Просто Игра (джен)

Что в старости быстрее всяких бед

Нам сеть морщин врезает в лоб надменный?

Сознание, что близких больше нет,

Что ты, как я, один во всей вселенной.

Джордж Ноэль Гордон, лорд Байрон

Паломничество Чайльд Гарольда, песнь II

Четверг, 23 апреля 1997 г.

Баржа Маклауда в Париже, Франция

Митос поднялся по трапу на баржу, и знакомое ощущение бессмертного пробежало по его коже.

— Маклауд? — сразу же позвал он, не желая тревожить своего друга. Тревожить бессмертных было очень плохой идеей. Особенно тревожить Маклауда. Особенно сейчас.

Он был почти уверен, что Маклауд смирился с прошлым Митоса и уже не сердится на него за то, что он был одним из Четырёх Всадников и терроризировал два континента более двух тысяч лет назад. Но он также знал — Дункан всё ещё был если не сердит, то расстроен и обеспокоен тем, что три дня назад Митос попросил его не забирать голову Байрона.

Не то чтобы его просьба остановила Маклауда, подумал Митос, чувствуя лёгкое раздражение. Байрон тоже был другом, а Митос не любил, когда его друзья отрубали друг другу головы. С самого начала у него было не так уж много друзей, и если Дункан продолжит забирать их головы, то действительно останется только один. Маклауд был слишком горяч и сразу хватался за свой меч. Впрочем, он был ещё так молод.

Митос пожал плечами и позволил своему раздражению улетучиться.

В дверях появился Маклауд, держа меч за спиной. Митос не видел клинка, но он наверняка был там.

— Больше не узнаёшь мой голос? — Митос притворился обиженным и остановился там, где был, в добрых четырёх шагах от Маклауда — в четырёх шагах от сверкающего смертоносного клинка и темноволосого смертоносного бессмертного, держащего его. Он задался вопросом, действительно ли Дункан не узнал его голос, но решил, что не хочет спрашивать.

— Просто хотел убедиться, — сказал Маклауд. — Ты поймёшь почему, — добавил он и направился внутрь баржи.

Митос последовал за ним, сделав всего два шага, почувствовал Зов другого бессмертного и замедлил шаг. Кто ещё там был?

Возле дивана стояла молодая женщина, лет тридцати с небольшим, хорошо одетая, как это свойственно француженкам, особенно парижанкам. Тёмные волосы были искусно собраны в шиньон. Она выглядела очень нервно и слегка болезненно.

Митос сразу узнал в ней новую бессмертную. Совершенно новую. Он напустил на себя самый непритязательный вид аспиранта, слегка ссутулился, засунул руки в карманы пальто, чуть шире раскрыл глаза, позволив лишь намёку на улыбку коснуться губ. Ему стало интересно, упоминал ли уже Маклауд его имя при ней. И если да, то какое именно?

— Вероника, это мой друг, — быстро сказал Дункан.

Значит, Маклауд не назвал ей имени. Хорошо. Митосу всё равно нужно было выбрать новое — Адам Пирсон слишком долго жил в Париже.

— Привет, — Митос не сделал попытки пожать ей руку, а вместо этого кивнул: прикосновения иногда были очень неприятны для новых бессмертных. — Бенджамин Дэвис.

Увидев, как Дункан слегка закатил глаза, Митос сардонически приподнял одну бровь: ну да, он время от времени менял имена, а Маклауд за четыреста с лишним лет не придумал ни одного псевдонима. И чего ожидал шотландец? Чабби Чекерс? Брайан Бору? Инцитатус?

— Вероника Лесонд, — кивнула в ответ женщина, немного успокоившись, когда исчезли первоначальные не слишком приятные ощущения Зова.

Митос снова кивнул и направился к холодильнику за пивом. В конце концов, было почти время обеда. Он слышал, как Маклауд серьёзно разговаривал с ней, объясняя про бессмертие, исцеление и всё остальное. Митос уже давно устал от этих объяснений. Ему надоело брать учеников и смотреть, как они умирают. У него не было ученика очень, очень давно. Во всяком случае, из совсем новых.

