Океанская синь (джен)

Корка курила. Клубы дыма надолго повисали в безветренном воздухе. Пойманная беглая рабыня — синеглазая девчонка — стояла, прислонившись к кузову. Зенитное солнце зло жарило притрассовую пустошь.

— Что теперь со мной будет? — спросила девчонка. Она обхватила плечи руками. Её била дрожь.

— Ноги сломают, — Корка выбросила недокуренную сигарету и открыла дверь. — Полезай.

Девчонка снова заныла, упрашивая отпустить. Корка взяла её за шиворот и втолкнула в машину.

— Не ной, — велела она, прежде чем забраться следом.

Корка никогда не спрашивала имён беглецов. Их и так выдавали, как и прочую информацию. Выдавали в текстовых файлах виртуально, в подшитых папках, в смятых листах и даже устно. Она стирала, выкидывала и забывала информацию по завершению задания. Незачем держать при себе хлам.

Ехали молча.

Девчонка всхлипывала. Нечасто. Главное, не пыталась покончить с собой.

— Я хочу в туалет.

Корка бросила на неё взгляд.

— Не сбежишь, — сказала она. — От Мусы Панасоника ещё ни один раб не сбегал. Живым. Понимаешь?

— Я хочу в туалет, — тупо повторила девочка. Глаза у неё были синими, как море. На фотографиях оно часто имело такой цвет: глубокий и прозрачный, как когда сквозь толщу воды проскальзывает луч солнца. Вроде и синий, а с зеленцой. Странный цвет.

— Нет, — отрезала Корка, отворачиваясь, — не хочешь.

Она держала руль расслабленно. Монотонность дороги укачивала. Радио не работало, а трансмиттер спёрли, пока она ловила эту рабыню. Корка собиралась купить новый после передачи девчонки Мусе.

— Естественно, ты не понимаешь, — сказала девчонка. — Ты никогда не была в рабстве. Ты не знаешь, что это такое, когда с тобой обращаются, как с животным. Как с вещью.

Корка хмыкнула. Если бы радио не заглушали помехи, его стоило бы включить. И включить погромче.

— Не ной, — сказала она снова, без особой надежды на убедительность слов.

Но девчонка притихла.

Корка бросила на неё взгляд. Та смотрела в окно и шмыгала носом. Ссадины на коленях едва прикрывала неплотная ткань светлого платья.

Некоторых приходилось скручивать и запирать в клетку в кузове. Но синеглазой девчонке и так досталось. И ещё достанется по приезду.

Сперва она кусалась и царапалась, но куда ей против Корки. Бессмысленно. Небольшой затрещины хватило, чтобы девчонка прекратила сопротивление.

Они снова ехали молча.

Корка остановила фургон у придорожной забегаловки.

— Вылезай, — велела она.

— Куда мы идём? — Панасоник должен был ценить её, в ней почти не чувствовалось того отпечатка вульгарности, какой обычно слишком заметен у шлюх.

Корка вздохнула:

— Перекусить. Ты в туалет якобы хотела. Вот и сходишь. Потом не остановлюсь до самого города, имей в виду.

Они разместились за столиком около выхода. Наличие официантки играло Корке на руку, и она спокойно листала меню. Кожа неприятно липла к старой клеёнке. Корка вдруг почувствовала, как ей не хватает хорошего душа: придорожная пыль и грязь оседали вокруг невидимыми частицами.

Подошла официантка. Взяла заказ, ушла. Ждать оставалось минут двадцать.

— Почему ты меня не заперла?

— Потому что ты слабая, — Корка заметила, что пятеро ребят заинтересованно повернулись в их сторону. Плохо. Она положила руку на кобуру на поясе, беспокойно проверяя, на месте ли её пм⁽¹⁾. — Пошли, провожу тебя в туалет.

— Может, ещё и со мной зайдёшь? — синеглазая смотрела с презрением. Корка усмехнулась, отказываясь. Это только в кино беглые девочки пролезают в мелкие окошки придорожных сортиров, в реальности всё иначе.

Пока она ждала девчонку у двери, первый снялся с места, а за ним и остальные.

— Впервые вижу такую здоровенную чёрную лесбуху, — парень ухмыльнулся снизу вверх. Мелкий. Жилистый. Хищный.

— Шли бы вы своей дорогой, ребята, — сказала Корка.

— А то что, ниггерша?

Дверь туалета открылась, выпуская девчонку.

— Мы уже уходим, — сказала Корка, кладя руку пленнице на плечо. — Мне не нужны неприятности.

— Вы пришли спасти меня, мальчики? — голос девчонки звучал иначе, чем когда они говорили вдвоём, в нём сквозила и наглая хрипотца, и влекущая невинность. — Меня держат в плену. Я могу отблагодарить вас за помощь…

— Это девочка Панасоника, — предупредила Корка.

— Эта дорога не принадлежит Панасонику, — парень прищурился.

Несмотря на напряжённость ситуации, удар стал неожиданностью. Главарь был резок и быстр. Корка отклонилась и отпустила плечо.

Девчонка рванула к двери.

Вдарив главарю в лицо — нос противно хрустнул — Корка бросилась за ней.

— Эй ты… — остальное она не расслышала.

Ещё один, стоявший на пути, выхватил нож. Тускло блеснуло лезвие. Корке было не до этих пустяков — она смела противника ударом под дых. Девчонка почти ушла.

— Ноги прострелю, дура! — рявкнула Корка убегающей вслед для острастки. Нагнала девчонку. Скрутила. Посетители кафе пялились, а пышнобёдрая официантка уже направлялась в их сторону. Оставшиеся на ногах трое ребят поднимали павших товарищей, злобно зыркая в сторону Корки.

