Плач Байаная (джен)

Про Айхана старики часто говорили, что он появился на свет со смехом на губах вместо плача — оттого и прозвал его дед “радостью”. Он рос добрым ребёнком, весёлым и шкодливым — сколько тревожных дней провела его мать Мичие в поисках своего быстрого и легкого как ветер сына! Сколько раз охотники племени со смехом возвращали ей непутёвое дитя, увязавшееся за ними в глубь зимнего леса!

Легко находил общий язык Айхан и со стариками, и младыми ребятами, со злыми собаками и робкими оленятами. Часто говорили старухи — не выйдет из него охотника, больно мягкое сердце бьётся в горячей груди. Быть ему, говорили они, ведуном, лечить ему хворь людскую и звериную травами да песнопениями.

Недовольна была такими речами Мичие. Отец её был прославленным охотником, трижды выходившим на бой с медведем; муж погиб, защищая братьев-охотников от волчьей стаи; мать Мичие не хуже мужчины метала копье, а сама Мичие управлялась с ножом ловчее иного мужчины. А брат её, слабый здоровьем и телом Манчаары, пошел в ученики к шаману, что жил в лесу, да там и сгинул — забрали его лесные духи на третью луну, так сказал рыдающей матери шаман. Часто вспоминала Мичие своего нежного брата с серебряной полосой волос на голове, часто сетовала, что сгубили его дурманящие травы да жар шаманского костра. Да и после того, как сгинул Манчаары, вышел шаман из леса в племя — да так и остался там жить.

Невзлюбила с тех пор Мичие шаманов и ведунов, не верила их песням да травам. Сына она закаляла холодным купанием, хворь любую жирным мясом да тёплым кумысом из тела выгоняла. Всё мечтала, что сын великим охотником станет.

Невдомёк было Айхану о тревогах матери, не думал он ни про охоту, ни про шаманов. Хотел он ветром носиться по лесу, купаться в холодной реке, ловить рыбу и наблюдать, как женщины коптят её с травами. Так и случилась с ним однажды беда, чуть не обернувшаяся смертельной горестью для Мичие.

Всего восемь зим было Айхану, когда ушёл он далеко в лес. Шёл он, не ведая страха, казался ему лес дружелюбным и родным. Давно между деревьями пропали огни и запахи родного племени, а Айхан всё шел, напевая под нос песни. И не заметил он, как вышел к самой берлоге проснувшегося от зимнего сна медведя.

Всё детство Айхан играл со шкурой медведя, что принес его дед с последней охоты — то когти поднимал, примеряя на свою детскую ручку огромную лапу, то шерсть дёргал, то трогал пальцами страшные клыки. И не думал он, что под шкурой этой пряталась такая животная ярость — сейчас медведь, встав на задние лапы, заслонял собой всё небо. Даже вскрикнуть не успел Айхан, как побежал на него медведь, страшно рыча и взрывая лапами землю, когда выскочил перед ними иной зверь.

Айхан не верил своим глазам — между ним и медведем стал горделиво олень, да не обычный. Шкура его отливала в полумраке леса чистым серебром, а изящную голову венчали семь ветвистых рогов, алых, как кровь. Даже печаль почувствовал Айхан — не только его жизнь заберёт зверь, и такому прекрасному оленю суждено сгинуть от лап медведевых.

Снова зарычал медведь, но как-то по-иному, робко, будто извиняясь. Айхан увидел, как он понуро побрел в глубь леса, время от времени недовольно поворачивая голову, словно обижаясь, что олень этот чудной лишил его трапезы.

Начал Айхан глаза кулачками тереть, не в силах поверить, что спас его олень о семи рогах, да не было перед ним уже оленя — молодой мужчина опускался на колени напротив него, мягко улыбаясь.

— Далече, охотник, ты забрёл от своего племени, — нараспев заговорил мужчина. — Дай мне руку, я проведу тебя домой.

Ни мгновения не сомневался Айхан, опираясь о холодную ладонь, казалось ему, будто он встретил друга своего давнего.

Так и шли они вдвоем через лес, и Айхан всё говорил и говорил — о матери, о своих друзьях, об оленёнке, чью раненую ногу он лечил почти целую луну. Внимательно слушал его мужчина, и лишь когда о матери зашла речь, его красивое лицо словно исказилось от боли.

