Совсем чёрный и с блестящими глазами (джен)

Была почти полночь. Виктор Петрович снял колпак и фартук и уж было потянулся за сигарой, но вдруг зазвонил телефон. Это был Нагиев.

— Витя, Витенька… — услышал Виктор Петрович, как только ответил на вызов. — Мне очень плохо… Иди сюда…— голос Нагиева был хриплым, тихим и таким, как будто он сейчас заплачет.

— Куда? — удивился и даже немного испугался Виктор Петрович.

— Сюда… — растерянно повторил Нагиев, а Виктор Петрович ощутил неприятный холодок, пробежавший вдоль позвоночника, — в главный… зал. Я тут сижу. Совсем один, — Нагиев отчётливо всхлипнул.

— Я иду, Дима, — серьёзно ответил Виктор Петрович, завершил вызов и пошёл в главный зал, твёрдо намереваясь решить любые проблемы хозяина ресторана, хотя и подозревал, что тому этой ночью просто не хватает собутыльника. По части же решения проблемы такого рода Виктор Петрович и вовсе был специалистом.

Нагиев сидел на своём месте, и перед ним стояли залапанный бокал, почти пустая бутылка «Хеннесси» и тарелка с нарезанным тонкими кружками лимоном.

— Фу, Дима, — проворчал Виктор Петрович, усаживаясь за стол напротив Нагиева, — ну кто закусывает коньяк лимоном?

— Я закусываю. Меня так папа научил, — еле сфокусировав взгляд на Викторе Петровиче, ответил Нагиев и отправил в рот сразу три лимонных кружка. — Освежает. Хочешь? — он пододвинул тарелку к Виктору Петровичу, а тот поморщился.

— Нет, — ответил Виктор Петрович. — Так что случилось-то?

— Случилось, — эхом отозвался Нагиев и воскликнул: — Беда случилась, Витенька! — он замолчал и уставился в стол. — И мне нужна твоя помощь, — только через полминуты проговорил он.

— Чем могу, Дима, чем могу! — заверил его Виктор Петрович.

— Понимаешь, Витенька, я ехал из Барвихи. С корпоратива. Дождь, темно, никого нет… И тут он как выскочит поперёк дороги! Кепка белая, а сам совсем чёрный, понимаешь?! И только глаза такие блестящие-блестящие! Что я мог сделать?! Ну что, а?! Ничего. И я, понимаешь… Убил его! Такой страшный удар был… — ещё раз всхлипнул Нагиев, взял бутылку, вылил оставшийся коньяк в бокал, залпом его выпил и съел ещё два кружка лимона.

Виктор Петрович снова поморщился.

Нагиев небрежно махнул рукой куда-то в сторону, и материализовавшийся из воздуха Костя принёс ещё одну бутылку «Хеннесси» и бокал.

— Совсем чёрный, понимаешь?! И только глаза! Такие блестящие-блестящие! — повторил Нагиев, разливая коньяк по бокалам. — Я его в багажник положил и вот… приехал.

— Ты что — был пьяным за рулём?! — спросил Виктор Петрович, чтобы оттянуть тот момент, когда нужно будет обсуждать чьё-то тело, лежащее в багажнике.

— Нет! — возмутился Нагиев. — Трезвый как стёклышко! Это я уже здесь напился. От горя, понимаешь? А он был совсем чёрный! И глаза…

— Я понял, Дима, я понял, — перебил его Виктор Петрович. — Беда, конечно… И что ты от меня-то хочешь?

— Приготовь из него что-нибудь, а? Ну, я не знаю — консоме там, медальоны, котлеты, клафути… Чтобы он, значит, не зря жизнь прожил…

— Клафути — это десерт, — заметил Виктор Петрович, лихорадочно соображая, что же ему теперь делать, — в него мясо… не добавляют.

— Не поможешь, да? — Нагиев пристально посмотрел на Виктора Петровича. — По глазам вижу, не поможешь… Тогда я сам! Как-нибудь расчленю и что-нибудь сделаю! Сам! — он вскочил и, покачнувшись, чуть не упал.

— Тихо-тихо-тихо… — Виктор Петрович схватил Нагиева за руку и усадил обратно. — Я не говорил, что не помогу. Помогу.

— А ты уже такое делал? — шёпотом спросил Нагиев.

— Было дело, Дима. Всё было, — Виктор Петрович отхлебнул коньяк и откинулся на спинку дивана.

— Расскажи!

— Да что тут рассказывать? «Лихие девяностые», знаешь ли. Новые русские в малиновых пиджаках. Была перестрелка. Прямо тут. В центре Москвы. Подстрелили депутата Госдумы. И чтобы не везти тело через весь город, привезли его ко мне. Пришлось устраивать банкет для всей братвы… Для другой братвы, я имею в виду. Подстрелила депутата одна братва, а съела — другая. Вот так!

Глаза Нагиева округлились.

— Какой кошмар! — прохрипел он.

Виктор Петрович допил коньяк и сказал:

— Ну, что, пойдём? Покажешь мне этого своего чёрного в белой кепочке, пока ночь на дворе…

— Пойдём, — согласился Нагиев, допил коньяк, съел ещё один кружок лимона и решительно поднялся.

Виктор Петрович немного посидел, пытаясь морально подготовиться к тому, что ему придётся увидеть, выдохнул, встал и пошёл за Нагиевым. Кажется, его жизнь больше никогда не будет прежней. Полиция, журналисты, нагиевские фанаты… Наверняка эта история будет иметь большой резонанс.

Никакие котлеты из несчастной жертвы автокатастрофы Виктор Петрович готовить, конечно, не собирался.

— Смотри! — Нагиев открыл багажник своего «Гелендвагена» и откинул грязную и мокрую синюю тряпку, возможно, когда-то бывшую его дорогущей спортивной курткой.

Из-под куртки на Виктора Петровича глядели два жёлтых блестящих глаза… чёрной козы. Коза была живой и явно недовольной.

— Так это животное?! — поразился Виктор Петрович.

— Козёл, — подтвердил Нагиев. — Чёрный. В белой кепке. Я его сбил вроде как… насмерть. — А ты что подумал?!

— Неважно, — отмахнулся Виктор Петрович. — И чего ты так испугался?

— Да как представил себе заголовки «Нагиев за козла ответит!», так мне аж поплохело. Понимаешь, Витя, я не должен ассоциироваться с козлами! От них же потом не отмоешься!

— Это коза, Дима. У неё вымя, — проговорил Виктор Петрович, а, увидев на шее козы ошейник, наклонился и прочитал вслух то, что было напечатано на прикреплённой к нему пластикой бирке: — Коза Маша. Контактный зоопарк «Трогательные козочки».

— Ага. Видел я такую вывеску, когда ехал, — прокомментировал услышанное Нагиев.

— О, тут и телефон есть, — сказал Виктор Петрович. — Сейчас я туда позвоню и, надеюсь, они её заберут.

Через час за козой приехал сотрудник зоопарка.

* * *

— А что это ты такое рассказывал про то, как бандиты съели депутата? — прищурившись, спросил Нагиев, выливая остатки коньяка себе в бокал.

— Да так, — ответил Виктор Петрович. — На ходу придумал страшилку, чтобы тебя поддержать. Все «лихие девяностые», Димочка, я провёл в Париже. Учился не закусывать коньяк лимоном.

— И очень зря. Освежает.