Time restart (джен)

Гарри потряс рукой и на всякий случай приложил запястье к уху. Но нет, тиканья снова не было слышно.

Вчера, во время тренировки — стажёры отрабатывали Щитовые чары на невербальных боевых заклинаниях класса «Менее травматичные» — он лишь в последний момент успел отразить мощное заклинание невидимого хлыста, выстрелившее из палочки его спарринг-партнёра Марка Уильямсона.

Гавейн Робардс нарочно ставил в пары к стажёрам на таких тренировочных боях опытных мракоборцев.

Защитный барьер Протего чуть перекосило, и руку Гарри успело обжечь жгучей болью. Уже после тренировки, бросив короткий взгляд на наручные часы, он обнаружил, что они встали. Безрезультатно он попробовал снять крышку, затем хорошенько встряхнул часы, и они вроде бы пошли. Но весь вечер то и дело останавливались.

Так что теперь, перед очередной тренировкой — сегодня они отрабатывали заклинания Орбис и Экспульсо класса «Особо травматичные» — он снял часы и положил их в шкафчик. Почему-то выход из строя часов расстроил его почти как внезапная болезнь друга, и настроение было не особо радужным. Впрочем, не он один пребывал в угнетённом состоянии. Рон ещё не оправился полностью после своего вчерашнего позорного промаха. Праудфут настолько неожиданно наслал на него ромбовидный зелёный луч Слагулус Эрукто, что Рон совершенно не успел среагировать. Если Гарри весь вечер был занят попытками реанимировать часы, то Рон боролся с мерзкими слизняками, закончившими, по его словам, вылезать из него только под утро.

— Пакость какая, — сказал бледный Рон и отрыгнул совсем крохотного слизняка. — Я думал, они закончились. Чёртов Праудфут! Я чувствую себя не мракоборцем, а второкурсником, который сидит на крылечке хижины Хагрида в обнимку с большой кадушкой.

— Хорошо, что это было всего лишь заклинание слизняков. В настоящем бою может случиться что и похуже, — ободряюще хлопнул по плечу Рона Гарри.

— Не знаю, Гарри. Иногда я думаю, что… В общем, зря я, наверное, пошёл в мракоборцы. Не моё это. Надоело до смерти воевать, быть начеку, спасать.

— Мракоборцами мы станем ещё только через год, — примирительно сказал Гарри. — Никто тебя не осудит, если ты займёшься чем-нибудь другим.

— Интересно, чем? — саркастически спросил Рон. — Видишь ли, я как-то не успел ничему научиться. Даром что двадцать стукнуло.

— Ладно, идём. Робардс не любит, когда мы опаздываем, — невпопад ответил Гарри и первым направился к выходу из раздевалки.

Изнурительные тренировки сменялись лекциями, практикой в лаборатории зельеварения и занятиями по трансфигурации, но Гарри, в отличие от Рона, не сомневался в правильности своего выбора. К концу сегодняшних занятий настроение улучшилось, а досада сменилась приятной усталостью и удовлетворением от сделанного. Он быстрее всех научился вызывать синий смерч Орбиса, полностью закопав в землю свой рабочий манекен, в среде стажёров именуемый «дядей Томом». Рон же так и не продвинулся дальше небольших завихрений, от которых у его манекена разве что волосы встали дыбом.

Пока Гарри наведывался на первый уровень в секретариат Министра магии — у него закончилась лицензия на приобретение цикуты для занятий по травологии — Рон ушёл, поэтому собирался Гарри в гордом одиночестве и чуть не подпрыгнул, когда услышал за спиной голос.

— Так и не работают? — с сочувствием спросил Марк Уильямсон, глядя на часы Гарри, которые тот, вынув из шкафчика, усиленно тряс.

— Нет, — покачал головой Гарри и добавил: — Я не заметил, когда ты вошёл.

Марк собрал волосы в свой знаменитый конский хвост и улыбнулся.

— Как говорил старина Грюм: «Постоянная бдительность!». Слушай, — добавил он без всякого перехода, — сходи к Солу Крокеру.

— Сол Крокер? Кто это? — удивился Гарри.

— Невыразимец. Он недавно получил профессорскую степень за исследования магии времени. Лучше него специалиста по волшебным часам тебе не сыскать.

— Спасибо, — от души поблагодарил Гарри Марка, внезапно вспоминая, что уже слышал имя Крокера во время чемпионата мира по квиддичу в 1994 году от Артура Уизли, когда они всей компанией добирались через лагерь волшебников к своим местам на стадионе. Правда, как выглядит Сол Крокер, Гарри так и не вспомнил.

Откладывать в долгий ящик визит в Отдел тайн Гарри не стал, поэтому, уже двадцать минут спустя, стоял в мрачном коридоре девятого уровня, надеясь, что невыразимцы ещё не покинули своих рабочих мест. Допуск в Отдел тайн у него как у стажёра мракоборческого отряда был, не пришлось бегать за разрешением к Робардсу.

— Комната времени, — стараясь придать голосу уверенности, произнёс Гарри в первой комнате с вращающимися дверьми и сразу зажмурился.

На всякий случай он постучал в появившийся в стене проём, прежде чем зайти. Комната эта ничуть не изменилась со времени его последнего посещения. Всё те же циферблаты часов, смотрящие на него со всех сторон — большие и маленькие, напольные и настенные, круглые и квадратные. Их деловое тиканье буднично отсчитывало шаги времени, сливалось в унисон на книжных полках и обособленно заявляло о себе громким стрекотом отдельных экземпляров. Единственное, пропали Маховики времени, и Гарри виновато переступил с ноги на ногу, вспомнив, что он косвенно является причиной их исчезновения.

Комната казалась пустой, но Гарри на всякий случай негромко кашлянул. Из-за дальнего стеллажа выглянул пожилой волшебник с абсолютно лысой головой, которая отбрасывала от света ламп такие же блики, как и монокль в его правом глазу.

— Чем могу быть полезен? — спросил волшебник, и монокль повис на тонкой цепочке на груди хозяина.

— Простите, — стушевался Гарри. — Я ищу профессора Сола Крокера.

