Позволь любви сгубить нас (джен)

Первое воспоминание Скорпиуса Малфоя было до жути пронзительным — его отец просил прощения, говоря, что очень сожалеет. Этот случай намертво впечатался в память, и просто невозможно было кому-то о нём рассказать — это воспоминание было священно, ведь оно заключало в себе извинения отца перед сыном за все последующие печали и потери, за всё, что ещё придётся пережить ребёнку.

Тогда Скорпиус не понимал, почему папа, не сделав ничего плохого, просит прощения. Скорпиус не понимал, и это непонимание было прекрасно в своей беззаботности.

Он рос под пристальными взглядами, ненавидимый многими, с отцом, без конца защищающим его. В какой-то момент Скорпиус вырос достаточно, чтобы ему начали посылать проклятья в спину и угрожать смертью, начали издеваться над ним и оскорблять его, и тогда же он очень быстро научился владеть собой и выучил многие лечебные заклинания. Он понял, что значит быть изгоем, и, возможно, начал понимать, за что отец извинялся.

Порой Скорпиусу казалось, что он впитал с молоком матери аксиому, гласящую, что жизнь сурова и жестока. Но это была его собственная жизнь, она всегда была такой, и потому он не расстраивался и не злился. Жизнь заключалась в том, что надо всегда надеяться на лучшее, даже если нет никаких причин, и в том, что иногда его отец жил лишь этой надеждой. Жизнь заключалась в том, что Скорпиус вынимал из рук спящего отца рюмку и убирал разбросанные по полу бутылки, и в том, что Скорпиус ненавидел гнилостный запах алкоголя.

Скорпиус рано повзрослел, потому что его детство состояло из гнева, вопросов, связанных с Пожирателями Смерти, и обожаемого отца. Скорпиус слышал, как его дяди и тёти смеются над шутками, которых он не понимает, он видел, что чем больше они пьют, тем страннее и абсурднее становится их разговор. Скорпиус терпеть не мог зловоние алкоголя, его влияние на людей, и с ужасом наблюдал, как люди, которыми он, Скорпиус, восхищался, ищут спасения в вине.

Может быть, это и хорошо, что он был настолько измучен, потому что в Хогвартсе всё стало ещё хуже. Каждый день Скорпиуса проклинали, каждый день его вещи крали и прятали. Скорпиус находил свои вещи посреди озера и его одежда под всеобщий смех взрывалась, будто фейерверк. Всякий раз, когда обсуждались Тёмные Искусства, всякий раз, когда упоминалась война, происходило неизбежное — звучал один и тот же вопрос: «А правда, что твой отец — Пожиратель Смерти?»

Скорпиус очень быстро пришёл к ненависти. Он начал ненавидеть Гриффиндор за высокомерие и небрежную жестокость, Рейвенкло за пренебрежительное отношение, Хаффлпафф за неспособность остановить всё это.

За семь лет обучения в Хогвартсе Скорпиус открыл для себя новые истины: держись подальше от Уизли, будь спокоен, что бы не происходило, и лишь сжимай кулаки, оставляя на ладонях кровавые полумесяцы.

Скорпиус не делал ничего дурного, не он начал всё это, но все относились к нему так, будто лично он объявил им вендетту.

(Он убийственно устал, он ужасно устал. Это он знал точно, и так же точно он знал, что не доверяет и не верит незнакомым людям. Если никто не прикладывает никаких усилий, чтобы общаться с ним, почему он должен это делать? Это безумно утомляло, но выхода не было. Он жаждал стать безликим, мечтал, чтобы хоть кто-то вёл себя порядочно по отношению к нему. Этого, естественно, не происходило.)

* * *

Первое, что после окончания Скорпиусом Хогвартса сказал отец: «Всё будет кошмарно и ужасно». В этом был весь Драко Малфой (по крайней мере, тот Драко Малфой, которого знал Скорпиус): чрезвычайно подробные описания, холодные слова и порой очень точные формулировки.

