Не меньше, чем барон (гет)

Софика Траммо придерживает длинные юбки своего новенького светлого платья, чтобы не споткнуться ненароком. Платье пошито специально для этого бала (невиданная роскошь для их семьи), и Софика несколько опасается, что мачеха непременно примется ворчать, если Софика вдруг его каким-либо образом испортит. Они слишком бедны, чтобы шить бальное платье к каждому балу, напоминает себе Софика мачехиным голосом, и настроение её тут же портится, словно его и не бывало вовсе.

Софика одета несколько непривычно для неё — талия платья слишком высоко, его юбка достаточно узкая, а на руках чересчур длинные перчатки. Тёмные волосы Софики заплетены ужасно туго и уложены узлом на затылке, а её лицо от этой причёски, наверное, кажется отвратительно круглым.

Народу в зале слишком много. Дамы в «цветочных» ярких платьях самых разных оттенков, мужчины в не менее разноцветных костюмах. Софика думает, что это сборище гораздо больше похоже на оранжерею, а не на танцевальный вечер из книжек, которыми так грезила Руфина.

Своих сестёр, Руфину и Амалью, Софика потеряла ещё полчаса назад, когда отлучилась в поисках уборной, и теперь Софика никак не может их найти. Она знает только, что Руфина и Амалья — и ещё стайка таких же юных, как и они трое, барышень — одеты в светлые платья совсем другого кроя, нежели все дамы, танцующие или же просто беседующие здесь. Тот факт, что ей никак не найти своих сестёр, Софику несколько расстраивает — они обе такие ябеды, что обязательно донесут мачехе и отцу, что она так оконфузилась и потеряла их в первые же минуты бала.

Софика проталкивается сквозь толпу — под возмущённое аханье нескольких почтенных матрон, которых она умудряется чересчур бесцеремонно потеснить — и расстроенно выдыхает: в зале совершенно точно нет её сестёр! Софика чувствует себя едва ли не оскорблённой. В первое мгновенье она не знает, что и думать, но теперь может лишь предположить, что в этом роскошном дворце, куда они прибыли вместе с матушкиной кузиной, возглавляющей какой-то пансион, сегодня проводится целых два бала, и лакей, к которому Софика обратилась за помощью, показал ей не тот зал.

Софика недовольно скрещивает руки на груди и шепчет себе под нос, что обязательно в следующий раз потащит за собой Руфину или Амалью, потому что после сегодняшнего происшествия обе они примутся над ней хихикать. Софика понимает, что, должно быть, выглядит совсем ребёнком, но ничего не может с собой поделать. Происходящее злит её. Злит очень сильно, и это непременно отражается на выражении её лица. Но разве Софика может сопротивляться своему же настроению?

Длинные — даже выше локтя — кремового цвета перчатки кажутся Софике омерзительно неудобными. Но наличие этого предмета гардероба — отзывается в голове неприятный голос мачехиной кузины — непременное условие присутствия в свете истинной леди. Недолго думая — точнее, ещё разок оглядевшись вокруг и уверившись, что мачехина кузина не может её увидеть — Софика, скривившись от раздражения, сдёргивает с себя неудобные перчатки и тут же с досадой замечает, что в её новом бальном платье нет кармана, в который она могла бы их положить!

А как же Софике хочется танцевать! Танцевать, а не заниматься всеми этими бесконечными и бесполезными поисками Руфины и Амальи...

Софика с досадой думает о маленьких уютных балах в её родной деревне — там она уже запросто пригласила бы покружиться в вальсе или поплясать мазурку какого-нибудь знакомого паренька! Здесь же, на серьёзном почти столичном балу Софика совсем ни с кем не знакома, и, следовательно, едва ли может рассчитывать на приятное времяпрепровождение.

Радует лишь то, что мачеха согласилась с доводами Софики в пользу удобных туфель, а не тех пыточных орудий, в которые обулись Руфина и Амалья.

