Последняя свечка (джен)

Очень тяжело вообще-то держать горшок с цветком в целлофановом пакете и при этом открывать дверь подъезда.

Нет чтоб сообразить и подняться за мной, курицы эдакие — им лишь бы кудахтать у ступенек, через железную дверь слышно даже.

— От Вороны только и жди подставы, опять опоздает, даром что подарок у неё, — это Машка Зинченко, конечно.

А Ворона — это у нас я, Олька Вороненко.

Я захлопнула дверь ногой и сообщила:

— Вороне так-то Бог послал две руки всего, а не четыре, могли бы и помочь.

— И тебе добрый день, — ответила Машка.

Всё понятно, ещё месяц дуться будет. Как будто это я виновата, что Анна Сергеевна в этом году решила на районную олимпиаду по литературе меня отправить, а не её. Ну да, тестовую часть отбора мы написали практически одинаково, но про машкино эссе она сказала, что оно словно по конспекту с урока написано — не в том смысле, что списала, а просто очень уж всё по смыслу совпадает с тем, что в учебниках. А мне сказала: «У тебя, Оля, полет мысли иногда почти за гранью, зато видно, что ты не боишься рассуждать самостоятельно».

Разумеется, Машка обиделась. Она на эти районные олимпиады с седьмого класса ездит, и по литературе, и по русскому, и по истории, а тут — нате вам. Только обиделась она почему-то не на Анну Сергеевну, а на меня. Ну что с ней поделаешь.

Ренатка и Женя зато сразу у меня пакет подхватили и Машке дальше ругаться не дали: «Пошли-пошли, опаздываем, нам еще за шариками надо». А на ходу доругиваться неудобно, не тот настрой.

Ладно, насчет куриц я, может, погорячилась.

А шары мы нашли — закачаешься! Пять штук, все разноцветные, на трёх цветы, на двух надписи «С днём рождения, принцесса!» и «Даёшь вечеринку!» На принцессу наша Слава Маркова, конечно, не особо тянет с её-то вторым взрослым по волейболу, но ей же всё равно приятно будет. И потом, ну и что, что рослая и плечи широкие, — зато косы такие, каких даже в рекламе шампуня не увидишь. И глаза красивые.

Вообще-то в нашем классе самые красивые глаза у Алёны Евдокимовой. Это мы однажды конкурс на восьмое марта устроили: сфотографировали всех девчонок крупным планом, вырезали прямоугольником только глаза, показали всем мальчишкам, не рассказывая, где чьи, и провели голосование. Алёнка набрала восемь очков из десяти — все так удивились тогда. Потому что так-то в ней ничего особого на первый взгляд: невысокая, тихая, волосы какие-то непонятно-рыжеватые. А глаза синие-синие, и ресницы длиннющие. Только этого никто не замечал, пока мы конкурс не сделали. А тут все свои глаза и разули, что называется. Ну, не все, конечно, но кто надо — тот разул.

Кто надо — это Валик Бороницкий. Который рядом с Алёной три года за одной партой сидел и всё смотрел сквозь неё, словно через стенку стеклянную. А тут заметил наконец, тормоз железнодорожный.

Честно говоря, я только ради этого конкурс и затеяла. Причём хитро так: подсказала его Машке, словно подсмотрела где-то — если б сказала, что сама придумала, она бы ни за что не согласилась. Такие уж мы вечные соперницы — это со второго класса ещё, когда у нас технику чтения стали проверять, кто больше слов за минуту прочитает. И первые два раза лучшей в классе стала я, потом три раза подряд Машка, потом опять я, и так мы до конца года и сражались. Вот и пошло-поехало. Так что очень было сложно этот конкурс пропихнуть. Но надо. Раз Валька тормоз такой.

Мне потому было так надо это обязательно сделать, что я Алёнин день рождения в том году пропустила: поехала с мамой в дом отдыха на весенние каникулы. Забыла, что Алёнка праздновать будет. Вот и пришлось потом навёрстывать.

Возле Славиного подъезда мы еще минут десять остальных ждали — вот тебе и «опаздываем». Зато ввалились всей толпой, чтобы сразу весело. И понеслось! Что-что, а дни рождения у нас в классе всегда отмечают на пять баллов. Парням, конечно, обязательно надо тайком от родителей бутылку протащить, но Славин папа всю конспирацию попортил им сразу: взял и сам две бутылки шампанского на стол выставил, ещё и спросил, кто открывать умеет. Митька полез с ним соревноваться, кто первый хлопнет пробкой, и чудом стекло в шкафу не высадил. А потом родители нас оставили и ушли из дома совсем.

