Год Кошки (джен)

— … тогда хозяин горы решил, что жена неверна ему, и запер ее в самом глубоком из подземелий. Лишь старая служанка была с ней, и никому из обитателей горного владения не позволял господин видеть ее. Но и то было не самое ужасное из наказаний, придуманных злым демоном для его жены. Вскоре явился он в ее тюрьму со страшным подношением, и бросил перед ней голову ее друга. «Вот, — сказал он, — тебе от меня подарок. Теперь этот дурной человек не похитит тебя у меня». Долго плакала несчастная женщина, и, казалось, не истощится ее горе, но вот однажды землю сотряс оглушительный грохот. Сама гора содрогнулась до основ, и страшно и радостно сделалось бедной узнице. И, хотя в ее темнице не было окон и она не могла видеть, но знала, кто явился за ней. «Видно, демоны подземного царства хотят сожрать нас», — сказала служанка. «Нет, — отвечала госпожа. — То мои братья скачут».

Кимико облегченно выдохнула.

— Они спасли ее, да?

— Конечно, спасли, — отвечала Мадока. — Они разрушили темницу и забрали сестру и старую служанку, и так несчастная госпожа вернулась домой.

— А еще они убили ее мужа и поднесли сестре его голову! — яростно вскричала Кимико, грозя непонятно кому маленьким белым кулачком.

— Если ты так говоришь, значит, так и было, — согласилась Мадока.

В конце концов, откуда ей знать. У нее никогда не было братьев.

Кимико не успела ответить: за сдвинутыми сёдзи послышался голос старой Рен:

— Прибыл посыльный из дома твоего отца, госпожа. Он говорит, дело его срочно, и просит, если нет иных забот, требующих немедленного твоего внимания, принять его.

— Пусть подождет в приемном покое, — отвечала удивленная Мадока. — Скоро я приду к нему.

Рен ушла, Кимико удивленно уставилась на мать. Мадока и сама пребывала в растерянности. Йендо Арета, ее отец, так редко присылал к ней, что само его существование казалось призрачным. За двенадцать лет ее брака Мадока лишь первые два года сообщалась с ним. После, казалось, отец утратил к ней интерес и забыл о ее существовании. Это было, конечно, не так: не имея других детей, кроме Мадоки, Йендо Арета не мог забыть о ней, и, если теперь решил к ней обратиться, стало быть, дело и впрямь не терпит отлагательства.

— Подожди здесь, милая. — Мадока поднялась, оправив полы кимоно, и легонько коснулась волос дочери. Кимико разочарованно вздохнула, но прекословить не стала.

В приемном покое жарко пылал очаг. Старый самурай сидел у огня, задумчиво вертя в руках свиток, перевязанный алой лентой. Усевшись напротив него, Мадока коротко поклонилась, и Сугияма поклонился в ответ. Она помнила его с детства — сурового худого человека с лицом, изрезанным ветрами и железом страшнее, чем ее собственное. Он был немногословен, но юной Мадоке казалось тогда, что ни демон, ни смертный не сможет причинить ей вреда, пока этот человек защищает ее дом. Нынче он смотрел в огонь, задумчивый и мрачный, словно не мог подобрать слов, которые она поняла бы правильно.

— Я не знаю, как изложить мою весть мягко, госпожа, — сказал он. — Видимо, это невозможно, потому укрепи свое сердце, чтобы мои слова не разбили его. Твой отец, славной памяти господин Йендо Арета, погиб полмесяца назад.

Он замолчал, замерла и Мадока, замер воздух вокруг, замерли руки на коленях, застыла слюна в горле.

— Как это случилось?

Она не знала, хочет ли выслушать его рассказ. Знала только, что об этом принято спрашивать.

— Его лошадь оступилась и упала в овраг. Господин разбил голову о камень и погиб мгновенно.

Снова воцарилась тишина. Затем, словно решив, что дал ей достаточно времени примириться с утратой, Сугияма продолжил:

— Как тебе известно, госпожа, покойный господин никогда не доверял твоему супругу и хотел, чтобы в случае его безвременной кончины все наследство досталось тебе. Вот его последние распоряжения на этот счет. — Сугияма протянул ей свиток. Мадока развязала ленту и уставилась невидящим взглядом в ровные столбцы символов, выписанные твердой знакомой рукой. Мысли ее бродили далеко.

