи, потому что они мешали работать. Энакин ненавидел, когда у него отбирали любимых людей. Он цеплялся за них и держался, как не держался бы за себя самого, и ад обрушится на головы тех, кто осмелится их забрать у него.

Как обрушился на тускенских рейдеров.

На Вентресс.

С вопросом Оби-Вана Энакин понял с абсолютной ясностью, что он сделает это снова. И снова. И снова. Страх взорвался в его голове и сбил дыхание. Оби-Ван хватанул воздух ртом и прижался рукой к виску.

— Энакин… Энакин… откуда в тебе этот страх? — голос его казался очень, очень далёким.

С лёгким шипением дверь отошла в сторону, и в комнату вошёл коммандер Коди.

— Сэр, — позвал он. Если он и почувствовал напряжение в комнате, то не подал виду. — Генерал Винду ждёт вашего рапорта.

— Да, коммандер, — ответил Оби-Ван. — Передайте ему, что мы скоро будем.

Коди ушёл, закрыв за собой дверь. Джедаи взглянули друг на друга.

— Энакин, — медленно произнёс Оби-Ван, проводя рукой по бороде, остановившись и дёрнув себя за волосы. — Я подозреваю, что есть серьёзная причина, по которой ты так привлекателен для Тёмной стороны, но не отрицай, что что-то есть и в тебе самом. Поначалу я даже сомневался, что после тускенов тебе удастся перебороть её, но ты справился, и я очень тобой горжусь. Но сейчас... — он остановился, что-то изменилось в его лице, но Энакин смотрел со слишком рассеянным вниманием, чтобы успеть заметить это.

— Мастер?

— Я… Я не могу помочь тебе.

Я не могу одолеть её за тебя, — пришёл обрывок мысли.

Возможно, в первый раз Энакин понял. Он сам поселил в себе эту Тьму, и справляться с ней только самому. Он одолеет свой страх или...

Энакин глубоко вдохнул и расправил плечи.

— Мы должны отчитаться о битве, пока Мейс не решил, что Муунилинст нуждается в его личном внимании.

Оби-Ван ничего больше не добавил. Ему и не нужно было, его разочарование было очевидным. Энакин был разочарован не меньше, потому что чертовски хорошо понимал, во что вляпался.

Как будто от этого было легче.

Дарт Сидиус позволил себе на минуту отвлечься от растущего недовольства и развернул кресло к окну, осматривая планету, над которой властвовал во всём, кроме имени. И хорошо, что никто не знал, что эта превращённая в города планета принадлежит ему, от Сената до нижних уровней Храма джедаев. До тех пор, пока никто не знает, Сидиус волен делать всё, что ему заблагорассудится.

Даже джедаи не знали о его власти над ними. Они не видели его глаза в их стенах, его уши на их встречах, его руки в топившей их войне. Знание, что они едят с его рук и даже не понимают этого, опьяняло и манило уничтожить их одним ударом, сполна насладившись растерянностью на их лицах. Но Сидиус контролировал соблазн использовать возможность, которую джедаи так любезно преподносили ему. Он контролировал его с той же железной волей, с которой контролировал каждый аспект своей жизни.

Но недовольство Сидиуса возвращалось.

Как и любой ситх, он планировал падение джедаев десятилетиями. Но в отличие от всех своих предшественников Сидиус увидит, как оно случится при его жизни. Будущее открыто простиралось перед ним, когда он впервые услышал об Энакине Скайуокере. Джедаи считали его Избранным из своих легенд, и они были правы. Скайуокер был Избранным: Избранным ситхов. Джедаи склонны к слепоте, поэтому их ошибка не удивила Сидиуса. Какое же его ждёт удовольствие, когда Скайуокер не только поставит джедаев перед ним на колени, но и уничтожит Орден изнутри.

Как только Сидиус услышал о юном Скайуокере, он в тот же день отдал приказ о создании армии клонов: время пришло.

И теперь, десять лет спустя, когда всё начало расцветать после долгих лет нежной заботы, что-то изменилось. Кардинально.

Это могло разрушить всё.

Сидиус продумал каждый свой шаг. Кеноби, предсказуемо потерянный в скорби по мастеру, позволит юному Скайуокеру регулярно посещать Сидиуса. Заполучить доверие мальчика и начать закладывать семена истинного учения почти не стоило усилий. Сидиус не жалел слов на поощрение природной гордыни Скайуокера. Убеждал мальчишку, что каждая его «ошибка», идущая вразрез с учением джедаев, была по-человечески понятной, даже правильной. Одна из лучших манипуляций Сидиуса за всю его карьеру. И всё прямо под носом джедаев.

Когда он развязал Войну клонов, всё продолжилось, как и планировалось. Кеноби, прославленный «Победитель ситха», заботливой рукой Сидиуса попадал из одного котла в другой, через весь кошмар войны проводя с собой Скайуокера — и просто потому что так приказал им Совет.

Пережив столько смертей, особенно жестокую смерти матери, Скайуокер ещё сильнее привяжется к близким ему людям. Как жаль, что его драгоценный мастер постоянно в опасности, и не только благодаря Сидиусу, учитывая отсутствие у Кеноби самосохранения время от времени. Оставалось только осторожно подставлять в опасность Амидалу, укрепляя эгоистичное желание, хотя Сидиус разыгрывал эту карту осторожно и редко.

Да, Амидала. Какое редкое дитя. Одержимость Скайуокера ей станет одной из слабостей, которые послужат его Падению.

Любовь. Какое простое чувство для манипулирования. Держать их на расстоянии, чтобы страсть разгорелась ярче. Как только Скайуокер начнёт ускользать из хватки, призвать его обратно. Дать им немного времени, восстановить порядок вещей и снова отозвать его, оставляя их неудовлетворёнными. Время от времени сталкивать Амидалу и Скайуокера на миссии с другими джедаями, давая окрепнуть недовольству от сохранения брака в тайне. Затем с разумными предосторожностями подвергнуть Амидалу опасности, когда Скайуокер бессилен помочь или вынужден находиться в другом конце галактике, спасая другие, но безымянные и ненужные жизни.

Любовь позволяет манипулировать в грандиозном масштабе, и окончательный итог — желание Скайуокера видеть Амидалу живой. Неважно, какой ценой.

И такая плохая Амидала предаст Скайуокера. Чем сильнее связь, тем болезненнее разрыв. Это будет первой половиной предательства, после которого Скайуокер приползёт к Сидиусу на коленях.

Второй половиной станет его ненаглядный мастер Кеноби. В более искусной работе, как в игре с Амидалой, нет необходимости. Кеноби в опасности уже на каждой первой миссии. Сидиус слышал, что в Гривус, в частности, с нетерпением ищет возможность украсить стену головой Кеноби, а его световым мечом добить оставшихся джедаев.

Можно было бы поручить дело и Тиранусу; личной ненависти он к Кеноби не имел, но в случае приказа убил бы его без сомнений. Даже приспешникам Тирануса, они будут взбудоражены шансом захватить Кеноби лично, особенно Вентресс. И со всем этим вниманием к Кеноби чувство собственной неполноценности и обиды расцветёт у Скайуокера буйным цветом.

Вентресс имела задатки гения. Изначально она взялась за поручение убить Скайуокера — подвиг, на который, Сидиус знал, она неспособна. И Скайуокер, и Кеноби много раз видели её «смерть», а потом снова и снова встречались с ней, живой и умирать не собирающейся. Тонкая подсказка Скайуокеру, что тайна обмана смерти лежит в Тёмной стороне. Дополнительным бонусом стало то, что Вентресс вдохновила на месть. Её постоянные побеги и чудесные возвращения после неминуемой смерти усиливали раздражение и гнев Скайуокера, что она до сих пор жива и не поплатилась за свои преступления. Огонь жажды мщения полыхнул пожаром, когда Вентресс наложила руку на Кеноби. Никто не знал, что она поймала его, даже Тиранус. И пока Вентресс вытворяла с Кеноби всё, что хотела, Сидиусу оставалось только восхищаться страданиями, через которые проходил Скайуокер на Джабииме. В этот раз умирали не просто клоны, а джедаи, молоденькие падаваны, местные жители. Одна из лучших схем Сидиуса, и Скайуокер с каждой минутой всё больше увязал в ней.

И добрую половину времени схема разворачивалась после «однозначной» смерти Кеноби, провоцируя Скайуокера на мысли, что он мог бы спасти мастера, но не спас. И тогда после примерно месяца Скайуокеру дали в учителя Мунди, работавшего в паре с джедаем-тускеном.

Ирония была восхитительной.

Скайуокер попал в ловушку ярости, скорби и разочарования и, с Амидалой, занятой в Сенате, без шансов выбраться. Сидиус испытывал искушение обратить его ещё тогда, но сдержал его. Ещё не время. Нужно большее, чтобы подтолкнуть Скайуокера к Тёмной стороне.

Но Вентресс провалилась, как и всегда. Кеноби сбежал, и Скайуокер, как-то почувствовав это, бросил всё и помчался его спасть. Как же Сидиус хотел бы оказаться там, когда Скайуокер нашёл мастера. Те ярость, ненависть, горе, которые должен был чувствовать мальчишка…

Сидиус видел состояние Кеноби, когда тот вернулся на Корусант. Вентресс славно постаралась и над телом, и над разумом джедая. Очередная причина Скайуокеру искать мести и безопасности для тех, кого любит, и каждый такой удар будет загонять его всё дальше и дальше в угол.

И когда Сидиус будет уверен, что его Избранный готов, он откроет предательство джедаев.

О, юный Скайуокер будет отрицать это. Но семена сомнений уже проросли в нём и скоро принесут плоды. Скайуокер станет протестовать против участия Кеноби, и Сидиус с лёгкостью десятилетий практики поставит Кеноби против Скайуокера и Амидалу посередине. Предательства тех, кем больше всего дорожил. Скайуокер придёт к нему добровольно…

Исход, который он предвидел. Сидиус не только уничтожит джедаев и возьмёт под контроль всю галактику, но и так же получит Избранного, могущественнейшее существо, когда-либо созданное Силой, как слугу и ученика.

