Ой, все! (джен)

Ничто не предвещало беды. Жизнь текла спокойно и размеренно, Оно просыпалось, чтобы поесть, и засыпало, чтобы видеть сны и благосклонно наблюдать за Дерри мертвыми огнями, служащими Оно глазами.

Цикл сменялся циклом и ничего интересного не происходило. Неинтересного не происходило тоже. Столетия текли, менялись люди, менялось их мировоззрение. Но дети с их богатым воображением, такими яркими страхами, верой в магию и нежным, сочным мясцом оставались прежними. Некоторые из них даже пытались бороться за свои жизни и давать отпор. Но эти попытки были столь жалкие и неубедительные, что, откровенно говоря, Оно не обращало на них особого внимания.

Спокойствие, гармония, покой. И Оно целиком и полностью устраивала такая жизнь.

Как водится, песец подкрался незаметно и наступил внезапно. И звали его Матурин.

Все началось ранним утром. После очередной удачной охоты, сытно поев и находясь в самом благодушном настроении, Оно, по-прежнему оставаясь в личине Пеннивайза, дремало в своем логове.

Клоун удобно расположился прямо на куче хлама, скопившегося вокруг циркового фургончика. Каждый раз, просыпаясь, Пеннивайз обещал себе непременно навести тут порядок, как только утолит голод. А наевшись, неизменно приходил к выводу, что в целом и так неплохо смотрится, и можно еще немного подождать.

Вдруг что-то вывело его из приятного, расслабленного состояния, и поначалу Пеннивайз даже не сообразил, что именно произошло. Его охватило странное чувство, словно кто-то щекотал его изнутри небольшим перышком.

Ощущения усилились, и отмахнуться от них уже не получилось. Пеннивайз сел, растеряно моргая, и, наконец, сообразил, что происходит.

Кто-то звал его, но не в этом мире. Кто-то обращался к его истинной сущности, той, которая обитала в Мертвых Огнях.

Пеннивайз раздраженно зарычал, а потом закрыл глаза, и откинулся обратно на кучу хлама, отрешаясь от материальной формы.

В принципе, он догадывался, кто мог звать его. Собственно, когда в Макрокосмосе существуют только двое, надо очень сильно постараться не угадать.

Мертвые Огни замерцали ярче. Оно сосредоточило внимание на границе между запредельем вне всяких пределов и метавселенной, как ее любил называть Черепаха.

И первое, что Оно увидело — огромную и крайне довольную черепашью морду. Матурин подобрался к самой границе и теперь пялился прямо на Оно, и глаза его светились каким-то совсем нездоровым энтузиазмом.

[Привет!]

Первым и самым сильным порывом Оно было отшатнуться и трижды перекреститься. И плевать, что раньше все эти глупые человеческие ритуалы и верования казались такими бессмысленными. Если бы это сработало и прогнало наваждение, как верили людишки, Оно готово было пойти и не на такое. И только отсутствие материального тела не позволило Оно поддаться потрясению и повести себя совершенно недостойно, уподобившись собственной пище.

[Ты разве еще не сдох?]

[И я тоже очень рад тебя видеть в добром здравии.]

Судя по тону, Черепаха нисколько не обиделся и явно был чему-то очень рад. И все происходящее не нравилось Оно от слова совсем. Ощущение чего-то жуткого и неотвратимого усиливалось все больше и больше.

[Чего тебе нужно, тупица?]

[Я просто подумал, что вламываться в гости без предупреждения будет не вежливо по отношению к тебе. Все же мы столько миллиардов лет существуем бок о бок.]

[Засунь свою вежливость себе… погоди. Что ты сказал?!]

[Именно то, что имел в виду,] — глаза Черепахи засияли еще ярче, и Оно невольно вздрогнуло, — [я собираюсь на Землю. Я так долго наблюдал за людьми, этими маленькими достойными существами, и теперь очень хочу понять, каково это — быть человеком.]

Оно потрясенно молчало, не зная, как отреагировать на заявления Черепахи, одно безумнее другого. Наконец, Оно сумело выдавить из себя:

[Иди-ка ты… проспись.]

[О нет, я уже очень много спал, и мне это наскучило. И вообще, я столько времени занимался Творением, что мне и это начало надоедать. Я устал. Хочу… как это там называется у людей? Да. Хочу в отпуск.]

Если бы Оно дышало, то непременно бы подавилось воздухом. Вместо этого только Мертвые Огни замерцали еще сильнее.

[Хорошо, ты спятил. Чокнулся. Слетел с катушек. Здорово! Великолепно! Можно порадоваться и выпить шампанского! Но я-то тут причем?]

[Я тут подумал, что ты не откажешься мне помочь. Ты же так долго живешь среди людей. Наверняка прекрасно знаешь, как они себя ведут, и как правильно с ними общаться. Поможешь мне влиться в общество.]

[Что значит — я не откажусь? Откажусь еще как! Уже отказываюсь! И я не общаюсь с людьми, я их ем, если ты вдруг забыл. Могу показать тебе, как их лучше всего убивать, о, сколько я знаю разных способов. Только так я тебе могу помочь как бы «влиться в их общество».]

Черепаха медленно моргнул, но энтузиазма в его взгляде так и не убавилось. К сожалению.

[Ну и что. Все равно ты знаешь их куда лучше. К тому же, тебе тоже не помешает проветриться. А то только ешь и спишь. Еще разжиреешь.]

[Выбирай выражения, кретин!] — в голосе Оно послышалась явная угроза.

[Да ладно тебе, не стоит обижаться на правду. Облик я себе уже выбрал, так что дело осталось за малым. Жди в гости!]

Черепаха закрыл глаза. И больше их не открыл. Оно могло бы подумать, что старый пердун, уже явно впавший в маразм, никак не меньше, просто заснул на ходу, но слишком хорошо ощутило потоки энергии, окутывающие Черепаху. И это означало только одно — этот деятель на самом деле собрался воплотиться на Земле.

Несколько секунд Оно еще отходило от шока, вызванного словами Черепахи и его действиями, а потом так быстро, как только могло устремилось назад, к своей материальной форме.

Пеннивайз распахнул глаза, в панике вскочил и заметался по логову. Нет-нет-нет! Только этого всего ему не хватало! Это его жизнь, его город, его логово в конце концов. Ну вот кто просит этого тупого Черепаху вмешиваться? Нужно было что-то срочно предпринять, пока не поздно, помешать Матурину воплотиться прямо тут. Заблокировать от него логово. А еще лучше город. А еще лучше весь штат!

Пусть материализуется себе где-нибудь в другом месте, например, в Тимбукту. Пеннивайз не знал, где именно это самое Тимбукту находится, но не сомневался — далеко.

Нога зацепилась за валяющийся ржавый трехколесный велосипед, Пеннивайз взмахнул руками, тщетно пытаясь удержать равновесие, и повалился на пол, пребольно ударившись головой о стенку циркового фургончика. Тут же раздался скрежет, и гора хлама, и так державшаяся с помощью честного слова и такой-то матери, начала неумолимо накреняться.

Пеннивайз только и успел прошептать обреченно и совсем по-человечески:

— Ой, пиздец…

А потом оказался погребенным под хлынувшей на него лавиной им же и натасканных вещиц.

Мысленно обещая себе сегодня же, сейчас же заняться уборкой и выкинуть, наконец, все лишнее, Пеннивайз принялся выбираться из-под завала. А когда он, попутно припоминая все ругательства, какие только слышал от людей, все же поднялся на ноги, то ощутил, что время оказалось безвозвратно упущено.

Воздух в логове сгустился и послышалось низкое гудение, которое с каждой секундой становилось все громче и громче. Затем, где-то в полуметре над полом возникла святящаяся точка. Она начала увеличиваться в размерах, шириться и видоизменяться до тех пор, пока не приняла форму человеческой фигуры.

Первым порывом Пеннивайза было опять закопаться в кучу хлама. Авось Матурин посчитает его частью интерьера и не заметит. Но он все же удержал себя на месте. Негоже такому великому и совершенному существу, коим себя несомненно считал Пеннивайз, поджав хвост бежать от какого-то создателя Вселенных. Не солидно как-то.

Вот сейчас Матурин появится, и Пеннивайз потребует у него убраться из логова. Спокойно и уверенно. И Черепаха его обязательно послушается, а жизнь вернется в прежнюю колею.