— К вашим услугам, — поклонился волшебник, полностью выныривая из-за стеллажа с книгами и направляясь к Гарри. — Только я бы предпочёл без «профессора». Что вас привело в наш Отдел, мистер Поттер?

Спрашивать, откуда Солу Крокеру известно его имя, было бы глупо. Гарри просто тихо надеялся, что пройдёт ещё лет десять и волшебное сообщество наконец-то перестанет эксплуатировать его имя для популярности магических газет. Ну сколько можно?

— У меня вышли из строя часы, — сказал Гарри и на всякий случай добавил: — Вчера в них немного попали заклинанием невидимого хлыста.

— Они дороги вам как память, верно? — проницательно заметил Сол Крокер, забирая из рук Гарри часы и вновь вставляя в глаз монокль.

— Да… Мне подарили их на совершеннолетие. Раньше они принадлежали другому человеку. Фабиану Пруэтту.

— Фабиану Пруэтту, — под нос себе повторил Сол Крокер. — Х-м-м… Интересно, очень интересно…

Гарри показалось невежливым уточнять, что именно интересного увидел Сол Крокер в его неработающих часах, поэтому он просто кивнул и замолчал.

Глаза Крокера загорелись тем самым блеском исследователя, который хорошо был знаком Гарри. Пожилой волшебник жестом махнул Гарри на ближайший стул возле бюро с массивными ходиками и отправился за рабочий стол в углу комнаты, где мановением палочки засветил сразу все светильники. Затем он склонился над столом. Гарри оставалось только ждать.

Он уже почти задремал под уютное мерное тиканье, когда Сол Крокер выдернул его из дремоты.

— Эта вмятина в часах давно?

Он показывал на небольшое углубление в задней крышке часов.

— Она уже была, когда мне их подарили. Миссис Уизли сказала, что Фабиан не очень аккуратно обращался с вещами, — пояснил Гарри.

— Ну да, ну да, — пробормотал Сол Крокер. — Насколько же надо быть аккуратным, когда на тебя нападают сразу пятеро Пожирателей Смерти.

— Простите, — не удержался Гарри, — вы знали Фабиана Пруэтта?

— Ну, лично с ним я знаком не был, но имена героев Первой магической странно не знать, если ты невыразимец, а не тролль в подземелье. Видите ли, Гарри. Я же могу называть вас по имени?

Гарри кивнул.

— Видите ли, Гарри, — повторил Сол Крокер, положил часы на стол и задумался, а продолжил только после весьма внушительной паузы, когда поднялся и стал мерить шагами пространство между столами и стеллажами: — Пожалуй, вы достаточно терпеливы, вы не стали задавать мне вопросов, хотя другой на вашем месте давно бы заморочил мне голову ненужными уточнениями. Итак…

Казалось, Сол Крокер разговаривает сам с собой. Он ходил вдоль стеллажей, иногда любовно поглаживал те или иные ходики, брал с полок наручные часы, подносил их к уху, но, тем не менее, более не прерывал своего рассказа.

— Когда-то у меня был друг. Гаррик. Ну, мы и сейчас обмениваемся совами, и я даже был приглашён на очередной юбилей этого затворника, но речь не об этом. Нас тянула друг к другу именно схожесть мечтаний, амбиций, если хотите. Гаррик продолжал семейное дело, в некотором роде ему было легче, чем мне, но мы с одинаковым энтузиазмом кидались в исследования, если предстояло окунуться в любимые дебри. Он занимался свойствами волшебной древесины, а я посвятил себя изучению магии времени.

— Вы говорите об Олливандере, — внезапно догадался Гарри и с поспешностью оборвал себя: — Простите…

— Конечно! Гаррик Олливандер известен далеко за пределами Британии. Его волшебные палочки пользуются заслуженным авторитетом. Как известно, волшебная палочка — едва ли не главный инструмент в руках умелого волшебника. Но, Гарри, скажите, что самое ценное на этом свете?

Гарри подумал про Джинни, с которой в последнее время проводил всё своё свободное время; про Нору, куда любил заявляться вместе с Роном на выходных — Нора дышала верой в лучшее и подмигивала каждым несуразным окошком, подтверждая неизменность приоритетов домашнего уюта и тёплого камина; про тётю Петунью, которой он на прошлый день рождения преподнёс букет цветов и взамен получил неподдельные родные объятия и слёзы благодарности, и пожал плечами.

— Самое ценное, что существует в мироздании — время, — просто ответил Сол Крокер. — Его катастрофически не хватает в нужные мгновения, оно тянется и наматывает на свой маховик все жилы в трудные периоды жизни, его так хочется порой вернуть, что, увы, невозможно. Время — песок, убегающий между нашими пальцами. Одна песчинка совсем незначительна, и нам кажется, что потеря пустяшная, но песчинка к песчинке складываются в барханы, которым может позавидовать Сахара. Мы не ценим время.

— И это имеет какое-то отношение к моим часам? — несмело поинтересовался Гарри.

— Самое прямое, — улыбнулся Крокер. — Это очень тонкая материя. Магия времени не терпит поспешности или неосмысленных шагов. В какой-то мере я даже рад, что все Маховики времени разбились в тот вечер, о котором вы, разумеется, осведомлены лучше меня. Но остались часы. Каждый волшебник на своё совершеннолетие получает часы. Такова традиция! Не все они обладают волшебной силой, я могу говорить лишь о тех часах, которые прошли через мои руки. Взгляните!

Сол Крокер указал Гарри на настенные часы в корпусе красного дерева, с двумя стрелками.

— Это — волшебные часы семейного очага. Они появляются в семье волшебников, заключивших союз по великой любви. Изначально на них только две стрелки, но со временем, по мере того, как семейство будет увеличиваться, количество стрелок неизменно возрастёт. Волшебные часы всегда беспристрастно станут указывать местоположение каждого члена семьи, будь он на работе, в пути или в ином месте.

Гарри согласно закивал, он много раз видел подобные часы в гостиной Уизли. Он настолько к ним привык, что даже не задумывался, что над их разработкой кто-то ломал голову. Казалось, волшебные часы Уизли, как и кухонные часы Молли с указателями домашнее-бытовых дел, это магия самой Норы. Теперь Гарри смотрел на Сола Крокера с ещё большим интересом и уважением.

