Притворщики (джен)

Нацухи никогда не сожалела о решении вырастить этого ребенка как своего собственного — с тех пор, как минули первые несколько дней (или недель, или месяцев… сейчас, когда этот период закончился, она не признавала, что принятие возложенной ответственности заняло у нее так много времени) неуверенности и душевных метаний. Она никогда не сожалела об этом решении, как только сумела справиться с ощущением неполноценности и горечи, оставшейся после слов Кинзо о том, что он и не возлагал особо надежд на то, что она сама родит ребенка, о том, что она не смогла справиться с ролью «позаимствованной семьей Уширомия матки».

Кинзо назвал ребенка Лион и наказал Нацухи называть его так же. С того момента все пошло так, будто Лион с самого начала был частью их жизни. Краусс тогда был в деловой поездке, а когда он вернулся, ему представили его нового ребенка, он принял историю своего отца Кинзо и стал относиться к Лиону как к собственному дитя. Нацухи заставляла себя полюбить этого ребенка так долго, пока в конце концов это не стало правдой. Нацухи заставляла себя поверить, что Лион всегда был с ними, до тех пор, пока не смогла бы сказать, что это — ее ребенок без горечи на языке.

Она никогда не сожалела, что назвала Лиона своим ребенком, и никогда не сожалела, что позволила Лиону называть ее «мамой». Этот подкидыш, которого Кинзо назвал своим преемником, ни разу не сделал ничего, что заставило бы Нацухи стыдиться того, что именно она — мать следующего главы семьи. Достижения Лиона в школе были потрясающими, Нацухи наблюдала, как ее ребенок превращается в искусного оратора и посредника, способного с легкостью направлять людей этого коварного ненадежного мира и положить конец даже самому ожесточенному спору. Нацухи не сомневалась, в любом предпринимательском деле Лиона будет ждать успех.

Нацухи совершенно не из-за чего стыдиться, более того, Лион всегда был предметом гордости. Дома в кругу семьи этот ребенок смело принимал ее сторону, в то время как Краусс кидался на глупые деловые авантюры, а Джессика вела себя как обычно своенравно и невоспитанно; Лион же всегда был рядом, всегда поддерживал ее.

Нацухи совершенно не из-за чего стыдиться, более того, приемный ребенок всегда был предметом для гордости. У нее так много причин любить это дитя.

И все же, она иногда размышляла…

Размышляла, откуда взялся Лион. Нацухи знала, что настроения отца были переменчивы, но никак не могла поверить, что Кинзо правда сделал бы своим наследником какого-то случайного сироту из Дома Фукуин. Не могла поверить, что Кинзо ввел бы в семью никак не связанного с ним ребенка.

Так кем же был Лион? Иногда Нацухи смотрела на Лиона и Джессику, стоящих рядом, на их светлые, почти одного оттенка волосы, на смутно похожие черты лиц, и размышляла над этим вопросом.

Еще иногда Нацухи размышляла, что все могло сложиться иначе.

Лион был ее ребенком, но Джессика была дочерью, появления которой она ждала двенадцать лет. Лион был совсем не тем, кого она всеми силами старалась зачать, кого она, страдая, вынашивала и кого рожала, проливая пот и кровь. Джессика была долгожданным ребенком Нацухи, ребенком, которого она желала и которого пыталась зачать, когда это не получалось, Нацухи размазывала по лицу слезы, а потом пыталась снова и снова. Джессика была ее плотью и кровью.

Нацухи знала, думать так было жестоко, но иногда она злилась на Лиона. Злилась, что из-за того, что Кинзо уверился в ее бесплодии, ей навязали чужого ребенка, какого-то самозванца, и в результате Джессика лишилась всех своих прав. Были времена, когда так же сильно, как бесили ее иногда выходки Джессики, доводя до ручки, Нацухи желала, чтобы Лион никогда не появлялся в их жизни. Желала, чтобы преемником главы семьи стал тот ребенок, ради рождения которого она неустанно прикладывала все силы.

Еще она иногда размышляла о женщине, которая родила Лиона. Она ни разу ее не встречала, ничего не знала о ней, но и, честно говоря, боялась спрашивать Кинзо — это было бы чрезвычайно невежливо, и Кинзо незамедлительно напомнил бы ей об этом. И все же ей было любопытно. А кому бы не было?

Иногда Нацухи думала: а была ли мать Лиона мертва? О, Кинзо говорил, что Лион — сирота, и обвинять его во лжи было бы грубо, но Нацухи все равно не могла избавиться от этих мыслей. Она размышляла: вдруг настоящая мать Лиона жила где-то там, вдали от них, помня о ребенке, которого потеряла, и не зная, увидит ли его вообще снова. Нацухи вспоминала всю боль, испытанную ей в качестве матери, и, хотя она совсем ничего не знала об этой женщине, возникало чувство, что, будь мать Лиона правда еще жива, у нее самой сердце разорвалось бы от сострадания.

Ребенок-притворщик и притворщица-мать. Как это подходило им обоим.

Позже Нацухи наблюдала, как Лион с Джессикой играют в бадминтон в саду, где цвели розы, звонкий смех Джессики отдавался в ушах, а перед глазами стояла яркая улыбка Лиона.

Потом вспоминала, как Краусс с выражением стыда на лице признался ей: он был рад, что Кинзо пропустил его в линии наследования главенства, что не осознавал, насколько тяжело было давление на него, пока оно не исчезло. Она вспомнила: он говорил, что боялся, что это бремя раздавит Джессику.

Она вспомнила, какие чувства испытала, когда Лион назвал ее мамой.

И забыла свое раздражение и обиду.