Власть над Избранным.

Это будет триумф.

Сидиус никогда не имел причин сомневаться в истинности того, что видел. Видения ясно и точно направляли его, и шаг за шагом он приближался к абсолютной власти. К своей судьбе.

Но Скайуокер только что покинул его кабинет, и Сидиус внезапно засомневался.

Изучая мальчишку раньше, он всегда видел три нити, ведущие к самому сердцу. Первая, тонкая и потрёпанная временем и расстоянием, вела к матери. Эта нить истончилась, но так и не исчезла до самой её смерти. Вторая связь — трогательная любовь к Амидале. Если эти двое находились рядом, едва ли можно было не заметить их тёплое, нежное сияние, такое же сильное, как от двойных солнц Татуина. Связь пульсировала и расцветала со временем, несомненно, она была бы намного сильнее, если бы не постоянные разлуки, если бы Амидала хоть как-то воспринимала Силу. Тем не менее, несмотря на несовершенство Амидалы и расстояние, на котором Сидиус держал их, связь укреплялась и росла. Природный талант Скайуокера, вне сомнений. Неважно, Сидиус уже контролировал и эту связь.

Третья нить, однако, не такая блистательная, как с Амидалой, но не менее сильная, вела к Кеноби. Изначально эта была жалкая, несущественная мелочь. Единственное её право на существование — падаванство Скайуокера.

В ранние годы обучения Скайуокера Сидиус заложил основы почти неограниченного влияния на него. Но со временем Кеноби всё-таки преодолел скорбь по мастеру и постепенно оттеснил канцлера, начав работать над связью с падаваном.

Сидиус ожидал этого. Он так же ожидал сильной связи между ними, которая в итоге и получилась. В конце концов, Кеноби и Джинн создали одну из самых сильных связей за последние поколения, а Скайуокер был Избранным. Сильная связь между ними была бы даже желательной — когда придёт время, так сладко будет её разорвать.

Но теперь что-то изменилось.

Обычно если Амидала или Кеноби были далеко, связь Скайуокера с ними сужалась до тонкой ниточки, как и ожидалось от неё. Даже связи Сидиуса с учениками истончались на большом расстоянии. Ничего подобного со связью Скайуокера с мастером. После ухода Скайуокера Сидиус дважды проверил местоположение Кеноби. Он находился во Внешнем Кольце, увязнув в переговорах с какой-то незначительной планетой, и Скайуокер больше недели не виделся с ним.

Но перед глазами Сидиуса была не тонкая, едва различимая нить, а крепкий толстый канат, который поместился бы в человеческой ладони, если бы его можно было схватить. И это на расстоянии. Сидиус не думал, что хочет узнать, на что похожа связь, когда Скайуокер и Кеноби в одной комнате.

Неслыханно.

И если Кеноби обладал таким влиянием на Скайуокера, как ожидал теперь Сидиус при подобной связи, планы окажутся в опасности.

Неприемлемо.

Предательство Кеноби больше не рассматривалось. Его нужно убить.

Немедленно.

Даже если это несло риск: при настолько связанных сознаниях Скайуокер мог не пережить смерть мастера без потери рассудка.

Прискорбно, но приемлемо. Он планировал создать свою Империю и уничтожить джедаев задолго до того, как новости об Избранном впервые достигли его. Всегда можно вернуться к прежним планам, в любой момент. Поскольку если связь Кеноби и Скайуокера станет сильнее, то будущее, которое так подготавливал Сидиус, окажется под угрозой.

Недопустимо.

— Дарт Тиранус.

— Да, Мастер.

— Кеноби должен умереть.

— Разумеется, Мастер.

Ни одного вопроса. Тиранус, действительно, хороший ученик. Если Скайуокер будет больше непригоден к использованию, Тиранус просто продолжит свою роль.

Пока Сидиус не получит Империю. Тогда даже в Тиранусе не будет необходимости.

Но Скайуокера ещё рано списывать. Он предвидел его своим учеником, в конце концов.

И он его получит.

Йода сидел на большой круглой подушке, которая, по правде, была слишком велика для его маленького роста. Но те, кто приходили к нему сюда, практически всегда превосходили его в размерах, поэтому он привык к окружению вещей, не соотносящихся с его малым ростом. Древний мастер протяжно вздохнул, зажигая немного света своей когтистой лапкой. Он забыл о времени за обдумыванием дела, всё сильнее вызывавшего беспокойство. Всё больше с тех пор, как началась Война клонов.

Дело было… необычным. Но учитывая, кого оно касалось, факт его необычности переставал быть необычным.

Обдумывая варианты, Йода решил начать с линии наследия. Линии, начинавшейся с него самого. Все джедаи соединялись в одну большую паутину, искусно сплетённую самой Силой. Линии шли не только от джедая к джедаю, но и за их пределы, ко всему, что джедаи касались, к каждому, кого они встречали, и даже в само пространство, в котором они жили. Всё сплеталось с Силой, и Сила сплетала всё воедино. В этих переплетениях джедаям дано видеть то, что никому другому невозможно. Прошлое. Настоящее. Будущее, с его изменчивой природой, редко и сложнее всего.

Следование за этими линиями приводило к пониманию взаимосвязей, и Йода, умудрённый опытом мастер, не раз изучал их узоры. Но тьма заволакивала их, путая, искажая собой, скрывая блистательные пряди Силы в своей тёмной глубине. Дело, которое Йода хотел рассмотреть, особенно расплывалось, тьма неопределённости заслоняла его значимость и стоявшее за ним будущее.

Если Йода не мог изучить будущее, он изучал прошлое.

Одни рисуют генеалогические древа, с любовью изучая своих предков и с гордостью принимая их наследие. Другие придумывают праотцам несуществующие заслуги, ищут в дедах великих людей, в их подвигах пытаясь возвеличить себя. Третьи решительно перечёркивают прошлое и плетут свой собственный узор. Но лелеять ли прошлое, отрекаться ли от него — линии наследия, линии прожитых до них жизней не проходили бесследно.

Это никогда не относилось к джедаям. Джедаи, хотя и связанные с родителями, подарившими им жизнь, не оглядывались на их наследие ни с гордостью, ни с презрением. Для них оно не имело значения. Вместо того они оглядывались на Орден; признавали они то или нет, линии их истории складывались из его прошлого. Только вместо преемственности родитель-ребёнок выступала преемственность Мастер-падаван.

За свою долгую жизнь Йода сплёл немало линий, и никогда не переставал удивляться, как причудливо его черты передавались ученикам. Мейс Винду и его падаваны — серьёзные и целеустремлённые, яростные защитники, небывалой силы духа и воли. Кит Фисто — спокойный и жизнерадостный, как и его падаван Бент Эйрин, хотя она во многом вылеплена своим первым мастером, Талой. Ки-Ади-Мунди унаследовал храбрость, Тивокка — искренность в словах, его падаван Пло Кун — в действиях.

Так много достойных качеств, так славно плетутся узоры. Особняком среди них стоит одна линия, яркая, неугасимая, унаследовавшая только одно — мятежность.

Если бы кто-то рискнул описать Йоду, как «мятежного» джедая, ему бы посоветовали обратиться к врачу.

Но Йода, даже после столетий жизни, не утратил буйства и непокорности души. Эта черта чаще всего проявлялась в работе с юнлингами Храма. Он часто устраивал шутки и розыгрыши с учениками, используя их как предлог для обучения, чтобы слегка расшевелить их и вызвать улыбки среди порой слишком серьёзных джедаев.

Мятежная черта Йоды передалась и его падавану: графу Дуку. Он был одарённым, светлым мальчиком и вырос способным, аристократичным джедаем, никогда не стеснялся высказываться, если с чем-то не был согласен, что Йода с осторожностью поощрял. Дуку был из тех, кто всегда стремился изменить несправедливый порядок вещей. Даже в итоге покинув Орден. Даже в итоге присоединившись к сепаратистам. Даже в итоге став ситхом.

Йода вздохнул. Из этой линии Дуку был самым… горячным в своей мятежной черте. Сражаться со своим бывшим падаваном было тяжело. Йода видел, как Дуку, мальчик, в обучение которого он вложил столько времени, сил и заботы, отрубил руку Энакину Скайуокеру, не задумываясь почти убил Оби-Вана Кеноби, видел, и сердце его разрывалось на части. Видел, как Дуку приготовился убить беззащитных врагов, и едва успел помешать ему. Мальчик с пытливыми карими глазами окончательно умер для него в тот момент. Никогда, никогда джедаи не должны переходить на Тёмную сторону, отчасти поэтому их обучение длится так долго. Вот почему Йода так увлекался юнлингами и так охотно устраивал с ними розыгрыши: он хотел, чтобы каждое новое поколение видело в Свете радость и умиротворение. И зная, что Свет всегда будет рядом с ними, он молился, чтобы дети никогда не искали помощи у Тёмной стороны.

Дуку был единственным учеником Йоды, который перешёл на Тёмную сторону. Как Гранд-мастер, Йода на протяжении веков не раз утешал верных джедаев после предательства их учеников. Тем не менее, хромая в ангаре и видя, как его собственный падаван не только отринул Свет, но и стал ситхом, Йода почувствовал, как что-то оборвалось внутри, и все советы и всё утешение, которое он предлагал другим джедаям, потеряли смысл. Ни один мастер не должен пережить Падение падавана, ни один джедай встать против павшего ученика. Но если бы только милость Силы была безгранична.

Мятежность Дуку продолжилась в его падаванах. Комари Восе категорически отказали в Рыцарстве из-за её агрессивной натуры и влюблённости в собственного мастера, и она очень скоро встала на скользкую дорожку. Йода ничего не слышал о ней после её ухода, но знал, что принципы, за которые она так держалась, не сослужат ей ничего хорошего.