Тем временем святящаяся фигура обрела плотность и материальность. А когда сияние сошло на нет, все заготовленные слова застряли у Пеннивайза в глотке. Он только и мог, что открывать и закрывать рот, во все глаза глядя на нечто, в которое превратился Черепаха.

Назвать человеком такое создание у Пеннивайза бы не повернулся язык. Потому что он точно знал — таких людей в природе не существует. Даже его собственная клоунская личина теперь казалась неприметной и простенько выглядящей.

Это определенно было женского пола.

Сомнений в том не оставляла грудь седьмого, а то и восьмого размера — Пеннивайз не слишком хорошо разбирался в подобных тонкостях, молочные железы никогда не были любимой составляющей его рациона — едва не вываливающаяся из тонкого светлого топа, больше похожего на лифчик.

Талия была осиной, в буквальном смысле. Пеннивайз мог при желании спокойно обхватить ее обеими ладонями, и его пальцы с легкостью сомкнулись бы как спереди, так и сзади.

Черная кожаная мини-юбка туго обтянула округлые бедра. Ноги, тонкие и слишком длинные, затянутые в бордовые чулки с крупной сеткой, в совокупности с зелеными туфлями на высоченном каблуке делали это создание больше похожим на цаплю, чем на девушку.

При взгляде на ногти гостьи, больше напоминающие массивные когти, выкрашенные в какие-то яркие, едва ли не светящиеся в темноте цвета, Пеннивайз даже ощутил легкий укол зависти. Этакими когтищами только и рвать человеческую плоть!

Волосы же были такими длинными, что волочились по полу, попутно собирая на себя всю пыль и грязь в логове. Каждая тонкая прядь имела свой собственный цвет, яркий и контрастирующий с соседними.

Пеннивайз поморщился, чувствуя, как у него мигом начали слезиться глаза. Он перевел взгляд на лицо гостьи и тут же нервно сглотнул.

Ресницы, настолько огромные и густые, что верхние практически закрывали собой изящные брови, и нижние касались кожи щек, смотрелись совершенно неестественно. Высокие скулы резко выделялись на фоне впалых щек, а ярко-алые и чересчур пухлые губы казались жертвой пчелиной атаки.

Глаза, что удивительно, оказались самой обычной формы, но радужка постоянно меняла цвет, причем не всегда синхронно.

— Мать моя Тодэш, отец мой Ган, — только и сумел выдавить из себя Пеннивайз, одновременно гадая, переломится ли его гостья пополам прямо сейчас, или для этого нужен все же порыв легкого ветерка.

А потом создание открыло рот и произнесло нежным, мелодичным голоском:

— Ну как я тебе? Красивая?

Пеннивайз еще несколько секунд сверлил гостью немигающим взглядом, а потом согнулся пополам не в силах удерживать рвущийся наружу дикий хохот.

— Полагаю, если бы мы с тобой проводили ритуал Чудь, то ты продул бы мне всухую, — Матурин в свою очередь сверлила Пеннивайза обиженным взглядом своих фиалковых глаз. Аквамариновых. Перламутровых. Охровых.

На цвете морской волны Пеннивайз не выдержал и повалился на пол, продолжая смеяться, конвульсивно подергивая ногой.

— Эй, прекращай!

Матурин уперла руки в бока и моргнула. Как оказалось, зря. Тут же ее длиннющие верхние и нижние ресницы сцепились друг с другом, намертво спутавшись. Матурин вскинула руки к лицу, ойкнув, и попыталась распутать их, но только едва не выколола себе глаза своими же яркими ногтями.

Смех Пеннивайза стал громче, в нем явно проскользнули торжествующие и издевательские нотки.

— Ну хватит уже! Что тебе не так?

Матурин возмущенно притопнула длинной ножкой, отчего ее тело совсем чуть-чуть подалось вперед. И окончательно потеряло равновесие. В неравной битве между создателем Вселенной, пытающейся удержаться в вертикальном положении и грудью седьмого размера подчиняющейся притяжению Земли, уверенно победила грудь.

Продолжать смеяться у Пеннивайза уже не осталось сил, и потому он только судорожно икал, глядя, как Матурин пытается подняться из весьма интересной позы. Безуспешно пытается.

Постепенно у Пеннивайза все же получилось успокоиться, но вставать он не спешил. Ведь с этого ракурса открывался особенно интересный вид. Ну хоть что-то в этом диком облике вышло, как надо.

— А ну кончай пялиться! — от возмущения раскрасневшаяся Матурин даже сумела распрямиться.

Правда тут же наступила на собственные разноцветные волосы и, сдавленно запищав и неловко взмахнув руками, вновь повалилась на пол.

— Было бы там на что пялиться, — без зазрения совести соврал Пеннивайз и не спеша поднялся на ноги. — Говоришь, что не так? Все не так, идиот! То есть идиотка. Кстати, почему ты не самец?

— Потому что дурной пример — заразителен.

— Ладно, один-один. Хотя насчет дурного я бы поспорил, — фыркнул Пеннивайз. — Как ты вообще додумалась принять такой кретинский облик?

— Он не кретинский, — Матурин оставила попытки подняться и теперь недовольно сопела, устроившись на полу в позе эмбриона и тщательно прикрывая все стратегически важные места. — Я хочу как можно лучше понять людей, понять, чем они живут, общаться с ними. Проанализировав информационное поле Земли разных временных пластов, включая еще не наступившие вероятности, я пришла к выводу, что подростки лучше всего идут на контакт. И выбрала наиболее популярный среди них облик. Чтобы они быстрее начали мне доверять.

— То есть, иначе говоря, ты полезла в интернет, — Пеннивайз только покачал головой, с трудом подавив новый приступ хохота. — Во имя создавшего нас Другого, ты хоть понимаешь, какая там свалка всего? Нет, судя по тому, как рябит у меня в глазах от одного взгляда на твои волосы — не понимаешь! Хочешь, чтобы тебе доверяли? Да те же подростки от тебя будут убегать с воплями ужаса. Ты даже меня переплюнула, а уж я кое-что да понимаю в запугивании людишек.

— Но ведь они считают такое красивым, — голос Матурин звучал растеряно и Пеннивайзу это очень даже понравилось, — хоть мне и трудно дышать. И спина болит. И ноги.

— Они считают такое красивым только когда это у них в голове, — Пеннивайз тяжело вздохнул, а потом закатил глаза и начал перечислять, загибая пальцы, — у людей, какими их создала природа — по твоей воле, между прочим — не бывает такой тонкой талии, настолько длинных ног и огромной груди. Одновременно точно не бывает. Искусственные модификации в расчет не берем. Чем длиннее волосы, тем больше от них проблем и ногтей это также касается. И ресниц. Волосы имеют один цвет, глаза, в большинстве случаев, тоже. Конечно, если ты хочешь воплотиться не в человека, а в какое-то иное существо, то эти правила не будут на тебя распространяться…

— Нет, я хочу быть человеком, — Матурин тяжело вздохнула и завозилась на полу, — но кое в чем ты прав. Пожалуй, с пропорциями я перемудрила.

На миг все вокруг озарила вспышка света, вынудившая Пеннивайза недовольно поморщиться. А затем с пола поднялась уже более похожая на человека девушка. Грудь уменьшилась до вполне терпимого четвертого размера, ноги стали короче, а талия — шире. Ресницы, скулы, щеки и губы теперь выглядели гораздо естественнее, делая личико в целом даже довольно милым. Волосы ниспадали до середины бедра, но по-прежнему сохранили свою дикую расцветку. А вот глаза и ногти остались без изменений.

Пеннивайз критически оглядел эту попытку номер два и скривился.

— Глаза не должны менять цвет каждую секунду. А еще ты похожа на попугая.

— Ой, ну чего ты такой зануда! Клоуны должны нести радость, веселье и вообще быть затейниками каких поискать.

— Я не настоящий клоун. И я не человек.

— И цвет глаз ты тоже меняешь по своему желанию.

— Я! Не! Человек! И я меняю не только цвет глаз, представь себе. Я так охочусь. А ты — маешься дурью!

— Ой, все! Я просто хочу быть милой, — но, несмотря на обиженный тон, цвет глаз Матурин перестал меняться со скоростью цветомузыки ближайшего ночного клуба и остановился на нежно-голубом. — Лучше скажи, как тебе мой наряд? Подходит для этого времени года? Наверняка снаружи столько всего интересного.

