На грани миров (джен)

Солнце нещадно пекло, а очередь все не кончалась. Я тщетно пыталась запечатлеть Площадь Святого Петра в панорамном режиме на телефон, но получалось криво-косо. Из-за большого скопления людей на снимках то и дело у кого-то не хватало либо конечностей, либо головы, а верхняя половина туловища всегда путешествовала отдельно от нижней.

Плюнув на это неблагодарное дело, я вернулась к одноклассникам, многие из которых с вожделением смотрели на тень от одной из колонн. Отделяться от очереди мы не могли, только если не хотели снова становиться в ее начало. Вся очередь окаймляла площадь наподобие полукруга, что сильно напоминало колонны, окружающие собор с обеих сторон. Я, конечно знала, что Ватикан — маленькое государство, но к реальным его масштабам готова не была.

Перед глазами начали плавать темные пятна, и я в который раз прокляла того, кто составлял расписание наших прогулок по Риму. Но, так как такого человека я не знала, то справедливо посчитала, что гнев нужно вымещать на экскурсоводе, который сейчас нервно курил в сторонке и рассказывал разные исторические факты о Ватикане всем желающим послушать. А именно, классным руководителям.

Вообще, я много чего не понимала в логике системы образования в моей школе. Я училась в предпоследнем одиннадцатом классе в международной школе в Любляне, и сейчас, в середине мая, мой и параллельный класс, с которыми у нас всегда проходили уроки, были в так называемой «выпускной поездке», включающей Рим, Неаполь и Помпеи. Почему поездка называлась выпускной, было для всех загадкой, учиться-то нам еще предстояло целый год.

В Риме мы были предпоследний день, и большую часть этого жаркого, испепеляющего любое желание познавать новое, дня мы простояли в очереди к собору Святого Павла. Петра. Вроде бы, так того святого звали. Эх, знала б раньше, что мы будем в Ватикане, пересмотрела бы «Молодого Папу». А сейчас бы сопоставляла. Но думать об упущенных возможностях было некогда — очередь кончилась, и за головами людей стали видны металлоискатели. Видимо, Папа боялся террористов. Хотя, как по мне, любая школьная экскурсия намного хуже террористов по масштабам разрушений. К слову, наш класс отличался странной степенностью, несвойственной многим подросткам.

Наконец, затянув снятые перед металлоискателями пояса и часы, мы собрались у входа в собор. Экскурсовод, имя которого я благополучно забыла в первый же день поездки, остановил нас на очередном солнцепеке, вещая что-то из серии «Посмотрите налево, посмотрите направо». Я не была против новых знаний, и вообще вся эта история про постройку собора была очень захватывающей, вот только перед глазами снова начало темнеть, а волосы будто плавились на полуденном солнце. Две одноклассницы рядом шептались о проходящих мимо молодых священниках, говоря что-то о загубленной молодости и красоте. Вот кто о чем думает. Мне бы водички и в прохладную тень собора, а не служителей Священного Престола взглядом раздевать. Вот если бы мне дали паспорт Ватикана, то я бы тоже не отказалась загубить молодость и красоту. И не важно, что я располагала только первым, все бы загубила за дипломатический статус. Это же как билет куда угодно — езжай себе в кругосветку и пропагандируй католичество по дороге. И все это — за деньги Святого Престола. Точнее, за деньги всех католиков, присылающих пожертвования, и незадачливых туристов как я, например.

Внутри оказалось слишком темно. Если на улице я жмурилась от слепящего солнца, то теперь не могла нормально открыть глаза из-за давящей темени вокруг. В фильмах есть такая фишка, когда главный герой оказывается в каком-то неописуемо красивом месте, но сначала не замечает этого, занимаясь своими делами. А потом наступает миг озарения, и главный герой стоит посреди всего этого великолепия с выпученными глазами, а фоном начинает играть возвышенная мелодия, без которой невозможно проняться изысканностью момента и пустить слезу. Видимо, строители собора были знакомы с этой фишкой — убранство действительно поражало своим великолепием, и заметить его можно было только через минуту привыкания к темноте.

