Просто не теряй надежду (джен)

Зима.

В который раз за его жизнь приближались те дни, когда старый год сменялся другим, новым. Нет, он мыслил другими понятиями и не знал, что значит "год", просто чувствовал: скоро наступит оно — время, когда тихий и задумчивый праздник сменяется шумным и задорным.

Он любил это время. Окруженные крепостными стенами со сторожевыми башнями безлюдные узкие улочки, по которым в холодное время года гулял лишь ветер, наполнялись гуляющими людьми; старые разноцветные дома — розовые, синие, желтые, зеленые — становились еще ярче, принаряжаясь к празднику в гирлянды — тепло-желтые огоньки, в свечи и звезды; на главной площади, вместо столиков кафе и цветов возле фонтана, гордо стояли огромная пушистая красавица-елка и традиционные деревянные будки, обвитые еловыми ветвями, украшенные красными лентами и рождественскими игрушками. Рядом ставили небольшую детскую карусель, освещенную мигающими разноцветными огнями, где круг за кругом катались малыши с покрасневшими на морозе щечками и детишки постарше с леденцами на палочке в ладошках.

Веселая музыка, словно доносящаяся из старинной уличной шарманки, улыбающиеся люди — толпящиеся на площади и улочках, смеющиеся, встречающиеся с друзьями, покупающие поделки из дерева или стекла, свечи и елочные украшения работы местных мастеров или запоздалые подарки для родных, пьющие у столиков глинтвейн в чашках с символикой года и города, жующие жареные колбаски, отварную кукурузу с маслом и солью, пышущие жаром блины со сладкой начинкой, каленый миндаль или каштаны… Суета, шум, гам, веселье. Праздник. Самый светлый, самый радостный — для всех.

А чуть позже — тоже праздник, но совсем другой. Расчерчивающий небо цветными всполохами, цветами или снежинками, звездами или взрывающимися шарами. Громкий праздник. Раскатистый. Самый веселый и яркий, полный надежд.

Так было почти всегда. Он был стар, очень стар, череда праздников давно слилась и превратилась в цветной калейдоскоп, но он всегда с нетерпением ожидал эти суматошные дни, желая окунуться в них полностью, раствориться, потеряться в водовороте людских чувств, эмоций, радости, любви.

Жаль, что жизнь так непрочна.

Он тяжело вздохнул и зябко поежился. Опять наступили мрачные, серые дни, как бывало не раз — уж кому знать, как не ему. Опять не наступила зима, не пришел праздник, улетучилась радость, умерла надежда. Вместо пушистого снега у бордюров — коричневые сухие листья, вместо снеговиков в палисадниках — пожухлая трава; красавица-елка скучала в одиночестве — карусель в этом году не привезли, а будки — украшенные еловыми ветвями и елочными шарами, стояли заколоченные и пустые. Вместо веселой толпы горожан и туристов — унылое завывание ветра да одинокие прохожие, суетливо и быстро, не глядя по сторонам, пересекающие площадь и исчезающие в одной из поперечных улочек. Некому любоваться светящимися желтыми рождественскими звездами, висящими под крышами домов, некому смотреть на вертепы, выставленные в окнах домов на первых этажах и в заботливо установленном возле автобусной остановки деревянном домике — в натуральную величину. Не слышались голоса и смех, не чувствовался в воздухе запах глинтвейна и жареного миндаля, не ощущались счастье и веселье. Будто нет никакого праздника. Будто никогда и не было Рождества.

* * *

Он ковылял по брусчатке, с трудом переставляя ноги, и толкал перед собой ролятор, колеса которого то и дело застревали между булыжников, но он упрямо подталкивал его вперед — еще и еще — пока колесики, не прокрутившись и не подпрыгнув, не выезжали на более ровную часть мостовой.

Он зябко повел плечами: несмотря на шарф, продувало насквозь, а шапку и перчатки надеть он забыл. Точнее, просто времени не было. Вытерев выступившие от ветра слезы, он медленно побрел дальше, смотря по сторонам.

Вон по той улочке он мальчишкой бегал с приятелями на старый канал купаться; здесь жила его старенькая учительница — они навещали ее как-то всем классом, когда та заболела; по этим вот самым булыжникам он гонял в детстве на самокате, а став постарше — учился ездить на автомобиле — вон там, слева, в том зеленом доме была школа вождения. А вот — кафе "Синяя слива", где они так часто устраивали семейные праздники; сейчас оно, разумеется, закрыто, а ведь не так давно самое время было для семейных празднеств и встреч с друзьями по клубу или обществу. А вон там, еще подальше, у речки, стояла старинная мельница — помнится, там отмечали крестины детей — гостей было видимо-невидимо, даже из за границы приезжали. А в том желтом доме, с кованой оградой и зелеными ставнями, жила когда-то она со своей семьей. А вот здание старой школы — здесь уже давным-давно не учат детишек: библиотека разместилась, и то хорошо. А в этом ресторанчике они столько уютных часов провели наедине, не считая других посетителей, конечно. А сколько знакомых они всегда встречали на узких старинных улочках! С одними поздороваться, с другими поболтать, с третьими остановиться и обменяться парой слов. А то и присесть на скамейку тут, на площади, или договориться зайти в гости на кофе с пирогом…

