Прокурор (джен)

Сэм появился в нашей семье спонтанно. Муж тогда серьёзно увлекался охотой, поэтому с нами всегда проживали русские гончие. Потом, много лет спустя после этих событий, была у нас любимица — спаниель Линда. Но это уже совсем другая история…

Тогда мы жили в глухой деревне. Обычной нормальной умирающей среднестатической деревне. Школа закрылась, медпункт тоже, вместо магазина — фургон с надписью «Автолавка». Мои мальчишки потом, когда мы переехали в город, смотрели вслед каждой «Газели» и радостно подпрыгивали: «Автолавка приехала!»

Так вот, товарищ-охотник из соседней деревни предложил мужу щенка от своей Рэйчел. Знаменитая была, надо сказать, собака! Любимым занятием у Рэйчел была игра в «Жили у бабуси два весёлых гуся». Сам Букин — это фамилия товарища — по этой причине перестал держать дома гусей, хотя пруд по соседству просто обязывал держать их на своём подворье. Рэйчел подкарауливала гуся, хватала его за шею и тащила добычу хозяину. Принесёт, положит у его ног и гордо смотрит: я ли не молодец?

Сэму было, пожалуй, уже месяца три, хотя мне всегда было интересно посмотреть на новорождённых таксят. Такси? Детёнышей таксы. Кстати, до встречи с Сэмом я и не подозревала, насколько это милые существа. Считала, что это нечто длинное, несимпатичное и грустное. Как же я ошибалась! Таксы — одна из самых подвижных пород собак. Внутри у них точно встроен вечный двигатель. Неутомимые, жизнерадостные, любопытные и любознательные.

Между прочим, при правильном воспитании ни такса, ни спаниель не будут трогать домашнюю птицу. Линда, помню, даже зажмуривалась при виде курицы после пары воспитательных бесед.

Мой сынишка однажды сказал, что Сэм — прокурор. Потому что он гоняет кур. Мы его с тех пор так и называли.

Сэм быстро стал любимчиком не только нашей семьи, но и всех соседей. Чёрно-рыжее существо стремительно неслось по дороге, поднимая за собой столб пыли, и заливисто лаяло, оповещая мир, что жизнь не скучна и прекрасна.

Я не помню, чтобы он унывал или находился в собачьей нирване. Вечно двигался, суетился, подпрыгивал на своих коротеньких лапках, старался быть в курсе всех событий. Белянка идёт утром в стадо? Надо её обязательно проводить, а заодно и поддать шумца сонным коровам — уж больно медленно они бредут.

Хозяева копают картошку? Следует непременно помочь, ведь Сэм — лучший в мире закапыватель картошки.

А как он зимой мышковал в снегу! Щёки болели от смеха. Подпрыгивал на полметра вверх, зависал свечкой и стремительно вбуривался в сугроб. Иногда сугроб оказывался с крепкой настовой корочкой, но это Сэма не смущало. С сердитым звонким лаем он быстро-быстро мельтешил лапками, поднимая фонтан ледяной крошки, и скрывался в сугробе по самый хвост. Вылезет — на морде снег и недоумение. Мышь куда-то пропала.

Ходил он и на настоящую охоту, и уж тут он не уступал гончему псу Валдаю. Казалось бы, ну ведь разница очевидна. Однако мелкий Сэм ничуть не уступал в выносливости гончаку.

Конечно, маленькая собачка и до старости щенок, поэтому жил Сэм прямо в доме, куда строго был воспрещён вход остальным собакам. Растянется перед голландкой, вытянется стрункой. Шубка шёлковая, мягкая. Гладишь его, а он улыбается. Развесит свои уши-лопухи и млеет.

Ужасно не любил, когда на него ругались. Ну как, мол, можно на меня сердиться? Ну подумаешь, отгрыз у туфлей каблуки, превратив их в лодочки. А куда ты в них собралась? По огороду вышагивать?

Но я чаще ругалась не за рассыпанный мусор или сложенные по его собачьему разумению вещи на кресле. Больше всего нравоучений Сэм получал после посещений соседки Тоньки. Придёт, сядет перед завалинкой на задние лапки. Ну чисто собачий ангел! Тонька ему в окно конфетки даёт. Сколько раз просила: не приваживай, гони его! Но нет. Предатель. За конфетки готов был Родину продать.