Из многих речей и пространных объяснений экскурсовода я все-таки кое-что уловила. Во время постройки собора денег у Святого Престола было маловато, поэтому материалы брали, читай, воровали, по разным античным храмам и постройкам по всему Риму. Поэтому от большинства красивейших, как говорил экскурсовод, древних храмов остались либо развалины, либо серый камень, в общем, рожки да ножки, а все их убранство перекочевало в собор Святого Петра, Папе на потеху. Что тут говорить, обычное средневековое дело.

Базилика состояла из кучи золота, мрамора, витиеватых колонн, украшающих высокий балдахин, из-под которого Папа толкал свои речи, и гробниц предыдущих властителей католической церкви. Естественно, не обошлось и без статуи Святого Петра, ступни которого отличались по цвету от всех остальных частей тела. Как гласила легенда, статуя обладала некими чудодейственными свойствами, так что все, кому не лень, лезли ее целовать, вот только выше ступней пока еще никто не доставал. И все-таки, что ни говори, а даже я, будучи агностиком, чувствовала некую благоговейную силу в стенах собора. И в такие моменты я готова была уверовать и мысленно аплодировала архитекторам и художникам, работавшим над внутренним убранством — свою работу по вселению веры в сомневающиеся души собор выполнял качественно.

Я упустила момент, когда у меня окончательно потемнело перед глазами, и мрамор натурально начал ускользать из-под ног. Я, кажется, стояла у статуи очередной святой, а через мгновение все немного покачнулось и я перестала видеть. Вообще.

— Льюда? — Никто из моего класса, кроме соотечественников, не мог произнести мое имя правильно. Про фамилию я вообще молчу. Не знаю, кто именно взял меня за локоть, вокруг было слишком много обеспокоенных голосов, но никто ничего не предпринимал, потому как не понимал, с чем имеет дело. Я же пребывала в шоке.

— С тобой все нормально? Что случилось? — Один из голосов принадлежал классному руководителю. Что я ему могла ответить? Что шла себе шла, а потом раз — и ослепла? Я не думала, что прямо потеряла зрение. Иногда такое случалось, когда я вдруг резко вставала с места, и перед глазами начинали появляться темные пятна, или на жаре, когда долго смотрела против солнца. Я была уверена, что через минуту другую это пройдет, поэтому не нашла ничего лучше, чем опереться на предложенную кем-то руку и встать.

— Нормально. Со мной все нормально, просто потемнело в глазах.

Ориентироваться было сложно, все что-то встревоженно шептали, видимо, стоя полукругом вокруг меня. Хотелось усмехнуться, сейчас я чувствовала себя своим личным собором Святого Петра в окружении колонн Ватикана. В голове, за неимением четкого изображения реальности, то и дело проносились какие-то картинки. Казалось, я видела даже того самого Петра, который смотрел на меня по-отечески грустно. Он коснулся пальцами моего лба, или же мне все это привиделось, вот только потихоньку зрение начало возвращаться. Как назло, стояла я прямо перед злополучной стертой ступней статуи святого. Одноклассница Майа, держащая меня под руку, если я вдруг снова начну крениться вбок, внимательно смотрела на мое лицо.

— Все хорошо, не переживай, я уже нормально себя чувствую. — Я попыталась немного отдалиться, но руки не отняла.

— Ты бледная. Может, тебе лучше присесть?

Я выдавила из себя благодарную улыбку и дала отвести себя к ближайшей скамье. Я не была против помощи, нет. Чем больше людей крутилось вокруг меня, тем сложней было делать вид, что я и вправду в порядке. Не хотелось омрачать экскурсию другим, хотя, как мне показалось, было уже поздно. Все бросали обеспокоенные взгляды, а классный руководитель так вообще стоял в трех метрах от скамьи, видимо, карауля. Как и Майа под боком, все еще не отпускающая мой локоть.

— Ты иди, я больше точно не упаду. — Криво улыбнувшись, я попыталась освободить свой локоть и приосанилась, придавая убедительности своим словам. Майа не должна была ограничивать себя в действиях только потому, что мне на минуту стало плохо. Но она, кажется, считала иначе, потому что никуда не ушла, ни в соборе, ни в любой другой момент на протяжении остатка дня.

