Каменное сердце (джен)

— Гилберт! — крикнул Карл Войс, выбегая на улицу вслед за сыном. — Не смей, слышишь! Сейчас же вернись!

На улице вовсю хлестал ночной дождь — но опьянённый отчаянием юноша не замечал тяжёлых капель, бивших его по всему телу и просачивающихся сквозь одеяния.

— Я не вернусь без неё! — обернувшись, крикнул он отцу, зажимая под мышкой небольшой кожаный свёрток, из которого торчали края пергамента. — Ты не посмеешь меня остановить, отец. Как ты можешь просто сидеть и…

— Гилберт, глупец, не смей помогать этим бандитам! Ты подвергнешь опасности весь Париж! — настаивал Карл. — Вернись в дом, немедленно.

Глаза Гилберта Войса опасно сверкнули, брови сошлись над переносицей.

— Плевать я хотел на Париж, — холодно бросил он, перекрикивая шум дождя. — Я хочу только спасти Мемфис и вернуться домой вместе с ней.

— Гилберт!!!

Но тот уже рванулся вперёд в темноту, тщательно скрывая под накидкой свою драгоценную ношу, только что украденную из кабинета отца.

Мужчина долго провожал его глазами, будто бы гадая, бежать за ним или нет, затем болезненно поморщился, словно почуяв старую рану, исчез в проёме и закрыл дверь.

Гилберт бежал, пока отдышка не свалила его с ног. Рухнув под какой-то навес, он обессиленно упал на землю, вдыхая ночной воздух.

Он порядком замёрз и промок, но чувствовал, что готов и не такое вынести, чтобы не возвращаться домой, где отец посадит его под арест. Наплевав на собственную дочь.

Разум Гилберта пылал ненавистью к отцу, к его словам и поступкам, к его страху перед англичанами, забравшими Мемфис — а так же решимостью во что бы то ни стало вернуть сестру. Даже если придётся работать на них.

«Мне плевать на Париж, — думал Гилберт, глядя в тёмное небо, затянутое непроницаемое льющейся пеленой. — Плевать на всё. Заберите хоть всю Францию с потрохами — но верните мне мою Мемфис».

— Чего это ты тут уселся?! — раздался скрипучий голос у него над ухом. Подняв голову, Гилберт увидел над собой полноватого пожилого мужчину с седой бородёнкой и лысиной.

— Ты бродяга?

— Мне негде переночевать, мсье, — как можно твёрже проговорил Гилберт, старясь не показывать собственную слабость. — Могу ли я…

— Да ты дрожишь, как ясеневый лист! — изумился хозяин дома, отходя в сторону от двери. — Быстро заходи, да смотри, чтобы пол не замочил! Я только недавно его вымыл.

Пройдя порог, Гилберт оказался в портняжной лавке.

Всюду здесь были разложены, расставлены и развешаны полотна тканей самых разных материалов, оттенков, рисунков и орнаментов. Естественно, кроме самого хозяина дома, здесь больше никого не было.

— С-спасибо, мсье, — поклонившись, Гилберт понял, насколько сильно замёрз.

Хозяин лавки искоса поглядел на него.

— Раздевайся, я дам тебе сухую одежду, — приказал он, уходя куда-то в другую комнату.

…- Как ваше имя, мсье? — спросил Гилберт, облачаясь в просторное чёрное платье, примерно до колен ему, и затягивая тесьмой на поясе.

— Мантия. Так меня и зови: мсье Мантия… Ты будешь суп? Пока не остыл ещё.

— Большое вам спасибо, мсье Мантия, — быстро сказал Гилберт, поклонившись. — Вы спасли меня, и я у вас в долгу. Но я не смею пользоваться вашим гостеприимством…

— Ты что, дурной?! — прикрикнул Мантия. — Я спросил, суп будешь или нет?

— Нет, мсье, благодарю. Эту одежду я верну вам, как только моя высохнет.

— Высохнет она, конечно. Снаружи такой дождь, что она месяц сохнуть будет.

Ворчливый мсье Мантия кряхтя уселся на небольшую лавку, потирая ноги.

— Что смотришь? — спросил он вдруг, взглянув на Гилберта. — Старею, ничего не поделаешь. А одёжку можешь оставить себе, всё равно валяется без дела, не покупает никто. Только своё тряпьё забери, оно мне не нужно.

— С-спасибо, — ещё раз поблагодарил Гилберт. — Но как…

— Это ты лучше мне скажи, пустоголовый, как ты в такое время на улице оказался? А если бы стража тебя поймала? Они бы церемониться не стали… Из дома сбежал, небось?

Гилберту не хотелось прибегать ко вранью, особенно по отношению к тому, кто только что приютил его у себя, но он видел, что другого выхода нет.

— Да, мсье.