— Так вот. Помимо семейных и кухонных часов существуют, так скажем, индивидуальные часы. Они служат своему владельцу преданно и безоговорочно, способны защитить в критическую минуту, хотя в это трудно поверить. Ваши часы, Гарри, принадлежали Фабиану Пруэтту, но теперь они так же исправно будут служить вам ещё много лет.

Сол Крокер протянул Гарри его часы.

— Но советую вам, молодой человек, во время тренировочных боёв снимать их с руки. Противоударная защита не всесильна.

Гарри поднёс часы к уху.

— Они тикают! — воскликнул он.

— А вы бы хотели, чтобы они мяукали? Часам и положено тикать. С ними всё в порядке, так, лёгкая контузия.

Гарри от души поблагодарил Сола Крокера и уже повернулся к выходу, когда тот его окликнул.

— Гарри…

— Да, профессор?

— Ну хорошо, я согласен на профессора. Гарри. Моя просьба может показаться вам слишком наглой, но не могли бы вы одолжить мне ваши часы на пару дней? Я бы хотел кое-что проверить. Если я прав… Хотя это просто невероятно… Но…

— Что случилось, профессор Крокер?

— Я не могу вам пока сказать. Понимаю, что заинтриговал вас, но… На пару дней. Можно? Обещаю, вернуть их вам в целости и сохранности.

— Хорошо, — кивнул Гарри.

Он немного был сбит с толку, но не видел причины отказать Солу Крокеру. Да и интересно было, что же такого увидел профессор в его старых потёртых часах?

* * *

— Знаешь, — сказал Рон через два дня в учебном классе перед последней лекцией по трансфигурации. — Если я в понедельник не провалю этот дурацкий тест с иллюзиями, случится чудо.

— Почему это ты его должен провалить? — пожал плечами Гарри. — В прошлый раз классно же вышло с пауками.

— Смеёшься, да? Я запаниковал. Сам не знаю, как умудрился вместо «Араниа экземи» выкрикнуть «Мукус Ад Назем».

— Зато пауков пробрал такой насморк, что они сразу оставили тебя в покое.

— И ведь знаю, что они ненастоящие! Но как вижу, паника накрывает. Грёзы наяву, блин.

— Ага, точно! Почти как во «Вредилках…»

Пару минут они молчали, сосредоточившись на выуживании из рюкзаков перьев и пергаментов, а затем Гарри, не удержавшись, спросил:

— Как там Джордж?

— Да всё так же. Нет больше ни Джорджа, ни магазина волшебных фокусов.

— Ну, время лечит…

— Гарри, два года прошло. Даже мама иногда становится прежней, особенно когда в Норе оказываются Виктуар или Тедди. В Мунго ему точно не помогут, а сам он, похоже, не собирается что-то менять. Я пытался его расшевелить, были у меня идейки кое-какие для новинок, но с таким же успехом я мог говорить со стенкой. Он запретил завтра всем даже намекать ему, что у него день рождения.

Гарри промолчал. Он знал, что Рон, как и все, переживает за состояние Джорджа. От необходимости вымученно говорить дежурные слова о том, что всё наладится, Гарри избавил Сэвидж, стремительно появившийся возле преподавательской кафедры.

За пять минут до окончания лекции — а по пятницам практических занятий не было — в класс влетел фиолетовый самолётик и приземлился прямо перед Гарри. В записке говорилось, что Сол Крокер ждёт Гарри в Комнате времени в Отделе тайн, поэтому Гарри, наспех покидав письменные принадлежности в рюкзак, покинул второй уровень и спустился на девятый.

Сол Крокер тепло улыбнулся Гарри и пригласил его к своему рабочему столу. Затем положил перед собой часы Гарри и жестом предложил ему убедиться, что с ними всё в порядке.

Гарри покрутил часы в руках, на минутку задержав взгляд на двух звёздах, которые исполняли роль стрелок, перевернул циферблатом вниз, провёл большим пальцем по приметной выемке на крышке и вопросительно посмотрел на Сола Крокера.

— Спасибо, Гарри, что позволили мне исследовать ваши часы, — учтиво кивнул Сол Крокер. — Я впервые встречаюсь с таким уникальным случаем, но мои первоначальные догадки полностью подтвердились. Не могу в это поверить! Но, тем не менее…

Гарри по-прежнему не понимал, о чём таком уникальном говорит Сол Крокер, и терпеливо ждал раскрытия секрета. Профессор Крокер махнул рукой на многочисленные приборы, стоящие на столе ближе к стене.

— Я обладаю достаточно богатым инструментарием для исследования магии времени. Конечно, любая гипотеза требует аргументированного доказательства. Я мог бы написать научную статью по этому поводу, но я считаю, что иногда личное пространство человека не стоит подвергать излишнему вниманию. Думаю, вам и так досталось от журналистов, Гарри. Поэтому, то, что я вам скажу о ваших часах, останется между нами. Можете распорядиться этой информацией по своему разумению, как посчитаете нужным. Случай беспрецедентный, но вы владелец часов и только вы можете принимать решение.

— Профессор Крокер, что не так с моими часами? — голос Гарри дрогнул.

— Если коротко, без домыслов и рассуждений, то ваши часы — своего рода Маховик времени. Но только однократного действия и строго ограниченного временного промежутка. Конкретно — четырнадцати минут.

— Маховик времени? — озадаченно переспросил Гарри.

— С большой натяжкой, но, думаю, этот термин подходит лучше всего. Причём изначально часы были самыми обычными. Волшебными, безусловно, но обычными.

— Правда?

