Ой, все! (джен)

Неожиданно, на самом крыльце Матурин затормозила и хлопнула себя по лбу.

— Чуть не забыла, мне же нужно человеческое имя.

— А твое собственное чем тебя не устраивает? — недовольно пробурчал едва не врезавшийся в нее со всего маха Пеннивайз.

— Оно мужское.

— Этим людям будет все равно. Они не ощутят разницы.

— Зато мне не все равно. А еще оно настоящее. И я не хочу случайно привлечь к себе нежелательное внимание. В конце концов должен же и у меня быть отпуск? Я заслужила! И вообще, ты же тоже себя называешь Робертом Греем, а не…

Матурин явно хотела что-то произнести, но вместо слов у нее вышел только нечленораздельный хрип. Насупившись, она повторила попытку, но также безуспешно. И еще раз.

— Именно поэтому и не называю, — улыбнулся издевательски Пеннивайз, наблюдая едва ли не с умилением за тщетными потугами выговорить его истинное имя, — оно не для этого мира, и людям не дано ни произнести его, ни воспринять на слух.

— Ну и ладно, — раскрасневшаяся от усердия Матурин картинно отвернулась и вздернула носик, — все равно мне нужно подобрать себе имя. Что бы выбрать? В этом мире столько разных красивых имен…

Пользуясь тем, что Матурин отвлеклась и задумалась, Пеннивайз попытался незаметно вырвать руку из ее хватки и скрыться в доме. А после забаррикадировать вход. И сделать это очень быстро. Но если руку ему, с грехом пополам, удалось освободить, то стоило лишь развернуться, как входная дверь с грохотом захлопнулась прямо перед его носом. Пеннивайз тоскливо взвыл.

— И не надейся, — Матурин обижено прищурилась и некоторое время сверлила его укоризненным взглядом.

Впрочем, Пеннивайза это все совершенно не проняло. Он с самым унылым видом на свете уселся прямо на ступени крыльца и отрешенно наблюдал, как Матурин, которой надоело пытаться воззвать к его несуществующей совести, расхаживает из стороны в сторону. Как бы ни было прискорбно это осознавать, убегать смысла не имело, это было совершенно очевидно. По крайней мере пока что.

Изредка до Пеннивайза доносилось бормотание:

— Селена… Анжела… Диана… Нет, как-то простовато…

От вида равномерно проплывающей перед глазами то туда, то сюда яркой разноцветной массы, служащей Матурин волосами, Пеннивайза начало клонить в сон. А еще он подумал, что, кажется, знает теперь, каким обликом следует подманивать к себе только вступивших в пору полового созревания подростков и на какой его менять, чтобы все их железы от ужаса враз заработали на полную мощность и придали мясу неповторимый пикантный вкус.

— А ну прекращай пускать на меня слюни! — резкий возмущенный окрик Матурин заставил Пеннивайза вздрогнуть и сбросить с себя грезы об открывшихся перед ним гастрономических возможностях.

А уж когда смысл сказанного окончательно дошел до него, Пеннивайз от возмущения аж подавился и правда обильно выделившейся слюной.

— Да с чего ты взяла, что это из-за тебя? Ты вообще не в моем вкусе, идиотка!

— Ах вот как! И почему же?

Матурин тут же рассержено прищурилась, и Пеннивайзу это совершенно не понравилось. Но все же он решил для разнообразия ответить честно:

— Потому что ты слишком тощая. Мяса на тебе мало.

— Да тебе лишь бы жрать! — в голосе Матурин явственно зазвенела обида, чем вызвала искреннее недоумение со стороны Пеннивайза.

— Ну да, разве это плохо?

— Да, плохо!

— Во имя Другого, почему?!

— Потому что! — и после озвучивания этой без сомнения весомой причины Матурин отвернулась, зло засопев, и процедила сквозь зубы. — Хамло бесчувственное.

От таких заявлений Пеннивайз на несколько секунд потерял дар речи, а потом схватился руками за начавшую противно болеть голову, коротко заскулив. Нет, он решительно не понимал причин подобного настроения у Матурин. То она буквально пылала энтузиазмом и радостью, а теперь внезапно злится и обижается.