— Так прекрати страдать этой чушью, и как только дождь закончится, чтобы я тебя здесь больше не видел, ясно? Нечего рассиживать под моими окнами, только распугаешь клиентов. И так дела туго идут…

Кажется, просить о жилье у него слишком рискованно, подумалось Гилберту. Хорошо, что этот добрый человек вообще решил дать временный приют промокшему юнцу. Но обычно, если бродяги начинают наглеть, им дают по шее, а в последствие больше никогда не верят.

Хоть Гилберт и не был бродягой.

— А тебя как звать? — спросил Мантия.

— Гилберт Войс, мсье. К вашим услугам.

— К услугам, ишь ты… — Мантия лишь по-стариковски хихикнул. — Какие от тебя услуги могут быть.

* * *

— А, это ты… — проговорил статный англичанин человек, восседающий посреди залы на каком-то подобии трона.

У него были мощные руки, скрытые под доспехами даже сейчас, когда носителю ничего не угрожало, длинные и крепкие пальцы. Плотная щетина обрамляла почти что юношеский подбородок, глаза из-под тонких бровей взирали пронзающе-высокомерно. Гилберт сразу узнал его: это он возглавлял небольшой отряд, вломившийся в их дом и похитивший Мемфис.

— Моё имя Ричард, — представился англичанин. — А как твоё?

Гилберт назвал себя.

— Ты пришёл выдать секреты своего отца? Смелое решение, — проговорил Ричард, подперев щёку ладонью. — Отпустите его.

Стражники тут же разошлись в стороны, оставив Гилберта. Тот посмотрел прямо в глаза своему врагу.

— Я сделаю всё, что нужно, — отважно проговорил он без единого намёка на дрожь в голосе. — Но верните мне мою сестру.

Губы Ричарда исказились в зловещей усмешке, не сулившей ничего хорошего.

— Она в целости и сохранности. Будет, пока ты будешь выполнять наши требования.

— И отца вы тогда тоже не тронете? — сразу же спросил Гилберт.

Англичанин на троне долго смотрел ему в глаза.

— И его мы тоже не тронем, — медленно произнёс он, смакуя слова на язык. — Но сможешь ли ты всё сделать в одиночку…

— Сами увидите, — отрезал Гилберт. — Скажите, что требуется.

— То, что нам требуется, уже у тебя есть, — и Ричард показал глазами на свёрток, до сих пор сжимаемый Гилбертом. — Покажи.

…Бумага, что Гилберт украл из кабинета отца, оказалась картой города с множеством пометок, линий, рисунков, подписей на неизвестном языке. То, что это карта, угадывалось по очертанию. То, что это Париж — скорее интуитивно, чем как-то ещё. Но что и где обозначено, не разбирал даже Гилберт.

— Эту карту нарисовал Виктор Войс. Знаешь такого?

— Это мой дед, — кивнул Гилберт.

— Эта карта указывает на тайники, спрятанные по всему Парижу. Твой дед закопал в этих тайниках свои исследования, ещё перед началом войны. Нам нужен лишь один из нескольких сундуков: в нём будет рецепт особого вещества. Впрочем, ты должен отыскать все, и предоставить нам.

— Сколько их всего? — спросил Гилберт, скользя глазами по карте.

— Шесть или семь… Не больше восьми, — англичанин сам был, видимо, не очень уверен. — Нам нужны все: неизвестно, какой из них окажется с начинкой внутри. И не вздумай впутывать стражу, иначе прежде, чем они вломятся сюда, твоей сестре не поздоровится. А мы успеем уйти. Кстати говоря, лучше тебе не медлить. Как только нам покажется, что сундуки приходят к нам чересчур долго, девчонка начнёт испытывать… неудобства.

— Только троньте её, и я сожгу карту, — сквозь зубы процедил Гилберт, совершенно забыв про стражу. — И вы никогда не получите того, что ищете.

Англичанин взглянул на одного из стражников, стоящих около двери с алебардами наперевес.

— Эдмон, можешь пройти, поразвлечься с маленькой. Я слышал, юные девушки тебя привлекают?

— Ещё как, ваше Величество! — с торопливой похотью отозвался тот, разворачиваясь.

— Стойте! — вскрикнул Гилберт, у которого перехватило дыхание от страха.

Стражник замер, недовольно обернувшись, но с места больше не двигался и ждал распоряжений хозяина.

Ричард приблизился к нему и прошептал на ухо в полнейшей тишине.

— Теперь ты понял, мальчишка, что не ты диктуешь нам правила? Мы диктуем их тебе. Расшифруй эту карту и принеси нам клад Виктора Войса. И твоя драгоценная сестрёнка не пострадает.

Гилберт тяжело дышал, чувствуя, как в душу закрадывается страх и стыд. Его гордость, всегда бывшая его неотъемлемым спутником, была посрамлена.

— Я всё сделаю, — обречённо прошептал он.