— И вот тут я позволю всё же порассуждать и пуститься в догадки. Я не могу утверждать наверняка, но практически уверен, что вот эта выемка на крышке, — Сол Крокер перевернул часы и указал на вмятину, — не просто след от удара или, скорее, заклятия. Фабиан Пруэтт мог быть небрежен в обращении с вещами, как утверждает миссис Уизли, но эта отметина получена в момент его смерти. Я не буду загружать вашу голову терминами и сложными формулами. Вчера я всю ночь провёл в лаборатории, чтобы убедиться в правоте своей гипотезы. Во время смерти Фабиана произошёл магический выброс. К сожалению, сейчас уже нельзя установить точно, что именно случилось в его жизни, но этот выброс был не случаен. Возможно, сам Фабиан даже не подозревал о своей необычности, своём даре. Он был способен предвидеть события, опережать их ровно на четырнадцать минут. Хотя…

Тут Сол Крокер встал из-за стола, прошёлся взад-вперёд по проходу, не в силах справиться с эмоциями, затем развел руками.

— Хотя, если всё было так, он мог предвидеть нападение Долохова с компанией в том трактире. Значит, в чём-то я ошибаюсь. Одно могу утверждать точно: во время смерти Фабиана в часы вместилась эта временная магическая частичка. Я не знаю, откуда она появилась, в какой момент. Но она действенна. Достаточно вывести на часах точную дату и время события, в которое пожелал бы вернуться владеющий этим секретом, и произнести вслух заклинание, написанное по ободу выемки.

— Но тут ничего не написано! — чуть не крикнул поражённый Гарри.

— Ошибаетесь. Апарекиум!

Как только Сол Крокер произнёс заклинание чтения скрытых записей, на окантовке вмятины выступили буквы, неровной линией складывающиеся в два слова.

— Time restart, — прочитал Гарри вслух.

— Перезапуск времени, — согласно кивнул Сол Крокер. — Протяжённость погружения в прошлое измерение мне пришлось высчитывать с особой тщательностью, потому что любая неточность в этом деле может привести к самым разрушительным и нежелательным последствиям.

— Четырнадцать минут? — спросил Гарри и нахмурился.

— Я знаю, Гарри, какие соблазны может таить в себе такая уникальная вещь, как Маховик времени. Но при самых смелых планах необходимо строго соблюдать некоторые правила.

— Эффект бабочки, — тихо сказал Гарри.

— Именно! Рад, что вы это понимаете. Никаких изменений в прошлом. Иначе вы можете в лучшем случае не вернуться в настоящее. А в худшем — вернуться и пожалеть, что вернулись в искажённую реальность.

— Я… Однажды мне доводилось пользоваться Маховиком времени, — признался Гарри.

— В самом деле? Удивительный вы юноша. Не буду спрашивать, сколько правил вы нарушили в тот раз, — улыбнулся Сол Крокер. — Гарри, на данный момент вы — единственный обладатель существующего Маховика времени. Я допускаю, что когда-нибудь удастся воссоздать утерянный секрет создания настоящих Маховиков. Хотя, как я уже говорил, я только рад, что они исчезли. Конечно, их применение в научных, исследовательских целях бесценно. Но, к сожалению, не все понимают масштабы трагедии при вмешательстве в ход времени. Время нельзя заставить служить себе. Оно вечно, и оно же умирает ежесекундно. Оно неповторимо, и оно заставляет нас переживать состояние дежавю. Оно способно излечить, и оно наносит смертельные раны.

Гарри подумал, что для Сола Крокера время — величина почти живая, осязаемая. А ещё он никак не мог уложить в голове тот факт, что у него есть уникальная возможность вернуться назад, в любую точку своей жизни. И… Исправить? Вспомнить?

Для воспоминаний существовали Омуты Памяти, тут как раз всё было просто. Можно было вернуться в нужный момент и заново и заново его пересмотреть, понять, увидеть детали, которые ускользнули сразу. Только в Омуте Памяти присутствие было эфемерным, вроде как со стороны.

Маховик времени же предлагал полное возвращение в прошедшую реальность. И даже в ту, которая не являлась собственными воспоминаниями.

Гарри прикрыл глаза, а Сол Крокер негромко рассмеялся.

— Что, Гарри, вас одолели мысли, что теперь делать с часами? Мой вам совет — не делайте пока ничего. Я не знаю, как вы распорядитесь этими минутами, но согласитесь, неразумно было бы тратить их наспех. Да и четырнадцать минут — мгновение. Нужно точно знать время, буквально до долей секунды, если вы хотите использовать Маховик с умом. По истечении отпущенного времени вы просто вернётесь в настоящее.

— Тогда… Тогда я пойду? — спросил Гарри, понимая, что ему срочно нужно подумать наедине обо всём.

— Не смею вас задерживать, — в вежливом поклоне склонил голову Сол Крокер. — Гарри, я должен ещё раз предупредить вас об ответственности любого погружения в прошлое. Желаю вам распорядиться с умом полученными знаниями. И удачи. Заглядывайте, буду всегда рад.

— Спасибо, — от души поблагодарил Гарри, вспомнив вдруг записку, написанную убористым почерком: «Используй её с умом…»

Что ж…

Можно вернуться в ночь Хэллоуина, а лучше в вечер. Когда мама и папа живы, молоды и полны самых радужных планов, несмотря на тревожное время.

Можно отправиться в хижину на скале посреди моря и вновь пережить те невероятные ощущения, когда он узнал, что является волшебником.

Гарри шёл по улице и не замечал, что ноги его давно промокли. Вряд ли он вообще понимал, куда бредёт и зачем. Воспоминания наскакивали одно на другое, толкались, яркими вспышками теснили одно другое, и в какой-то момент Гарри остановился и потряс головой, словно пытаясь выстроить в очередь памятные мгновения.

Благо ли это? Возможность вернуться на миг в прошлое, помня, что ты ничего не можешь изменить? Не можешь помочь, спасти, уберечь? Предотвратить, избавить от боли? Но побыть четырнадцать минут с теми, кто остался в прошлом навсегда?

Через два часа бесцельного шатания по улицам Гарри стоял возле дома 93 в Косом переулке. Свет в оконце второго этажа говорил о том, что хозяин ещё не ложился.

— Привет, — сказал Гарри в приоткрывшуюся дверь. — Я тут…

— Я тут мимо проходил, совершенно случайно, решил зайти проведать, как ты… — перебил Джордж и бесцветно поинтересовался: — Чай будешь?

Он поплёлся в кухню, расположенную в задней части магазинчика, и с полным безучастием принялся открывать дверцы навесных шкафчиков.