Отец и вправду никогда особенно не любил ее супруга, Котояму Ичиро. Двенадцать лет назад, отдавая за него юную и полную надежд Мадоку, он с пристальным вниманием присматривался к зятю и, хотя ни в чем не мог его обвинить, не проникся к новообретенному родичу ни уважением, ни любовью. Холодное согласие установилось между ними, но не родственные узы, хоть Котояма Ичиро был всем хорош. Богатый человек и славный воин, первый сын знатного господина, он был на десять лет старше Мадоки и весьма недурен собой. Суровость и стать были в нем, чем-то он напоминал Сугияму, и Мадока решила, что это будет хороший брак и в нем она окажется так же надежно защищена, как в отцовском доме. Она ошиблась.

Прошел лишь год ее замужества, принесший маленькую Кимико, как Мадока тяжело заболела. Словно огромный костер пылал у нее в голове и груди, и лихорадка не оставляла ее ни днем, ни ночью, затмевая разум и не оставляя в ее мире ничего, кроме огня. Приглашенная харайя сказала, что к госпоже пристал мононоке, родившийся из женской зависти ее красоте, и ни заклинания, ни очищающие обряды не могли изгнать демона. Тогда Мадока изрезала себе ножом лоб и щеки, и шрамы, изуродовавшие ее лицо, примирили с ней неведомую завистницу. Болезнь прошла, но не прошли несчастья Мадоки. Узнав, что Котояма Ичиро не сумел защитить его дочь от колдовства замковой прислуги и даже не собирался казнить или выслать подозреваемых в дурном замысле, отец пришел в ярость и хотел тут же забрать Мадоку домой. Тогда ей, беззаветно влюбленной в мужа, удалось сохранить свой брак, но согласие между отцом и супругом так и не восстановилось.

Утратив былую красоту, она утратила и любовь мужа: все реже он навещал ее, а когда Мадока разрешилась мертвым младенцем, и вовсе перестал приходить. Она знала, что супруг ее не имеет недостатка в женском внимании и любая в замке готова угодить ему. Вот уже десять лет господин не прикасался к ней, и жизнь ее была бы вовсе тосклива, если бы маленькая Кимико, яростная, как дикий зверек, не скрашивала ее дни.

Мадока бездумно водила глазами по бумаге, где говорилось, что в случае кончины Йендо Ареты к его дочери должны перейти его земли, имущество и обязательства, и его вассалы обязуются служить ей как служили ему.

— Я поняла. — Мадока опустила свиток.

— Каковы будут твои первые распоряжения?

— Пускай самураи остаются в своих домах и охраняют земли моего отца от всякого, кто посмеет посягнуть на них. Ты, храбрый Сугияма, достойнейший среди воинов, оставайся их главой и управляй замком от моего имени. Если есть среди моего наследства сокровища, которые нельзя распределить между вассалами отца за их верную службу, пускай эти вещи доставят мне. И пускай замковая прислуга, если тебе покажется, что они честные люди, остается на своих местах.

Казалось, она сообщила все, что следовало, но Сугияма, поклонившись, заговорил снова:

— Обязательства покойного господина также перешли к тебе, госпожа. Полгода назад господин призвал наемников Шичининтай, знаменитую Армию Семерых. Он хотел повести войска в провинцию Сачи, и нынче Сачи также принадлежит тебе. Господин обещал отдать Шичининтай Цвет Надежды, если они прослужат ему полтора года, но всего шесть раз сменилась луна с тех пор, как они пришли. Как ты велишь распорядиться их договором?

Мадока вздохнула.

— Я не веду войн, и наемники мне не нужны. Пускай как можно скорее доставят сюда Цвет Надежды, и пускай Шичининтай явятся ко мне. Мы рассчитаемся, и я отпущу их.