Другой падаван Дуку, Квай-Гон Джин оказался настолько мятежным джедаем, что его порой подозревали диссидентом. Йода при этом не сдерживал улыбки. Квай-Гон всегда и во всём следовал за Живой Силой, когда бы и к кому бы она его ни вела, ради неё испытывал границы Кодекса и дерзко спорил с решениями Совета, уступая, только если его заставляли. Было сложно отрицать его удивительное чувство Силы. Глядя со стороны, конечно. Если приходилось напрямую работать с Джинном-бунтарём, то очень часто возникали сомнения, что Сила вообще с ним, так как Квай-Гон имел потрясающую способность в самый важный момент исчезать по самым посторонним делам. Йода потерял счёт, сколько джедаев заявляло, что работать в паре с Квай-Гоном невозможно. Даже Йода порой выходил из себя, когда Рыцарь выносил собственные идеи и отстаивал их перед всем Советом, при том что внимания требовали совсем другие дела.

Квай-Гон был твёрдо намерен идти по своему пути, и никто не мог остановить его. Однажды Йода понял, что проще всего просто сложить руки и позволить Силе самой направлять Рыцаря, всё меньше головной боли и забот. В Квай-Гоне расцвела мятежность, унаследованная им от Йоды через Дуку. И эта мятежность вынуждала его поступать в нестандартной, но всё же допустимой для джедая манере.

При всей склонности к бунтарству, Квай-Гон слушал Совет и их рекомендации. Вопрос в том, что следовал он им не всегда. И иногда Квай-Гону требовался хороший пинок, когда Сила от него что-то хотела, а Рыцарь этого не замечал.

Йода предостерегал Квай-Гона о Ксанатосе. Падаван, восставший против джедаев, когда у него отняли всё, что он знал и любил: отца и родной мир. Ксанатос попал в Храм благодаря Квай-Гону, в возрасте трёх лет; Йода предупреждал, что мальчик слишком взрослый, но Джинн отстаивал своего подопечного. Да, в способностях мальчика сомневаться не приходилось, но Йода опасался, что память о семье в конечном итоге приведёт к отторжению.

К несчастью, так и случилось. Трагедия Падения Ксанатоса ранила Квай-Гона настолько, как Йода так и не смог понять, пока не увидел Дуку над Оби-Ваном и юным Скайуокером, готового просто их убить. Йода пытался показать Квай-Гону предостережения Силы о Ксанатосе, но Квай-Гон не мог смотреть в будущее, когда вмешательства требовало настоящее. Старый мастер оказался бессилен предотвратить боль, выпавшую на долю Квай-Гона, и не мог предложить ему ничего, кроме слов утешения, отточенных за десятки случаев, когда многообещающие джедаи отворачивались от мастера и Света.

Поэтому когда Йода увидел, что Сила указывает на что-то, что Квай-Гон не видел за собственными страданиями, ему пришлось вмешаться и немного подтолкнуть — лучший и единственный способ повлиять на упрямого Рыцаря. Так в жизни Квай-Гона появился Оби-Ван Кеноби.

Оби-Ван оказался не менее мятежным, чем его Мастер, хотя многие считали его консервативным и молчаливым и удивлялись, о какой мятежной черте говорил Йода. Оби-Ван показывал себя ярым сторонником правил и Кодекса, но Йода видел, что в приверженности правилам он пытался сковать буйство молодости и сложности с приступами гнева. Душевное противостояние мальчика достигло кульминации, когда Оби-Ван решил бросить Орден, чтобы защитить небезразличных ему людей. В итоге всё же вернувшись в Орден, юный Кеноби с тех пор жестко контролировал свой характер и привязался к Кодексу с целью сохранить и укрепить этот контроль.

Но мятежная черта никуда не исчезла. Её всего лишь… укротили. Едва Оби-Ван находил причину что-то отстаивать, он бился даже больше, чем сам Квай-Гон. Вот только найти такую причину было нелегко. Различные переживания, неопределённость отношений с Квай-Гоном, его отторжение, естественная склонность обвинять себя даже за то, на что нельзя повлиять, сделали Оби-Вана крайне нерешительным в доверии кому-либо. А для того, чтобы Оби-Ван за что-то боролся, он должен был верить в то всем сердцем и душой.

Разумеется, у Оби-Вана проявилась склонность к нестандартным решениям, и во многом это было наследием Квай-Гона. Но в отличие от мастера, Оби-Ван никогда не бился за всё подряд: с юности на его сердце осталось слишком много шрамов, чтобы рисковать так просто открыть его.

На памяти Йоды был всего один случай, за который Оби-Ван боролся до конца: последняя забота Квай-Гона Джинна Энакин Скайуокер.

Йода не мог не беспокоиться за них. У старого Гранд-мастера зрело немало сомнений насчёт юного Скайуокера, он озвучивал их все Оби-Вану, но юный Рыцарь продолжал обучение мальчика, несмотря на опасения всех Советников вместе взятые. Теперь Оби-Ван вместо Квай-Гона отбивался от Совета, только вежливо, продуманно и тихо. «Я не взялся бы его обучать, если бы не видел, каким великим джедаем он однажды станет».

Йоде пока ещё не заметил, каким «великим джедаем» будет юный Скайуокер. Но Оби-Ван что-то увидел в мальчике, во что поверил, сердцем и душой, и никто не мог остановить его. Он выслушивал замечания, принимал советы, покорно выражал благодарность за заботу о нём, но никогда не менял отношения к падавану. Если бы Оби-Ван не был образцовым джедаем во всех остальных аспектах, Йода решил бы, что молодой Рыцарь слишком привязался к мальчику.

Сам юный Скайуокер — воплощённое буйство во всём, включая ноги и язык. И световой меч. Йода видел (и обучал) за века множество падаванов, которые были сущим наказанием. Одним требовалось жёсткое учение, другим незыблемые правила в паре с искренним пониманием, третьих не останавливало ничто, что в итоге приводило их к Тёмной стороне. И ни один из них, ни один, не был такой занозой, как Энакин Скайуокер.

Йода гадал, как Оби-Вану удаётся вообще управлять им. Энакин Скайуокер был своенравным, проказливым, любопытным, высокомерным, надоедливым, эмоциональным мальчиком, и в нём было слишком много страха. Но никто из джедаев не стал бы спорить, что он талантливый. О, даже чересчур талантливый. Оби-Ван мог попасть в безнадёжную ситуацию, гарантированная смерть, но, с юным Скайуокером за спиной, они оба возвращались невредимыми. В разгар войны Скайуокер заработал репутацию Героя Без Страха, идеального компаньона Переговорщика, составив с мастером Команду, способную на всё.

Скайуокер научился контролировать Силу одной лишь мыслью, но Йода так и не увидел, чтобы он научился контролировать себя. В нём жила сильная склонность к гневу и страху, такая же укоренившаяся, как склонность Оби-Вана к самобичеванию. Беда в том, что самобичевание приводило лишь к неуверенности в себе, страх и гнев же… страх и гнев вели к Тёмной стороне.

Если Энакин Скайуокер Падёт, то ни один джедай не сможет его остановить.

Разумеется, юный Скайуокер не собирался переходить на Тёмную сторону, и неизвестно, перейдёт ли когда-либо; невозможно было сказать с той же уверенностью, как про Ксанатоса. Будущее его скрывалось в тени, затуманенное больше, чем у любого другого существа, с которым встречался Йода, и от этого становилось не по себе.

Очевидно, что влияние Оби-Вана на юного Скайуокера очень велико. Йода даже рисковал заходить так далеко, чтобы считать, что пока жив Оби-Ван, его падаван не перейдёт на Тёмную сторону. Но связь между ними, их линия была проблемой, которая тревожила Йоду больше всего.

Оби-Ван имел склонность создавать сильные связи. Когда после неопределённости и штормов ранних падаванских лет он всё же привязался к мастеру, их связь оказалась необычайно крепкой. Она стала одной из самых сильных, что видел Орден за столетия. И неудивительно, что Оби-Вана, шокированного обрывающейся связью с умирающим Квай-Гоном, коснулась Тёмная сторона: их связь была почти такой же сильной, как в семье.

А связь между Оби-Ваном и Энакином была даже сильнее. Она расцветала с каждым часом и не собиралась останавливаться.

Она не всегда была такой. Связь всегда формируется медленно, требуя много времени и усилий на взращивание, и, однажды установившись, уже никогда не исчезает. Перед Войной клонов связь между Оби-Ваном и юным Скайуокером казалась настолько похожей на ту, что была между Оби-Ваном и Квай-Гоном, что иногда Йоде требовалось пару секунд всмотреться в неё ещё раз и убедиться, что это не дух Квай-Гона чудом возродился из мира мёртвых.

Однако с началом Войны связь стала резко укрепляться. Медленно поначалу, и Йода, следивший за ней годами, не сразу заметил её изменение, и увидел, что она растёт тем быстрее, чем ближе мастер и падаван. Раздельные миссии замедляли её, но никогда не останавливали.

Если связь казалась неестественно сильной уже с началом Войны Клонов, то что сказать о ней после возвращения Оби-Вана с Раттатака? Йода помнил, как Рыцарь лежал в операционной, отрезанный от Силы бесконечными пытками Маской, и невольно передавал свою боль падавану. Очарованный и ошеломлённый, он видел, как полыхающий в Силе Энакин Скайуокер рывком расширяет связь, достигая мечущегося сознания Оби-Вана, забирая и отпуская всю боль за него.

Природная одарённость юного Скайуокера, нарушавшая каждое известное Ордену правило, и завораживала, и пугала.

Йода поставил себе цель помочь Оби-Вану справиться с травмой восприятия Силы. Отчасти потому, что он заботился о молодом Рыцаре, наблюдая за ним целую жизнь, но во многом чтобы напрямую понаблюдать за их связью. По всем канонам, после грубого обращения Скайоукера с ней они должны страдать от тяжелейших последствий. Но всё, что у них проявилось, это слабая головная боль, которая, думал Йода, не продержалась и пары дней. И когда Йода вёл Оби-Вана через медитацию, он с удивлением увидел, как падаван присоединился к ним, словно это было самым естественным действием в мире: падавану помогать Мастеру даже с простейшими медитациями. Ещё больше поражало, с какой готовностью Оби-Ван положился на поддержку Энакина.