— Заварки, правда, нет… — пробормотал Джордж. — Да и сахара тоже. Но есть печенье.

Он достал надорванную пачку печенья, беглого взгляда на которую было достаточно, чтобы понять, что печенье давно превратилось в каменные кексы Хагрида.

— Да ничего страшного, — сказал Гарри. — Я не голоден.

Предательское урчание в животе тут же напомнило, что последний раз Гарри перекусывал в министерском буфете рано утром.

— Хорошо, — безжизненно кивнул Джордж.

Прикрыл дверку шкафчика и пошёл к лестнице, ведущей на второй этаж. Гарри пару секунд посидел на кухне, потом всё же поднялся вслед за Джорджем.

Тот лежал на кровати, закинув ноги в кроссовках на спинку, и листал альбом с колдофото.

Гарри неловко потоптался на пороге и приземлился на краешек стула, заваленный кучей одежды.

— Здесь нам год, — прокомментировал Джордж и показал Гарри снимок, на котором один сосредоточенный карапуз отбирал ложку, с размаху погружал её в огромный торт с одной свечкой и пытался накормить другого. Второй старательно разевал рот или зажмуривался, в зависимости от того, куда попадала ложка, затем выхватывал орудие труда и кормил первого.

Гарри невольно улыбнулся.

— А это летом перед поступлением в Хогвартс, — показал Джордж Гарри другую карточку, где два счастливых мальчугана подпрыгивали от радости и махали письмами первокурсников. — Мама тогда сказала, что для нас ещё не придумали факультета и что нисколько не удивится, если Шляпа решит, что мы недостаточно серьёзны для обучения в школе магии и чародейства.

— Здесь нам двадцать…

Голос Джорджа задрожал. Он показывал Гарри снимок, который был сделан за месяц до гибели Фреда. Два брата, обнявшись, приветственно поднимали ладони и улыбались.

— Фреду теперь всё время будет двадцать… — сказал Джордж. — Знаешь, Гарри, я до сих пор не могу себе простить того, что в ту ночь меня не было с ним. Мы же с ним никогда не разлучались. Всегда вместе…

— Джордж, послушай, — вскинулся Гарри.

— Гарри, я знаю всё, что ты можешь мне сказать, — перебил его Джордж, отложил альбом и сел на кровати. — Я всё понимаю. Это была война, мы получили каждый своё задание. Мы охраняли разные проходы в Хогвартс, Орден Феникса разделился. Понимаю… Но принять — нет, принять не могу. Я должен был быть рядом.

— Ты бы ничего не сделал, Джордж, — тихо сказал Гарри. — Я был там. Это была роковая случайность. Могли пострадать я, Рон, Перси… Но вот так вышло. Ты ни в чём не виноват.

— Мне не даёт покоя мысль, что я чего-то не сделал. Не успел. Да, специалисты в Мунго мне тоже твердили, что я не виноват, но что делать с этой разъедающей чернотой внутри? Я слышу его голос, я чувствую его дыхание. Я начинаю фразу и жду, что он её подхватит. Понимаешь, в ту ночь… Ну, когда всё случилось, мы с Ли и Ханной остались у постамента Ганхильды, а Фред с Перси направились в коридор с Варнавой Вздрюченным, контролировать проход с башни. Потом Пожиратели прорвались, началась суматоха, взрывы… Я побежал искать Фреда. В переходе, недалеко от Выручай-комнаты, я его увидел. Он просто стоял. Стоял и смотрел на меня. С такой болью, и что-то ещё было во взгляде. Я окрикнул его, поспешил, но Фред будто исчез, растворился. Я пробежал сквозь него, заскочил за угол и наткнулся на Перси… В общем, я думаю, он хотел попрощаться со мной. Фред. А я не успел к нему…

— Джордж, да послушай! Фред не собирался прощаться, — Гарри почти сердился. — Никто не собирался в ту ночь прощаться! За секунду до взрыва, когда обвалилась эта треклятая стена, Фред шутил. И Перси тоже. Джордж…

Гарри поник. Как рассказать, что он по-прежнему считает себя виноватым в смерти защитников Хогвартса? Ему самому понадобился не один месяц, чтобы привести в относительное равновесие мысли.

— Да я понимаю, Гарри, — устало произнёс Джордж. — Иногда просто хочется перезапустить время, проснуться и понять, что всё хорошо.

— Э-э-э… Джордж, — поёрзал Гарри. — Тут вот какое дело. Насчёт перезапуска. В общем…

Гарри взглянул на часы, где в маленьком прямоугольнике уже обновилась дата: «1.04.2000г., Суббота».

— Я на самом деле зашёл к тебе по делу. С днём рождения тебя!

— Спасибо, — кисло улыбнулся Джордж.

— Джордж, мой подарок…

— Нет. Никаких подарков… Я не хочу. Не стоит, Гарри. Правда.

— Хорошо. Пусть не подарок. Но я хочу отдать это тебе. На время.

Джордж с удивлением посмотрел на часы, которые Гарри снял с руки и протянул ему. Кажется, Джордж впервые обнаружил хоть какое-то участие в происходящем.

— Твои часы? Да зачем они мне?

— На время! — с нажимом повторил Гарри. — Я одолжу их тебе на четырнадцать минут.

* * *

Джордж огляделся по сторонам, пытаясь одновременно найти укрытие и привести скачущие мысли в порядок. Мгновение назад он ещё находился в комнатке на втором этаже своего магазинчика. Сейчас сознание подсказывало, что он на самом деле оказался в Хогвартсе. Мгновение, за которое можно было разве что моргнуть, растянулось во времени и пространстве. Он оказался за много миль от Лондона и за несколько месяцев — точнее, без одного месяца два года — до сегодняшнего дня. Единственное, что совпало в этой мешанине реальности настоящей и прошлой — время суток. Когда Гарри объяснил ошарашенному Джорджу принцип действия старых часов Фабиана Пруэтта, время перевалило за час ночи. Сейчас, здесь, в Хогвартсе, если верить цифрам в прямоугольнике часов, которые набрал Джордж перед тем, как произнести заклинание, было почти два. Точнее: 01 ч 42 мин. Джордж быстро понял принцип действия Маховика времени. Достаточно было набрать дату и время, а уж место, как ни крути, должно было оказаться именно тем, где находился сам человек в тот момент. У Джорджа не было других вариантов. Он должен был увидеть Фреда. Гарри, конечно, предупредил, что Джордж не должен ничего менять в прошлом. Никаких изменений! Но Джорджу казалось, если он увидит Фреда хоть на мгновение, если увидит всё словно со стороны, то, возможно, сможет простить себя и хотя бы попытаться жить дальше без Фреда.