— Да что тебе не так? — сейчас Пеннивайз как никогда сильно жалел, что не может читать мысли Матурин.

— А ты словно сам не знаешь!

— Нет, не знаю! Тебе же не нравилось, когда я на тебя якобы пялился и пускал слюни.

— Да! Это мерзко, пошло, грязно, низко…

— Но ведь выяснилось, что ты тут ни при чем. Правильно?

— Да.

— Ну так почему тебе и это не нравится?! — взвыл окончательно сбитый с толку Пеннивайз.

— Ой, все! — теперь злость в голосе Матурин снова смешалась с обидой. А еще создавалось четкое ощущение, что она вот-вот расплачется. — Не важно, понятно? Все нормально.

Пеннивайз оскалился. Сейчас ему казалось, что его разум вычерпывают маленькой серебряной ложечкой, медленно и с садистским наслаждением. Нет, с Черепахой и раньше было трудно общаться из-за довольно разных — можно даже сказать, кардинально противоположных — взглядов на мир и систем ценностей. Но с творящимся сейчас это ни шло ни в какие сравнение.

— Погоди-ка, — Пеннивайз злостно прищурился, сверкнув желтыми глазами. Догадка, посетившая его, была жуткой и ничего хорошего в будущем не предвещала, — ты что же, не только скопировала популярный среди подростков облик самки, но и ее мышление? Точнее говоря, его отсутствие.

— Все сущее должно подчиняться законам формы, которую принимает, — все еще обиженно пробурчали в ответ, — я не исключение.

— Твою черепашью ма-а-ать! — Пеннивайз вскочил, больше всего на свете сейчас желая свернуть Матурин ее тоненькую шейку. — Мало тебе было быть просто глупым созданием, так ты теперь стала клинической пустоголовой идиоткой! С отвратительным человеческим образом мыслей!

— И что с того? — Матурин развернулась так резко, что от мельтешения цветов ее волос у Пеннивайза зарябило в глазах, вынудив его остановиться и не пытаться пока что наброситься на нее. — Это мое дело, кем мне быть. И какой мне быть. А еще, к твоему сведению, у меня нет матери. Меня создали…

— Я это и так знаю! — злость постепенно сходила на нет, уступая место усталости и какой-то обреченности. — Дело это твое, все так, но проблемы-то ты создаешь мне.

— Да ладно тебе, — Матурин вдруг лучезарно улыбнулась, — хватит дуться. Лучше помоги мне выбрать имя.

От такой резкой смены настроения Пеннивайзу стало жутко. И тут же с новой силой вернулась злость. Да как смеет эта ошибка мироздания пугать его, само воплощение ужаса?

— Нужно что-то необычное, мне так кажется, — Матурин словно бы не замечала его яростного взгляда, — чтобы это выделило меня из толпы.

— Леди Матуриниэль Пустоголо… то есть, Великолепная, — тут же расплылся в издевательской ухмылке Пеннивайз.

— Да, красиво, — Матурин улыбнулась, — вот только все равно слишком походит на мое настоящее имя. Погоди… ты что же, насмехаешься?

— О, что ты, что ты, как я могу? — Пеннивайз изо всех сил изобразил потрясение. — Ты всего лишь без спроса ворвалась в мою жизнь, принуждаешь меня помогать тебе, плюешь на мое мнение, желания и потребности. Ну конечно я буду помогать тебе от всей своей черной души, как же иначе!

— Хватит паясничать!

— Но я же клоун. Ты сама говорила, я должен нести радость, веселье и все в таком духе. Мне положено паясничать. Да-да.

— Ой, все! — Матурин раздраженно тряхнула головой, заставив Пеннивайза болезненно зажмуриться. — Я серьезно. Помоги мне. Вот скажи, как тебе имя Саманта? А может Эванжелина? Или Ариадна?

— Даздраперма! Вот это тебе точно подойдет на все сто.