Они держались в медитации как равные, не как Мастер и падаван.

Йода никогда не видел ничего подобного. Возможности и последствия пугали его. Поэтому Йода не переставал медитировать над ними.

Некоторые результаты такой близкой связи уже проявляли себя, только пока никто не обращал на них внимания. В хаосе разгоравшейся войны становилось намного проще требовать устный отчёт и действовать на его основе. Многие Советники часто были так заняты сражениями и планами, что едва выслушивали доклады, вместо того оценивая положение Силой, а не пролистывая файлы от офицеров и не разбираясь в лишних тонкостях.

Йода делал так же. Волокита армейских отчётов была тягомотиной, на которую не оставалось времени и тем более желания. Но на отчётах капитана Рекса и коммандера Коди он всегда задерживал внимание. В них часто содержались интересные факты.

А факты были ошеломительными.

Связь допускала прямой обмен мыслями, но только на коротком расстоянии и только если была достаточно крепкой. Однако юный Скайуокер и Оби-Ван, будучи в парсеках друг от друга, продолжали общаться так же легко, словно находились в одной комнате. И даже могли воздействовать друг на друга, если отчёт коммандера Коди о подъёме Скайуокером генерала Кеноби был точным, что казалось просто невероятным.

Они могли координировать свои действия в пылу битвы в такой степени, которую не допускал ни один комлинк. Сепаратисты, заглушив все коммуникаторы, могли устроить засаду Скайуокеру, но Оби-Ван мгновенно вылетал на помощь с подкреплениями. Разведка генерала Кеноби на территории сепаратистов проходила молниеносно: Скайуокер записывал всю транслировавшуюся ему информацию, сберегая драгоценное время мастера.

Их связь в бою оказывалась потрясающе эффективной. Невозможно было отрицать её пользу, во благо им самим и самой войне.

Йоду волновал более личный аспект: не сражения или войны, а стабильные и долговременные последствия полного переплетения сознаний. Могли ли они полностью закрываться друг от друга? Любому человеку нужна приватность в собственных мыслях, могли ли сохранить её Оби-Ван и его падаван? Джедаи понимали важность ментальных щитов, понимали, чего может стоить секундное отвлечение на вспышку чужой боли, особенно в бою. Если эти двое не могут полностью закрыться, что будет, если один из них окажется в опасности?

Что будет со Скайуокером, если Оби-Ван снова попадёт в руки Вентресс?

К счастью, такого чудовищного поворота больше не случится, он и не случился бы, если бы Йода мог как-то на это повлиять, но факт оставался фактом: Мастер и падаван ходили по очень тонкому льду, и с каждым днём он становился всё тоньше. Если кто-то из них сорвётся, ни один целитель уже не сможет помочь.

В связи было и их благословение, и роковая опасность. Её будущее настолько заволакивала тьма, что Йода не решался лишний раз прикоснуться к ней.

— Мейс, видеть тебя рад я, — поздоровался Йода, открывая глаза и отступая от изучения линий.

Строгий, собранный мастер поклонился, его обычно хмурый вид сменился на совсем мрачный: несомненно вернулся после очередного военного совета.

— Йода, наc скоро ждёт канцлер.

— Хмм, да, да, — поднял руку Йода, отмахиваясь от встречи. — Вопрос есть у меня.

Мейс моргнул, его строгое лицо немного разгладилось.

— Да?

Йода прикрыл полусонные глаза и сложил руки перед собой.

— О связи Кеноби-Скайуокер что думаешь ты?

Лысый мастер откинулся назад, закрывая глаза и вздыхая. Йода дал ему возможность подумать — в этом деле ничего нельзя говорить сгоряча.

— Она… мне не нравится, — медленно ответил Мейс. — Тьма слишком заслоняет её. Я сомневаюсь, что такая сильная связь может принести хоть что-то хорошее.

— Сильная говорит он, — пробормотал Йода. — Сильная — не то слово. Глубокая. Очень глубокая связь их. Уже не видны корни её, так глубоко ушли они.

— Поэтому я считаю, что она слишком опасна.

— Хм… — тихо вздохнул Йода. — Но что с ней сделать предлагаешь ты?

Он отвернулся, потому что вот в чём была проблема. Однажды сформировавшись, связь никогда не исчезает. Со временем мастера и падаваны просто расходятся, больше не работая над ней, когда нет больше необходимости. Они осторожно блокируют её, и только со временем она начинает понемногу зарастать. Никогда не исчезает, но закрывается, чтобы больше не вмешиваться в их жизни.

Мейс скоро повернулся, расправив плечи. Йода почувствовал, что ему не понравится его предложение.

— Падаван Скайуокер проделал образцовую работу с начала войны. Вёл отряды, выигрывал битвы. Пресса его обожает и строит предположения, когда же его посвятят в Рыцари. Возможно, время пришло.

Веки Йоды дрогнули, плечи разочарованно опустились.

— Так боишься ты, что готов Рыцарством одарить падавана, не готового ещё?

— У него большие способности к Силе, он — харизматичный лидер. Его стратегии на поле боя нестандартные, но успешные, — Мейс вздохнул, его жёсткий контроль над собой таял. — Мы потеряли слишком много джедаев в этой войне. Нам нужно больше генералов.

— Хмм… — старый джедай видел разумность предложения Мейса. Война дорого им стоила. Джедаи погибали повсюду в Галактике, неподготовленные к затяжным сражениям. Они были хранителями мира, а не солдатами, но только джедаи имели боевой опыт и могли вести клонов за собой. Падаванов уже не раз преждевременно повышали до Рыцарей, в отчаянной попытке заполнить ряды, пустевшие слишком быстро.

Йода покачал головой.

— К Рыцарству юный Скайуокер не готов ещё. Владеет Силой он, да, владеет. Но владеет ли собой? Не пробовал даже ещё, хмм, — пауза. — Нет, не готов он к Рыцарству. Совсем не готов.

Мейс нахмурился.

— Тогда что вы предлагаете, Йода?

— Трудный вопрос это. Очень трудный, — Йода спрыгнул с подушки и, опираясь на трость в руке, заковылял к левикреслу. Они не медлили со встречей с канцлером, но слишком много ждало их дел. — Рыцарство — нет. Но одиночные миссии? Научиться независимости полезно падавану Скайуокеру будет.

Расстояние, по крайней мере, замедлит укрепление растущей связи. Этим они выиграют немного времени; если удастся отозвать Оби-Вана на Корусант, Йода попробует поговорить с ним, выкроив возможность посреди войны и бесконечных стратегий. Попробует понять, что происходит, собрать больше информации и, наконец, решить, как действовать.

Йода медлил с решением и знал это. Но им нужно больше времени, больше информации.

Линия уходила во тьму. Было естественно сомневаться, прежде чем тревожить её.

Привязанности.

Если джедаи, как организация, чего-то и боялись, так это привязанностей. История повторяла снова и снова, что джедаи Падали из-за привязанностей, становились ситхами из-за привязанностей, несли хаос и разрушение из-за привязанностей. Эти писанные кровью уроки они запомнили навсегда и со временем выстроили систему, которая на уровне психики предотвращала развитие привязанностей к любым существам.

Система диктовала начинать обучение с молодых — прежде чем привязанности успеют сформироваться. Детей забирали в Храм совсем маленькими, пока их мозговые центры не закрепили образ родителей в привязанность, которую тяжелее всего сломать: семья.

В следующей стадии индоктринации ключевую роль играют кланы. Вместо распределения один-на-одного, как обычно у родителей с детьми, главы кланов распределялись по принципу один-на-всех. Первая цель этого — продемонстрировать юнлингам, что они — часть группы. Это учит их мыслить коллективно, возможно, не до уровня арконцев, употребляющих «мы» вместо «я», но чтобы понимать, что для достижения успеха нужно работать сообща. «Успех», тогда, в глазах юнлинга становится простым проявлением симпатии от главы клана: похвалить за проделанную работу, наградить сладостями или в особых случаях обнять или погладить по голове.

Вторая цель кланов — контроль. Поскольку главы кланов проводили с юнлингами сутки напролёт, они обнаруживали склонных к привязанностям: всегда находились дети, которые отбивались от группы, стараясь привлечь к себе внимание положительными или отрицательными поступками. Это обычно были юнлинги, которые возвышались над остальными и помогали главе клана, и разочаровывались, когда не слышали в свой адрес похвалы, или те, кто умышленно нарушал правила или не слушался, чтобы обратить на себя внимание. Когда частота таких инцидентов превышала допустимые нормы, юнлинга отводили в сторону и лично читали лекцию о привязанностях.

В силу возраста детей лекции часто сдабривали: «Я знаю, чего ты хочешь, но не могу тебе этого дать. Тебе это не нужно. Нет, джедаи не «хотят», это — эгоистично. Эгоизм — это плохо, а я не могу дать тебе что-то плохое». И после разговора глава клана игнорировал все попытки юнлинга привлечь внимание, пока тот не усваивал урок.

В самые важные годы становления наставником детей в путях Силы становился Мастер Йода, а главы кланов занимались более академическими вещами, постепенно отходя на второй план. Никто не стал бы спорить, что именно Йода, как никто другой, мог научить инстинктивно обращаться к Силе, бездумно и с ясным сознанием, которое послужит им в следующие годы.

По достижению семи лет юнлинги становились Старшими юнлингами и начинали искать себе мастера. Возраст был выбран не случайно: в кризисе семи лет ребёнок проявлял себя как личность и демонстрировал уровень устойчивости психики, если он оказывался неудовлетворительным, то юнлинг должен был или усердно работать, или присматривать себе отделение Агрокорпуса. Старшие юнлинги проходили не одну серию испытаний, академических и практических, и часто психологических, выявлявших их готовность к падаванству. Успешно проходившие их приступали к соревнованию.

