Забытое имя (джен)

Когда он только вошел в класс — молодой, высокий, с короткими черными волосами и аккуратной бородкой, пятый «бэ» едва ли не ахнул. Потому что таких учителей истории они еще не видели… Да что там, они вообще не видели таких учителей. Хотя каким он будет, непонятно, но ожидали, конечно, чего-то необычного. Вот только никто не знал, чего.

Но поняли, что им повезло, едва новый учитель начал говорить.

В его устах даже официоз представления и оглашение требований к учащимся оказались достаточно захватывающими. Что уж говорить о том, когда он начал рассказ о Древней Греции? Пятиклашки сверкали заинтересованными глазами и думать не могли о том, чтобы отвлечься. А когда на классной доске появился профиль спартанца, на котором объясняли особенности боевого шлема… Да, этот учитель еще и рисовал — как им казалось, прекрасно. Это был Учитель, и только так, только с большой буквы.

"Он знает все про оружие!" — сделали вывод мальчишки и зауважали.

"Он потрясающе рисует! Так красиво!" — восхищались девчонки.

История стала любимым предметом у всей параллели. Этих уроков ждали, как новой серии любимого фильма и ни разу не обманывались. Ловили каждое слово. Верили каждой фразе.

Он вел блестяще — умея цифры сделать увлекательными, а биографии такими, что личности покоряли — кто-то — волей к победе, кто-то смелостью, а кто-то — умом. Если этот Учитель невзлюбил бы какого-то из своих героев, его ненавидела бы вся параллель.

А еще он многое успевал и многое замечал. И — воспитывал. Как умел, конечно.

То есть, наверное, просто старался быть человеком — не ментором, не учителем в узком смысле этого слова.

И когда один из слабачков сделал вопиющую ошибку, а девочка-отличница, явно повторяя слова кого-то из взрослых — скорее всего, классного руководителя — выдала хлесткую, но глупую фразу, он отреагировал по-человечески. Он просто сказал, что от нее такого не ожидал. Такого. От нее.

Девочка готова была провалиться. Что уж говорить о том, что она запомнила это навсегда. И больше не торопилась не только судить о людях, но и тем более говорить об этом. Повторять за другими... о, нет, лучше не надо. Авторитет взрослого человека просто потому что он — взрослый пошатнулся и так больше никогда на место не встал. Что, наверное и хорошо, и правильно. Все мы проходим через болезненные моменты, они больше других помогают нам расти, и иногда лучше пережить что-то раньше, чем позже.

Вот только это никак не относилось к авторитету любимого Учителя — как можно?

Скоро на уроках стало появляться свободное время — талант Учителя и интерес детей быстро дали свои плоды, и Учитель, конечно, заполнял его разными интереснейшими историями. Ведь предмет — история, так что... С классом стал выстраиваться разговор — можно было задавать вопросы и не просто получать ответ, но даже и похвалу. За сам вопрос. Для многих это стало открытием.

И однажды зашел разговор про имена и их происхождение. Византийские, латинские, славянские — это было потрясающе интересно, особенно потому, что касалось каждого — всем было интересно, откуда взялось и что значит именно его имя.

Учитель готовился. Учитель с радостью делился информацией. Пятиклассники впитывали ее с радостью и вниманием, кроме... Одного имени Учитель так и не произнес — той девочки. А оно было в классе одно-единственное, хотя и достаточно распространенное. Просто так получилось. В параллельном классе, у "ашек", таких было аж три. А она — одна.

Он рассказывал порциями по несколько имен — из урока в урок, оставляя минут пять в конце каждого, и вот оставался последний. Девочка думала, что ее специально так мучают, за тот проступок, за комментарий, перепетый от их классного руководителя, и не важно, что она такого больше никогда себе не позволяла, да что там — не разрешала даже думать себе так! Но ведь об этом не расскажешь...

И вот — конец урока, последние имена, и она с замиранием сердца ждет... И слышит, как будто во сне, что Учитель говорит, что всем все рассказал. Всем. Все. И улыбается.

И что-то внутри нее обрывается — навсегда. Это не больно, но так кажется только сперва. Обидно? Нет. Кто она такая, чтобы обижаться на Учителя? Он просто про нее забыл. Она для него не существует. Наверное, только в журнале, когда увидит. Ее больше нет... Она решила, что так наказана.

Он недолго поработал в школе — с их классом — до конца года, вроде что-то вел еще у младших, но ей было уже все равно, она больше не была всей детской душой влюблена в историю. Ни древнего мира, ни какую другую. Очарование ушло, как сон, оставив лишь странный, неприятный, но невыводимый след в ее памяти. Она закончила школу. А потом и университет.

Он стал известным писателем и иногда приезжал в гости — в школе начинался настоящий ажиотаж, кто-то лез за автографом. Он и правда хорошо писал. Она уже работала в той самой школе, и не одна — из параллели были и другие. Он с радостным лицом вспоминал тех, кого учил — но только не ее. И... нет, ей никогда не хотелось ни его автографа, ни его признания, ни улыбки, хотя книги она читала и не могла не уважать его талант. Нет, ничего не надо. Кроме одного-единственного воспоминания — о том, как пятиклассница с полными слез глазами смотрела на него, стараясь не проронить ни слезинки, когда ее сосед спросил Учителя про ее имя. Потому что этого ждал весь класс. Сама бы она этого не сделала ни за что на свете... Сама она не скажет об этом даже маме — самому близкому и понимающему ее человеку.

Спрятать лицо за руками, а потом залезть под парту, обронив ручку, чтобы никто не видел ее лица, оказалось единственным выходом тогда. А потом несколько дней приходилось делать вид, что не ловишь на себе сочувствующие, но куда больше любопытные, а иногда и злорадные взгляды одноклассников и одноклассниц, что вообще ничего не случилось — ну подумаешь, какие мелочи, забыть могут про любого.

Когда тебя больше нет для кого-то живого — это маленькая смерть, вы знаете, Учитель?

А знаете, каково, если это еще и публично?