Однако сейчас ему предстояло успеть добежать до коридора восьмого этажа. Хорошо, что ему знакомы были тайные переходы, потому что очутился он где-то поблизости от того Джорджа из прошлого, то есть самого себя. Кажется, в этот момент он бежал с третьего этажа от прохода. Четырнадцать минут — слишком мало, чтобы успеть оглядываться. Вокруг — как и в тот раз — всё грохотало, падало и рушилось. Впереди мелькали силуэты волшебников, но издалека нельзя было сказать, свои это или чужие. В любом случае, Джордж не должен был вмешиваться.

Он проскочил через проход на четвёртом этаже возле портрета Гугля Фланжа, затем вынырнул на шестом и понёсся, не обращая внимания на суматоху вокруг. Кто-то его окрикнул, но Джордж даже не обернулся. Он взглянул на часы Фабиана Пруэтта, которые отсчитывали минуты наоборот. Из четырнадцати прошло уже целых шесть.

А что, если он неправильно рассчитал время? Он знал, во сколько примерно случился тот роковой обвал стены, но хотел оказаться в коридоре чуть раньше.

Восемь минут. Чёрт, стрелки точно кто-то заколдовал, не могут так быстро лететь секунды! Где-то в другом измерении тот Джордж, который так и остался в той ночи, тоже искал Фреда. У Джорджа из будущего было преимущество. Он знал, где Фред сейчас. Он старался не думать о том, что Фреда через несколько минут не станет.

Сейчас тот ещё был жив. И жив был впервые за два года Джордж, который всенепременно должен был успеть.

Вот и последний коридор. Джордж рванул вперёд, когда внезапно увидел, как навстречу бежит мама. Сосредоточена, из палочки в вытянутой руке сыпятся искры. Ох. Джордж еле успел спрятаться за рыцарские доспехи, так кстати стоящие в нише. Объясняться сейчас с мамой он не мог. Драгоценные минуты заканчивались.

Проводил взглядом спину матери, он хотел уже выскочить, как вдруг мимо прошмыгнул ещё кто-то.

Долохов!

Как в замедленной съёмке омнинокля, Джордж наблюдал поднимающуюся руку Пожирателя. Тот взмахнул палочкой наискось и пробормотал слова на незнакомом Джорджу языке: «Bud prokljata». Из конца палочки вылетел язык пурпурного пламени, но прежде чем он достиг Молли, которая ещё не скрылась за поворотом, на его пути встал мощный щит Протего, посланный Джорджем через голову Долохова. Тот резко обернулся, лицо исказилось яростью. Новая вспышка адресовалась теперь самому Джорджу, но досталась рыцарским доспехам, которые тот молниеносно левитировал в сторону противника. Краем глаза он успел увидеть, что мама, так и не обернувшаяся на шум, благо вокруг стояла какофония, скрылась за поворотом, а Долохов временно контужен и лежит рядом с доспехами. Затем Джордж взглянул на часы, и сердце сжалось. Чёртов Долохов!

Истекала последняя минута. Как же так?

Джордж выскочил в переход. Здесь два ответвления соединялись вместе и вели в коридор восьмого этажа. Из соседнего перехода выбежал…

Да, всё верно. Тогда он как раз добежал до этого места и увидел в конце коридора, как ему показалось, Фреда. Только видел он, получается, самого себя?

Джордж из будущего с болью смотрел на себя из прошлого. Он понимал, что секунды тают. Вот почему ему тогда показалось, что образ Фреда исчез.

Джордж из прошлого во все глаза смотрел на себя самого, не зная, что сейчас за поворотом он наскочит на Перси.

Джордж из будущего увидел, что стены коридора задрожали, пошли рябью, будто отражение в озере. Через несколько секунд каменные стены превратились в комнату с зелёными обоями. Хотя продавец в лавке сказала им с Фредом, когда они затеяли ремонт, что этот оттенок называется фисташково-зелёный.

* * *

В понедельник Гарри чуть не опоздал на тест по иллюзиям, и трудно было в этом винить Джинни, которая спала с краю. Они решили объявить на ближайшем семейном ужине в Норе о своей помолвке, поэтому воскресенье выдалось особенно романтичным, хотя Гарри нет-нет и вспоминал свой разговор накануне с Джорджем после его путешествия назад, во второе мая.

Рон тоже выглядел не совсем выспавшимся, а в класс по практическим занятиям влетел буквально за минуту до начала.

Это было итоговое тест-задание. Иллюзии представляли собой что-то сродни боггарту. Когда мракоборец выходил на тренировочную площадку, магическим путём отгороженную от зрителей, он словно оказывался один на один со своими страхами. Зрители, то есть остальные стажёры и преподаватели — стажёрам разрешалось смотреть на поединки товарищей, — наблюдали, как экзаменуемый справляется с опасностью в критической ситуации. Субстанция, похожая на бесцветное желе, выпускалась в центр площадки прямо из пола, из переворачивающегося люка, и принимала тот или иной облик.

Гарри в первый раз сражался с дементором, а во второй раз — с огромной змеёй. Ридикулус, понятно, применять было бесполезно, ведь иллюзия не была боггартом. Как делились между собой после поединков стажёры, погружение в реальность было полным. Все знали, что бой учебный, однако ощущения были самые настоящие.

Рон в прошлый раз вызвал сильный насморк у огромного паука и получил одобрение от Робардса, который не знал, что Рон попросту перепутал в панике заклинания. Гарри очень надеялся, что сегодня другу повезёт больше и он не потеряет голову.

Вот Рон вышел в центр площадки. Палочка на уровне бедра, приготовился. Люк крутанулся, вызволил субстанцию, которая через мгновение превратилась в… Гермиону, насылающую на Рона канареек. Кажется, даже Робардс был слегка озадачен таким противником.