Для юнлингов это был первый раз, когда они мыслили о себе вне рамок клана. Полагаясь теперь только на себя, они искали в себе качества, которые выставили бы их в выгодном свете перед потенциальным мастером. Склонным к привязанностям юнлингам к тому времени вычитывали достаточно лекций, чтобы они преодолели свою слабость. У некоторых, однако, это так и не получалось.

Как у Оби-Вана Кеноби, вспоминал Мейс.

Кеноби, отчаянный до внимания и привязанностей, не обращал внимания на собственные достоинства, вместо того пытаясь извлечь те качества, которые, ему казалось, искали бы мастера, и гневался, когда на его усилия не обращали внимания. Именно поэтому его сослали в Агрокорпус, вслед за остальным юнлингами, провалившими испытание привязанностей.

Учебная связь, создаваемая между Мастером и падаваном, становилась первым подобием настоящей привязанности, которая только допускалась в жизни джедая, но которая была не столько связью, сколько инструментом, облегчавшим процесс обучения. В рамках этих представлений джедаев поощряли безопасно взращивать её, строить и укреплять, как не смогли бы главы кланов, и чем глубже была связь, тем большему можно было научить.

Несмотря на то, что система была устоявшейся, она не была непогрешимой, и падаваны с проблемами привязанностей могли найти в ней лазейки. Со временем эти падаваны сталкивались с очередным испытанием и либо проходили его, как Кеноби после смерти Квай-Гона, либо проваливали, как Ксанатос после возвращения к отцу. Часто это принимали за само Испытание: если падаван, так и не переборовший склонность к привязанностям, в решающий момент сумел преодолеть свою слабость, он заслуживал шанса продолжить жизнь в Ордене. Под наблюдением, конечно.

Сама связь не представляла собой ничего, кроме канала между сознаниями. Она развивалась благодаря сближению Мастера с падаваном, что достигалось просто совместной жизнью: изучение узоров сна, общие направления мысли, личные склонности, этика работы, любимая еда — сотни вариантов, мелькавших в течение дня. Как только Мастер узнавал падавана, было легче использовать восприятие Силы и другие приёмы, позволявшие более тщательно изучить студента и лучше обучить его.

Обычная практика — обучать падавана ставить щиты в первые два-три года обучения. Они служили двум целям: предотвратить осложнения на миссиях, где требовалась осмотрительность — практическое значение, и для проверки равновесия связи. Если Мастер зарабатывал привязанность от падавана, щиты давали ему дополнительную защиту, а падавану — очередную лекцию о привязанностях.

Второй способ развития связи — это её использование, обычно, в медитациях. Проводя ученика через различные догмы Кодекса, направляя самоанализ или превизуализацию на миссии, Мастер сближался с падаваном, активно разделяя с ним сознание. За последние тысячи лет неоднократно подтверждалось, как проработанные отношения учитель-ученик в медитации углубляли их связь.

Укрепление связи было возможным, и почти всегда с теми, кто имел склонность к привязанностям, но следующий шаг, Рыцарство, не позволял ей развиваться слишком далеко. Косичку отрезали, и новоиспечённый Рыцарь проводил следующие пять лет на одиночных миссиях. С годами бездействия связь увядала, привязанность разрушалась. Это был завершающий шаг в становлении джедая, обучавший их, наконец, что для самодостаточности им не нужна привязанность, и когда молодой джедай отражал новое убеждение в рапортах с миссии, ему разрешали взять падавана и повторить свои же уроки следующему поколению.

Это работало тысячи лет.

Джедаи несли свет цивилизации, Республики, поколение за поколением. В некотором смысле, эта система стала вершиной их достижений.

Мейс стоял в тёмном кругу с надвинутым на лицо капюшоном, как и все вокруг. В зале царила непроницаемая тьма.

До тех пор, пока не зажглись световые мечи.

Энакин Скайуокер стоял в центре круга.

Энакин Скайуокер. Избранный.

Когда они впервые встретились, Квай-Гон объявил, что мальчик зачат мидихлорианами, что у юнлинга сверхъестественное восприятие Силы. Испытания показали экстраординарные результаты, необработанный талант был почти невероятным. Но мальчику было слишком много лет. Он не прошёл через индоктринацию, его привязанность к матери и страх за её состояние были почти осязаемы в Совете. Критически важной работы в годы становления проделано не было.

У них был готовый выбор: оставить Скайуокера жить дальше, необученным. Как оказалось потом, выбора не было. Ни шанса на раздумья после мучительного отчёта Кеноби о подробностях смерти мастера, последней просьбе Квай-Гона и возвращении ситхов.

Ситхи! Даже тысячу лет спустя джедаи не забыли ужасы Войны ситхов. И перед ними стоял мальчик, которого было бы так легко соблазнить Тёмной стороной. Которого уже соблазняли крепнущие привязанности.

Совет оторопел при мысли, что ситхи могут завладеть этим оружием.

Решение взять Скайуокера на обучение стало очевидным.

Теперь, двенадцать лет спустя, Мейс сомневался.

Выбрать мастера для мальчика оказалось непросто. Необходимо было найти Рыцаря, который не только в сжатые сроки обучит его основам, которые обычно преподаёт Йода, но также сможет заслониться от естественной склонности Скайуокера к привязанностям и должным образом обработает почти десять лет самостоятельной и безрассудной жизни мальчика. Это было очень высокое требование, и очень немногие джедаи отвечали ему.

Возникала проблема и с тем, что Кеноби требовал, чтобы самому обучить мальчика. Ему ожесточённо возражали, и по серьёзным причинам. Он ещё не прошёл испытания, сам Рыцарь едва пару дней. Он не провёл необходимое время в одиночестве на миссиях, чтобы восстановить уже пошатнувшийся фундамент мировоззрения. Хуже того, у него самого постоянно возникали проблемы с привязанностями: его отправили в Агрокорпус, но они с Квай-Гоном успели спонтанно сформировать связь. Он бросил Орден, хотя и временно, привязавшись к Молодым на Мелиде/Даан. В гневе по погибшему мастеру он коснулся Тёмной стороны, всего несколько дней назад. Кеноби был худшей возможных кандидатур.

И всё же он упорно добивался цели, используя свои растущие навыки в дипломатии, и в итоге разыграл карту последней воли Квай-Гона. Что бы люди ни думали о Квай-Гоне, в конце концов, он обладал очарованием, смягчавшим даже самых неуступчивых Советников, и его сердечная просьба тронула всех.

Кроме Йоды.

Йода был категорически против даже в том, чтобы взять молодого Скайуокера, и из-за очевидных проблем (и, возможно, ещё и других, которые Мейс пока не видел) отказывался одобрить решение Совета.

Сначала, в первые годы, Совет даже осмелился подумать, что они поступили мудро. Кеноби был строгим мастером и одарённым учителем, а Скайуокеру нравилось учиться. Пару пристально изучали на знаки привязанностей, и хотя связь и становилась необыкновенно сильной, семейной связи, вопреки худшим опасениям, не завязалось. Это даже стало острой проблемой между мастером и падаваном, державшей их на расстоянии друг от друга; да, вызывавшей сложности на миссиях, но большинство Совета считало, что так будет лучше для всех. Это предотвращало привязанность.

Или так им казалось.

А потом началась Война.

В последние два года их связь выросла до немыслимого уровня, далеко за пределы того, что когда-либо видели в истории Ордена. Невероятным образом простая учебная связь выросла такой совершенной, что почти физически ощутимой в Силе, гигантским канатом, связывавшей два разума. Что случилось, что наделило их связь неимоверной силой? Мейс не знал. Он подозревал, что у Йоды могут быть какие-то соображения: слишком много времени Гранд-мастер проводил в медитации над ними. Мейс впервые заметил это после возвращения Оби-Вана из мёртвых; его побега и спасения от хищных лап Вентресс. Выслушивая отчёт Кеноби, Мейс с интересом рассматривал его глубокую связь со Скайуокером — можно было ожидать, учитывая психическое состояние Кеноби и страсть Скайуокера помогать беспомощным. Но относительно спокойное отношение к их связи резко изменилось, когда он с изумлением наблюдал, как потрёпанное состояние Кеноби постоянно оттягивал на себя его падаван, не словами или физическими действиями, но через связь — невозможный, просто невозможный даже для джедая подвиг.

Это маленькое откровение заставляло задуматься. Связь внезапно стала чем-то большим, чем просто деталью обучения, и с Силой, так затуманенной Тёмной стороной, ни он, ни Йода не могли понять, чем именно. Глубина связи была устрашающей; Мейс не мог представить, каково это — так тесно переплетать с кем-то собственное сознание, и его не отпускало чувство тревоги за последствия. Он изучал соответствующие отчёты: огромные расстояния, на которых они могли общаться, уровень детализации их телепатии, физическое воздействие по ментальному каналу...

Это восхищало и, если признаться, немного пугало. Он не понимал их связь, как она сумела такой вырасти, что с ней произошло; и на любые расспросы о ней Кеноби и Скайуокер давали маловразумительные ответы. Мальчик часто оскаливался в ответ — спрашивал, какое ему дело, если она работает, круто разворачивался и уходил прочь. Кеноби был более сговорчивым, но, казалось, был от связи в такой же растерянности, как и все остальные. Его воспоминания сразу после спасения были в лучшем случае отрывочными, и он мог только объяснить, на что она похожа. Он заверял Мейса и Йоду — несколько раз — что Скайуокер тоже не знает, что произошло, но с уверенностью, которая вызывала у Мейса подозрения. Кеноби всегда изнывал в разговорах о падаване, всегда с большой осторожностью указывал на недостатки мальчика, такие как высокомерие или неумение владеть собой; но сейчас он говорил о падаване с полной уверенностью, даже убеждённостью. Словно если бы он понял своего падавана, изнутри и снаружи.

И Мейс, и Йода боялись катастрофических последствий, если кого-то из них пары серьёзно ранят или даже убьют. Они пробовали различные способы остановить рост связи, но в итоге ничего не помогло.