— Как тебя зовут? — спросил внезапно Айхан. — И что за олень спас меня от медведя?

Печально улыбнулся мальчику незнакомец, словно вспомнил давнюю грустную историю.

— Олень этот — тюремщик мой заклятый. Не пускает он меня из леса, не прожить ему без меня. А зовут меня отныне Байанай, так и ты меня зови.

Разгневался сильно Айхан на недавнего спасителя, да крепче вцепился в холодную как снег ладонь:

— Так не возвращайся в лес, к этому жестокому оленю. Держи меня сильнее за руку, и я приведу тебя в наше племя! Там отогреешься у костра, покушаешь рыбы и жить останешься с нами — уж матушку я уговорю.

Звонко засмеялся Байанай, да и опустился на колени перед Айханом.

— Твоё сердце доброе и чистое, Айхан, и будет мне счастье знать, что такого юношу я могу называть другом. Да не покинуть мне оленя — кто, если не он, спасёт тебя в следующий раз от медведя?

Горько стало Айхану, и зарылся он лицом в плечо Байаная.

— Я выслежу оленя и спасу тебя от его плена, — клятвенно пообещал Айхан, вытирая слёзы об одеяние Байаная. Пахло оно деревом и землёй, и вдыхал жадно Айхан этот запах, понимая, что расстаться им придется.

И действительно, вскоре показались за деревьями знакомые юрты, да не успел Айхан обрадоваться, как исчезла из его ладони рука Байаная. Долго звал он его, не обращая внимания, как его подхватили твердые руки деда да понесли к рыдающей Мичие и к удивлённым членам племени — ровно семь дней не было Айхана дома.

* * *

Не любили в племени говорить об этом, боялись люди верить, что ходит по лесу олень о семи рогах — шептались старухи, что слова эти вызовут гнев духов лесных. Да и не верил никто рассказам напуганного ребёнка, и со временем забыли все, какое чудо вытащило Айхана из леса.

Семь зим минуло с того дня, как спас олень Айхана от медведя, и позабыл он свои обещания, как забыл и лицо своего проводника. Он учился кидать копьё, стрелять из лука, распутывать следы животных в лесу — хотя не лежала его душа к охоте, не хотел он подводить свою матушку и старого деда.

Привольно и радостно жилось Айхану, пока не пришли в их племя охотники из соседнего племени и не устроил вождь в их честь большой праздник. Один из них, угрюмый лицом, и рассказал за общим костром, что уже третью луну подряд охотится за белым оленем о семи рогах, что видели этого оленя вблизи лесной реки.

Тихо стало за костром, многие взгляды переместились на побелевшего Айхана. И вспомнил он лицо Байаная, да так чётко, будто оно появилось перед ним, сотканное из клубов дыма. Рассердился на себя Айхан, что слово своё не сдержал, и горько ему стало — целых семь зим провёл Байанай, заточённый в лечу злым семирогим оленем! Досидел Айхан до конца празднования, да под покровом ночи пошёл к шаману и выложил тому на духу, что видел тогда в лесу.

Шаман их был стар, да настолько, что никто не помнил, как он появился в племени. Дед Айхана поговаривал, что был ещё молод — ему едва тогда минуло сорок зим, — и в тот год он потерял Манчаары, когда дряхлый шаман вышел из лесу. Почитали в племени шамана да всегда приносили ему дары, но не любили его люди — часто припоминали ему юного Манчаары и считали, что старик его сам принёс в жертву духам. Оттого сильно гневалась Мичие на своего сына, когда тот начал часто убегать в юрту шамана.

А учил его шаман закалять стрелы в костре трав да плести тетиву из волос; рассказывал, куда ловчее стрелять колдуна-оленя, чтобы сбить того с ног.