Скорпиус понимал, что действительно жалок, ведь его лучший друг — его отец, но Скорпиус не мог иначе. Папа был единственным человеком, которого Скорпиус знал как облупленного, которому доверял, как самому себе, ведь не существовало ничего прочнее семейных уз, по крайней мере для них с отцом.

Он полагал, что отец абсолютно прав, потому что всё, что Скорпиусу было известно, лишь подтверждало, что всё кошмарно и ужасно, и в этом не было ничего нового, не после того, как его одежда было зашита и починена столько раз.

Папа улыбался ностальгически: горько и одновременно радостно. Скорпиус понял, что сейчас он услышит про те времена, когда всё ещё не было так ужасно, про времена, о которых он и мечтать не смел.

«Не пей слишком, ладно?» — безнадёжно попросил Скорпиус, зная, что такая улыбка является предвестником как минимум двух бессонных ночей, в которые ему придётся присматривать за мертвецки пьяным отцом.

(В этот раз Скорпиус обошёлся малой кровью — запой длился всего одну ночь. Алкогольная вонь была кошмарна и ужасна, но Скорпиус так привык к ней за семнадцать лет, что она казалась ему старой подругой.)

* * *

Жизнь ужасна, а люди — сволочи, вот что говорили Скорпиусу дяди и тёти, пока он рос. Они обсуждали убийства, пытки и дискриминацию, а разлитый по рюмкам алкоголь смеялся над их справедливой критикой Гриффиндора, Хаффлпаффа и Рейвенкло.

Тётя Трейси рассказывала про выходки идиотов, которые ставили себя вышли закона, и злорадствовала, вспоминая, как они были наказаны. Тётя Панси, говоря в нос, пересмеивала их оправдания. Дядя Блейз (в школе Профессор Забини) рассказывал истории о глупцах всех возрастов.

Скорпиус рос под их разговоры, и в некоторой степени был с ними согласен. В конце концов, кто ещё мог рассказать им, что Минерва Макгонагалл назвала Джеймса Поттера — младшего, на его седьмом курсе, «абсолютно больным на голову» и «дубиной стоеросовой».

(Хотя, честно говоря, Скорпиус так и не рассказал про Поттеров, выпивших драконью мочу, замаскированную под немецкое вино. Их рвота выглядела ужасно.)

* * *

Иногда ранним утром, когда никак не получалось заснуть, Скорпиус думал о войне. Он думал о том, что его дяди и тёти неправильно выбрали сторону, и что плоды этого выбора им приходится пожинать по сей день.

Иногда он слышал, как тётя Панси говорила, что всё они были просто детьми, и он знал, что никогда по-настоящему их не поймёт. Это была не его война, это была их война. Это были их падения и их ошибки, их боль и их горе, но именно поколению Скорпиуса приходилось расхлёбывать последствия.

Ему не было никакого дела до великих и величественных предков и истории семьи. Семья — это родство не только по крови, и говорить так — оскорбительно. Семья — это те люди, о которых он заботиться от всей души, и те люди, которые так же заботятся о нём.​

Война людей закончилась, но иногда Скорпиус задавался вопросом, когда же закончится война мировоззрений.

* * *

Казалось, что подоконник в совятне покрыт снегом, хотя на самом деле он был покрыт совиным помётом. Совы прилетали и улетали, утробно ухая, разнося письма и посылки.

Было первое мая, и не было места на Земле, где Скорпиус хотел бы находиться. В Хогвартсе царила мёртвая тишина, и чудилось, что воздух стал вязким, и потому призраки обрели вес, а заклинания не достигают цели из-за сопротивления воздуха. Уроки отменили, но Скорпиус решил остаться в замке.

Тишина душила Скорпиуса, и ему казалось, что он один на всём белом свете. Папа, тётя Трейси, тётя Дафна, да и все слизеринцы этой параллели, были в одном из домов дяди Блейда или дяди Тео, пили дорогое огневиски, и говорили про войну. Скорпиус вдруг вспомнил отца, рассказывающего, что, когда в 1999 году слизеринский выпуск до полуночи гулял по Хогвартсу, замок казался абсолютно чужим. Сюрреалистичным.