После того, как Кеноби получил звание Мастера, его первым действием стало продвижение Скайуокера к Рыцарству. Его постоянные усилия на фронте доказывали, что он прошёл Испытание Мастерства и Испытание Храбрости, потеря руки стала Испытанием Плоти, и Кеноби загадочно добавлял, что Скайуокер проходил Испытание Духа много, много раз.

Совет немедленно согласился, надеясь, что окончание падаванства положительно повлияет на учебную связь.

С опущенными к земле мечами Советники осматривали юного Скайуокера. Оценивая. Взвешивая. Он провёл последние двадцать четыре часа в Зале Рыцарства, глубоко в медитации. Кеноби то же время находился в Совете, выполняя всю необходимую для церемонии работу, и порой на его лице мелькала улыбка, взгляд становился отрешённым, а потом он встряхивался и возвращался к работе. Когда его спрашивали, он просто отвечал: «У Энакина был приятный момент в медитации».

Даже сейчас Мейс мог видеть тени эмоций, мелькавших по лицу Скайуокера, и быстрый взгляд угадывал то же с Кеноби. Они переживали и разделяли церемонию на невиданном прежде уровне.

— Джедаи все мы. Сила говорит через нас. Через наши действия объявляет свою волю и свою суть. Сегодня, здесь, мы принимаем её волю.

Лицо Скайуокера светилось гордостью, не меньше, чем лицо Кеноби. Мейс гадал, чья она изначально была.

Йода поднял большие зелёные глаза на Скайуокера, мальчик взглянул на него в ответ. Момент затягивался, напряжение, ожидание и энергия переполняли зал. Йода не хотел этого, не чувствовал, что Скайуокер готов, но потребность в Рыцарях была слишком высока. Им нужно больше генералов. Поэтому…

— Выступи вперёд, падаван.

Скайуокер подчинился, поднимаясь с колен и уверенно шагнув вперёд.

— Энакин Скайуокер, правом Совета, волей Силы нарекаю тебя, джедай, — и с этим зелёный меч Йоды вспыхнул невыносимо близко. Звук оплавившихся волос был коротким, почти неуловимым в сравнении с гулом светового меча, но каждый мог видеть, как русая косичка упала с теперь уже бывшего падавана, — Рыцарем Республики.

Возможно, в первом знаке настоящего уважения, Энакин склонил перед Йодой голову. Мейс выступил вперёд.

— Прими свой меч, Энакин Скайуокер, Рыцарь-джедай. И да пребудет с тобой Сила.

Скайуокер зажёг свой меч, и двенадцать Советников подняли свои в приветствии и окончании церемонии.

Мейс наблюдал за взглядами между Кеноби и Скайуокером, с пристальным интересом следил за их связью, ожидая, что произойдёт, когда связь учитель-ученик разрушится, когда привязанность разрушится.

И всё изменилось.

Кеноби подошёл к Скайуокеру, опустил капюшон и широко улыбнулся. Он положил твёрдую руку ему на плечо, и Энакин, чуть улыбнувшись, опустил глаза, выглядя почти смущённым. Через секунду он уже поднял голову и с насмешливой улыбкой посмотрел на бывшего мастера.

— Теперь мы равные.

— Да. Хотя бы в звании.

Улыбка стала шире.

— Я всё равно лучше тебя.

— О, сколькому же тебе ещё нужно учиться, мой ревнивый падаван.

— Ты не можешь больше называть меня падаваном, Мастер.

— И ты не можешь меня так больше звать.

Они негромко рассмеялись, и Мейс почти уставился на них, видя, как натянувшаяся в церемонии связь с мягким щелчком вернулась на место, словно ей и всегда положено там было быть. Он перевёл взгляд на Йоду: судя по неподдельному изумлению Мастера, он тоже это заметил. Что это значило? Что теперь будет? Даже Йода не мог больше видеть в непроглядной тьме будущего, даже он сам не видел больше его слабых мест.

Какие их ждут в нём последствия?

— …Оби-Ван, да признайся ты, что рад, что я похитил тебя с заседания.

— Энакин, на случай если ты вдруг не в курсе, мы на войне. Совет загружен, завален и затоплен работой.

Асока Тано, молодой падаван Энакина Скайуокера, устало привалилась плечом к стене лифта, с почти привычным отстранением наблюдая за перепалкой мастера с его мастером, которого они только что выдернули с заседания Совета.

— Но это же первый раз, когда с нами пойдёт Шпилька.

Асока встрепенулась.

— Стоп, что? Куда я иду? — Энакин же только просил помочь Оби-Вану отдохнуть, пока есть возможность! Она пару раз уже ходила вместе с ним уговаривать Мастера Кеноби на короткий отпуск, но после этого мастер и Оби-Ван куда-то просто исчезали. Асока уже привыкла. Несмотря на Рыцарство, Энакин и его бывший мастер сохранили добрые отношения и учебную связь, которую постоянно использовали на невозможных расстояниях. Быть с Энакином Скайуокером — быть готовым к смене рамок невозможного. Постоянно. Судя по выразительному взгляду Мастера Кеноби, они о чём-то договорились в связи и сейчас, оставляя Асоку гадать, что она пропустила.

— Её первый раз? — уточнил Оби-Ван. — Мне казалось, вы вместе уже достаточно долго, чтобы… — Мастер умолк, глядя на Энакина и вопросительно поднимая бровь.

Повернувшись и сама глядя на своего мастера, Асока с изумлением увидела, что он краснеет. Энакин! Краснеет!

— Ну, Шпильке ещё нужно многому учиться, так что…

К дальнейшему удивлению Асоки, начал краснеть Оби-Ван.

— Мой нахальный бывший падаван, — прокашлялся он. — Слишком много подробностей.

Энакин выпрямился, невежливо дёрнув плечами.

— Ты первый спросил.

— О, да, я спросил.

Прерванная Асока повторила свой вопрос.

 — Так куда я иду? — раздражённо посмотрела она на мастера, как всегда надеясь, что взгляд сработает, но как всегда — нет.

Энакин взглянул на неё, затем на Оби-Вана.

— Оби-Ван, я же был не настолько плох?

— Конечно нет. Ты был хуже.

Мастер что-то пробормотал, что Асока предпочла не расслышать.

— Терпение, Шпилька, — обратился он к ней. — Я знаю, тебе понравится.

Асока безнадёжно вздохнула.

* * *

Энакин сдерживал своё нетерпение с той минуты, как они покинули Храм. Прошло пять месяцев с последнего раза, как он видел Падме. Конечно, иногда они находили время поговорить, но мерцающая голограмма совсем не то.

Он скучал по ней. Пропадая вдали, Энакин едва улавливал её, но сейчас, вернувшись на Корусант, снова мог с упоением чувствовать Падме и укутываться в её ласковое присутствие где угодно на планете. Однако даже это не шло ни в какое сравнение с тем, чтобы держать её в своих руках. Связь, заботливо сплетённая им с Падме, была сильной, но ограниченной. Когда жена узнала, что он мог слышать её мысли, когда бы ни находился на планете, она восприняла это с явным дискомфортом — понятно, учитывая, что она ничем не могла закрыться. Поэтому Энакин держал в связи щиты за неё. Если она думала слишком громко, он слышал, но в остальных случаях всё ограничивалось шорохами.

Падме стояла перед ним на пороге, Оби-Ван и Асока рядом что-то говорили, но Энакин слушал только её головокружительную радость, которой она неуклюже пыталась поделиться с ним, раздираемый любопытством, отчего она так светится счастьем с подспудным чувством тревоги. Он уже подыскивал способ ненавязчиво отослать Оби-Вана с Асокой обратно в Храм и поговорить с Падме наедине.

С этим Энакин чувствовал себя не совсем уютно. Когда они с Падме поженились, они долгое время обсуждали, кто, если вообще кто-то, может о них знать. Падме с сожалением решила, что никто из её семьи не может быть посвящён в тайну. Её племянницы ещё недостаточно взрослые, чтобы понимать важность секрета, а родители и сестра, хотя и не политики, знали слишком много людей, чтобы в случае вырвавшейся оговорки успеть всё исправить. По той же причине Энакин никогда не говорил об этом своему другу Палпатину.

Вопрос доверия Оби-Вану стал их первой конфронтацией. Падме, ещё со свежей памятью о Джеонозисе, не забыла угрозу Оби-Вана, что Энакина выгонят из Ордена, если он прыгнет за ней. Энакин же с ней не соглашался и не собирался обвинять Оби-Вана, понимая, что тот имел в виду: мастер пытался развеять его одержимое «Защитить Падме» и напомнить о долге, который он поклялся исполнять. Хотя Энакин ненавидел признавать, чтобы достучаться до него порой требовались жёсткие методы.

Весомости добавлял тот факт, что Энакин до сих пор жил с ним в одной квартире. Даже если бы он не сказал ни слова, Оби-Ван — не слепой и не тупой, рано или поздно у него появились бы подозрения. Не до деталей, но он обязательно бы что-нибудь выяснил. Кроме того, мастер ведь обещал, что поддержит Энакина, если тот захочет жениться на Падме.

В конце концов, Падме согласилась.

Никто из них не рассчитывал, что Энакин возьмёт падавана.

Асока, решили они, была слишком молодой. Но они не станут скрывать перед ней своих тёплых отношений и отказывать в дружеских обедах, в конце концов, Падме открыла двери дома для всех джедаев; хотя к ужину в спокойной атмосфере другие Рыцари присоединялись очень редко.

Откровенная ложь и недоговорки падавану претили Энакину. Он хотел, чтобы люди были открыты с ним, и в свою очередь всегда старался быть откровенным сам.

Асока в конечном итоге узнает. И он, и Падме согласились с этим. Вопрос — когда.

Вопрос был и в его связи с молодым падаваном. Потенциал Асоки в Силе был впечатляющим, Энакин не сомневался, что она однажды станет сильным Рыцарем и мудрым Мастером. Но сейчас — пока нет. Она ещё не умеет закрываться, а это ей потребуется, когда связь станет сильнее. А Энакин планировал укреплять с ней связь, он слишком заботился об Асоке, чтобы упустить это. Её присутствие в уголке сознания будет таким же упоением, как и присутствие Оби-Вана и Падме.

