Ой, все! (джен)

Ничто не предвещало беды. Жизнь текла спокойно и размеренно, Оно просыпалось, чтобы поесть, и засыпало, чтобы видеть сны и благосклонно наблюдать за Дерри мертвыми огнями, служащими Оно глазами.

Цикл сменялся циклом и ничего интересного не происходило. Неинтересного не происходило тоже. Столетия текли, менялись люди, менялось их мировоззрение. Но дети с их богатым воображением, такими яркими страхами, верой в магию и нежным, сочным мясцом оставались прежними. Некоторые из них даже пытались бороться за свои жизни и давать отпор. Но эти попытки были столь жалкие и неубедительные, что, откровенно говоря, Оно не обращало на них особого внимания.

Спокойствие, гармония, покой. И Оно целиком и полностью устраивала такая жизнь.

Как водится, песец подкрался незаметно и наступил внезапно. И звали его Матурин.

Все началось ранним утром. После очередной удачной охоты, сытно поев и находясь в самом благодушном настроении, Оно, по-прежнему оставаясь в личине Пеннивайза, дремало в своем логове.

Клоун удобно расположился прямо на куче хлама, скопившегося вокруг циркового фургончика. Каждый раз, просыпаясь, Пеннивайз обещал себе непременно навести тут порядок, как только утолит голод. А наевшись, неизменно приходил к выводу, что в целом и так неплохо смотрится, и можно еще немного подождать.

Вдруг что-то вывело его из приятного, расслабленного состояния, и поначалу Пеннивайз даже не сообразил, что именно произошло. Его охватило странное чувство, словно кто-то щекотал его изнутри небольшим перышком.

Ощущения усилились, и отмахнуться от них уже не получилось. Пеннивайз сел, растеряно моргая, и, наконец, сообразил, что происходит.

Кто-то звал его, но не в этом мире. Кто-то обращался к его истинной сущности, той, которая обитала в Мертвых Огнях.

Пеннивайз раздраженно зарычал, а потом закрыл глаза, и откинулся обратно на кучу хлама, отрешаясь от материальной формы.

В принципе, он догадывался, кто мог звать его. Собственно, когда в Макрокосмосе существуют только двое, надо очень сильно постараться не угадать.

Мертвые Огни замерцали ярче. Оно сосредоточило внимание на границе между запредельем вне всяких пределов и метавселенной, как ее любил называть Черепаха.

И первое, что Оно увидело — огромную и крайне довольную черепашью морду. Матурин подобрался к самой границе и теперь пялился прямо на Оно, и глаза его светились каким-то совсем нездоровым энтузиазмом.

[Привет!]

Первым и самым сильным порывом Оно было отшатнуться и трижды перекреститься. И плевать, что раньше все эти глупые человеческие ритуалы и верования казались такими бессмысленными. Если бы это сработало и прогнало наваждение, как верили людишки, Оно готово было пойти и не на такое. И только отсутствие материального тела не позволило Оно поддаться потрясению и повести себя совершенно недостойно, уподобившись собственной пище.

[Ты разве еще не сдох?]

[И я тоже очень рад тебя видеть в добром здравии.]

Судя по тону, Черепаха нисколько не обиделся и явно был чему-то очень рад. И все происходящее не нравилось Оно от слова совсем. Ощущение чего-то жуткого и неотвратимого усиливалось все больше и больше.

[Чего тебе нужно, тупица?]

[Я просто подумал, что вламываться в гости без предупреждения будет не вежливо по отношению к тебе. Все же мы столько миллиардов лет существуем бок о бок.]

[Засунь свою вежливость себе… погоди. Что ты сказал?!]

[Именно то, что имел в виду,] — глаза Черепахи засияли еще ярче, и Оно невольно вздрогнуло, — [я собираюсь на Землю. Я так долго наблюдал за людьми, этими маленькими достойными существами, и теперь очень хочу понять, каково это — быть человеком.]

Оно потрясенно молчало, не зная, как отреагировать на заявления Черепахи, одно безумнее другого. Наконец, Оно сумело выдавить из себя:

[Иди-ка ты… проспись.]

[О нет, я уже очень много спал, и мне это наскучило. И вообще, я столько времени занимался Творением, что мне и это начало надоедать. Я устал. Хочу… как это там называется у людей? Да. Хочу в отпуск.]

Если бы Оно дышало, то непременно бы подавилось воздухом. Вместо этого только Мертвые Огни замерцали еще сильнее.

[Хорошо, ты спятил. Чокнулся. Слетел с катушек. Здорово! Великолепно! Можно порадоваться и выпить шампанского! Но я-то тут причем?]

[Я тут подумал, что ты не откажешься мне помочь. Ты же так долго живешь среди людей. Наверняка прекрасно знаешь, как они себя ведут, и как правильно с ними общаться. Поможешь мне влиться в общество.]

[Что значит — я не откажусь? Откажусь еще как! Уже отказываюсь! И я не общаюсь с людьми, я их ем, если ты вдруг забыл. Могу показать тебе, как их лучше всего убивать, о, сколько я знаю разных способов. Только так я тебе могу помочь как бы «влиться в их общество».]

Черепаха медленно моргнул, но энтузиазма в его взгляде так и не убавилось. К сожалению.

[Ну и что. Все равно ты знаешь их куда лучше. К тому же, тебе тоже не помешает проветриться. А то только ешь и спишь. Еще разжиреешь.]

[Выбирай выражения, кретин!] — в голосе Оно послышалась явная угроза.

[Да ладно тебе, не стоит обижаться на правду. Облик я себе уже выбрал, так что дело осталось за малым. Жди в гости!]

Черепаха закрыл глаза. И больше их не открыл. Оно могло бы подумать, что старый пердун, уже явно впавший в маразм, никак не меньше, просто заснул на ходу, но слишком хорошо ощутило потоки энергии, окутывающие Черепаху. И это означало только одно — этот деятель на самом деле собрался воплотиться на Земле.

Несколько секунд Оно еще отходило от шока, вызванного словами Черепахи и его действиями, а потом так быстро, как только могло устремилось назад, к своей материальной форме.

Пеннивайз распахнул глаза, в панике вскочил и заметался по логову. Нет-нет-нет! Только этого всего ему не хватало! Это его жизнь, его город, его логово в конце концов. Ну вот кто просит этого тупого Черепаху вмешиваться? Нужно было что-то срочно предпринять, пока не поздно, помешать Матурину воплотиться прямо тут. Заблокировать от него логово. А еще лучше город. А еще лучше весь штат!

Пусть материализуется себе где-нибудь в другом месте, например, в Тимбукту. Пеннивайз не знал, где именно это самое Тимбукту находится, но не сомневался — далеко.

Нога зацепилась за валяющийся ржавый трехколесный велосипед, Пеннивайз взмахнул руками, тщетно пытаясь удержать равновесие, и повалился на пол, пребольно ударившись головой о стенку циркового фургончика. Тут же раздался скрежет, и гора хлама, и так державшаяся с помощью честного слова и такой-то матери, начала неумолимо накреняться.

Пеннивайз только и успел прошептать обреченно и совсем по-человечески:

— Ой, пиздец…

А потом оказался погребенным под хлынувшей на него лавиной им же и натасканных вещиц.