Не было причин не доверить расчет тому же Сугияме: Мадока не сомневалась, что старый самурай не обманет ее. Но слишком уж любопытно было подержать в руках легендарный Цвет Надежды, волшебный цветок цубаки, в чаше которого не оскудевает живая вода — трех капель ее достаточно, чтобы срастить самую страшную рану.

… Ей повезло, что Цвет Надежды явился к ней раньше Шичининтай, иначе встреча с наемниками вышла бы несколько неловкой. Шкатулку с легендарным цветком доставили отдельно от ключа, дабы у госпожи не оставалось подозрений, что ее никто не вскрывал. Но нынче в руках ее были и шкатулка, и ключ, и, чувствуя, как взволнованно бьется сердце, Мадока открыла ларчик и подняла крышку.

Он был там. Бледно-красный, никогда не увядающий цветок, наполненный прозрачной, мягко светящейся водой. Ни вода, ни лепестки не источали аромата, хотя, по преданию, Цвет Надежды должен был пахнуть для каждого по-своему и, видимо, чем-то приятным. Мадоке нестерпимо захотелось нанести воду на какой-нибудь порез, но ран у нее не было, и она решила попробовать смочить шрамы на лбу. Окунув кисточку в чашу камелии, она легонько смазала лоб и замерла, прислушиваясь к себе.

Ничего не произошло. Мадока не ощутила ни боли, ни жара, ни даже пощипывания. Что ж, возможно, глупо было наносить воду на уже зажившие раны, и так же глупо было смотреться в зеркало — за пару мгновений вода не исцеляла ничего. Но Мадока все же достала из рукава зеркальце и взглянула на лоб. Шрамы остались где были. Видно, ничто уже не могло вернуть ей былую красоту.

Со вздохом Мадока спрятала цветок в шкатулку и опустила крышку.

… Шичининтай явились к ней через день и были, стоило признать, даже занятнее цветка. Прямой пристальный взгляд сочли бы бесстыдным, и Мадока рассматривала гостей украдкой, дабы не смутить их. Особенно привлекли ее внимание юноша с женским лицом и в женской одежде — губы его были окрашены алым; огромный, вдвое выше взрослого мужчины, человек устрашающей наружности — чем-то он напоминал демонов-великанов, живущих в горах; и ярко-рыжий — раньше она видела лишь собак такой масти — воин, чье лицо наполовину закрывали металлические пластины, и правая рука, мало походившая на человеческую, также была из железа. Они были так необыкновенны, что Мадока впервые за десять лет не устыдилась собственного уродства. Она коротко поклонилась, приветствуя гостей, и Шичининтай поклонились в ответ.

— Стало быть, ты и есть Кото… Котояма Мадока? — Юноша с кошачьими глазами и длинной смоляно-черной косой был, похоже, вождем этого странного сообщества. Мадоке казалось, она некогда была с ним знакома — в прошлой, беззаботной своей жизни. Но это, конечно, было не так. Сколько ему лет — шестнадцать? семнадцать? — когда она выходила замуж, он, похоже, был совсем еще дитя.

— Я и есть, — согласилась она. — Вы, должно быть, устали в пути, потому не будем тянуть. Я знаю, что мой отец обещал вам Цвет Надежды за полтора года службы. Но я не веду войн и не нуждаюсь в ваших услугах, потому отдам вам его. Отдохните у меня пару дней — и ступайте прочь.

Она взяла с дзабутона шкатулку с волшебной камелией и подняла крышку. Взгляды Шичининтай как один уперлись в цветок, словно и они заворожены были мягким сиянием воды в его чаше. На несколько мгновений воцарилась тишина, а затем один из наемников произнес:

— Что ж, госпожа, твоя щедрость неожиданна, но приятна, и мы не будем больше тебя задерживать…

— Не так быстро, Ренкотсу. — Юноша с кошачьими глазами с трудом оторвал взгляд от цветка и взглянул в лицо Мадоке. — Я не люблю навязываться, госпожа, но не в моих правилах получать плату за невыполненную работу. Если ты вовсе не желаешь иметь с нами дел, мы уйдем, однако, если у тебя есть враги или области, что ты хотела бы привести под свою руку, ты вольна просить нас задержаться еще на год.