Сколько же времени прошло с тех пор? Он и забыл. Она уже давно в могиле, дети разъехались, он и сам ожидал прихода Той-самой-с-косой, чтобы отправиться вслед за ней — той, что больше шестидесяти лет назад с первого взгляда покорила его своими пшеничными косами, лучистыми глазами и задорными ямочками на щеках — на правой больше, на левой чуть меньше. Она наверняка заждалась его. А у него больная спина, больные легкие, больное сердце, ноги не держат — ничего, уже немного осталось. Скоро, совсем скоро.

Шаркая ногами, он прошел мимо вертепа в маленьком, специально для этого сооруженном домике, и направился к дальнему концу площади, туда, где, пересекая площадь посередине, текла узенькая речушка и был перекинут маленький мостик с резными перилами. Там, оставив в стороне ролятор, тяжело ступая и придерживаясь за поручни, он дошел до середины мостика и, опершись на перила, посмотрел на городскую площадь.

Только-только начало смеркаться, гирлянды на елке еще не зажглись. А повесили ли вообще праздничное освещение на улицах? Какое оно в этом году? На столбах вдоль дорог? Поперек улочек над мостовой? Он и не знал. Странный год. Странное время. Странное Рождество. Неправильное. Потому что это совершенно неправильно — быть в такой праздник одному, вдали от семьи. Неправильно не сметь показывать свою радость ожидания праздника, надежды на лучшее, предвкушение волшебства. Не дело не слышать детский смех, веселую музыку, не слышать знакомые голоса, не видеть улыбки на лицах, не разглядывать празднично украшенный город — такой родной и прекрасный. Так не должно быть. Никогда.

— Отец, отец, это ты?

Он встрепенулся, заполошно оглядываясь по сторонам. Задумался и показалось?

— Отец!

С другой стороны площади к нему спешили. Мужчина вез коляску с сидящей в ней малышкой — на пшеничного цвета кудряшках сидела слегка набекрень розовая шапочка с косичками. Девочка махала ему ладошками с надетыми на них розовыми варежками и что-то лопотала по-малышовому; идущая рядом женщина приветливо улыбалась, а впереди всех бежал мальчик лет шести, заразительно хохоча, от чего на щечках отчетливо проступали ямочки — на правой чуть больше, на левой — чуть меньше. В руке он держал яркий пакет.

— Деда! Деда! А мы тебя нашли!

Это и правда они — его младший сын с семьей. Он недоверчиво покачал головой и поспешно сошел с мостика, позабыв и про ролятор, и про не держащие ноги, и про больную спину, да что там, даже опираться на перила рукой и то позабыл.

— Отец! — подбежавший запыхавшийся сын обнял покачнувшегося отца. — Ну что ты тут делаешь, а? Как маленький, честное слово! Ты же знаешь: врач запретил тебе выходить одному по крайней мере еще три дня! Ты совсем себя не бережешь, вот разойдется шов, будет тебе счастливое Рождество… — и сын укоризненно посмотрел на него.

— Да что со мной случится, — ворчливо ответил он, против воли улыбаясь и крепче и дольше обычного обнимая сына и подошедшую невестку. — А ты, добрый молодец, решил, значит, навестить деда? — и он, кряхтя, присел на корточки перед внуком.

Сын и невестка переглянулись и покачали головой. Неисправимый. Просто неисправимый.

Внук, вручив деду яркий пакет, взахлеб начал выкладывать последние новости: детский сад по-прежнему закрыт, дома скучно, снега нет, а то можно было бы на санках покататься; они привезли целый багажник подарков, мама испекла целых три торта, у него шатается зуб, а сестренка Майка полдороги ревела и…

— Стоп-стоп, — засмеялся дед. — Оставь хоть какие-то новости на вечер, а то что делать-то будем после ужина? — и, вымученно посмотрев на сына, пробормотал: — Помоги-ка встать, сынок, видать, и правда не пришел еще в форму…

Сын и невестка поспешно помогли отцу встать, внук привез ролятор.

— Как вы меня тут отыскали-то? — со смущенной улыбкой спросил он, когда они медленно шли через площадь к машине; яркий пакет, в котором оказались его любимые сладости, стоял в сетке ролятора.