Но её там пока ещё не было. Энакин серьёзно работал над своим участком связи, он мог слышать падавана так же ясно, как и Падме, если хотел, и на большом расстоянии, хотя и близко не таком далёком, как Оби-Вана, но Асока была ещё слишком молодой и склонной к вспышкам эмоций, обычно очень сильных. Любопытство и нетерпеливость — первые среди них. Ему нужно было поддерживать постоянные щиты, чтобы с ними справляться.

Учить Асоку было… интересно. Учитывая, как много времени они проводили на фронте, занятия по владению световым мечом занимали всё их время, просто чтобы она могла выжить и получить шанс научиться большему. Умение выставлять щиты становилось важным не только в связи, но и против тёмных приспешников Дуку, болтавшихся по всей галактике.

С этими двумя областями максимальной сосредоточенности и постоянными битвами и миссиями у Энакина оставалось мало времени учить её чему-то ещё. Это расстраивало его, потому что Асока сильно отставала в других направлениях, таких как обман разума и контроль над телекинезом. Им просто не хватало времени. А ещё у его молоденького падавана было большое и заботливое сердце, порывы которого она не умела сдерживать, если всё вдруг шло наперекосяк. Асока продолжала сражаться в заведомо проигрышной битве, вместо того чтобы отступить и перегруппироваться, и легко оказывалась в замешательстве, если на неё падало больше, чем она могла вынести.

Энакин надеялся, что теперь, когда они вернулись на Корусант (он приходил в ужас от того, каким коротким будет визит в этот раз), он сможет провести с ней немного времени и разобраться с этими трудностями. Он не собирался оставлять её обучение на совести учителей Храма. В Храме преподавали теории, с которыми он не соглашался, и в будущем нужно будет поощрить Асоку серьёзно над ними подумать.

Разумеется, Энакин не мог не переживать, правильно ли он поступает с Асокой. Он знал, что его представления и его подходы к решению проблем несколько… отличались от общепринятых джедаями. Он во многих своих убеждениях ступал по неизведанной территории и, несмотря на всю браваду и уверенность, понимал, что в лучшем случае стоит на очень шатком основании. Он никогда не обучал падавана, чёрт, он даже не имел опыта работы с юнлингами, кроме как редких поручений с работой в яслях.

Естественно, пытаясь разобраться, правильно ли он учит Асоку, Энакин часто обращался за помощью к Оби-Вану. Мастер каждый раз настолько искренне изумлялся в связи, что Энакин не выдерживал и улыбался в ответ, а Оби-Ван снова и снова убеждал его, что он прекрасно справляется, и нет необходимости вмешиваться в их обучение.

Что было необычным, но уже привычным, так это что такие разговоры они вели, находясь в разных точках галактики. Не в разных краях Внешнего кольца, чётко передавать мысли на таком расстоянии даже их связь не могла (пока), но свободно общались, даже если Энакин находился во Внешнем Кольце, а Оби-Ван на Корусанте на заседании Совета.

При таком доступе не оставалось возможности закрываться щитами, всё, что им оставалось — это установить фильтры, рассеивающие чужие мысли до ровного гула, не отвлекающего в бою. Если бы Энакин когда-нибудь сел и серьёзно задумался, на что ещё может быть способна их связь, он бы устрашился. Оби-Ван однажды попросил его с довольно изумительным нажимом прекратить расширять рамки невозможного после того, как Энакин признался, что его мозг постоянно обрабатывает и процессы собственного окружения, и постоянную фоновую болтовню Оби-Вана.

Даже на расстоянии от Ядра до Среднего Кольца и Оби-Ван, и Энакин, если опускали фильтры, могли видеть глазами и слышать ушами другого, прорабатывать стратегии в Силе, словно бы они были единым сознанием.

Энакин порой побаивался этого, но ни за что не стал бы отказываться. Направляясь к квартире Падме для приятного, спокойного вечера и отдыха, Энакин переминался в нервном ожидании, но наслаждался ощущениями: сам полностью в настоящем, как Квай-Гон научил Оби-Вана, как Оби-Ван научил Энакина, но часть его подкалывала Оби-Вана о заседаниях Совета, другая, что необычно, изучала старания Асоки сдерживать нетерпение узнать, что такого особенного в званом ужине с Сенатором, а третья часть укутывалась в тёплую, взволнованную радость Падме, которую жена бессознательно, но так ярко излучала. Всё одновременно.

Двери турболифта открылись, и Трипио уже ждал их.

* * *

Асока откинулась на мягкие подушки дивана, удивляясь, как легко и весело проходил вечер. Она уже видела, что Энакин и Оби-Ван были здесь частыми гостями: оба чувствовали себя свободно и комфортно в компании сенатора, особенно Оби-Ван, любитель этикета до мозга костей, посреди ужина просто взял и ушёл помогать Падме на кухню. Поданные блюда были любимыми у Асоки, и она тихо гадала, когда мастер успел предупредить об этом Падме. И хотя обед был восхитительным, разговор — фантастическим.

За обеденным столом истории были валютой. Игра простая: вспомни хорошую историю и получи в добавку любое блюдо со стола. Чем более увлекательная или трогательная история, тем больше получишь. Объясняя правила, Падме очень выразительно посмотрела на Энакина и Оби-Вана и со вздохом предупредила, чтобы они не пытались перевести разговор в поддразнивания друг друга. Они согласно кивнули.

Их хватило ненадолго.

Оби-Ван мастерски рассказывал истории, особенно о ранних годах её учителя, всегда выставляя Энакина как непомерно любопытного ребёнка, находившего больше проблем, чем ковакианская мартышка-ящерица, а себя показывая дёрганым и затюканным мастером. Энакин же напротив, как одну вспоминал истории об Оби-Ване, попадавшем в неловкие ситуации, начиная с того, как он терял свой световой меч (неоднократно) и заканчивая его постоянной тягой попадать в передряги и ждать спасения, как принцесса в башне.

Падме было что добавить. Хотя её истории преимущественно касались её племянниц и семьи, она, как и Оби-Ван и Энакин, много что могла про них вспомнить, словно бы коллекционировала истории об их приключениях и дружбе.

От этих воспоминаний у Асоки душа переворачивалась. Она всегда с тоской наблюдала, с каким вниманием они относились друг к другу; несмотря на всех их взаимные подколы и нытьё, они бросали всё и мчались на выручку в другой конец галактики, всегда тепло друг о друге заботились. Конечно, за ужином Энакин не забывал вспоминать что-то хорошее и о Падме, и Асоке оставалось только вздыхать по их нежной дружбе.

В Храме она не раз слышала, что Энакин был Избранным. На него возлагали много надежд, несмотря на то, как отстранёно, хоть, может, и ненамеренно держался он от остальных джедаев. Нет, её Мастер умел работать в паре практически с кем угодно, но Асока видела, что по-настоящему близких людей, даже друзей, у него было очень, очень немного. Это выставляло его отстранённым и холодным, при его-то душе нараспашку, но она научилась понимать его. Со временем она увидела, что Мастер, Избранный или нет, по-прежнему всего лишь человек. Но кто, кроме неё, ещё видел это?

Видя радость Энакина и впервые за долгое время его беззаботный смех, Асока невольно улыбалась. Она про себя благодарила Падме за вечер, так легко раскрывший Мастера и вечно занятого Оби-Вана, и добавляла в копилку свои истории: про подругу Баррисс Оффи, её мастера, сенатора Чучи, Мастера Пло и остальных. (Пирог с мясом был божественным!). Не отставая от темы вечера, она вытащила на свет и свою историю про Оби-Вана, припомнив его в таком неловком положении, что с лёгкостью превзошла все старания Энакина.

А это о чём-то говорило.

— Ладно, Шпилька, — сел Мастер напротив неё. У него на лице появился хорошо знакомый взгляд, и она знала, что попалась. — Ты хорошо справилась с ужином. Теперь посмотрим, во что мы действительно можем поиграть.

Несмотря на то, что Асока мысленно поёжилась, она уже догадывалась, что последует один из необычных уроков мастера, и не подала виду. Вместо того она подняла бровь и насмешливо улыбнулась.

— Я должна вас защекотать, Мастер?

— Это моя работа, — присела рядом с ними Падме. — Нет, Асока, это будет игра.

— О, это будет интересно. Энакин, я думаю, что ещё посижу и посмотрю за вами.

— Ну уж нет, Оби-Ван. Я и Падме будем против тебя и Шпильки. Она и против меня одного не справится.

Оби-Ван взглянул на Асоку.

— Не лопни от самоуверенности.

— Не лопни от зависти.

— Хватит! — прикрикнула на них Падме, хотя её строгий тон совсем не вязался с лёгкой улыбкой на губах.

Она достала из-под стола маленькую деревянную коробочку и перевернула её, высыпая содержимое на кофейный столик.

— Всё очень просто, Асока. Найди пару раковине.

— Нам будет немного сложнее, чем Падме, — пояснил Энакин, указывая на появившуюся следом пару повязок. — Поскольку она не чувствительна к Силе, она будет просто искать пары. А мы — с завязанными глазами.

Асока моргнула.

— …Что? — воскликнула она. — Завязанными? Но ведь мы должны…

— Терпение, — прервал её Оби-Ван, положив ей руку на плечо. Как всегда учитель, несмотря на то, что много раз отказывался вмешиваться в учебный процесс бывшего падавана. — Используй Силу. Не требуй от неё ответа, чувствуй её.

Она пыталась. Это не помогало: излучаемое самодовольство мастера отвлекало её.

— Энакин, хватит, — показался ей шёпот Оби-Вана.

— Ну же, Мастер. Это весело.

— Тихо.

И с повисшей тишиной Асока, наконец, поняла.

— Вау. Эти ракушки, они чувствительные к Силе?

— Ага, — ответил Энакин. — Тебе нужно ощутить, какие составляют пару.

О, да. Асоке определённо преподавали урок. Падме улыбнулась им, смешивая ракушки.