Покинув Ватикан, мы погуляли еще по Риму, но я уже не слушала ни рассказы об императорских усыпальницах, ни о испанской лестнице. Я все пыталась понять, почему же мое зрение могло просто пропасть на несколько минут, и не пора ли мне обратиться к психиатру после видения Святого Петра в моей голове. По-моему, пора!

Через пару дней про инцидент все дружно забыли, включая меня. Ну подумаешь, видения, ну подумаешь, зрение потеряла. С кем не бывает, ей богу. Все переживания отошли на задний план — сегодня намечалась экскурсия по Помпеям. Уже на входе нас подготовили к нужному заунывному настроению, соответствующему давней трагедии — гипсовые фигуры людей, погребенных под пеплом, навевали трепетный ужас. Мы обошли всё по три раза, чуть ли не носом вдавливаясь в стекло, пытаясь рассмотреть их поближе. Все-таки было что-то в человеческой природе садомазохистское в отношении любопытства. Вроде бы все всплескивали руками, и говорили, какая же ужасная трагедия, а вроде бы и готовы были пощупать гипс, если бы не препятствие в виде стекла.

— Это же они так и застыли, в той же самой позе, когда их накрыло пеплом. — Качала головой Настя. — Это же ужасно, выставлять их тела на осмотр!

Другие одобрительно закивали, и я невольно вспомнила, как минуту назад они сфотографировали каждую статую в отдельности.

— Их тела сгорели еще тогда, под пеплом. Перед тобой всего лишь гипсовые пустышки, а не трупы. — Нужно было вставить ясность в некоторое культурное невежество особенно впечатлительных слоев общества, за что я сразу была вознаграждена сердитым взглядом, явно выражающим всеобщее мнение, что ни жалости, ни сердца у меня нет.

Не то, чтобы репутация в классе у меня была такая уж плохая. Я зарекомендовала себя как молчаливая девочка, держащаяся особняком от шумных компаний. Я была тем самым воробушком-социофобушком, которому хватало своей собственной компании, но иногда случались обострения, когда мне хотелось быть вокруг людей. Единственная подруга жила в другой стране, но мне хватало приятельских отношений с некоторыми одноклассниками.

Помпеи оказались слишком большим городом, и это при том, что еще треть города была погребена под пеплом и культурными слоями земли. Во всем остальном это был обычный город, с кучей улиц и каменных построек, кое-где сохранились даже статуи. Вообще, история раскопок была довольно интересной. Их начали еще в шестнадцатом веке, под предводительством какого-то итальянца. Недо-археологи выкапывали слой, вывозили ценности, и снова забрасывали яму землей. Интересно, что тогда они даже не подозревали, что раскопали Помпеи, хотя об этом городе знали многие.

Идя немного позади всей честной компании, я пыталась представить, как же все это выглядело на самом деле, как жили люди, каким был их быт. Большое строение по правой стороне неширокой улицы вполне могло сойти за виллу помпейского богача. Я прямо видела, как он вальяжно выходит из дверей, поправляя тогу и не обращая внимания на слуг. Как следом за ним выходит его красавица жена, или дочь, вся в белом, а волосы украшены цветами. Как отдаленный крик извещает о чем-то страшном, и вдалеке становится виден клуб дыма, поднимающийся высоко в небо. Это был Везувий.

Я замотала головой и протерла глаза руками. Все было подернуто слабой дымкой, но я действительно все это видела. Вокруг меня бегали люди, махая руками в сторону вулкана, слышен был плач ребенка в суматохе. Женщина в белом с ужасом смотрела в небо, прикрывая слепящее солнце рукой, земля едва заметно дрогнула под ногами. Это не была моя больная фантазия, и это не было видением. Точнее, это было видением, но слишком реальным. Между тем я могла разглядеть и свою, «нормальную» реальность, вот только в ней время будто остановилось именно в тот момент, когда началось странное видение.

Сфокусировавшись, я ошарашенно вгляделась в спины застывших в одном месте одноклассников, которые, так же, как и видение, были подернуты дымкой. Но вглядываясь, я постепенно улавливала тонкую грань между этим «застывшим» миром и возвращающейся реальностью. Краски снова заполняли ее, голоса туристов и экскурсовода приятно заполнили слух. Видение закончилось, но я не могла двинуться с места. Теперь я окончательно была уверена, что схожу с ума.