Мне папа как-то сказал: чем старше гости на празднике, тем позже торт. Мы хоть и в девятом уже, а всё-таки, наверное, дети, потому что торт принесли почти сразу. Не торт даже, а огромный пирог — Славка с мамой с утра постарались. Со свечками, конечно, как положено, пятнадцать штук. Двое мальчишек поднос с этим пирогом тащили, а мы все по стене встали, чтобы на горящие свечки не дунуть случайно.

А потом Славка загадала желание.

Говорят, его нельзя никому рассказывать, а то не сбудется. А что тут рассказывать, в общем-то. Загадала Славка, чтобы отец её бросил пить. Загадала и дунула.

Она спортсменка, дыхалка будь здоров. Только одна свечка, что сбоку стояла, всё равно попыталась не потухнуть.

Но я-то недаром здесь. Потушить издалека — это не так сложно, просто смотришь внимательно и тихонько так шепчешь ей: спи! Для маленькой свечки этого хватит. Это большие, да еще три сразу, в бабушкином подсвечнике, мне так просто не затушить с расстояния: приходится напрячься и представить, как я фитиль пальцами хватаю. Если перестараться, можно даже ожог потом на подушечке увидеть — серьёзно, со мной так было, когда я только начинала тренироваться. А тут-то одну-единственную, последнюю, легко загасить.

И всё, сбудется теперь Славкино желание. Главное, чтобы дядя Матвей сам решил бросить, а не жизнь заставила — всё-таки желание такое, что и не угадаешь, как повернётся. Но всё равно я тут не могла и думать, чтоб мешать.

Да и мешаю-то я редко, чаще помогаю. Ну кому вот за год я не дала задуть все свечи? Ренатке Латуевой, было дело. Потому что Ренатка загадала, чтобы в неё Никита Костылёв влюбился. Нет, я против Ренатки ничего не имею, отличная она девчонка, только ветреная. Ей сегодня Костылёв нужен, завтра Ярик из десятого, послезавтра она в любого актёра из телевизора влюбляется «прямо насмерть» и так далее. Через месяц после дня рождения она уже бегала на свидания с каким-то суворовцем, который на каникулы приехал.

А того, что по Никите всерьёз аж с пятого класса сохнет её же лучшая подруга Женька, Ренатке и не сообразить. Потому что Женька такими вещами ни с кем не поделится, даже с ней. Так и будет молчать. Только я уверена: увидь она Никиту с Ренаткой — что угодно могла бы с собой сотворить. Тихие — они такие.

Так что не могла я позволить Ренатке все свечи задуть, просто не могла. Вот и удержала на одной огонь. А удержать, чтоб вы знали, гораздо труднее, чем погасить. Это не просто говоришь свече: «Гори!» — это ты ей частичку своего тепла отдаёшь, причём не касаясь, на расстоянии.

Гасить я их лет в восемь научилась, а держать огонь, чтоб не задуть было — только к двенадцати.

Откуда я вообще про чужие желания знаю, спрашивается? Ну, знаю и знаю. Девчонки у нас такие, что у них на лбу всё написано. Правда, читать почему-то только я и могу.

Это же не самый главный вопрос. Мне вот никто не ответит, почему у нас в городке желания от задутых свечек всегда сбываются.

Да я никого и не буду спрашивать. Девчонки не поверят, мальчишки тем более, мама с папой только отмахнутся: «Олька, опять твои фантазии — тебе только книжки писать!»

А бабушку я спрашивала. Только она никогда мне не отвечает как следует: поулыбается только, по голове погладит, да и заведёт разговор на другую тему. Но если вопрос был важный, то жди, Олька: спустя время, когда уж и помнить не будешь, она вдруг расскажет какую-нибудь историю, словно так, присказку, для забавы. Но ушки надо держать торчком: в истории-то этой самая суть.

Вот и здесь то же самое. Ответить не ответила, а недели три спустя, пока мы грядки пололи, она вдруг возьми да начни мне про русалок-огневушек рассказывать. А дальше, Олька, два и два складывай, не детсадовка же. Сама догадывайся, почему желания сбываются только у девчонок и только тогда, когда все свечи задуются одновременно.

Я и сложила. А вот правда вышла или так, полуправдочка — кто её знает.

Отличный у Славки день рождения получился: с танцами, «крокодилом», даже в прятки поиграли. Правда, всё тому же шкафу опять досталось, когда в него Валик и Валерка одновременно пытались залезть.

А как выдохлись все немножко, Наташа Сотникова достала гитару.

Голос у Наташи — это что-то. Я вот петь не умею, да и не пытаюсь — Ворона и есть Ворона, какой-то хрип вместо пения сплошной. А Наташа поет, как настоящая артистка, и играет тоже. А ведь сама училась: единственную музыкалку у нас закрыли давным-давно.

Я ее когда слушаю, всегда в горле что-то щекочется.