О зачем, зачем он говорил это ей! В смятении, поселившемся в душе с гибелью отца, Мадока не могла найти сил спорить с ним. Тысячи сомнений терзали ее сердце — теперь, когда она могла владеть областью Йендо — или не могла? — когда пал величайший из ее защитников — или оставил ей лучший щит? — она была растеряна, расстроена и тронута словами юноши.

— Хорошо, — медленно произнесла Мадока. — Оставайтесь у меня. Вы разместитесь в деревне у замка, в доме старой Рен. Там много места, и, полагаю, вы не будете стеснены. Если вам что-то понадобится, скажите Рен, и она передаст мне ваши просьбы. Если же мне что-то потребуется, я вас призову.

Она опустила крышку. Волшебный свет померк, Шичининтай как будто вздрогнули, оправляясь от наваждения, ей послышался легкий разочарованный вздох.

На следующий день большая повозка доставила в замок наследство ее отца. Так как золото и оружие Мадока велела распределить между его самураями, ее долю составили, в основном, наряды и драгоценности покойной матушки в огромных плетеных сундуках. Кимико, увидев такое великолепие, пришла в восторг, и до позднего вечера мать и дочь примеряли одежды и украшения. Большая часть нарядов была для Кимико слишком длинна и волочилась за ней по полу, в рукавах же маленькие ручки вовсе терялись. Это, однако, не сделало их игру менее веселой, и даже печаль, глодавшая сердце Мадоки, на время отступила перед этим нехитрым развлечением.

К вечеру, однако, когда утомившаяся дочь легла спать, а Мадока решила разобрать оставшиеся сундуки, смятение и тревога вернулись. В одном из сундуков она обнаружила подарок, который рада была бы не получать — так он пугал ее в детстве.

Это была отрубленная голова большой кошки. В черных, необыкновенно живых глазах ее застыло выражение ярости, отчаяния и страха. Пасть была оскалена, пожелтевшие от времени клыки грозно щерились в лицо неведомому врагу. Восемнадцать лет прошло с тех пор, как отец услышал о живущей в лесу чудовищной кошке, в которую, по словам суеверных крестьян, вселился демон. В то лето отец собрал большую охоту и сам возглавил ее. Были там и самураи, и хоши, и даже мико из ближайшего святилища. Демон появлялся по ночам, потому на закате охота отправилась в лес, а к утру отец вернулся с трофеем.

Страшной показалась маленькой Мадоке его добыча. Голову установили на деревянной тумбе в большом покое, и проходить мимо нее девочка боялась. Казалось, выражение предсмертной муки навеки застыло на ужасной морде. Дни перетекали в месяцы, месяцы в годы, но разложение не касалось головы чудища. Видно, кошка и вправду была демоном — говорили, у нее было то ли семь, то ли девять хвостов, но убедиться в этом Мадока не могла: что сделалось с телом твари, она так и не узнала. Теперь же отец решил, что жуткий трофей должен достаться дочери, а не стоять, как все эти годы, в большом покое.

Почему?

Она долго сидела на коленях, бездумно глядя на нежданный подарок, затем опустила крышку. Тревоги прошедших дней утомили ее, и больше всего хотелось Мадоке отрешиться от дурной действительности хотя бы во сне.

… Однако дурная действительность вовсе не стремилась оставить ее в покое. Старая Рен разбудила госпожу известием, что господин хочет немедленно видеть ее и пребывает в крайне скверном расположении духа. Позволяя служанке одеть себя и прибрать, встревоженная Мадока пыталась вспомнить, чем она могла разозлить супруга. По всему выходило, что мужу не в чем было ее обвинить: о смерти отца и его наследстве она рассказала сразу, и он не проявил любопытства к доставшимся ей вещам и даже счел разумными ее доводы о том, что служившие отцу самураи должны остаться в своей провинции, дабы охранять ее от корыстных устремлений соседей. О Шичининтай он также знал — почему же теперь недоволен ею!

