В понедельник начинается бэкап (джен)

— Это ещё постараться надо, так всё нечаянно испортить, — ворчал Михалыч.

Михалыч, несмотря на свое прозвание, был человеком высокой культуры. Другой бы и крепкое словцо употребил, вызови его среди ночи на работу — а Михалыч ничего, завёл свою колымагу да поехал. Он вообще себе на уме был человек. "Волгу" ему советовали продать ещё лет двадцать назад, но Михалыч только посмеивался. Он в принципе не любил ничего менять в жизни. Поэтому, наверное, и ехал он сейчас в темень, в снегопад, знакомой дорогой из своей старой квартиры на не менее старую работу, разгребать ошибки новичков и утирать им сопли.

Отряхивая шапку и топая ногами, чтобы сбить налипший снег, Михалыч деловито ворвался в фойе, не глядя сунул пальто на крючок, а ноги в шлёпанцы, и вошёл в лабораторию.

Встретил его бледный, как собственный халат, доцент Иванов.

— Ну, что наворотили?

— Да мы, Игорь Михалыч, хотели как лучше, — робко пробормотал тот. — Всё шло согласно расчётам, и вдруг…

Михалыч за тридцать лет отвык уже удивляться. Сколько таких доцентиков он перевидал, и все хотели как лучше. Даже интересно: если б они хотели как хуже, получилось бы что-нибудь хорошее? Впрочем, вслух он этого говорить не стал, а сказал будничным голосом, будто соли просил передать: — Показывайте.

Иванов сглотнул и прошёл к столу. Стол был большой, крепкий, на трёх дубовых ногах, стилизованных под трёх слонов, которые стояли на спинах трёх черепах — фантазия неизвестного художника. На столе были голографические, очень точные изображения материков и океанов, с возможностью увеличить их вплоть до туфелек инфузорий, живущих в капле, которая упала на нос Жучки с куста смородины секунду назад, а также с функцией промотки этого события во времени. Стол Михалыч очень любил. Его бы воля, вообще никого бы к нему не пускал, тем более теоретиков от науки. Он оглядел поверхность стола. Всё было, на первый взгляд, нормально, но в то же время какая-то деталь не давала покоя. Что-то переменилось… Михалыч посмотрел более пристально. Океаны гнали свои волны на берег, тот зеленел или белел, в зависимости от локации, горы-леса-озёра — всё вроде на месте. Он слегка приблизил изображение: дома, мосты, парки, машины, кошки-собаки. Стоп.

— Куда людей-то девали? Черти полосатые…

— По нашим расчётам… — опять начал Иванов.

— Чего по расчётам? Сколько понадобится, чтобы угрохать восемь миллиардов населения, вы рассчитывали? — не удержался от ехидства Михалыч.

— Нет, — сложив руки на груди, вперед вышел лаборант Чернов. В шкафу, что ли, он всё это время прятался? — Кто-то должен был всё это прекратить. Иначе… сам знаешь. Мы грязное пятно на груди Земли. Сосущая воронка, в которую уходят все ресурсы. Без нас планета расцветёт…

— Ну а сами чего не ликвидировались? — спросил Михалыч.

— Мы были готовы! — чуть ли ни с обидой в голосе затарахтел Иванов. — Вот, весь вечер прощались, — он кивнул головой на небольшой журнальный столик, спёртый, видимо, из коридора, и на пару пустых бутылок на нём.

— Да, вроде бы всё по плану прошло, — Михалыч откинулся на спинку стула и уже не смущаясь закурил. Вряд ли теперь кто-то выпишет ему штраф, и вряд ли приедет пожарная. — А чего вызвали-то? И главное, как умудрились, — вполголоса закончил он.

— Да нет же! — Иванов в возбуждении стукнул по столу кулаком. — Мы ведь не исчезли! Вышли на улицу, а там собаки поводки волочут по земле, скулят некоторые.

— Ну и что, — не впечатлился Михалыч. — В стаи собьются, да и дело с концом. Ну, те, кто дома заперты вместе с кошками и рыбками, конечно, нет; так и пройдут естественный отбор, ну да вам это заранее известно было. Вот я и спрашиваю, что же изменилось в плане?

— Мы, наверное, не смогли, — повинился Чернов. — Просто увидели это… пустые улицы, воющих псов, тишину… Человеческий фактор сработал. Почему ты-то жив, Михалыч? — Чернов уставился на него, ожидая ответа.

— У меня депутатская неприкосновенность, — буркнул он. Михалыч последние объяснения дослушивал не отрывая рук от приборов, что-то сравнивая, подкручивая, подвинчивая и смазывая. Всё, что ему было необходимо, он уже узнал.

— Идите, отоспитесь, — махнул он рукой. — Завтра главному объяснительную напишете.

Возвращался Михалыч уже перед рассветом. Сначала, когда вышел, его не покидало ощущение, что он что-то забыл, что-то неправильно сделал, и теперь всё, сроки затянутся и это может привести… "хрп-хрп-хр", — услышал он знакомые звуки. Дворничиха тетя Маня колола лёд на пятачке возле института. Михалыч выдохнул, закурил снова, уже пятую за ночь. Отлегло.

На перекрёстке его подрезал какой-то неадекватный водитель; когда же он подъехал к дому, то увидел, что его парковочное место занято, а магазин со свежей выпечкой закрыт на учёт… Но всё равно он был счастлив. Счастливый он зашёл домой, счастливый накормил кота Барсика, счастливый задернул шторы и лёг отсыпаться после тяжёлой ночи. На тумбочке возле кровати лежала раскрытая книга. С иллюстрации в потолок, улыбаясь, глядел маленький Принц, а на руках у него сидел Лис.