С этими словами Матурин повернулась вокруг своей оси, явно красуясь. Пеннивайза передернуло, и он уже хотел было ответить, что наряд этот несомненно идеален для любого времени года, так как шлюхи всегда выглядят одинаково, но тут каблук Матурин зацепился за трехколесный велосипед.

«Тот самый», — мелькнула мстительная мысль.

Матурин вскрикнула, не удержала равновесия и свалилась на пол, открыв чудесный вид на свою пятую точку. Уже во второй раз.

А потому вместо ответа на вопрос Пеннивайз только издевательски заржал.

— И здесь давно следовало прибраться! — надула губки Матурин, поднимаясь с пола и недовольно потирая ушибленную коленку.

— А мне и так нравится! — мысленно Пеннивайз сделал пометку никогда, ни за что и ни при каких обстоятельствах не убираться в логове. И не важно, что несколько минут назад он пообещал себе прямо противоположное. — И вообще, много ты понимаешь. Это называется — художественный беспорядок.

— Просто кто-то ленивая разожравшаяся до неприличия задница! Вот как это называется.

— Да как ты смеешь…

— Ой, все! Мне надоело находиться в этом наркоманском притоне.

И не дожидаясь реакции, Матурин схватила Пеннивайза за руку, потащив в сторону выхода.

— Мой дом — не притон! Вы что, все сговорились?! — обиженно и в то же время возмущенно взвыл Пеннивайз, одновременно пытаясь вцепиться в руку Матурин клыками и понимая, что ему мешает это сделать какой-то невидимый барьер. Вот же проклятье! — Отпусти! Делай что хочешь, гуляй где хочешь, но оставь меня в покое!

— Ну нет, так не интересно. Да брось, проветриться только пойдет тебе на пользу.

И не обращая внимания на протестующее рычание Пеннивайза, его ругань, попытки освободиться из хватки или хотя бы замедлиться, Матурин продолжила продвижение к заветному выходу не снижая скорости.

Она спешила навстречу приключениям.

Неожиданно, на самом крыльце Матурин затормозила и хлопнула себя по лбу.

— Чуть не забыла, мне же нужно человеческое имя.

— А твое собственное чем тебя не устраивает? — недовольно пробурчал едва не врезавшийся в нее со всего маха Пеннивайз.

— Оно мужское.

— Этим людям будет все равно. Они не ощутят разницы.

— Зато мне не все равно. А еще оно настоящее. И я не хочу случайно привлечь к себе нежелательное внимание. В конце концов должен же и у меня быть отпуск? Я заслужила! И вообще, ты же тоже себя называешь Робертом Греем, а не…

Матурин явно хотела что-то произнести, но вместо слов у нее вышел только нечленораздельный хрип. Насупившись, она повторила попытку, но также безуспешно. И еще раз.

— Именно поэтому и не называю, — улыбнулся издевательски Пеннивайз, наблюдая едва ли не с умилением за тщетными потугами выговорить его истинное имя, — оно не для этого мира, и людям не дано ни произнести его, ни воспринять на слух.

— Ну и ладно, — раскрасневшаяся от усердия Матурин картинно отвернулась и вздернула носик, — все равно мне нужно подобрать себе имя. Что бы выбрать? В этом мире столько разных красивых имен…

Пользуясь тем, что Матурин отвлеклась и задумалась, Пеннивайз попытался незаметно вырвать руку из ее хватки и скрыться в доме. А после забаррикадировать вход. И сделать это очень быстро. Но если руку ему, с грехом пополам, удалось освободить, то стоило лишь развернуться, как входная дверь с грохотом захлопнулась прямо перед его носом. Пеннивайз тоскливо взвыл.

— И не надейся, — Матурин обижено прищурилась и некоторое время сверлила его укоризненным взглядом.

Впрочем, Пеннивайза это все совершенно не проняло. Он с самым унылым видом на свете уселся прямо на ступени крыльца и отрешенно наблюдал, как Матурин, которой надоело пытаться воззвать к его несуществующей совести, расхаживает из стороны в сторону. Как бы ни было прискорбно это осознавать, убегать смысла не имело, это было совершенно очевидно. По крайней мере пока что.

Изредка до Пеннивайза доносилось бормотание:

— Селена… Анжела… Диана… Нет, как-то простовато…

От вида равномерно проплывающей перед глазами то туда, то сюда яркой разноцветной массы, служащей Матурин волосами, Пеннивайза начало клонить в сон. А еще он подумал, что, кажется, знает теперь, каким обликом следует подманивать к себе только вступивших в пору полового созревания подростков и на какой его менять, чтобы все их железы от ужаса враз заработали на полную мощность и придали мясу неповторимый пикантный вкус.

— А ну прекращай пускать на меня слюни! — резкий возмущенный окрик Матурин заставил Пеннивайза вздрогнуть и сбросить с себя грезы об открывшихся перед ним гастрономических возможностях.

А уж когда смысл сказанного окончательно дошел до него, Пеннивайз от возмущения аж подавился и правда обильно выделившейся слюной.

— Да с чего ты взяла, что это из-за тебя? Ты вообще не в моем вкусе, идиотка!

— Ах вот как! И почему же?

Матурин тут же рассержено прищурилась, и Пеннивайзу это совершенно не понравилось. Но все же он решил для разнообразия ответить честно:

— Потому что ты слишком тощая. Мяса на тебе мало.

— Да тебе лишь бы жрать! — в голосе Матурин явственно зазвенела обида, чем вызвала искреннее недоумение со стороны Пеннивайза.

— Ну да, разве это плохо?

— Да, плохо!

— Во имя Другого, почему?!

— Потому что! — и после озвучивания этой без сомнения весомой причины Матурин отвернулась, зло засопев, и процедила сквозь зубы. — Хамло бесчувственное.

От таких заявлений Пеннивайз на несколько секунд потерял дар речи, а потом схватился руками за начавшую противно болеть голову, коротко заскулив. Нет, он решительно не понимал причин подобного настроения у Матурин. То она буквально пылала энтузиазмом и радостью, а теперь внезапно злится и обижается.

— Да что тебе не так? — сейчас Пеннивайз как никогда сильно жалел, что не может читать мысли Матурин.

— А ты словно сам не знаешь!

— Нет, не знаю! Тебе же не нравилось, когда я на тебя якобы пялился и пускал слюни.

— Да! Это мерзко, пошло, грязно, низко…

— Но ведь выяснилось, что ты тут ни при чем. Правильно?

— Да.

— Ну так почему тебе и это не нравится?! — взвыл окончательно сбитый с толку Пеннивайз.

— Ой, все! — теперь злость в голосе Матурин снова смешалась с обидой. А еще создавалось четкое ощущение, что она вот-вот расплачется. — Не важно, понятно? Все нормально.

Пеннивайз оскалился. Сейчас ему казалось, что его разум вычерпывают маленькой серебряной ложечкой, медленно и с садистским наслаждением. Нет, с Черепахой и раньше было трудно общаться из-за довольно разных — можно даже сказать, кардинально противоположных — взглядов на мир и систем ценностей. Но с творящимся сейчас это ни шло ни в какие сравнение.

— Погоди-ка, — Пеннивайз злостно прищурился, сверкнув желтыми глазами. Догадка, посетившая его, была жуткой и ничего хорошего в будущем не предвещала, — ты что же, не только скопировала популярный среди подростков облик самки, но и ее мышление? Точнее говоря, его отсутствие.

— Все сущее должно подчиняться законам формы, которую принимает, — все еще обиженно пробурчали в ответ, — я не исключение.

— Твою черепашью ма-а-ать! — Пеннивайз вскочил, больше всего на свете сейчас желая свернуть Матурин ее тоненькую шейку. — Мало тебе было быть просто глупым созданием, так ты теперь стала клинической пустоголовой идиоткой! С отвратительным человеческим образом мыслей!

— И что с того? — Матурин развернулась так резко, что от мельтешения цветов ее волос у Пеннивайза зарябило в глазах, вынудив его остановиться и не пытаться пока что наброситься на нее. — Это мое дело, кем мне быть. И какой мне быть. А еще, к твоему сведению, у меня нет матери. Меня создали…

— Я это и так знаю! — злость постепенно сходила на нет, уступая место усталости и какой-то обреченности. — Дело это твое, все так, но проблемы-то ты создаешь мне.

— Да ладно тебе, — Матурин вдруг лучезарно улыбнулась, — хватит дуться. Лучше помоги мне выбрать имя.

От такой резкой смены настроения Пеннивайзу стало жутко. И тут же с новой силой вернулась злость. Да как смеет эта ошибка мироздания пугать его, само воплощение ужаса?