Случайного знакомца с дороги близ родной деревеньки Софики она замечает, право слово, совсем ненароком. Он стоит рядом с сурового вида статной женщиной в тёмно-синем платье и молодым человеком с совершенно недружелюбным выражением лица. Знакомец одет в военную форму — как и в первую их встречу. Женщина о чём-то говорит ему. У знакомца, этой женщины и этого молодого человека совершенно одинаковые родинки на шее. Да и внешне они, пожалуй, похожи.

На решение уходят считанные секунды — по правде говоря, Софика и подумать не успевает, прежде чем быстрым шагом подойти к ним в первый же перерыв между танцами. Она выглядит совсем деревенщиной по сравнению с этой суровой статной женщиной, которая не удостаивает подошедшую даже презрительным взглядом. Молодой человек при виде Софики недовольно кривится, словно от зубной боли, и поспешно отворачивается в сторону. Знакомец же кажется несколько удивлённым, но выражение его лица гораздо мягче, и это придаёт Софике уверенности.

— Пожалуйста, пригласите меня потанцевать! — просит она с самой милой и открытой улыбкой, на которую только способна.

Тут женщина обращает на Софику взгляд, полный такого негодования, что впору испугаться. Но Софика не считает себя пугливой.

Знакомец же выглядит чересчур ошарашенным, и это кажется ей весьма досадным. Не хватает ещё, чтобы он сознание потерял от возникшей неловкости — думается Софике.

— Я больше никого здесь не знаю! — добавляет она, с наигранной стыдливостью пожимая плечами в то время, как в каждом звуке её голоса сочится нетерпение. — А мне так хочется танцевать! Меня зовут Софика Траммо — вы знакомы с моим отцом!

Знакомец — на лице его проступают красные пятна — уже неуверенно подаёт ей руку, но женщина одёргивает его.

— Тобиас! — в её голосе столько неприкрытого возмущения, что она кажется совсем беспомощной.

Тобиас вздрагивает. Он бросает на Софику донельзя странный взгляд, который она никак не может расшифровать. От этого взгляда Софике хочется то ли провалиться сквозь землю от стыда, то ли смутиться, то ли расхохотаться и, бесцеремонно схватив его за руку, потащить в центр бального зала танцевать, то ли всё сразу. От этого взгляда Софике вдруг становится и жарко, и холодно одновременно. И она совершенно уверенна — так на неё ещё никто не смотрел.

— Если родители юной леди хотят, чтобы она когда-нибудь нашла себе хорошую партию, им стоит озаботиться её манерами до того, как она выйдет в свет! — с едкой усмешкой тянет молодой человек, всё ещё не поворачиваясь к Софике.

Это кажется ей несколько забавным. Пусть, должно быть, и не должно таким казаться — если представить снова мачехин голос в её голове. У молодого человека в голосе почти что интонации Гесима — брата Софики. И это даёт ей надежду на приятное знакомство.

— Отец уверяет, что мне не найти даже мельника или сапожника, который бы захотел взять меня замуж, а мачеха говорит, что я не должна соглашаться меньше, чем на барона! — совершенно искренне улыбается Софика, желая понравиться своим новым знакомым этой забавной, как она считает, шуткой.

Но лица молодого человека и статной женщины вовсе не озаряются от смеха — напротив, они двое будто бы темнеют от ярости. Словно лишь многолюдное место спасает Софику от немедленной расправы. Но Тобиас смеётся. Замешательство и неуверенность словно пропадают из его черт. Он предстаёт перед Софикой почти таким же, каким был в их первую встречу.

— Я думаю, что ваша мачеха определённо права! — улыбается Тобиас, снова подавая ей руку, и тембр его голоса, не слишком высокий и не слишком низкий, кажется Софике самую малость неприлично приятным. — Вам действительно не следует соглашаться меньше, чем на титул баронессы.

Примерно в этот момент начинают играть вальс, и Софика на некоторое время забывает и о весьма презрительном выражении лица статной женщины и о почти враждебности молодого человека. И презрение, и враждебность Софике не слишком понятны. Она, даже подумав серьёзно, не может найти в своих действиях хоть толику причины, по которой они оба могли на неё столь серьёзно обозлиться.