— Я же просила не издеваться! — Матурин стукнула Пеннивайза кулачком в плечо, но добилась лишь довольного хохота в ответ. — Ну и ладно. Сама справлюсь!

Матурин снова принялась мерить шагами лужайку перед крыльцом. Пеннивайз тяжело вздохнул, больше всего желая сейчас вернуться в логово и заснуть. Лет на двадцать семь желательно.

— Хм, может мне использовать сразу несколько имен? Как насчет Кармелиты-Марии-Николаос-Андреа-Эмилии? Или Сюзанна-Абигейл-Рафаэлла-Констанция звучит лучше. Или…

Медленно и очень осторожно Пеннивайз принялся продвигаться к краю крыльца. В какой-то момент, когда Матурин, увлекшись размышлениями отошла от него особенно далеко, он решил еще разок попытать счастья.

Единым быстрым движением Пеннивайз метнулся под крыльцо, устремившись к разбитому окошку в подвал. Еще немного, совсем чуть-чуть усилий, и он сможет освободиться. По крайней мере он искренне на это надеялся.

— Это куда ты собрался? — тонкие девичьи пальцы мертвой хваткой вцепились в его правую лодыжку. — Мы так не договаривались.

— Мы вообще никак не договаривались. Пусти меня!

Пеннивайз попытался лягнуть Матурин свободной ногой, но добился только того, что и левая лодыжка оказалась схвачена. С третьей попытки — ибо Пеннивайз очень старался остаться под крыльцом, цепляясь когтями за землю, доски и треснувшую оконную раму — его все же вытащили наружу.

— Ну почему с тобой так трудно?! Неужели сложно составить мне компанию?

— Да, сложно! — прорычал Пеннивайз, изо всех сил сопротивляясь и пытаясь вывернуться из хватки Матурин. В какой-то момент ему даже показалось, что у него вот-вот получится, но в итоге вышло лишь изменить позу, перевернувшись на спину. — Со мной не трудно, это с тобой невыносимо. Совершенно! Ты даже не отдаешь себе отчет, что творишь. Да какая разница как тебя вообще будут называть эти жалкие людишки? Особенная, поглядите на нее. Глупая, недалекая и капризная. Нашла какой себе образ выбрать, тупое земноводное, и, главное, где! Хочешь быть самой красивой, самой независимой, самой выделяющейся. Самой-самой, о да! Тогда и назовись уже Мэри, для полноты картины, это хотя бы точно будет отображать твою жалкую суть!

— Мэри? А что, мне нравится, — Матурин вдруг заулыбалась, — простенько, но зато мило звучит. Вот видишь, ты все-таки сумел мне помочь, спасибо! Решено, теперь я буду зваться Мэри.

Пеннивайз обреченно закрыл лицо рукой и уже не знал, смяться ему или ужасаться. Одно он понимал точно — объяснять этой наглухо отбитой, что он совсем не собирался помогать, и почему он упомянул именно это имя было бесполезно.

Тем временем Матурин развернулась в сторону Нейболт-стрит, удобнее перехватив Пеннивайза за лодыжки, снова при этом не дав ему даже шанса вырваться, и двинулась прочь от дома.

— Эй, совсем спятила? Отпусти меня немедленно! — тут же возмущенно взвыл Пеннивайз. Ему было неудобно, но куда неприятнее ощущалась унизительная невозможность освободиться. — Это переходит уже все границы!

— Не пущу, — судя по тому, как звенел голосок Матурин, к ней вновь вернулся ее нездоровый энтузиазм, — ты снова попробуешь сбежать. А я не хочу остаться одна.

— А я не хочу таскаться за тобой по всему городу, словно нянька!

— Ой, все!

Пеннивайз обреченно застонал, а потом сложил руки на груди, картинно надувшись на весь белый свет в целом и на всю Матурин в частности. И даже вновь открывшийся прекрасный вид с тылов уже нисколько не заинтересовал его.

Впрочем, попыток освободиться он тоже не предпринимал. Хочет Матурин, чтобы он всюду был с ней, пусть сама таскает. А у него лапки. Целых восемь.