— Нужно что-то необычное, мне так кажется, — Матурин словно бы не замечала его яростного взгляда, — чтобы это выделило меня из толпы.

— Леди Матуриниэль Пустоголо… то есть, Великолепная, — тут же расплылся в издевательской ухмылке Пеннивайз.

— Да, красиво, — Матурин улыбнулась, — вот только все равно слишком походит на мое настоящее имя. Погоди… ты что же, насмехаешься?

— О, что ты, что ты, как я могу? — Пеннивайз изо всех сил изобразил потрясение. — Ты всего лишь без спроса ворвалась в мою жизнь, принуждаешь меня помогать тебе, плюешь на мое мнение, желания и потребности. Ну конечно я буду помогать тебе от всей своей черной души, как же иначе!

— Хватит паясничать!

— Но я же клоун. Ты сама говорила, я должен нести радость, веселье и все в таком духе. Мне положено паясничать. Да-да.

— Ой, все! — Матурин раздраженно тряхнула головой, заставив Пеннивайза болезненно зажмуриться. — Я серьезно. Помоги мне. Вот скажи, как тебе имя Саманта? А может Эванжелина? Или Ариадна?

— Даздраперма! Вот это тебе точно подойдет на все сто.

— Я же просила не издеваться! — Матурин стукнула Пеннивайза кулачком в плечо, но добилась лишь довольного хохота в ответ. — Ну и ладно. Сама справлюсь!

Матурин снова принялась мерить шагами лужайку перед крыльцом. Пеннивайз тяжело вздохнул, больше всего желая сейчас вернуться в логово и заснуть. Лет на двадцать семь желательно.

— Хм, может мне использовать сразу несколько имен? Как насчет Кармелиты-Марии-Николаос-Андреа-Эмилии? Или Сюзанна-Абигейл-Рафаэлла-Констанция звучит лучше. Или…

Медленно и очень осторожно Пеннивайз принялся продвигаться к краю крыльца. В какой-то момент, когда Матурин, увлекшись размышлениями отошла от него особенно далеко, он решил еще разок попытать счастья.

Единым быстрым движением Пеннивайз метнулся под крыльцо, устремившись к разбитому окошку в подвал. Еще немного, совсем чуть-чуть усилий, и он сможет освободиться. По крайней мере он искренне на это надеялся.

— Это куда ты собрался? — тонкие девичьи пальцы мертвой хваткой вцепились в его правую лодыжку. — Мы так не договаривались.

— Мы вообще никак не договаривались. Пусти меня!

Пеннивайз попытался лягнуть Матурин свободной ногой, но добился только того, что и левая лодыжка оказалась схвачена. С третьей попытки — ибо Пеннивайз очень старался остаться под крыльцом, цепляясь когтями за землю, доски и треснувшую оконную раму — его все же вытащили наружу.

— Ну почему с тобой так трудно?! Неужели сложно составить мне компанию?

— Да, сложно! — прорычал Пеннивайз, изо всех сил сопротивляясь и пытаясь вывернуться из хватки Матурин. В какой-то момент ему даже показалось, что у него вот-вот получится, но в итоге вышло лишь изменить позу, перевернувшись на спину. — Со мной не трудно, это с тобой невыносимо. Совершенно! Ты даже не отдаешь себе отчет, что творишь. Да какая разница как тебя вообще будут называть эти жалкие людишки? Особенная, поглядите на нее. Глупая, недалекая и капризная. Нашла какой себе образ выбрать, тупое земноводное, и, главное, где! Хочешь быть самой красивой, самой независимой, самой выделяющейся. Самой-самой, о да! Тогда и назовись уже Мэри, для полноты картины, это хотя бы точно будет отображать твою жалкую суть!

— Мэри? А что, мне нравится, — Матурин вдруг заулыбалась, — простенько, но зато мило звучит. Вот видишь, ты все-таки сумел мне помочь, спасибо! Решено, теперь я буду зваться Мэри.

Пеннивайз обреченно закрыл лицо рукой и уже не знал, смяться ему или ужасаться. Одно он понимал точно — объяснять этой наглухо отбитой, что он совсем не собирался помогать, и почему он упомянул именно это имя было бесполезно.

Тем временем Матурин развернулась в сторону Нейболт-стрит, удобнее перехватив Пеннивайза за лодыжки, снова при этом не дав ему даже шанса вырваться, и двинулась прочь от дома.

— Эй, совсем спятила? Отпусти меня немедленно! — тут же возмущенно взвыл Пеннивайз. Ему было неудобно, но куда неприятнее ощущалась унизительная невозможность освободиться. — Это переходит уже все границы!

— Не пущу, — судя по тому, как звенел голосок Матурин, к ней вновь вернулся ее нездоровый энтузиазм, — ты снова попробуешь сбежать. А я не хочу остаться одна.

— А я не хочу таскаться за тобой по всему городу, словно нянька!

— Ой, все!

Пеннивайз обреченно застонал, а потом сложил руки на груди, картинно надувшись на весь белый свет в целом и на всю Матурин в частности. И даже вновь открывшийся прекрасный вид с тылов уже нисколько не заинтересовал его.

Впрочем, попыток освободиться он тоже не предпринимал. Хочет Матурин, чтобы он всюду был с ней, пусть сама таскает. А у него лапки. Целых восемь.

Изображать из себя мешок с картошкой Пеннивайзу наскучило буквально через пару кварталов и несколько довольно болезненных ударов собственной головы о тротуар. К тому же стало совершенно ясно, что Матурин нисколько не надоест его таскать за собой весь день напролет, как бы странно это ни смотрелось со стороны.

Потому, клятвенно пообещав оставаться рядом и не пытаться удрать при первой же возможности, Пеннивайз все же получил долгожданную свободу передвижения.

Настроение от этого, конечно, сильно не улучшилось, но теперь можно было наблюдать с более удобного ракурса за реакцией жителей Дерри на Матурин.

А посмотреть было на что, и вот как раз это заставляло Пеннивайза то и дело издевательски хихикать.

Кто-то просто переходил на противоположную сторону улицы. Кто-то отбегал на безопасное расстояние и откровенно пялился. Какая-то пожилая женщина плюнула Матурин вслед и пожелала сдохнуть от СПИДа. Двое девушек заливисто расхохотались, показывая пальцами и нисколько этого не стесняясь.

Энтузиазм Матурин все больше и больше шел на убыль, она то и дело злостно сопела, сжимая руки в кулаки. О том, чтобы подойти к кому-либо и завести знакомство даже речи не шло. Стоило Матурин только приблизиться, улыбаясь, к пожилому и, судя по всему, несколько подслеповатому мужчине, как тот, лишь рассмотрев, как следует, что ему улыбается, шарахнулся прочь и резко сменил направление, поспешив в сторону ближайшей церкви.

Когда какой-то владелец магазина демонстративно перевернул табличку на двери с «Открыто» на «Закрыто» терпение Матурин лопнуло.

Развернувшись к Пеннивайзу, и при этом случайно хлестнув своими разноцветными волосами зазевавшегося и случайно оказавшегося рядом парня — бедолага шарахнулся прочь, запнулся о ближайшую урну, перевернув ее, и поковылял прочь, чертыхаясь на сумасшедших девок, которым место явно в Джунипер Хилл — Матурин гневно выпалила:

— Это все из-за тебя!

— Да почему же? — искренне возмутился Пеннивайз.

— Ты их пугаешь! Наверняка специально это делаешь, да? Клоун, а смотреть на тебя без дрожи нельзя, вот они и разбегаются.

— Единственный клоун, которого эти люди видят — ты сама, — Пеннивайз тут же расплылся в издевательской ухмылке, — я для них невидим. Или ты думаешь, весь мир должен просто взять и упасть к твоим ногам? Просто потому, что ты соизволила этого захотеть?

— Но я же красивая, им должно быть приятно находиться рядом со мной! Почему я не могу просто подойти и познакомиться? Почему они все так странно себя ведут?

— Красивая-то ты может и красивая, — Пеннивайз внимательно оглядел Матурин с ног до головы, а потом скривился, — да только обертка напрочь отбивает все желание взглянуть на содержимое.

— Что ты имеешь в виду?

— Подумай хорошенько. Это несложно. Тебе, возможно, даже понравится.

— Что понравится? — недоумение на лице Матурин было настолько искренним, что Пеннивайз не выдержал и расхохотался. Это начинало становиться все более и более интересным.