Тобиас не слишком хорошо вальсирует — нет, в его движениях нет ни единой ошибки, но отчего-то Софика чувствует его неловкость. Но на лице его всё царит столь мягкое и добросердечное выражение, что Софика готова простить любую неловкость — даже если бы он оттоптал ей все ноги.

— Прошу прощения за некоторую неучтивость со стороны моих сестры и сына! — говорит Тобиас, когда они кружат близ окна. — Могу объяснить это тем, что они, право слово, были обескуражены тем, что девушка в платье первых пяти балов находится внизу, с танцующими.

Взгляд Софики случайно падает на балкон под высоким потолком бального зала. На балконе она замечает Руфину и Амалью. Вид у обеих вполне испуганный. Вид стоящей неподалёку от них мачехиной кузины не обещает Софике ничего хорошего — мачехина кузина выражением лица почти сравнялась с разъярёнными фуриями из книжек со сказками.

— В таком случае, они определённо считают меня полной дурой! — выдаёт Софика почти хладнокровно. — Я совсем ничего не знала об этой традиции.

И Тобиас снова ей ласково улыбается. Почти неприлично ласково. И это заставляет её не менее неприлично захихикать.

И всё же Софика почти уверена, что руки у неё едва ли не дрожат, пусть она вовсе не чувствует холода. И она старается разглядывать платья вальсирующих неподалёку дам — у той, в фиолетовом, она определённо не против перенять навык набрасывать на плечи накидку, у той, что в ярко-розовом, поистине прелестный пояс, а у той, что в кроваво-красном, Софике нравится сам крой платья. Мысли о нарядах помогают ей отстраниться мысленно от предстоящего нагоняя от мачехиной кузине, а после, уже дома, и от самой мачехи.

Какая чудовищная несправедливость, что ей предстоит выслушивать нудные поучения только оттого, что она вынуждена была отлучиться в уборную и не сумела найти вовремя Руфину и Амалью!

Перчатки! Софика вдруг вспоминает о них почти с ужасом. И о том, что, кажется, уронила их на пол, пока пробиралась поближе к Тобиасу — или позже. Или, возможно, и чуточку раньше. Этот факт представляется ей не слишком-то важным. Гораздо важнее то, что сёстры теперь видят её на балу без перчаток. И уж такие ябеды как они точно воспользуются возможностью обо всём рассказать родителям.

Мачехина кузина — Софика так и не может вспомнить её имени, которое ей, безусловно, называли ещё дома — оказывается рядом как раз к окончанию вальса. Она смотрит на Софику с вполне понятным возмущением — это возмущение, впрочем, выдаёт лишь взгляд. В остальном её лицо вполне спокойно. И этот контраст кажется несколько жутковатым.

— Прошу прощения, господин! — улыбается мачехина кузина, но в голосе её Софике чудится не меньше стали, чем в голосе той статной суровой дамы, рядом с которой стоял Тобиас. — Эта девушка сейчас же покинет бал — она попала сюда по чистому недоразумению!

Мачехина кузина не верит в недоразумения. И она уж точно не верит в то, что Софика танцует здесь по глупой случайности. В душе Софики почти клокочет ярость вперемешку с едкой досадой — уж мачеха точно поверила бы в то, что в действиях её падчерицы на этот раз не было ни капли злонамеренности, пусть и отчитала бы её за глупость!

— Боюсь, мадам, что я обещал этой девушке все танцы вплоть до котильона! — заступается за Софику Тобиас всё с той же тёплой улыбкой. — Не вынуждайте меня, мадам, нарушать данное слово.

Его голос кажется намного твёрже, впрочем, в его словах, в его тоне, в его глазах нет ни капли той жёсткости, которую Софика всегда презирала в мужчинах. И Софика едва может скрыть улыбку при виде удивления, появившегося на неживом, словно маска, лице мачехиной кузины. Эта женщина олицетворяет для Софики самое дурное в жительницах Мейлге. Она чопорна и строга. Её манеры обыкновенно идеальны. В её нарядах нет ни толики небрежности, которой Софика отличается с самого детства.