Скорпиус всё так же задумчиво смотрел в окно.

* * *

Однажды ночью он попытался восстановить в сознании образ матери. Она умерла, когда он был на втором курсе, но он практически её не помнил. Она существовала, вне всяких сомнений, но она безумно много работала, и потому он запомнил её спящей на столе, с измазанной чернилами щекой.

Это был единственный раз, когда он долго думал о ней. Её здоровье было подорвано каким-то родовым проклятием, он не знал каким именно. Он вообще плохо разбирался во всём этом, он лишь знал, что мама чувствовала себя хорошо до последнего.

(Насколько Скорпиусу было известно, она умерла почти счастливой.)

* * *

Он успел бесчисленное количество раз повторить себе, что терпение и труд всё перетрут, перед тем как окончить Хогвартс. Диплом Скорпиус заработал потом и кровью, о чём свидетельствовали пропущенные им уроки (особенно на седьмом курсе, тогда он пропустил больше половины).

Результаты ТРИТОНов были ужасны, но, во всяком случае, этим Скорпиус отличался от семьи, выбивался из ряда фанатичных монстров, и он постоянно удерживал это в голове. Только он понимал, как это важно.

* * *

Однажды ему приснился странный и страшный сон про семью Блэков. Скорпиус будто прослеживал историю насквозь прогнившего, умирающего рода. Сон был удивительно чётким и словно высокопарным, невыносимо скучным и до жути неправильным одновременно.

Скорпиус видел пожилого мужчину в очках, его жестокую и злую жену, их сыновей. Они все злились друг на друга, напряжение, висевшее в воздухе, можно было пощупать, и все они совсем друг о друге не думали.

Всё было чёрно-белым и немного дёрганным, как на ожившей старой фотографии, и оттого Скорпиусу казалось, что это какое-то искажённое воспоминание, неверотным образом сохранившаяся запись. Удивительно реальным выглядел бар, полный спиртных напитков, живыми виделись сидящие рядом с ним отец и старший сын, младший сын, с завистью на них подглядывающий, мать, бормочащая что-то под нос и расхаживающая по комнате.

Скорпиусу чудилось, что предки пытаются докричаться до него из-за грани: «Это — твоё прошлое, это — твоё происхождение. Эти люди пришли в этот мир до тебя, они должны что-то значить для тебя!» Но Скорпиусу никогда не было до них никакого дела. Он твёрдо знал, что прошлое никогда не станет будущим, потому что его будущее, каким бы печальным оно не казалось, принадлежало ему и только ему.

* * *

Что такое наследие? Что такое влияние человека? Почему один человек важен, а другой — нет? Кто задаёт определяющие всё критерии?

Министерство стояло на ушах, потому что погиб кто-то очень известный. Скорпиус не интересовался такого рода вещами, но вроде бы был отравлен какой-то высокопоставленный и знаменитый герой войны. Отец и его однокурсники обсуждали это, а Скорпиус слушал.

Он слушал и понимал, что их рутина, постоянная неосведомлённость, разговоры за выпивкой — всё это лукавство. Напиваясь в хлам, они становились гораздо честнее, и тогда Скорпиус видел, насколько они вымотаны. Они были пропитаны усталостью, как ядом, и в такие моменты он пытался хоть как-то помочь им.

Они всегда были его семьёй, эти сорокалетние люди, однокурсники его отца, занимающиеся саморазрушением, и он любил их. Он превыше всего ценил их, а не громкие слова, наподобие Toujours pur.⁽¹⁾

* * *

Учитывая все обстоятельства, он всё-таки был счастлив. Он был достаточно счастлив и считал, что у него есть всё для счастья. (Возможно, это было не так, но счастье было его, только его и ничьё больше.)

1) Toujours Pur с французского переводится как «всегда чисты», девиз Блэков.

Вернуться к тексту