— Думать, кретинка, думать. Глядишь, и твои драгоценные людишки к тебе потянутся.

— Ой, все! Так и знала, что ты просто издеваешься.

— Ты не поверишь, но я всего лишь взял пример с одной черепахи и пытаюсь дать дельный совет.

Но Матурин уже не слушала. Отвернувшись, она продолжила путь в самых расстроенных чувствах, что крайне порадовало Пеннивайза. Не ему одному тут страдать.

Матурин брела, покусывая нижнюю губку, явно о чем-то глубоко задумавшись. И, о чудо, держала рот закрытым. Пеннивайз поймал себя на мысли, что пока его спутница молчит, с ней еще можно иметь хоть какое-то дело.

Стайка ребятишек пристроилась рядом. Первое время они просто сопровождали Матурин, потом начали хихикать, чем дальше, тем громче, а затем, не видя со стороны странной девушки никакой реакции, принялись выкрикивать различные обидные слова, явно соревнуясь, кто кого переплюнет.

Матурин насупилась и вдруг развернулась к ребятишкам с самым суровым видом. По крайней мере, ей самой он точно казался суровым:

— И как вам только не стыдно?!

— Ой, зря… — улыбка Пеннивайза стала шире, в глазах блеснуло предвкушение.

Дети на миг замерли, а потом разразились звонким и заливистым смехом. Оскорбления посыпались с новой силой:

— Попугай!

— Оборванка!

— Чокнутая!

— Да замолкните вы уже! — но даже сама Матурин понимала, насколько жалко и неубедительно звучат ее призывы к порядку.

Она сжала зубы покрепче и продолжила путь. Детишки последовали за ней. Взбудораженные реакцией на свои действия и прекрасно чувствуя собственную безнаказанность, они продолжили дразниться и насмехаться. В какой-то момент один из ребят расхрабрился настолько, что подобрал с земли довольно грязную бумажку, свернул ее и швырнул в Матурин.

— Это дети, это просто глупые дети… Они хорошие в глубине души, я верю в это, — шепот Матурин донесся до чуткого слуха Пеннивайза, тогда как сама она просто ускорила шаг, стараясь не обращать больше внимания на расшалившуюся ребятню.

Вот только клоун хорошо успел разглядеть, как все сильнее дрожали ее губы, а в уголках глаз начали собираться слезинки.

Коротко выдохнув, Пеннивайз отстал от Матурин на пару шагов, а потом на несколько мгновений позволил несносным детишкам увидеть себя, одновременно оскалившись.

На некоторое время повисла тишина. Дети замерли. А затем с истошными воплями кинулись врассыпную. Узнавать, что же там каждый из них увидел на месте клоуна, Пеннивайз даже не потрудился. Нет смысла дразнить себя, если все равно не выйдет продолжать преследование добычи.

— Спасибо, — едва слышно пробормотала Матурин.

— Ну как я могу позволить каким-то смертным доводить тебя до ручки? — небрежно махнул рукой Пеннивайз и тут же осклабился. — Это моя и только моя прерогатива.

— И все равно, это было так мило, ты повел себя, как настоящий рыцарь, защитивший попавшую в беду даму! — Матурин мило улыбнулась и растрогано похлопала ресничками. Правда, быстро прекратила, довольно заулыбавшись. — Ну-ну, не надо делать вид, словно ты только что сожрал лимон вместе с кожурой. Не все тебе одному издеваться.

— Да все твое появление здесь одно большое, непрекращающееся издевательство! — незамедлительно рявкнул Пеннивайз, оскалившись, но тут же успокоился и даже невольно отступил на шаг, заметив, как нехорошо сузились глаза Матурин.

— А еще ты меня обманул!

— Это в чем же?

— Ты говорил, что тебя никто не видит. Но эти дети тебя увидели, когда ты захотел. Значит, других людей тоже ты пугал. Нарочно, чтобы они от меня шарахались!

— Ну что за идиотка... — простонал Пеннивайз, закатив глаза. Все происходящее настолько начало его утомлять, что он даже не находил в себе силы злиться. — Ты лучше подойди к зеркалу. Посмотри на себя. На нормального человека. И снова на себя. Спорить могу, шарахнешься от себя же с воплем. Мне незачем отпугивать от тебя людей, ты с этим прекрасно справляешься сама.

Матурин хмурила брови, продолжая сверлить его недоверчивым взглядом. Пеннивайз тяжело вздохнул, а потом как можно спокойнее произнес:

— Меня на самом деле никто не видит. Конечно, исключения есть — совсем маленькие дети, животные и сумасшедшие — но таких явно нет рядом.

Неожиданно вдали раздался вопль:

— Хай-йо, Сильвер, ВПЕРЕ-Е-ЕД!

Голос этот был до боли — в прямом и переносном смысле — знаком Пеннивайзу, заставив того мгновенно подобраться и злостно прошипеть:

— Похоже, я ошибся, один псих все-таки есть.

Вопль повторился, уже куда ближе. И, не дожидаясь появления обладателя голоса, Пеннивайз молниеносно метнулся вбок, скрываясь за ближайшими кустами. Нет, он, конечно же, не боялся, но вот конкретно сейчас у него не было совершенно никакого настроения разбираться с этой заикающейся обиженкой. Как будто ему одной Матурин мало!

— Эй, куда ты?

Матурин недоуменно посмотрела в сторону кустов, а потом ойкнула, поспешно отходя к краю тротуара. По дороге несся парень на велосипеде.

А еще через мгновение, когда велосипедист поравнялся с Матурин, а ее длинные, разноцветные волосы, так некстати подхваченные ветром, зацепились за руль, оба они поняли, как же им повезло, что дорога тут шла чуть в гору. Потому что в противном случае громоздкий «Швинн» набрал бы слишком большую скорость и все закончилось бы крайне плачевно.

Парень, в панике пытающийся затормозить, и Матурин вскрикнули почти синхронно, а затем все трое — два человека и один велосипед — оказались на земле, образовав живописную кучу.

Пеннивайз позволил себе наивно понадеяться, что кто-нибудь в образовавшейся свалке непременно убился, но, судя по сдавленной ругани на два голоса, обошлось без жертв. Как же жаль!

Горе-велосипедист первым пришел в себя, подскочив, как ужаленный, с совершенно пунцовым лицом — не столько от переживаний, сколько от того, что умудрился приземлиться носом прямиком в декольте Матурин — и принялся спешно помогать девушке и велосипеду расцепиться.

— П-простите. Это все моя в-в-вина, — от волнения руки его дрожали, и он больше мешал Матурин, чем помогал ей, — я с-с-слишком разогналс-с-ся.

— Да нет, что ты, это все мои волосы. Следовало собрать их, а лучше вовсе сделать короче.

— И в-все равно. Ты из-за меня ис-с-спачкалась. Теп-п-перь я просто обязан угос-с-стить тебя мороженым. В качестве м-м-моральной компенс-сации.

Наконец, Матурин освободилась, а парень оттащил свой велосипед к краю тротуара. Повисло неловкое молчание.

— А это б-б-было долго? — судя по всему, уходить парень явно не спешил.

— Что долго? — Матурин слегка смутилась, уж больно внимательно ее разглядывали.

— Крас-с-сить волосы. Ч-ч-чтобы вышло так. Д-д-должно быть з-заняло много времени.

— Не очень много, на самом деле. Но, похоже, получилось так себе, — Матурин тяжело вздохнула, рассеяно стряхивая грязь с ладоней и коленок, — так мне, по крайней мере, сказали.

— Н-ну… Пес-с-стровато. Но ты все рав-в-вно молодец. С-с-старалась. А ч-чужие с-старания надо уважать.

— Если бы еще это все понимали, — Матурин укоризненно покосилась в сторону слегка подрагивающих кустов. Кусты ответили ей тихим, издевательским фырканьем.

— Люди п-порой бывают т-такими злыми. Это г-грус-стно. Ос-собенно, когда речь о к-ком-то близ-зком.

— О, я уже вечность, как привыкла, — отмахнулась Матурин, в свою очередь с огромным любопытством разглядывая своего собеседника, — как тебя зовут?

— Билл Д-денбро. Можно п-просто Б-билли, — смущенно улыбнулся парень.

— Мэри эм… Можно просто Мэри, — тут же просияла в ответ Матурин.

— Два придурка, можно просто два придурка! — прокомментировал из-за кустов Пеннивайз.