— Мы уже уходим, — повторила Корка, поднимая девчонку и забрасывая себе на спину. — Извините за беспокойство.

Она оставила сумму сверх заказа на ближайшем столике.

Больше их никто не задерживал.

Только в фургоне Корка поняла, что рубашка пропиталась кровью. Выругавшись, она сняла испорченную вещь и закинула назад, оставшись в белой майке с кровавыми подтёками. Болело чертовски сильно, но крови натекло немного: удар ножом прошёл по касательной, неглубоко разодрав кожу.

— Ты… ты...

— Заткнись, — сказала Корка, выкручивая руль, чтобы развернуть фургон. — Если будешь пиздеть, я посажу тебя в клетку.

Недовольство зрело. Обиднее всего было то, что пожрать так и не удалось.

Корка не обратила внимания на перекошенное злостью лицо девчонки. Похрен. Если та будет цепляться ногтями, Корка снова справится с ней без проблем.

— Такие клейма оставляют в южных округах города, — сказала девчонка, не отводя взгляда от правого плеча Корки. — Я думала, ты не понимаешь. Я ошиблась. Даже мудак Панасоник лучше тебя.

Корка дёрнула плечом.

Рабское клеймо она не сводила из принципа. Прошлое не сотрёшь. Она бросила взгляд на пленницу.

— Это ты слабая, — в синих океанических глазах сатанел яростный шторм. — Ты слабая, а не я! Ты… как ты можешь, ты… предательница!

— Не истери, — сказала Корка, переключая передачу. — Это просто моя работа.

— Почему? Почему ты не борешься против этого? Есть другие страны. Где нет рабства. Где можно просить убежища.

— Я свободна, — ответила Корка. — Я выторговала свою свободу лет пять назад. Если ты захочешь, ты тоже сможешь…

Её слова прервал нервный смех.

— Смогу что? Стать головорезом очередного бандитского ублюдка? Или личной шлюхой? Пошла ты с такими предложениями.

— Да, разница невелика, в сущности, — Корка пожала плечами. — Но рабам оружие не дают.

Она смотрела на дорогу.

— Я хочу настоящей свободы. Права принимать собственные решения! Ты думаешь, что свободна, но разве это так? Ты просто пляшешь под чужую дудку, берёшь на себя чёрную работу, однажды тебя пристрелят, и всем будет насрать: всегда можно найти нового охотника за головами. Да пусть бы и так — просто скажи, разве это твой собственный выбор? Ты сама бы выбрала эту работу? Ты просто прячешься за ней, чтобы не отправиться обратно, подставляешь других, чтобы не подставиться самой. Что, не так?

Корка повернула голову, чтобы поймать взглядом бушующую синеву.

— Рабство есть везде, — сказала она. — Любая жизнь в конечном счёте сводится к нему. Думаешь, Панасоник свободен? Хрена с два. Его положат на месте, если он не отбашляет шишкам покрупнее. А те в свою очередь забиваются в свои дома, как крысы в норы, потому что на улицах их сразу же порешают. Дура ты наивная, вот что.

Она и сама не знала, с чего её так пробило выложить это странной девчонке с синими глазами.

— Это не то же самое, — естественно, девчонка не согласилась. — Ты можешь бороться. Вместе со мной. Мы не одни. Есть и другие люди, которые ценят свободу, которые идут к ней несмотря ни на что.

Корка не ответила.

— Мы могли бы уехать из этой проклятой страны вместе, — сказала девчонка. — Помогать друг другу.

— Нет, — после недолгого молчания Корка покачала головой, глядя на дорогу. — Нет. Я не стану помогать тебе. Что бы ни произошло, таков мой путь. Я не могу с него свернуть. Не жду, что ты поймёшь. Можешь считать меня мразью, если так тебе будет легче.

Остаток дороги они ехали молча.

Корка остановила фургон во дворе Панасоника, припарковавшись рядом с чёрным «Ленд Ровером».

— Вылезай, — велела она.

Корка крепко держала синеглазую за плечо, пока они шли. Она припарковалась близко к дому, но девчонка всё равно безуспешно попыталась вырваться перед самой дверью. Корка стукнула по двери костяшками пальцев. Ей почти сразу открыли.

Они вдвоём прошли в комнату.

Муса заулыбался, поднимаясь с красного дивана.

— Доставила, родненькую, ну. Вот и прекрасно, вот и ладненько. Да, Катенька? — он кивнул беглянке.

Девчонка не ответила. Корка медленно сняла ладонь с плеча и слегка подтолкнула её вперёд.

Муса достал гравированный кольт из кобуры на поясе. Выстрел прозвучал оглушающе. Синеглазая упала на пол, как куль с песком. Девочки вокруг завизжали. Панасоник повернулся к ним, сделал выразительный жест руками, и они заткнулись.

— Ну и зачем? Нахрен я её везла тогда? — взгляд Корки зацепился за улыбку Мусы. Панасоник щурился на солнце, свет из окна падал на его тёмное лицо.

— Эти знать будут, — он кивнул на девчонок. — А тебе-то что?

Корка покачала головой, забрала деньги и пошла к машине. В доме взвизгнула женщина. Корка не обернулась.

Она завела двигатель и поехала. Зеркало заднего вида отражало удаляющуюся неоновую вывеску: «Панасоник. Лучшие бордели Белодара».

Через час Корка пересекла границу страны, чтобы больше никогда не вернуться.

1) пистолет Макарова

Вернуться к тексту