Вечная ночь (джен)

— Вот, значит, как? — спокойно спросил Грейвз.

Он стоял у окна, прямой, как палка, с гордо поднятой головой, но неуловимо напряжённый, и смотрел на пустую улицу, освещённую только одним тусклым газовым фонарём.

Его бой был проигран.

— Да, вот так, — из темноты кабинета подтвердил Гриндевальд. — Изящное решение, не находите, мистер Грейвз?

— Неожиданное, — признал тот, немного шевельнувшись в ответ на его движение. — Признаться, нам пока что нечего вам противопоставить.

— Если только вы доберётесь до того древнееврейского свитка, что у меня хранится, и сможете его прочесть и понять, — усмехнулся Гриндевальд за его спиной. — Как сделал это я.

Грейвз кивнул, не отрывая взгляд от газеты, которую ветер нёс по тротуару. Газета мелькнула в свете фонаря и скрылась в темноте.

Где-то далеко на ратуше — какого города, интересно знать? — часы пробили полдень. Грейвз считал удары про себя, и каждый отдавался в его груди тупой болью.

— И когда же вы намерены снять это, с позволения сказать, заклятие? — спросил он, когда удары закончились и повисла тишина, нарушаемая только его собственным дыханием.

— Никогда, — легко ответил Гриндевальд. — Я понимаю, как вам сейчас тяжело, но, может, обернётесь и посмотрите на меня?

Грейвз повиновался приказу — а это, несмотря на мягкие интонации, несомненно был приказ.

— Никогда, — повторил он. Лицо Гриндевальда белело в темноте, он сидел в кресле и не вставал с тех пор, как Грейвз, неустанно шедший по следу, ворвался в эту комнату.

— Конечно. Вы достигли своей цели и нашли меня, я достиг своей, — добавил Гриндевальд. — Вам не кажется, что сейчас мы должны понимать друг друга как никто иной?

Подумав, Грейвз согласился.

— Я искал этой встречи три года, но не думал, что она состоится при таких обстоятельствах, — сказал он. — Знаете ли вы, что творится в мире?

— Догадываюсь, — ответил Гриндевальд. — Магглы в ужасе. Некоторые из них покончили с собой от этого ужаса — тем лучше, избавили мир от балласта. Оставшиеся в живых молятся всевозможным богам в своих религиозных собраниях или сидя по домам. Особенно смелые или материалисты продолжают свою работу на страх и риск. Это самые сильные, они-то мне и нужны. Пока большая часть человечества пребывает без чувств, они приспосабливаются к новым условиям.

— Вам известно, чем заняты маги?

— Пытаются снять заклятие, разумеется. Когда снимут — если, конечно, у них это получится — сотрут магглам память. Всему человечеству.

Гриндевальд сухо рассмеялся, и Грейвз подавил в себе бешенство. Он проиграл, и с этим следовало смириться.

— Полагаю, магглы уже назвали это явление казнями египетскими, — спокойно сказал он. — Вы не намерены явиться им в качестве божества?

— Я подумаю об этом, — серьёзно сказал Гриндевальд. — Это хорошая идея, но мне необходимо обставить своё появление должным образом.

— А потом человечество будет вынуждено жить в вечном мраке?

— Который прекрасно показывает суть каждого члена общества. Силу. Слабость. Никогда не замечали, что мрак может быть прекрасным мерилом человека?

— Все те маги, которые по глупости совались в тёмную магию, не являлись образцами добродетели, — презрительно отозвался Грейвз. — И вы не исключение.

— Разумеется, я исключение, — возразил Гриндевальд. — Потому что ещё никто не достигал таких высот, как я. Глупо мерить всё добродетелью, есть и другие качества.

— Глупо творить опасное и неведомое заклинание и держать его надо всем миром уже несколько суток.

— Неужели вы думаете, что я это не предусмотрел? Для этого заклинания требуется совсем немного сил, — отозвался Гриндевальд. — Всё творится так, как я хочу... Эй, вы же не собираетесь на меня напасть? Вот так, без палочки?

— Не собираюсь, — ровно ответил Грейвз. — Что же, я могу только пожелать вам удачи на пути завоевания мира. Она вам очень пригодится.

— Как будто прощаетесь, — фыркнул Гриндевальд. — Я вас разве отпускал?

— Мне считать себя пленником? — не дрогнув, спросил Грейвз.

Привыкшими к темноте глазами он видел, как Гриндевальд поднимается со своего места и подходит к нему — смертельная угроза, устранить которую у него не было сил.

— Пока что да, — ответил Гриндевальд и, взяв его за локоть, развернул к едва заметному свету из окна — жалкому остатку яркого летнего дня под непроницаемой пеленой чёрных облаков.

— Что насчёт равновесия? — попробовал Грейвз. — Как весьма искушённому магу, вам должно быть известно, что природа не терпит сильного перекоса. Однажды ваше владычество будет свергнуто, и...

— Персиваль, — перебил его Гриндевальд, жадно всматриваясь в его лицо. — Смелый аврор, который три года ловил меня и собрался снова сразиться со мной в одиночку. Защитник слабых и глупых, чурающийся тёмной магии.

Грейвз молчал, слушая его и гадая, окончательно ли Гриндевальд сошёл с ума или ещё нет.

Тот тоже замолк, невесомо касаясь его щеки подушечками пальцев. Они стояли неприлично близко, так близко, что хотелось отстраниться, оттолкнуть.

Приблизив губы к его уху, Гриндевальд прошептал:

— Не говори об этом больше. Мне не нужна ваша дурацкая безобидная светлая магия. Ты — мой свет.

И взял в ладони его лицо.