Котояма Ичиро сидел на дзабутоне, необыкновенно прямо держа спину. Правильные черты его лица являли образец строгости, ни тени улыбки или радости встречи не было в них. Мадока поклонилась, войдя, и опустилась на циновку напротив него.

— Я ждал тебя непозволительно долго.

— Я едва проснулась, господин.

— Что ж, возможно, тебе стоит поменьше спать и побольше заботиться о происходящем в твоей земле, коли уж ты получила столь богатое наследство.

Что за печаль ему в ее наследстве!

— Я всего лишь глупая женщина, — осторожно отвечала Мадока, — и мысли моего господина скрыты от меня.

— Я хочу, чтобы ты призвала своих наемников и объяснила им, как стоит вести себя с людьми нашего сословия.

— Они чем-то обидели тебя, господин?

Он раздраженно взмахнул рукой.

— Я послал к ним сегодня утром, дабы сообщить, что с этого дня и пока снег не стает следующей весной, они должны повиноваться мне и идти с моим войском куда бы я ни велел. Надеюсь, ты не станешь оспаривать это решение, потому как тебе вряд ли нужны их услуги.

— Не нужны, — согласилась она. — Но разве мы ведем войны, господин?

— Теперь ведем, — коротко отвечал он, и Мадока подумала, что супруг, должно быть, долго вынашивал эти замыслы. Нынче, приняв на своей земле знаменитых Шичининтай, он, наконец, решил осуществить задуманное, расплатившись с наемниками сокровищем ее отца.

Какой изящный план и какое необыкновенное везение.

— Что они ответили твоему человеку, господин?

— Они сказали, что знать меня не знают и что договором их распоряжается Котояма Мадока, лишь ее они будут слушать.

Странное чувство вызвали эти слова. Мадока была смущена столь однозначным признанием ее власти и рада явному предпочтению, отданному ей в обход супруга. Но она скрыла и смущение, и радость и коротко поклонилась снова.

— Что мне сказать им, господин?

— Скажи, что отдаешь их под мое начало и с этого дня мои приказы должны исполняться так же неукоснительно, как приказы моего покойного тестя.

… Что ей оставалось делать? Но, ожидая Шичининтай в большом покое, куда господин созвал едва не половину замковых самураев, Мадока чувствовала, как неприятно ноет сердце. С необыкновенной ясностью понимала она, что слова, произнесенные при таком количестве свидетелей, станут концом ее власти. И от этого что-то тянуло и ныло внутри, как будто, единожды прельстившись могуществом, она не хотела уступать его никому, в том числе собственному мужу. Тем более собственному мужу!

Господин сидел рядом с ней, по неподвижному лицу его ничего нельзя было прочесть. Но вот раздвинулись широкие деревянные створки, и в зал ступили Шичининтай. Казалось, многолюдство и зловещая тишина, висевшая в покое, на миг смутили их — или то был обман зрения? Не оглядываясь, почти не замедлив шага, наемники прошли между рядов молчаливых воинов — шаги гиганта и железного чудовища заставляли трескаться пол — и остановились напротив господ. По толпе пробежал неодобрительный шепоток. Прежде, чем Мадока успела придумать, как незаметно дать наемникам понять, что им следует хотя бы поклониться, давешний Ренкотсу шепнул что-то на ухо юноше с косой, и тот, помедлив, преклонил колено. Товарищи последовали его примеру. Шепот утих.

Безмолвие, воцарившееся в зале, казалось всепоглощающим. Мадока слышала только, как отчаянно бьется сердце, не желая, не желая отдавать оружие в чужие руки.

— Что ж, — раздался рядом ровный голос господина, — я счастливый человек. Я много слышал о вас, Шичининтай, и, если слухи не врут, вы обещаете стать жемчужиной моего войска.

Мадока с трудом отвела взгляд от колен, чтобы увидеть, как восприняли Шичининтай его слова. Но наемники смотрели вовсе не на господина, а на нее — вопросительно и выжидающе, словно требовали объяснения происходящего, словно их отказ или согласие зависели от ее доброй воли. Наконец, так и не дождавшись, видно, ее слов, юноша с косой отвечал:

— Слухи не врут, господин. Но с нами расплачивается эта женщина, и ей решать, становиться ли нам, — он усмехнулся углом рта, — жемчужиной твоего войска.