— Тебе понравится, Асока. Посмотрим, сколько мы сумеем собрать, пока эти двое не начали жульничать.

— Жульничать? Падме! Оби-Ван и я никогда …

— Миледи, я всего лишь защищаю свои ракушки.

— О, да, как я могла, — деланно подняла она руки. — А теперь можете вы оба придержать свои шуточки, пока мы с Асокой не сыграем хотя бы один раунд?

— Конечно! — с готовностью согласились они. Оби-Ван, знала Асока, сдержит обещание. Энакин же…

Все трое джедаев закрыли глаза, и Асока открылась Силе, вслушиваясь в булькающий смех ракушек, призывающих себе пару. Когда Падме крикнула им начинать, она потянулась вперёд, неловко сталкиваясь ладонями с остальными, схватив первые раковины, которые показались ей парными.

Чего Асока не ожидала, потянувшись к ним, так это что раковины, оказавшись вместе, радостно засмеются и запоют. Счастливый хор становился громче по мере того, как всё больше ракушек находили себе пару. Смех крохотных созданий был заразительным, и Асока в азарте посмеивалась; она ничего не видела, но чувствовала, что Падме, Мастер и Оби-Ван улыбаются.

Игра стала действительно интересной, когда, по оценке Асоки, половине ракушек нашли пару. Через учебную связь она чувствовала, как на Энакина нападает озорство. И словно отвлечения на пение ракушек было мало, в Силе разносились странные всплески, быстрые и неуловимые, и ей казалось, что она что-то упускает. Пока раковина, которую она только что собрала, не выскользнула из рук.

Асока зарычала, но продолжила работать, потянувшись за новой парой, когда вдруг раковины исчезли из-под ладоней. Испытывая сильное подозрение о том, куда они пропали, Асока коснулась Силы и дёрнула ей ракушку обратно под недовольный вскрик Энакина. Результатом стало перетягивание каната с Мастером: каждый дёргал к себе ракушку и не собирался отступать.

Оби-Ван тяжело (хоть и довольно) вздохнул и тихой сапой продолжил пополнять свою коллекцию, в то время как Падме смеялась и одновременно пыталась ругать Энакина за провокации падавана. Он и не думал раскаиваться.

Несмотря на откровенное жульничество Энакина, Асока получала удовольствие от игры. Просто отдохнуть, повеселиться… Она не помнила ничего подобного в Храме и не понимала, почему. Это же было весело, очень мотивировало изучать новые аспекты Силы, а сколько Света было при этом вокруг них.

Асока резко отпустила ракушку, за которой тянулась, отчего та не выдержала напора и улетела на пол, и, пока Энакин наклонялся за ней, использовала Силу и подобрала ещё пару раковин руками, прежде чем мастер успел бы ей помешать. Она была довольна собственной стратегией.

— Она додумалась до неё быстрее, чем ты, мой бывший Мастер.

— Сила знает чему ты её учишь, мой жуликоватый бывший падаван.

Асока засмеялась.

В итоге она решила, что неважно, кто выиграл или сколько пар она сумела найти. (Энакин собирал ракушки во время перетягивания, нечестно!) Вечер стал одним из самых приятных на всей памяти Асоки.

И с Энакином, как с её Мастером, она надеялась, что сможет прийти сюда снова.

* * *

После нескольких раундов подбора раковин они расселись на диване и перешли к более привычным разговорам. Оби-Ван потягивал свой чай, позволяя витавшей вокруг безмятежности наполнить его уставшие кости. Уловить проблески такого чистого света, когда тьма, казалось, пронизывала всё вокруг, было истинным удовольствием. Когда Падме только начинала со зваными ужинами, никто из них не догадывался, во что они скоро разовьются.

Он не думал, что Асока понимала, почему здесь так спокойно и мирно. Но Падме и Энакин, хозяева, понимали. Этими вечерами они собирались не просто как друзья, а как семья. То, что джедаи отрицали, в чём порой колебался сам Оби-Ван, засиживаясь в Храме, но в чём никогда не переставал принимать участия. Асока сегодня была посвящена в намного более свободную ночь веселья и отдыха, нежели чем в довольно прохладную версию, заготовленную на случай визита любого другого джедая.

Как ни странно, Оби-Ван не слишком удивлялся, когда джедаи, принимавшие открытое приглашение Падме на спокойный вечер, никогда не приходили во второй раз. Они просто не знали, что там делать. Даже при сдержанной приветливости и осторожности хозяев сложно было не заметить, что Сила вокруг их квартиры сияла так, как редко какой джедай видел. В Храме она была ровной, умиротворяющей, неугасимой. Но когда Энакин, Падме и он сам собирались на такие вечера, она искрилась радостью и весело кружилась вокруг. Отсюда и конфликт и растерянность, потому что во всём остальном гости Падме и Энакина прекрасно проводили время. Приходившим однажды джедаям оставалось только размышлять, почему такие сильные эмоции вызывают такой светлый отклик Силы, а не затмевают её.

Разумеется, Оби-Ван думал над тем же, после долгих лет святой уверенности, что покой и безмятежность — путь джедаев. Но у других джедаев не обосновался на краю сознания Энакин. Через глаза падавана Оби-Ван видел, на что похожа Сила для Избранного. Для Энакина Сила была не просто материей, с которой можно работать. Она — его неотъемлемая часть, и их невозможно разделить. Сила направляла действия Энакина без сознательных усилий с его стороны, и он принимал её, словно она была продолжением его самого. Для Энакина Сила, искрящаяся любовью и радостью, была выражением его любви к жене и нетерпения встречи с ней, его уважения и заботы о старом мастере, его преданности и привязанности к падавану.

Было что-то в своей сути такое… светлое в том, что Энакин каждый раз делал с Силой, что Оби-Ван смотрел со стороны на учение джедаев и гадал, не исказилось ли оно за тысячи лет.

Но нельзя было отрицать, что у Энакина проявлялись и тёмные наклонности. Глубоко в себе он нёc непреодолимый страх потерять тех, кого любит. Его взрастило бесправие, обременявшее все детские годы, когда его или мать могли продать по любой прихоти Уотто. Именно в этом страхе Энакин так крепко держался за тех, кого считал семьёй. (Оби-Ван по-прежнему иногда задумывался, чем заслужил такую любовь, но когда бы он ни гадал, падаван тянулся к нему связи и мысленно обнимал). Энакину ещё предстоит научиться справляться со своей слабостью, хотя он уже делал небольшие шаги к её преодолению. Ночи вроде этой, когда они счастливы и Сила поёт вокруг них, противостояли постоянному страху Энакина, когда Оби-Ван или Асока оказывались в опасности на поле боя. Энакин сумел скинуть с себя большую часть тьмы, прицепившуюся к нему после тускенских рейдеров и столкновения с Вентресс на Явине IV. Большую часть. Корни его страха не исчезли, они могли прорасти в любой момент, несмотря на все усилия, которые прикладывали и Оби-Ван, и Энакин в попытке их выкорчевать.

Когда Оби-Ван представлял Энакина к Рыцарству, частично без формальных Испытаний, он должен был доказать, что падаван прошёл и пережил каждое из них. Многим, таким, как Испытание Плоти, было легко найти пример. Но Испытание Духа не то, что можно было так просто объяснить Совету. Как мог рассказать он, что Энакин в постоянной борьбе со страхом касался Тёмной стороны и всё же всегда оставался со Светом? Энакин много раз проходил Испытание Духа и продолжал сталкиваться с ним. Он более чем заслужил Рыцарство, даже если и не обрёл контроль над собой.

И несмотря на недовольство при повышении до Рыцаря, а не до Мастера, Энакин понимал, что это только потому, что ещё не владеет собой. День, когда он встретится со своими страхами и победит их (а Оби-Ван верил, что бывший падаван победит), станет днём, когда Оби-Ван представит Энакина к званию Мастера. Это не повлияет на его нетерпение, но, по крайней мере, Энакин будет уверен, что этот день настанет. Всё теперь зависит от его готовности встретить свой страх лицом к лицу.

Оби-Ван надеялся, что Энакин, сопротивляющийся Тьме внутри, не отступит, когда встретится с ситхом. Он сам хорошо помнил, как сложно сражаться с ситхом, подавляя искушение черпать силы из Тёмной стороны. И у Энакина противостояние будет только ожесточённее, особенно когда так много тьмы пронизывало галактику.

Падме и Асока сидели за столом из дежарика, спокойно обсуждая стратегии и правила игры, которую Асока старалась понять до мелочей. Энакин плюхнулся рядом с Оби-Ваном, с ленивым видом откинувшись на спинку.

— Ты снова чем-то озабочен, мой старый Мастер. Мне казалось, мы договорились не вспоминать про заседания Совета всю ночь.

Оби-Ван покачал головой, поднося чашку к губам.

— Это не из-за Совета; просто беспокойство из-за расползающейся тьмы. Меня не оставляет ощущение, что мы упускаем что-то важное, и если не заметим сейчас, то скоро окажется уже слишком поздно.

В связи Энакин призвал к себе его тревогу и отпустил в Силу.

— Я знаю, Оби-Ван. Но почему сейчас? Мы живём настоящим.

Присказка старого мастера от собственного падавана заставила Оби-Вана улыбнуться.

— Очень верно. Угадаю ли я, что ты хочешь, чтобы мы с Асокой возвращались в Храм без тебя?

Энакин смутился.

— Эм, да. Падме давно хотела мне что-то сказать. Она такая счастливая весь вечер, я хочу поговорить с ней.

— Среди всего прочего, конечно, — согласился Оби-Ван, пряча усмешку в бороде.

— О, ну же, мой старый мастер. Мы так редко бываем вместе, что используем каждую возможность побыть наедине.

— Кхм. Я повторю тебе. Слишком много подробностей.

Они засмеялись.

Оби-Ван встал, думая долить себе чаю и посидеть ещё с полчаса и начать собираться, когда заморгал комлинк.

— Кеноби слушает.

— Мастер Кеноби! Канцлера Палпатина похитили!