— Т-ты что-нибудь с-с-слышала? — Билл нахмурился и озадаченно осмотрелся по сторонам.

— Нет, совершенно ничего, — Матурин улыбнулась еще лучезарней, одновременно заведя руку за спину так, чтобы ее новый знакомый не заметил, и погрозила кулачком в сторону ехидно хихикающих кустов.

— Но мне т-т-точно что-то пос-с-слышалось.

— Наверное, ветер! — Матурин мило похлопала длинными пушистыми ресничками. — И ты, кажется, обещал накормить меня мороженым.

— О, конечно, — Билл тут же вновь просиял и мигом позабыл обо всем непонятном и подозрительном, — только ос-с-сторожно, не зацеп-пись снова за С-с-сильвера.

— Я очень постараюсь. Сильвер — имя твоего велосипеда? Это так интересно. Расскажешь подробнее?

— К-конечно, Мэри.

Матурин пригладила волосы и пошла вслед за Биллом, который со всей осторожностью поднял велосипед с земли и теперь катил рядом с собой. Держалась она предусмотрительно на отдалении.

— Вот, правильно, идите-идите, — тут же довольно оскалился Пеннивайз не покидая своего убежища, — глядишь, с ним тебе будет куда приятнее проводить время. Встретились два одиночества. А меня оставьте, наконец, в покое!

Но, судя по испепеляющему взгляду в сторону кустов, никто его в покое оставлять не собирался.

Тяжело вздохнув и радуясь хотя бы небольшой передышке, Пеннивайз поплелся в сторону дома номер двадцать девять по Нейболт-стрит.

Навстречу клоуну, смеясь, бежал вприпрыжку мальчик лет девяти. Но веселье вмиг сменилось ужасом, стоило ему поравняться с Пеннивайзом. Мальчик споткнулся и упал, обдирая коленку о жесткий асфальт, и тут же зарыдал от потрясения, страха и боли, не сводя перепуганного взгляда с ужасающего нечто, которое увидел вместо клоуна.

Пеннивайз даже не потрудился прислушаться к мыслям ребенка и узнать, что же такое тот увидел. Мальчик тем временем вскочил, и все также отчаянно рыдая побеждал прочь, но никто даже и не подумал его преследовать.

Впервые за всю его долгую, очень долгую жизнь у Пеннивайза пропал аппетит.

Напрочь.

Пеннивайз раздраженно мерил шагами собственное логово, то и дело пиная очередной подвернувшийся под ноги хлам.

День плавно перетек в вечер, близилась ночь.

Матурин до сих пор не было.

Поначалу Пеннивайза это радовало — никто не злил его одним своим присутствием, не утомлял бесконечными разговорами и совершенно необоснованными претензиями, а также не доводил до исступления непрошибаемой тупостью и самоуверенностью.

Он сумел даже подремать немного, что помогло несколько успокоиться и привести мысли в должный порядок.

Когда Пеннивайз вынырнул из расслабленного состояния полусна, в котором пребывал — полноценный сон Оно во время цикла активности не требовался вовсе — на улице уже стемнело. Погода стремительно портилась: налетел сильный ветер, небо заволокло тяжелыми тучами, начал накрапывать дождь, усиливающийся с каждой минутой, заметно похолодало.

Для Оно подобные природные сюрпризы не играли особой роли, так как не оказывали ровным счетом никакого влияния, но с Матурин дело обстояло иначе. Ее человеческое, так неосмотрительно выбранное тело явно было слабо и восприимчиво к внешней среде.

Злорадно усмехнувшись, Пеннивайз устроился поудобнее, намереваясь продолжить расслабляться, и от души понадеялся, что Матурин смоет в Кендускиг, и, желательно, унесет далеко за пределы Дерри.

Однако, спокойно дремать больше не получалось. Хуже того, чем больше проходило времени, тем неспокойнее ощущал себя Пеннивайз. Все чаще и чаще он ловил себя на мысли, что хочет знать, где там шляется это глупое создание, без сомнения, лишь по огромной ошибке ставшее создателем Вселенных.

С другой стороны — какое вообще ему должно быть дело до Матурин и ее проблем? Он ее сюда не звал, опекать ее не нанимался и уж точно не собирался расхлебывать ту кашу, которую она может заварить. Она же так хорошо сумела поладить с этим жалким заикой, вот пусть тот и продолжает заботиться о своей новой знакомой.

Тем не менее, сколько бы доводов не приводил сам себе Пеннивайз, тревоги не проходили, а только лишь усиливались. И вместе с ними росла ярость Оно как на Матурин, затеявшую все это исключительно по собственной прихоти, так и на себя само за неспособность прекратить испытывать подобные незнакомые ранее эмоции.

Впервые в жизни Пеннивайз беспокоился о ком-то, кроме себя, и осознавать это было дико, непривычно и ощущалось совершенно неправильным. Но, несмотря ни на что, это происходило, здесь и сейчас, и отрицать собственные так некстати проявившиеся чувства оказалось бессмысленно.

В тот самый момент, когда ярость, раздражение и тревога, а также желание плюнуть на все и отправиться на поиски, стали практически нестерпимым, в доме номер двадцать девять по Нейболт-стрит хлопнула входная дверь.

Матурин вернулась.

Пеннивайз мгновенно устремился наверх и появился в гостиной, разрываясь между двумя острейшими желаниями: совершенно нехарактерным для него порывом убедиться, что с Матурин все в порядке и, наоборот, абсолютно естественной жаждой немедленно впиться клыками в ее тонкую шейку и оторвать голову.

Впрочем, оба устремления временно отошли на второй план, стоило Пеннивайзу только увидеть Матурин. Она стояла, совершенно промокшая, посреди гостиной, съежившись от холода, дрожа и судорожно обхватив себя руками в тщетной попытке согреться. Пестрые волосы от влаги, их пропитавшей, превратились в однотонную бурую массу, а светлый топ стал практически прозрачным. Сетчатые колготки порвались в нескольких местах, туфель же и вовсе не было.

Руки, лицо и одежду Матурин покрывали грязные разводы, которые дождь так и не смыл до конца, волосы спутались, в них застряли листья и небольшие веточки. Колени были сбиты, кисти и стопы исцарапаны, а на левой щеке и левом же предплечье красовалось по длинному порезу, до сих пор медленно сочащихся кровью.

Пеннивайз повел носом и негромко, недовольно фыркнул. Нет уж, что-что, а в гастрономическом смысле Матурин, даже в человеческой форме, его нисколько не привлекала, это точно. Несмотря на все сильнее заявляющий о себе голод, аромат ее крови оставался совершенно неаппетитным.

Больше всего сейчас создатель Вселенных походила на мокрую мышь, которая, к тому же, чудом избежала гибели в когтях кошки.

— Ну, как погодка? — расплылся в издевательской клыкастой улыбке Пеннивайз.

Злость его слегка поутихла и на смену ей пришло любопытство. Нет, он, конечно, знал, что Матурин не блистала особым умом — по мнению Пеннивайза не блистала никогда, а обратившись человеческой самкой и вовсе превзошла саму себя по глупости — но все же оставалась достаточно сильным существом, способным постоять за себя. И оттого было вдвойне интересно, что же такого с ней стряслось.

Вместо ответа Матурин подняла голову, обведя помещение несколько расфокусированным и притом совершенно несчастным взглядом, ощутимо покачнулась, а потом уселась прямо на пол, закрыла лицо ладошками и горько расплакалась.

В первый момент Пеннивайз откровенно опешил. Он совершенно не ожидал подобной бурной реакции на свой относительно мирный вопрос. Обиды, злости, претензий — сколько угодно. Но уж точно не слез в три ручья. К тому же, с такого близкого расстояния совершенно четко ощущалось, что ничего страшнее пары порезов и десятка мелких царапин с Матурин не произошло.

Пеннивайз замер в нерешительности, не представляя совершенно, чего ожидать дальше. Все, что ему оставалось — гадать, кто из них двоих рехнулся окончательно: Матурин, ведущая себя уж слишком по-человечески даже для нее, или он сам, по какой-то непонятной причине не испытывающий по этому поводу совершенно никакого раздражения.

— Я такая идиотка! — причитала между всхлипами Матурин.

— Конечно, — Пеннивайз все же сдвинулся с места, приблизившись на пару шагов. Вся его злость и раздражение каким-то странным образом растаяли окончательно.

— Глупая, недалекая, самоуверенная!

— Без сомнения.