Я уже говорила, что школы и магазина у нас не было. Одни старички и старушки. Так вот, вскоре после того, как мы поселились в Сосновке, закрылась и ферма, где растили нетель. Мужу пришлось теперь ходить на работу в колхоз за три километра. А в деревне вскоре началась настоящая война с крысами. Оставшись без пропитания на насиженном месте, они расселились по всем дворам. И раньше-то, увы, с ними приходилось считаться, особенно если ты держал поросят или корову. Теперь же началось бедствие. Наглые, беспринципные и, что самое жуткое, ужасно умные, они пытались отвоевать у людей территорию, на которой им было комфортно.

Стояли возле домов у нас мазанки — глиняные домики для хранения зерна и разной утвари. Так я просто боялась заходить туда, предварительно не погремев на пороге и не известив, что я пришла. Услышав неспешный шорох по углам, озираясь по сторонам, медленно заходила, готовая в любой момент дать дёру. Капканы практически не помогали. Эти создания — я уже говорила — отличались высоким интеллектом. Если в капкан попадалась крыса — как правило, молодая и неопытная — то капкан надо было переставлять на другое место. Всё, к этой приманке, на этом месте, они больше не подходили. Крысы могли себе отгрызть лапу, чтобы сбежать. Захлопывали капканы и мышеловки неведомым способом.

Отрава на них не действовала, да и нельзя — полный двор скотины. Ни одна хозяйка не рискнула бы разложить такое угощение в открытую.

В избе у нас была русская печка. Настоящая. Кормилица. Между прочим, таких щей и каши, какие томились в печке, я больше ни разу не пробовала в жизни. Но речь не об этом. В подпечке — специальном углублении с дверкой внизу — хранились дрова. Много их, понятно, туда не помещалось, но всегда держали там запас, чтобы они были сухие. На загнётке лежала лучина, а дрова приносили с вечера и складывали в подпечек. И после нашествия крыс там у меня всегда стояла пара капканов, потому что эти создания неоднократно выпрыгивали, когда я доставала дрова. Я бросала полено, орала, а крысы, недовольно пискнув, ныряли обратно. Там же тепло. Да и корм рядом. Всегда можно что-то стащить из чугунков на полу.

Ловились крысы в капканы с завидной регулярностью. Я научилась ставить их в разные места, намазывать салом или маслом язычок ловушки. Капкан следовало держать привязанным, поскольку крысы, как правило, ловились только за лапу. Наверное, замечательная реакция и осторожность позволяли им мгновенно ретироваться. Ну почти. Так вот, поймается такая крыса и пытается убежать. А капкан на верёвке. Ага! Я слышала знакомое бренчание и понимала, что птичка в клетке, в смысле, крыса в капкане. Внимание, вопрос: как достать крысу из капкана, если ты её боишься до дрожи?

Думаете, наш Барсик интересовался крысами? Хотя бы на предмет погонять и поддержать статус кота? Как бы не так. Мне кажется, эта наглая бархатная морда спокойно дрыхла на печке и даже ухом не вела.

И тут у меня появился неожиданный помощник. Сэм.

Хвостик от нетерпения подрагивал, вся стойка говорила о его азарте. Охотник же! Решили попробовать. Пустили в подпечек. Небольшая возня, лай, шум, падение дров. Сэм вышел с видом победителя и с абсолютно равнодушной мордахой. Мол, фи. Ну разве это противник? Я осторожно потянула капкан за верёвочку. Крыса с перекушенной холкой уже не прыгала, не дрыгалась, не пыталась убежать, хотя мне стоило большого мужества вынести трофей на навозную кучу и не пуститься в бегство.

Так и повелось. Заслышав бряцание капкана о дрова, я звала Сэма. Небольшая схватка. Готово, хозяйка! Уноси!

Однажды в капкан под печкой попался крысиный староста. Ну, не знаю, кто это был, но это был матёрый крыс. Он отчаянно заверещал, когда я открыла подпечек. Я лишь успела увидеть монстра и тут же захлопнула дверку. Сердце билось от страха где-то в пятках. Или, наоборот. Сэма не было дома, я попробовала науськать в подпечек ленивого Барсика. Кот сонно потянулся, не понимая, чего я от него хочу, затем принюхался, когда я открыла дверку — крыс затаился, поняв, что лучше спрятаться — а потом глаза Барсика округлились, шерсть встала дыбом, и он с истошным мявком понёсся к входной двери.