Да, ей же я тоже в прошлом году не дала одну свечу задуть. Тут с меня, может, и серьёзнее надо было спросить, чем за Ренатку. С чего ты, Олька, Ворона сиплая, взяла, что можешь лезть и ломать человеку планы?

А план у Наташки был простой: она загадала сдать получше экзамены за девятый и уехать в райцентр, поступить в техникум на швею. Не потому, что мечтала модельером каким-нибудь стать, а просто чтобы сбежать в общагу от отчима, который ни ей, ни матери жизни не даёт.

Как я держала тот огонёк. Как она чуть не заплакала, когда не получилось все задуть — верила, как ребёнок, что это помогло бы. Я себя потом даже по щекам отхлестала дома.

Только не надо ей в райцентр. И в швеи не надо. А надо доучиться нормально до аттестата и ехать в Петербург, о котором она на самом деле мечтает. С этой вот гитарой. И там всё само сложится — не скажу точно, как, просто знаю. Кстати, отчим от них и так через два месяца ушёл.

После песен чудиков этих потянуло на страшные истории. Ну честное слово, как есть дети! Выдали — с подвыванием и жутким голосом, тут Димка Копытин мастер — пару старых баек, еще с детских лагерей, а потом как обычно:

— Ворона, расскажи что-нибудь!

— Олька, придумала же небось что-то новенькое.

— Пожалуйста, ну Оля...

Даже Машка не стала ехидничать, вместе со всеми взялась уговаривать. Потому что будь ты хоть три раза круглая отличница, а всё же таких историй, как Ворона, не сочинишь.

Эх, Олька, расхвасталась. А рассказать на самом деле нечего, в тетрадку уже две недели ничего не записывала. Разве что на ходу выдумать. Или...

— Ну слушайте. Раньше, давно-давно, когда не было нашего городка, а было тут три деревни, крайняя стояла совсем близко к озеру. Это сейчас там пляж сделали, а тогда кусты и деревья росли у самой воды. За самым большим кустом вполне мог спрятаться человек. И если в полнолуние так сделать и долго-долго сидеть неподвижно, то можно было увидеть, как из воды выходят русалки. Все красивые, раздетые, и у каждой в руке лучина, причём совершенно сухая — никто не знает, как им это удавалось. Выходили они, разводили костёр и вокруг него танцевали, а потом зажигали каждая свою лучинку и заходили в воду по пояс. Там вставали кругом да громко ворожиное слово кричали, а потом гасили все огоньки в воде и исчезали. Старожилы говорили, что русалкина ворожба с огнём охраняла и озеро, и деревню. Так их и звали — огневушками.

— Что, они и до сих пор так танцуют? — спросил Димка. — Может, пойдём, поглядим?

— Где ты поглядишь? — засмеялась я. — На ближнем берегу все деревья и кусты поспиливали еще лет десять назад. Да и нет там русалок. Говорят, что до самой войны их видели иногда, а после они пропали, когда в озеро упал немецкий самолёт. Больше на берегу их никогда в полнолуние не видели. Зато в деревне появилось несколько девушек, про которых никто не знал, чьи они, откуда — да война же, вот и не спрашивали. Пристроили кого где, так они и стали жить среди местных, замуж повыходили, нарожали детей.

— Так это, что ли, русалки были?

— Может, и сейчас живут?

— Ой, да слушайте вы больше!

— Ну а вдруг!

— Ну, Олька, здорово придумала.

— И ничего не придумала, — призналась я. — Мне бабушка рассказала.

— Она у тебя сама, небось, из русалок-ворожей, — задрала нос Машка.

— Вот уж не знаю, не спрашивала. Хочешь, сама узнай.

Машка фыркнула, но необидно, так просто.

Славка пошла заново ставить чайник, кто-то из девчонок — еще бутербродов нарезать.

Я на самом деле у бабушки не стала больше ничего спрашивать. Мне интересно, конечно, почему я умею тушить и зажигать огонь взглядом, почему знаю, кто чего больше всего на свете хочет, почему так часто вижу во сне ночное озеро.

Только я не спрашивала и не буду.

— Держи, сестра Стругацкая, — Машка подвинула ко мне тарелку с куском пирога. — Для тебя сохранила. А то пока ты сказку рассказывала этим детсадовцам, они чуть всё не слопали.

Я принялась за пирог, который и правда не успела попробовать.

Машка хорошая на самом деле.

Жаль, что день рождения у неё в начале августа. И они с родителями всегда в это время в Анапу уезжают, там у её папы родная сестра живёт. Так что никто в классе никогда не был у Машки на дне рождения.

Двадцать восьмого мама поедет в Череповец к тёте Насте на три дня. Напрошусь с ней, давно своих двоюродных не видела. А Анну Сергеевну заранее предупрежу: по семейным обстоятельствам, так и так, надо уехать.

Районная олимпиада ведь двадцать девятого.