— Думала, что все само собой получится, и ничего для этого не надо уметь. Я совсем ничего не понимаю и ни в чем не разбираюсь!

— Именно так, — сделав еще шаг, Пеннивайз приблизился вплотную и теперь взирал на Матурин сверху-вниз со смесью легкого изумления и искреннего любопытства.

— Отчего-то решила, что все меня сразу полюбят просто так и будут помогать. А ведь ты мне говорил!

— А вот это я точно запомню, — Пеннивайз ухмыльнулся, а потом уселся на пол рядом с Матурин, с интересом принюхиваясь к ее эмоциям, — ты признала мою правоту. Надо же! Оказывается, ты не безнадежна.

Рыдания стихли. Матурин некоторое время молча изучала взглядом пол перед собой, шмыгая носом, а потом вдруг подалась вперед и крепко обняла мгновенно начавшего вырываться Пеннивайза с явным намерением продолжить лить слезы на его плече.

— А ну прекрати, ненормальная, я тебе не жилетка! И не полотенце! Посмотри, из-за тебя я теперь тоже весь мокрый!

— Можно подумать, тебе не все равно! — попытки с десятой руки Матурин получилось расцепить, а саму ее оттолкнуть подальше. — Мог бы хоть раз сделать вид, что тебе до меня есть дело!

— О, а вот теперь я узнаю тебя прежнюю, — Пеннивайз поднялся и принялся картинно отряхиваться. Одновременно с этим на голову пискнувшей от неожиданности Матурин свалилось большое махровое полотенце. — Прекращай разводить тут сырость. Во всех смыслах. И рассказывай, как ты до всего этого докатилась.

Матурин тяжело вздохнула и негромко заговорила, одновременно с этим слегка неумело пытаясь просушить собственные волосы:

— Поначалу все шло хорошо. Лучше некуда. Мы с Билли поели мороженого, кстати, это оказалось очень вкусно. Он немного рассказал мне о себе, о своем велосипеде и своей семье. Он очень милый мальчик, правда, довольно наивный и не всегда правильно понимающий суть творящихся вокруг него вещей.

— Уж кто бы говорил, — не удержался от ехидного хихиканья Пеннивайз.

— Милый, наивный, но очень-очень злопамятный, — Матурин прожгла Пеннивайза многозначительным взглядом, получив в ответ лишь презрительное фырканье. — После Билли предложил проводить меня до дома, но я отказалась. Не думаю, что он остался таким же любезным, если бы увидел, как я захожу в наш дом.

— Этот дом вообще-то мой, а не наш.

— Этот дом вообще-то собственность города Дерри.

— А Дерри — моя собственность!

Матурин осеклась, но так и не найдя, что ответить, и признавая правоту Пеннивайза, предпочла вернуться к рассказу. Одновременно с этим она принялась методично освобождать свои волосы от запутавшегося в них мусора.

— Одним словом, мы разошлись в разные стороны. К тому же начало холодать. Я уже хотела было вернуться, но тут заметила красиво украшенную витрину продуктового магазина. Мне стало так любопытно, что я не удержалась и зашла внутрь. Там оказалось очень уютно. И можно было ходить между полками, перебирать товар. На меня, конечно, косились, но не прогоняли. Полки со сладостями оказались самыми яркими. Ну я и не удержалась, взяла шоколадку. Молочную, с лесными орехами. Она так хорошо смотрелась и наверняка должна была оказаться очень вкусной. Я уже почти добралась до выхода...

— А заплатить за шоколадку? — Пеннивайз старательно изобразил на лице крайнюю степень заинтересованности, хотя, по сути, он уже понял, что произошло дальше.

— Вот и тот мужчина, который стоял за кассой, сказал так же, — Матурин тяжело вздохнула и совсем сникла, — точнее, он это проорал. А потом ухватил меня за плечо, очень грубо. Наверно, если бы я выглядела как-то иначе, он бы не стал так кричать. Но мне показалось, что он даже готов был меня ударить. Я... честно говоря, я растерялась. Вырвалась и бросилась бежать. Случайно бросилась в ту сторону, куда ушел Билли.

— Дай-ка угадаю, — Пеннивайз все же не сумел долго сохранять серьезное выражение лица и осклабился, — ты догнала малыша Билли, да только он совсем не захотел тебя поддерживать.

— Да, так и было. Он не рассердился, но словно бы... разочаровался. И мне ощущать это оказалось куда хуже, чем если бы тот мужчина в магазине меня и правда ударил. Билли сказал, что надо вернуть шоколадку и извиниться, так будет правильно. И мы вернулись. Мужчина за кассой снова раскричался. Он не хотел ничего слушать. Обещал вызвать полицию. И я... я тогда... — Матурин всхлипнула, на ее глаза снова навернулись слезы, — я воспользовалась своей силой и стерла им обоим память о последнем часе их жизни. И ушла. Даже и не подумала вернуться домой, просто хотела побродить где-нибудь и проветриться. А они так и стояли там, растерянные, сбитые с толку, оглушенные. Начался дождь, я совсем замерзла, но все никак не могла собраться с мыслями. И хотела даже попробовать найти Билли, хотя бы попытаться ему что-то объяснить, уж он-то этого точно заслуживал. Я отправилась на Пустошь, Билли говорил, что частенько проводит там время вместе с друзьями. Надеялась там его найти. А когда отыскала тропу, по которой можно было бы туда спуститься, оказалось, что дождь ее довольно сильно успел размыть. Я поскользнулась, потеряла равновесие и буквально скатилась вниз, прямо в кустарник. А когда выбралась снова на дорогу, поняла, что в такую погоду Билли точно сидит дома. А еще поняла, что даже если отыщу его, то не смогу, просто не смогу подобрать нужных слов. Скажи, я на самом деле такая плохая, да? Испорченная?

— Вовсе нет, — Пеннивайз картинно закатил глаза. Как он и предполагал, все дело и выеденного яйца на самом деле не стоило, — просто кто-то все никак не может привыкнуть, что он больше уже не старший брат.

— Правда?

— Правда, — во взгляде Матурин было столько искренней надежды, что Пеннивайз скривился в легком отвращении. — А вот тебе не помешало бы еще немного поработать со своей формой. Уж больно бурные реакции она у тебя выдает, даже мне до нее далеко. А это, знаешь ли, показатель!

— Я попробую...

Голос Матурин звучал на удивление неуверенно. А потом она вдруг чихнула, и тут же, почти без перерыва, еще раз. Это совершенно не понравилось Пеннивайзу. Так не должно было происходить, как бы сильно она ни замерзла. В голову тут же начали закрадываться нехорошие подозрения.

— Погоди-ка, так весь этот маскарад не для того, чтобы разжалобить меня?

— Очень надо, — Матурин отвернулась, пытаясь завернуться в полотенце в тщетной надежде, что так будет хотя бы немного теплее, — я, конечно, могу самообманываться на твой счет, но не настолько же кардинально.

Пеннивайз прищурился, а затем одним резким движением отобрал насквозь промокшее полотенце, другой рукой крепко ухватив Матурин за подбородок и вынуждая смотреть на себя. И с удивлением различил в голубых глазах растерянность и стыд.

— Ты не залечила свои повреждения не потому, что не хочешь этого делать. Ты не можешь, — глаза Оно тут же вспыхнули хищным желтоватым огнем, — ты истратила так много сил изменяя свое тело, защищаясь от меня и стирая людишкам память, что твоя связь с Макрокосмосом слишком сильно ослабла.

— Я не рассчитала возможности этой оболочки, — Матурин говорила тихо и хрипло, во взгляде ее сквозила настороженность и какая-то странная, непонятная тоска. Но не страх, — ресурсы истощились раньше, чем я успела их пополнить. Я все еще ощущаю Макрокосмос и себя в нем, но никак не могу дотянуться. Дотянуться до себя же. Это... так странно звучит. И ощущается тоже... странно.

Медленно Пеннивайз улыбнулся. Несмотря на путанное объяснение он прекрасно понял, что имела в виду Матурин. Когда-то, очень-очень давно, Оно и само оказалось в похожей ситуации, правда, по несколько иной причине — пробить границу между метавселенной и запредельем вне всяких пределов, а после добраться до Земли потребовало намного больше сил, чем Оно предполагало.

Ощущения тогда и правда оказались довольно странными, впрочем, Оно, пусть и вынуждено было некоторое время жить и охотится среди населявшей в то время Землю фауны полагаясь лишь на физические возможности своей истиной формы, не испытало сильного дискомфорта. Всего один закон царил тогда на Земле — выживает сильнейший. А Оно именно к таковым и относилось.