Рон среагировал как истинный вратарь, когда на него накинулась стая птичек. Выставил щит; через секунду послышался дробный стук — это птички налетали на невидимый барьер и кучкой складывались на полу. Иллюзорная Гермиона, нахмурив брови, вскинула палочку. Даже Гарри испугался. Рон же повёл себя совершенно неожиданно для всех. Он просто шагнул вперёд, обнял призрачную Гермиону и хорошенько её поцеловал. Палочка Гермионы выпала из рук. Через мгновение иллюзия растаяла.

«Отлично, Уизли!» — услышал Гарри голос Гавейна вместе с улюлюканьем товарищей, глядя, как бестолково оглядывается Рон на тренировочной площадке. Кажется, он совсем не против был бы продолжить поединок.

Потом пришла очередь Гарри, и он ловко справился со своей банши. Когда ведьма собралась завопить — а иллюзии воспроизводили голосовые интонации изображаемых объектов с удивительной точностью, — Гарри наслал на неё Калворио. Костлявая ведьма, обнаружив, что её космы упали с головы, а череп стал абсолютно лысым, вместо крика издала булькающий хрип и с громким хлопком исчезла.

Так что настроение после экзамена была самое радужное. Гарри радовался и за себя, и за Рона, думал о Джинни, и жизнь казалась удивительно прекрасной в данной точке касания.

— Вот увидишь, — сказал Гарри, стягивая защитные наколенники и налокотники. — Через год мы станем настоящими мракоборцами. У нас всё получится!

— Ты — да. Обязательно станешь, — произнёс Рон с полной серьёзностью.

— Что значит — ты? В смысле, а ты? — опешил Гарри.

— А я… Я приглашён компаньоном в одно классное место, — заговорщицки подмигнул Рон.

— Ничего не понимаю, — Гарри сел на скамью. — Какое место?

— «Всевозможные Волшебные Вредилки», — с удовольствием произнёс Рон, словно проверяя, как это название звучит вслух, а затем порылся в рюкзаке и протянул Гарри пергамент: — Вот. Почитай. Договор, составленный по всем правилам.

Гарри развернул пергамент, пробежал глазами.

— «В равных долях… Ввиду освободившегося места… Совладение с правом партнёрства…» Ты хочешь сказать…

— Да, Гарри. Джордж решил вернуться к работе в магазине. И предложил мне место компаньона. Это просто чудо какое-то. Джордж сказал, что он произвёл перезапуск времени.

* * *

Гарри заглянул на седьмой уровень в Сектор магических игр и спорта по просьбе Джинни, она попросила прихватить брошюрки с вакансиями в командах. На выходе, возле кабинета патентов на волшебные шутки, Гарри столкнулся с Джорджем.

Неверно бы было утверждать, что Джордж в одно мгновение стал прежним. Тем жизнерадостным шутником, которого знал Гарри. Однако сейчас Джордж больше не выглядел как тень живого человека. Глаза его горели, и хоть на дне их так и остался след боли, Джордж вернулся к жизни. Два года застоя плачевно сказались на состоянии магазина, однако теперь, буквально за три месяца, дела «Всевозможных Волшебных Вредилок» решительно пошли в гору, и, благодаря рвению Рона и творческой жилке Джорджа, к осени доходы обещали превзойти довоенные.

Джордж от души пожал руку Гарри. Они обменялись новостями, пока шли до лифта.

— На самом деле нам ужасно повезло, что Рон с Гермионой объявили о помолвке, — делился Джордж в лифте, поднимающемся вверх, в Атриум. — В смысле, проку от Рона влюблённого намного меньше, но зато коммерческая жилка Гермионы здорово помогает нам в финансовых вопросах. Никогда не любил нумерологию, она такая скучная. Гермиона же так ловко составила смету на открытие нового Отдела и расписала предположительные расходы и доходы, что я уже подумываю увести её у Рона. Шучу!

Джордж поднял руки перед собой, заметив взгляд Гарри, и рассмеялся. Гарри улыбнулся. Он хлопнул Джорджа по плечу, а затем обнял.

— Джордж… Я не говорил тебе, но я рад, что ты… Что ты вернулся в магазин и вообще…

— Не надо, Гарри, — глухо сказал Джордж. — Просто спасибо тебе… Тебе и дяде Фабиану.

— Жаль только, мы так и не узнали его секрет, — Гарри невольно дотронулся до своих часов, которые исправно ходили с точностью до секунды и утратили выемку-вмятину на задней крышке после возвращения Джорджа из прошлого.

— А может, это и к лучшему, — задумчиво сказал Джордж.

* * *

Я был чуть впереди, опережал тебя — самого себя? — на четырнадцать минут.

Это же уже было, верно? Полное ощущение дежавю… Может, всё нужно было решить ещё тогда?

«Слушай сюда, эмбрион, убери от меня свои лопасти, ладно?»

«От эмбриона и слышу. Ну, вёсла как вёсла, чего тебя не устраивают? Надо же как-то грести здесь. Восемь недель, между прочим, куда хочу, туда и гребу».

«Так это правда? Я тут не один?»

«Как видишь! Хотя, чёрт, мы же пока не видим. Как ты думаешь, кто мы? Я ощущаю себя хвостатым нечто».

«Дай я тебя потрогаю… Не бойся, я тихонько… Веки, нижняя губа… Сколько нам?»

«А я нащупал твой нос. Слушай, у меня, что ли, тоже будет такой шнобель? Недель двенадцать, наверное…»

«Ну и чего ты засунул в рот палец? Чмокаешь так, что уши закладывает. Видишь, у меня уши прорезались!»

«Не вижу, но верю. А ты прикольный. Я беспокоился. Чего ты молчал-то?»

«Двадцать восемь недель, говоришь? Я тебя вижу! Почему всё время хочется спать? Что за «фаза сна?» ещё? Знаешь, я боюсь».

«Чего ты боишься? Я же рядом. Гляди, как я умею вращать закрытыми глазами под веками! Прикольно же!»