— Я же знаю твои традиции, — грустно улыбнулся сын. — Накануне сочельника ты всегда ходишь по тем местам, где мы раньше ходили вместе с мамой. Я знал, что ты не удержишься. А мне удалось разделаться с делами пораньше, я звонил тебе, звонил, думал, можем, вместе поедем сюда, а ты…

— А я как всегда забыл телефон дома, — довольно легкомысленно ответил он.

Перед ним прыгал через одетую в бетонные берега речушку внук, звонко хохоча так, что отзвуки детского смеха эхом отдавались по всей площади, заставляя случайных прохожих невольно улыбнуться и ощутимо взбодриться: и правда, праздник же скоро!

— Дедя, туки! — маленькая внучка вытянула вперед ручку в розовой варежке.

— Да, милая, огоньки, — согласилась ее мама и, посмотрев на свекра, с улыбкой добавила: — Она выучила столько слов! "Туки" — огоньки, "ука" — елка, "паки" — братик, — и женщина засмеялась таким же заливистым смехом, что и ее сынишка.

— Кстати, как тебе удалось сбежать от Рези? — с веселым удивлением спросил сын. — Мы же с Михой попросили не спускать с тебя глаз эту неделю.

— Так это вы, негодники, напустили на меня этого соседского Цербера в юбке, — он рассмеялся, остановился, закашлялся сипло и натужно, но, заметив обеспокоенные взгляды детей, махнул рукой, ерунда, мол, яйца выеденного не стоит. — То пирог мне под дверь принесет, то названивает каждый час, то соль у нее закончилась.

Невестка весело рассмеялась.

— Я говорила этим шпионам, что ты их в два счета раскусишь!

— Когда Миха-то приедет? Только послезавтра, как и говорил? — пробурчал он, пытаясь скрыть сильную радость от приезда родных, почему-то стесняясь ее.

— Да нет, завтра уже нагрянет. К ужину точно будут, представляешь? Сказал, что Мария скупила полмагазина — у нас будет настоящее Рождество, отец — не в больнице, как в прошлом году, а дома, с накрытым столом, подарками, детским смехом и…

— …мультиками по телевизору, — фыркнула невестка.

На его лицо набежала легкая тень.

— Жаль только, елки настоящей нет, не мог… Может, елочный базар еще открыт?

И он беспомощно посмотрел по сторонам.

Они дошли до машины. Внук, подбежав к нему, с заговорщицким видом прошептал:

— Деда, а папа купил елку, мы ее с собой привезли! — и снова радостно запрыгал вокруг него.

А потом случилось настоящее чудо, такое, что случается иногда под Рождество: внезапно пошел снег. Пушистые, мягкие, словно кусочки ваты, снежинки тихо падали на пожухлую траву и сухие коричневые листья, на крыши разноцветных домов, старинные башни, площадь, красавицу-елку, шапки и головы прохожих.

Он задрал голову вверх, и стоял, улыбаясь чуть смущенной улыбкой, чувствуя, как тысячи белых пушистых комочков нежно касаются лица — будто ее ладонь — превращаясь в теплые капли, щекотно стекающие за ворот.

Зажглись рождественские огни, праздничной сетью окутывающие кроны деревьев вокруг площади, и она осветилась мягким желтоватым светом.

* * *

Он наблюдал, как падает снег. Это было волшебно. На лицах прохожих расцветали улыбки, крыши домов и улочки становились по-зимнему уютными и невинно-чистыми, а главная городская красавица в желтых огнях стала еще наряднее и торжественнее. По главной площади бегал маленький мальчик в красной шапочке с большим помпоном и, задрав голову вверх, открытым ртом ловил пушистые снежинки. Маленькая девочка, сидящая в коляске, протягивала ладошки в варежках и завороженно смотрела, как на них приземляются лохматые, запутавшиеся друг в друге хлопья. Мужчина и женщина, стоя у темной машины с открытым багажником, в котором виднелись упакованная в сеть елка, яркие подарочные пакеты и коробки, обнимались, прижавшись друг к другу лбами, и о чем-то тихо шептались. А старый человек, держась одной рукой за ролятор, чуть заметно улыбаясь, смотрел на покрывающиеся снежным покровом площадь и улочки, падающий снег, сети желтых огней на деревьях, окаймляющих главную площадь, на елку в огнях, на своих детей и радующихся внуков.

На его сердце — а у него без сомнения было сердце — стало тепло и уютно. Нет. Все правильно. Трудные времена пройдут — ему ли это не знать, ведь сколько их у него было за более чем тысячелетнюю историю. Но даже в трудные времена найдётся место волшебству и красоте, теплу и мечтам. Ведь скоро Рождество — время, когда исполняются самые заветные желания.

* * *

Они смотрели на снег, на звезду на верхушке ели, на зажигающиеся тут и там огни в окнах домов, на появляющихся на площади горожан, на играющих детей; они — старый город и старый человек — и в их сердцах расцветали покой и надежда.