Пришлось ждать Сэма, хотя я уже мечтала, чтобы крыс выбрался как-нибудь и убрался подальше. Шустрый пёсик стрелой подлетел к подпечку, звонко залаял. Я приоткрыла дверку, Сэм тенью туда шмыгнул. И тут такое началось! Визг, лай, настоящие вопли. Длилась схватка на этот раз долго. А потом Сэм выполз из подпечка с прокушенной мордой и гордо слабо тявкнул. Трясся, как от озноба. А на том конце верёвки, когда я вытащила капкан, оказалась крыса размером с самого Сэма. Даже, пожалуй, чуть побольше и поупитаннее. Седой старый крыс. Если бы такой напрыгнул на меня где-нибудь во дворе, я бы точно уже не рассказывала эту историю.

А потом Сэм пропал. Было ему уже года три, но он по-прежнему носился по деревне между подслеповатых пустых домов, стоящих по соседству с ещё живыми, гонял коров, коз.

И, конечно же, он по-прежнему бегал к Тоньке за конфетками, хотя потом стыдливо прятал глаза, когда я упрекала его в ветрености.

Тонька пошла в соседнее село, нужно ей было в центр. Пошла окольным путём, через лес. Сэм радостно увязался за ней, да так и проводил до самой Лосевки, что в десяти километрах от нас. Она его, вроде бы, прогоняла, велела идти домой, но грозилась не сильно, да и Сэм к ней был по-своему привязан.

А в Лосевке Тонька села на автобус до центра. Сэм пометался по большому селу — не чета нашим трём домам, ошалел от такой цивилизации, да и остался покорять новые горизонты. Там у одного охотника сучка была в течке. Это потом нам рассказали, спустя время.

А тогда мы его ещё ждали дома. Прислушивались. Выходили на дорогу. Его весёлый лай был частью нашей ежедневной кропотливой деревенской жизни. Мне кажется, даже Белянка скучала по Сэму.

Мы тогда, посовещавшись на семейном совете, решили переезжать в город, но Сэма точно бы взяли с собой, как и Барсика.

Пару ночей спустя после исчезновения Сэма я услышала в задней избе подозрительный шум. Деревенский дом — это передняя изба и задняя. В передней спальня, гостиная и детская одновременно. Задняя изба — кухня-коридор с русской печкой. Вот и вся нехитрая планировка.

Так вот, услышав шум, я вышла и включила свет. Огромная крыса нехотя спрыгнула прямо с кухонного стола и исчезла под ним. Я уснуть не могла, всё прислушивалась. На следующую ночь шум повторился.

Крысы, невероятным образом почуявшие, что их главный противник отсутствует — Барсик не в счёт, он соблюдал нейтралитет на печке — обнаглели открыто. Только смеркалось — а дело было к осени, темнело рано, — начинались прыжки по всей кухне. Я попросила мужа забить лазы, но в старой деревенской избе это было практически нереально. Мы отодвинули стол-тумбу, обнаружили одну из нор. На стыке досок прогрызенная дыра размером с хорошее дупло. Муж взял лист железа, заколотил лаз.

На следующую ночь к привычному шуму добавился навязчивый звук хруста дерева. Я не знаю, как это описать словами. Как будто кто-то сидит у тебя под ухом и грызёт полено. Со смаком, с остервенением.

Через три ночи хруст прекратился. Мы отодвинули стол. Новая дыра — размером шире старой — была проделана рядом с листом железа.

Честно, я уже боялась ночей. Эти твари — простите, любители крыс, я знаю, это очень умные животные — снились мне по ночам. Я вздрагивала от любого шума, а однажды крыса на самом деле забралась в нашу постель. Жуткое, скажу я, ощущение.

Я не чаяла, когда же мы уедем. И в не последнюю очередь из-за потерявших всякий стыд крыс.

Я не знаю, как сложилась судьба Сэма. Его природное обаяние, очень верю в это, помогло ему найти хороших хозяев.

В Сосновке я бывала после, мы приезжали на кладбище. Старый дом с заколоченными окнами выглядел чужим. Наверное, полчища крыс после отъезда людей переметнулись к соседям, туда, где ещё можно было погреться и поживиться съестным.

Мёртвые дома. Мёртвый колодец. Останки фермы.

Но мне так и казалось, что сейчас из того конца деревни принесётся песчаное облако. Оно будет нестись, радостно хлопая ушами, как крыльями, спешить, взлаивать, а потом залезет на руки и будет облизывать тёплым шершавым языком мой нос, щёки. А я буду ворчать, но не сильно:

— Где тебя носило, прокурор? Опять бегал за конфетками?