Одетый в женское кимоно товарищ его бросил на Мадоку недовольный взгляд, и ей внезапно сделалось легче.

— Как ты верно заметил, я всего лишь женщина, — произнесла она. — Вам скучно будет со мной, а господин мой готовит большой поход. Идите с ним и служите ему на поле боя.

Шичининтай просияли, и Мадоке сделалось радостно — оттого, что она сумела найти применение отцовскому договору, и печально — оттого, что они, похоже, тяготились ее властью.

Но, очевидно, она что-то сказала не так, потому что, когда ушли наемники и самураи и опустел зал, супруг обратился к ней с крайним недовольством:

— Разве это ты должна была сказать им? Почему ты не передала Шичининтай точно мои слова? Почему не отдала их под мою власть, если сама всяко не сможешь ими распорядиться?

— Так ли важны слова, господин, — примирительно отвечала Мадока. — Они будут сражаться за тебя и приведут под твою руку какие захочешь области. Не таково ли было твое желание?

Он раздраженно отмахнулся, но не нашел что ответить. Уже сидя в своих покоях над корзиной с отрубленной головой, Мадока думала о том, почему не повторила Шичининтай слова господина. Желала ли она тем самым сохранить хотя бы призрачную власть над ними, не отдать ее всецело мужу, которому и так принадлежало все, что ее окружало? Желала ли она знать, что здесь, в чужом краю, есть то единственное, чем она вольна распорядиться на свое усмотрение? Желала ли она не потерять людей, столь любезно признавших ее власть, даже когда она сама готова была от нее отказаться?..

Кошачья голова не знала ответов на эти вопросы. Некоторое время Мадока и мертвая кошка неподвижно смотрели друг на друга, затем Мадока убрала голову обратно в корзину и хотела закрыть крышку, когда обнаружила, что, кроме неприятного подарка, на дне лежит что-то еще. То оказалась плоская деревянная подвеска в виде кошки с девятью хвостами. Через правое ухо и один из хвостов продета была тонкая медная проволока. Вертя в руках подвеску, Мадока заметила на обратной ее стороне вырезанную в дереве надпись: «Охрани меня от девяти смертей».

Вырезала ли эти слова рука отца? Или он никогда не прикасался к подвеске, решив оставить ее дочери в подарок? Сколько странных вещей завещал он ей — и не было никого, кто объяснил бы значение этого необычного наследства. И подвеска, и кошачья голова, и даже договор с Шичининтай — что такое было в области Сачи, чего отец вожделел больше, чем Цвета Надежды? — обретали в ее глазах смысл таинственный и непостижимый.

Чего искал он в свои последние месяцы, к чему стремился? Почему оставил завещание, без которого все его земли, сокровища и обязательства перешли бы по обычаю ее мужу? Даже Шичининтай, хоть были явно рады отправиться на войну, не стали бы этого делать без ее дозволения — почему? Сугияма сказал, отец звал их, чтобы покорить область Сачи — и вот Сачи покорена и Цвет Надежды почти у них в руках — почему же они отказываются от него? Или замысел отца состоял не только в том, чтобы заполучить вожделенную провинцию, но и в том, чтобы оставить наемников у себя не меньше, чем на полтора года? Но зачем?

Если у тебя есть враги или области, что ты хотела бы привести под свою руку…

Что он имел в виду, странно знакомый юноша с глазами кошки? А может, она забивает голову ерундой, и отец был просто гордым жадным человеком, не пожелавшим отдать наследство нелюбимому зятю? Мысли перепутались в ее бедной голове, лишь одно Мадока знала наверняка: она правильно сделала, не позволив супругу приказывать Шичининтай. Пусть развлекаются на его войнах, а если им кажется, что Котояма Ичиро был бы лучшим господином, чем она, — так скоро они узнают его ближе и передумают.

Так, улыбаясь мстительной радости, Мадока надела подвеску на шею и скрыла под воротом кимоно.