«Боюсь. Тут так спокойно. Скоро придётся покинуть этот уютный мир. А там снаружи. Ох уж эта Наружа… Может, останемся тут?»

«Эй, ты! Давай, пора! Я пошёл первым. Ох, зачем слили всю воду? Трудно дышать так. Придётся пропихиваться. Не знаю, зачем голова сделана такой огромной, но так тяжело приходится. Раз… Ещё раз… Я тебя не слышу, ты же следом, верно? Не вздумай там оставаться, я знаю, я уверен, что нам надо выбраться».

«Не-чем ды-шать… Про-сти… Ты класс-ный…»

«А-а-а! Что тут у вас? Кто это? Что это? Где мой… кто он? Где мой БРАТ?»

— Пульса нет! Первичная асфиксия! Чёрт, он же точно был живой!

«Ну ты совсем, что ли? И вообще, мне тебя плохо слышно. Тут ещё эти канаты кругом. Давай, поворачивайся ко мне лицом. Не очень-то удобно разговаривать с пятками. Почему не получается? Эй! Чего ты там? Давай, давай поворачивайся, я вернулся за тобой. Пожалуйста… Я знаю, как это делается, я же уже сделал это, я вернулся за тобой. Эй! НЕТ! Я не хочу туда без тебя. Мы же только вместе…»

— Ох, предлежание плода головное. Займитесь уже первым, мисс Свифт! Тужимся! Ещё! Миссис Пруэтт, вы меня слышите? Вы должны помочь второму малышу…

Я не знаю. До сих пор. Кто из нас кто. Два абсолютно одинаковых фиолетовых младенца, сморщенных и страшненьких. Колдомедики бегали, женщина, которая бережно носила нас внутри — мама? — лежала без сознания, а я метался от одного маленького тельца к другому. Я понимал, что ты ещё не совсем ушёл, ты здесь, рядом, и моего второго пришествия хватило на то, чтобы ты родился по-настоящему. Кто мы? По-прежнему эмбрионы, исполненные знаниями и мудростью наследственности; плоды, растущие в утробе и потихоньку приобретающие черты человекоподобных; волшебники, не умеющие пока колдовать, но исполненные стихийной магией? Иначе как объяснить, что я родился, но тут же умер, отсрочил рождение, чтобы вернуться, вытащить тебя, не позволить себе лишиться своей половины или всего себя целиком. Магические близнецы. Кто знает, что скрыто в магии ментальной, едва ощутимой, на грани, когда двое общаются без слов, не видя друг друга, не слыша, но осязая, чувствуя, поддерживая. Тридцать семь недель вместе, от деления от единого на две части до невозможности принятия того, что выжить может только один. Нет. Только вместе. Магия — пласт неизученный. Кто знает, что сокрыто в недрах этой силищи, однако я смог. Я тебя вытащил. Хотя теперь в побочку я приобрёл знания о четырнадцати минутах, когда я уже родился, а большие двуногие в лимонных халатах бегали вокруг и кричали о тазовом положении второго и опутавшей пуповине.

Тогда я вернулся.

Потому, что я не мог без тебя.

«Эй ты, толстый, подвинься».

«Знаешь, с тобой не так всё и страшно».

«Слушай, у тебя такие же брови, как и у меня. Круто!»

«Я держу тебя за руку. Не отпускай меня».

И я тебе помог. А может, я родился второй раз, захватив оттуда, изнутри, белое облачко твоего сознания.

Наверное, родители наши не очень разбирались в значении имён, иначе обратили бы внимание на то, что оба имени означают. Люди с такими именами, как у нас, были способны на жертву даже не ради какой-то высокой цели, а просто потому, что «могли себе это позволить». Отдать любимую игрушку… Отказаться от личного счастья ради счастья другого человека.

Только у близнецов всё было гораздо сложнее. У них была настоятельная необходимость в присутствии кого-то, к чьим ногам можно бросить весь мир. А иначе жизнь не имела смысла.

Моим объектом подражания был ты. Или я твоим?

Я был чуть впереди, опережал тебя — самого себя — на четырнадцать минут. Иногда я словно проживал эти минуты дважды, заново, особенно, когда мы попадали в переделки.

Мы часто сами не знали, кто из нас кто, а уж окружающие и вовсе путали нас постоянно.

Бедная мама, как же ей доставалось от нас. Родная мать ни за что не спутает своего ребёнка, хоть будь он сделанным под копирку близнецом, но мы постоянно менялись, вводили в заблуждение всех.

Мы могли договаривать друг за другом фразы — первый начинал, второй подхватывал. И это было легко, поскольку я всегда уже знал, что ты сейчас скажешь.

— Не крутись! И где ты так успел вымазаться? Сиди смирно!

Мама тёрла мои уши, потом закутывала меня в пушистое полотенце и несла в комнату, где усаживала на кровать. Потом бежала в ванную, где ты сидел под присмотром Молли. Но стоило маме на секунду отвернуться, чтобы набрать в ладонь шампунь без слёз, мы менялись местами. Никто не знал, как это происходило, но мама тёрла второй раз мои уши, а когда приносила меня в комнату, обнаруживала тебя, сидящим возле стены с волшебным маркером. Впрочем, рисунок на обоях не шёл ни в какое сравнение с узором на твоей довольной мордахе.

Нас это забавляло, маму вводило в ступор, а любимой нашей фразой в таких ситуациях, когда мы подросли, была: «И ты, женщина, ещё смеешь называться нашей матерью?»

— Прости, Гидеон! — всплёскивала руками мама.

— Я пошутил. Вообще-то, я — Фабиан!

Мне казалось, мы не два человека, а две половинки одного.

И ты тоже так всегда считал.

Поэтому в ту ночь, когда Долохов метнул в меня Аваду, ты кинулся наперерез зелёному лучу.

Я был чуть впереди…

Ну, я уже говорил.

Я вернулся. Тебя спасти в этот раз я не мог. Но и сам я уже знал, что это последний финт времени, перезапуск.

Почему-то в последний момент я вспомнил о маме.

И ещё о Молли и чудесных племянниках.

Может быть, когда-нибудь, в другом измерении, при других обстоятельствах мы ещё встретимся?