Мазурка начинается как раз вовремя, чтобы можно было поскорее покинуть общество мачехиной кузины. Мазурка нравится Софике гораздо больше вальса, и она едва успевает думать о чём-либо помимо танцевальных движений, которые, как ей кажется, удаются ей иногда несколько хуже, чем другим танцующим дамам. А Тобиас всё смотрит на неё, и взгляды его кажутся ей едва ли не вдохновляющими.

Софика благодарна ему в этот момент гораздо больше, чем кому-либо другому. Должно быть, пройдёт какая-то пара часов — и Софика позабудет об этих танцах. И о том, как Тобиас вступился за неё перед мачехиной кузиной останется жалкое тусклое воспоминание.

Об этом совсем не хочется думать.

Тобиас слишком хорош, чтобы остаться лишь воспоминанием в юной головке Софики — так она думает почти с грустью. И слишком добр, чтобы подарить ей настоящую сказку этим вечером.

Танцы сменяют друг друга, и Софика чувствует себя просто превосходно. Краковяк, астарнский вальс, кадриль, гормлэйтский менуэт, ахортонская кадриль... Софике остаётся только радоваться удобным туфлям, в которых она может почти без устали подпрыгивать, вышагивать, бить по полу каблучком и ступать на цыпочках. Софика улыбается и смеётся, непринуждённо — и должно быть, далеко не всегда умно — шутит, совершенно неприлично хохочет над шутками Тобиаса, хихикает над его жёлчными комментариями относительно других танцующих, почти хлопает в ладоши от восторга, когда он начинает читать свои забавные, едкие стихи.

Руки Тобиаса то лежат на её талии, то придерживают под локоть, то касаются худенького плеча. Он танцует с ней. Танцует и не отводит взгляда от её лица, кажется, даже тогда, когда над кем-то шутит. И бал проходит для Софики слишком быстро. Слишком мимолётно. Танцы слишком хороши. И партнёр кажется ей почти чрезмерно приятным. Софика едва не опасается влюбиться в него — девушки вроде неё не должны позволять себе подобных чувств.

Котильон — заключительный танец — начинается по мнению Софики слишком скоро. Ей хочется танцевать ещё. Танцевать, пока ноги не перестанут держать её! Танцевать! С улыбкой. С блеском в глазах. Назло мачехиной кузине, которая никогда в жизни не сумеет понять Софику. Наперекор всем, кто провожает Софику недоброжелательным взглядом. Вопреки всем и всему.

Но пока Софика хохочет. Её каблучки резво стучат по гладкому полу, а из причёски выбилась прядь тёмных волос. Это, наверное, совсем дурной тон. Но Софике нет до этого никакого дела. Ей слишком хорошо и радостно. Она чувствует себя почти невозможно счастливой.

— Позвольте же и мне представиться, дорогая Софика Траммо! — выдыхает Софике на ухо Тобиас, когда котильон заканчивается и приходит пора обменяться реверансами и поклонами. — Я — Тобиас Сиенар. Барон, к вашему сведению.

— Какая жалость! — улыбается ему Софика, резко поворачиваясь к нему. — Ведь тогда, согласно правилам этикета, мне следует обращаться к вам «барон» или «господин», а как звучит «Тобиас» мне нравится гораздо больше!

В глазах Тобиаса пляшут озорные огоньки, а его тёмные жёсткие кудри в свете бальных огней едва ли не светятся, образуя некоторое подобие ореола вокруг его красивого лица.

— К тому же, — продолжает Софика со свойственной ей легкомысленностью, — я хотела попросить вас пригласить меня и моих сестёр в театр — Амалья так мечтала об этом, а эта фурия, которую вы имели возможность видеть, не хочет нас туда вывозить!

Тобиас улыбается Софике. Он всё ещё держит её за руку. Тобиас ведёт её прочь из зала — к лестнице, ведущей на балкон, с которого уже спускаются мачехина кузина и её ученицы. Софика снова видит Руфину — недовольно поджимающую губы — и Амалью — перепуганную до трясущихся ладоней.

— Я вовсе не против, если вы будете называть меня «Тобиасом», — слышит Софика, когда уже собирается кинуться к сёстрам. — И я едва ли сумею отказаться от того, чтобы пригласить вас в театр.