— Слукавил Байанай, когда имя своё назвал, — однажды сказал старик, доставая из огня стрелу, и в отблесках пламени казалось его лицо печальным и угрюмым. — Только так звери-колдуны хранят подле себя человека — крадут его имя да питаются их силой. Знал бы Байанай, как его зовут — сам бы ушел от оленя. Знаешь ли ты, кого под этим именем почитали наши предки? — не дождавшись ответа, шаман продолжал скрипучим голосом: — Великий дух леса, старец-спаситель — вот кто таков был Байанай. Ему приносили в жертву самое драгоценное, что было в племени, так и спасались наши предки от холодов да диких зверей. А хочешь знать, как зовут пленённого зверем-колдуном, ищи его имя меж рогов да призови как можно громче. Только так можно спасти душу пленную.

— А знаешь ли ты тогда, кто спас меня в лесу?

Отвернулся шаман от огня, да успел Айхан увидеть, как глаза его наполнились слезами.

* * *

Не стал Айхан прощаться с матерью и с племенем — сразу из юрты шамана направился он в лес, твердо решив, что не выйдет из него, покуда не освободит Байаная от плена колдуна-оленя. Много дней он плутал, пока не вышел на олений след — больше и шире шага Айхан ещё не встречал у оленей.

Он столкнулся с оленем недалеко от того места, где много лет назад чуть не пошел на корм медведю. Тот не ждал его и большими прыжками понёсся между деревьев, но Айхан не медлил — словно ветер нёс его следом за зверем. Чем дальше они бежали, тем сильнее закипала ярость в молодой груди Айхана — вспоминал он печальное лицо Байаная, и усталость уходила из тела, подстёгиваемая этими воспоминаниями.

Выбежал олень на опушку, и не стал Айхан мешкать, направив ему вслед сразу три закалённые огнем и рунами стрелы. Ни одна из них не улетела мимо цели, и упал олень как подкошенный, с жалобным воплем.

Медленно шёл к нему Айхан, пытаясь выровнять дыхание, и олень жалобно смотрел на него, не в силах убежать. Опустился Айхан на колени перед его величественной головой, как почувствовал на своём плече чью-то холодную ладонь.

За ним стоял Байанай, и годы никак не тронули его юное красивое лицо. Вскочил Айхан и обнял Байаная — и будто почувствовал в нём родную кровь, словно встретил давно потерянного брата. Плакал Айхан, молил о прощении, что столько лет потратил впустую, но Байанай отстранился, и на лице его застыла тревога:

— Кто бы ни научил тебя закалять стрелы да выслеживать зверя-колдуна — тот не друг тебе. Однажды, много лет назад, захотел освободить узника леса — старика, пленника колдуна-оленя о шести рогах. Жертва была слишком высока, выше жизни, и платить её ты не должен.

— Вся моя жизнь после встречи с медведем взята взаймы, — возразил Айхан. — И кому, как не мне, платить эту цену?

— Ты не ведаешь, о чём говоришь! — в отчаянии Байанай вцепился в одеяние Айхана, который за прошедшие годы стал выше его и немного сильнее. Не стал его слушать Айхан, отвернулся он и снова склонился над поникшей головой колдуна-оленя.

Промеж алых рогов он с трудом разглядел руны. Прочитав их, Айхан счастливо улыбнулся и повернулся к замершему в ужасе Байанаю.

— Отныне нам с тобой одна дорога — домой. С этого дня ты свободен от оков колдуна… Манчаары.

* * *

Никто не помнил, как в племени появился молодой шаман. Однажды он вышел из леса — юный, хрупкий, с полосой серебряных волос на голове, — да так и остался жить. Никто не знал его имени, не видел его раньше, но недолюбливали молодого шамана с самого первого дня, как долгие годы до этого не любили и старого шамана, приютившего в своей юрте незнакомца.

Траур был по всему племени — уже много лун, как юный Айхан сгинул бесследно в лесу. Много раз охотники, провожаемые слезами безутешной Мичие, выходили в лес в поисках Айхана, но так и не нашли даже останков. Решили они, что стал молодой охотник жертвой медведя, да и оставили поиски.

До самой старости Мичие выходила на кромку леса и звала своего сына, и казалось ей, что меж деревьев ходит и смеётся её Айхан, но не могла она угнаться за его тенью. И через много лет после того, как в лесу погас последний племенной костёр и в воздухе растаял предсмертный шёпот шамана, ходили легенды об улыбающемся юноше, который ходил между деревьями вместе с чёрным оленем о восьми рогах.