Впрочем, рассказывать про собственные промахи Пеннивайз не собирался. Его теперь куда больше волновало другое. Никакая магия отныне не оберегала Матурин. Не существовало ни защитных полей, ни ускоренной регенерации, ни возможности влиять как на собственное тело, так и на окружающую реальность. Пока энергия не восстановится достаточно, чтобы связь с Макрокосмосом окрепла вновь, Матурин даже не сможет сбежать, развоплотившись. Более того, гибель тела в таком состоянии неминуемо повлечет за собой гибель разума, находящегося в этом теле, и сам Черепаха пусть, скорее всего, и не погибнет, но превратится в беспомощный овощ.

Улыбка Пеннивайза превратилась в оскал, и он медленно выпустил когти на той руке, которой удерживал Матурин. Плавно, оставляя едва заметные полосы, но не раня до крови, Оно провело когтями по нежной коже щеки, а затем и шеи.

Это было прекрасное, просто великолепное чувство, мгновенно вытеснившее все остальные. Пеннивайз упивался собственным превосходством и осознанием, что теперь Черепаха находится полностью в его власти. Одно движение когтей — и уже никто и никогда не нарушит покой Оно.

И Матурин тоже прекрасно это понимала. Но, тем не менее, не попыталась отстраниться даже тогда, когда один из когтей играючи вспорол нежную кожу под ключицей. Лишь вздрогнула и судорожно втянула в себя воздух.

Пеннивайз словно зачарованный наблюдал, как стекает тонкой струйкой кровь, пятная не так давно бывший белым топ.

Еще никогда Матурин не была настолько беспомощной и беззащитной. Еще никогда ее не было так просто убить.

Пеннивайз коснулся когтями ямочки между ключиц, а затем все также неторопливо провел ими сверху вниз, представляя, как в одно движение вскрывает грудную клетку и вырывает трепещущее сердце.

— Ты больше не защитишься от меня. И ничего не сделаешь мне, — голос Оно сейчас больше походил на глухое рычание. — И теперь я могу сотворить с тобой все, что только пожелаю. Абсолютно все.

Один из когтей зацепился за край топа — совершенно случайно, стоит сказать — и мгновенно прорезал тонкую ткань почти до самого низа.

— Ты что собрался делать, извращенец?! — щеки Матурин тут же заалели.

— Уж точно не то, что ты уже успела подумать! — возмутился Пеннивайз, сообразив, что сделал и как это смотрится со стороны, и мигом растеряв всю свою хищную сосредоточенность. — Да кто из нас двоих еще извращенец? Даже мысли читать не нужно, все и так у тебя на лице написано.

В этот момент Пеннивайз уловил тень разочарования, мелькнувшую во взгляде Матурин. Резко отпрянув от нее, он отвернулся, искренне надеясь, что ему это только лишь показалось.

Отстраненно наблюдая, как исчезают когти на руке и слушая обиженное сопение Матурин, Пеннивайз тяжело вздохнул. Безусловно, крайне приятно знать, что в два счета можешь убить тупицу Черепаху. Вот только прислушавшись к себе, он вынужден был признать — по-настоящему сильного желания сделать это у него так и не возникло, несмотря на все возможности.

Оно знало Матурин столько, сколько помнило себя. Общение с Черепахой ладилось далеко не всегда — откровенно говоря, частенько не ладилось вовсе — но, тем не менее, за все эти миллиарды лет уже стало привычным. Частью Вечности. И Пеннивайз понял, пусть и без особой радости, что лишать себя этой самой части вовсе не хочет.

— Наверно, мне следует извиниться и перед тобой, — голос Матурин был неожиданно тих и полон смирения.

Уже во второй раз за вечер Пеннивайз ощутил, что теряет дар речи. Он резко развернулся, одновременно пытаясь понять, в чем же тут подвох. Но, как ни старался не смог его отыскать. Матурин стояла, опустив голову и стыдливо скрестив руки на груди. Она все еще слегка дрожала и то и дело тихо шмыгала носом, но, похоже, недавние слезы не были тому причиной.

— Мне стоило лучше подготовиться и не тревожить тебя лишний раз. Я слишком увлеклась и повела себя недостойно. Мне очень жаль. Через несколько недель, когда мои силы восстановятся, я сразу же покину этот мир. Даю слово. Если пожелаешь, я уйду прямо сейчас, и ты больше обо мне не услышишь.

Матурин замолкла. Пеннивайз наверно добрую минуту сверлил ее немигающим взглядом, понимая, что вот он, последний шанс избавиться от надоедливой Черепахи, пока она выбита из колеи и былая самоуверенность не вернулась к ней.

А затем приблизился к Матурин вплотную и крепко обнял, прижимая к себе и мгновенно согревая. И только усмехнулся, слыша удивленное аханье, когда та явно ощутила, как затягиваются ее повреждения.

— За... зачем? Не понимаю...

— Не хочу, чтобы ты окончательно разболелась или подхватила какую-нибудь заразу. А у меня ее тут, знаешь ли, полно. Ты ж мне потом житья не дашь и непременно вынудишь с тобой нянчиться, я-то знаю, чтобы ты там ни говорила, — Пеннивайз скривился, скосив на Матурин один глаз. — К тому же, пока страдает твое тело, энергия будет восстанавливаться куда медленнее. А мне очень хочется, чтобы ты исчезла отсюда как можно быстрее.

— Так и знала, что ты просто мелочный, зажравшийся эгоист, — впрочем, в голосе Матурин совершенно не ощущалось недовольства или возмущения, лишь усталость и некое облегчение. — Значит, мне можно остаться?

— Можно. Но только если будешь соблюдать мои условия.

— Хорошо. В разумных пределах, разумеется.

Пеннивайз отстранился от Матурин, убедившись, что та согрелась в достаточной степени и прищурился, чуть оскалившись, показывая тем самым: он настроен абсолютно серьезно. Не стоит, совсем не стоит играть с ним в покорность и пытаться обвести вокруг пальца.

— Пределы определять не тебе, глупое пресмыкающееся. Жить будешь в этом доме, но комфортные условия создавай себе сама. С помощью чего ты это будешь делать меня не волнует, но я с удовольствием понаблюдаю за процессом, — Пеннивайз предвкушающе улыбнулся, уже представляя, как Матурин будет корячиться, пытаясь привести дом номер двадцать девять по Нейболт-стрит в некое подобие пригодного для жизни. — Никакого неоправданного расхода энергии, чем быстрее ты восстановишься и исчезнешь, тем лучше. И, самое главное, ты не будешь попадаться мне на глаза, пока я сам этого не захочу, а также донимать меня глупыми требованиями и необоснованными претензиями.

Одновременно с этим на голову Матурин, в точности, как и полотенце не так давно, свалилось самое настоящее одеяло. Та, мгновенно сориентировавшись, тут же завернулась в него, как в тогу.

— Я согласна на все.

— Вот и славно. Сегодня, в виде исключения, ночевать будешь в логове. Внутри циркового фургона достаточно тепло и сухо. Дорогу ты знаешь.

Возражать Матурин не стала, а просто молча развернулась и побрела вглубь дома. Если ей что-то и пришлось не по нраву — а судя по поджатым губам так оно и было — она оставила это при себе. Усталость явно оказалась сильнее.

Пеннивайз удовлетворенно кивнул, проследив за ней взглядом, а потом тихо и раздраженно зарычал сквозь зубы. Он был уверен, что еще не раз и не два пожалеет о принятом решении, но все же именно оно казалось единственно верным.

Черепаха не врала, это было очевидно, но зато умела виртуозно недоговаривать. А потому Оно одолевали огромные сомнения по поводу последнего пункта их своеобразного договора. Интуиция отчетливо подсказывала — стоит только Матурин немного освоиться, и покою снова придет конец.

Но это все равно было лучше, чем ничего.

Впрочем, проблемы можно решать и по мере их поступления.

Встряхнувшись, Пеннивайз растворился, сливаясь с тенями Дерри. Следовало хорошенько поохотится и утолить голод, чем он собрался заняться в первую очередь, и лишь после этого приступать к другим делам.

Например, напомнить некоторым чрезмерно заносчивым кассирам пару правил хорошего тона. А еще нужно было раздобыть для Матурин нормальную одежду и краску для волос.

И шоколадку. Молочную, с лесными орехами.