Он сел в кресло и слегка отвернулся, не желая вмешиваться. Теперь Маклауд перешёл к рассказу об Игре.

— Обезглавить друг друга? — Вероника едва не вскрикнула. — Из-за… приза?

Теперь Митос слышал низкий голос Дункана, успокаивающий, объясняющий, рассказывающий ей о святой земле, Игре, Призе.

— Но почему? Что это за… приз? Что это за игра? — теперь она говорила сердито. — Когда это началось?

Митос сделал большой глоток пива и закрыл глаза. Это началось очень давно.

* * *

Бронзовый век

Лагерь Четырёх Всадников

Митос шагал через лагерь, не обращая внимания на испуганных рабов, разбегавшихся с его пути. Холодный ветер дул со склонов гор, хлестал волосами по глазам и осыпал лицо мелким песком. Митос остановился у большого шатра, где ждали его три брата.

Вчера между братьями произошла размолвка, спор, переросший в драку. Они были вместе уже более четырёх столетий, и за это время сложилась традиция регулировать такие споры с помощью состязания. Победитель становился вождём, правителем для всех остальных, пока снова не возникал раздор и не объявлялось другое состязание.

Пришло время для нового соревнования и нового лидера. Митос помедлил ещё несколько мгновений, затем поднял полог шатра, вошёл внутрь и занял своё место в кругу, сев напротив Кроноса и между Сайласом и Каспианом. Братья кивнули ему, затем возобновили дискуссию.

— Мне понравилось время, когда мы в первый раз соревновались, — заявил Каспиан.

— Это потому, что ты победил! — огрызнулся Сайлас.

Кронос и Митос переглянулись, обмениваясь безмолвным посланием. «Никогда больше», — пообещали их глаза. После самого первого состязания Кронос и Митос делали всё возможное, чтобы ни Сайлас, ни Каспиан не побеждали. Их незатейливый взгляд на жизнь часто бывал забавным, взрослые мужчины с детским энтузиазмом привносили в каждый день новый опыт. Но ни Сайлас, ни Каспиан не умели думать дальше следующего дня, ни один из них не обладал дальновидностью, необходимой для руководства группой.

— Было время, когда мы соревновались, кто быстрее всех сровняет деревню с землёй, — вспомнил Сайлас и вопросительно посмотрел на Митоса. — Я так и не понял, как тебе удалось разжечь все эти пожары одновременно.

Митос улыбнулся, но ничего не сказал. Никто и не ожидал, что он выдаст свои секреты. Митосу нравились состязания, в которых требовалась хитрость, а его братья предпочитали — и неудивительно! — силовые поединки.

Митос откинулся на подушки, аккуратно съел финик и облизал пальцы. Он понимал, что нужно придумать игру, которая будет казаться состязанием мускулов, но на самом деле станет борьбой умов.

— Никаких повторов, — объявил Кронос. — Таким образом, ни у кого не будет преимущества.

Он с вызовом посмотрел на Митоса — Кронос любил побеждать.

Сайлас и Каспиан не очень хорошо соображали, но всегда пытались.

— Как насчёт того, чтобы посмотреть, кто сможет убить больше людей за день? — предложил Каспиан.

— Это идея, но… — Митос покачал головой, потянулся за очередным фиником и снова расслабился на подушках. — Давайте сделаем что-нибудь другое, братья. Где соревнование в убийстве смертных? Где азарт? — протянув последнее слово медленнее, он посмотрел по очереди на каждого из братьев.

Кронос заулыбался, уже сообразив, что задумал Митос, но Сайлас и Каспиан смотрели на него с недоумением. Специально для них Митос добавил:

— Давайте охотиться на бессмертных, будем забирать их головы и силу. — Митос сунул финик в рот.

Теперь все улыбались. В тех редких случаях, когда они находили другого бессмертного, всегда возникали споры — всем хотелось заполучить энергию и силу.

Кронос не просто улыбался, он смотрел на Митоса с восхищением. И Кронос, и Митос могли чувствовать потенциальных бессмертных, и это стало бы невероятным преимуществом в игре, поскольку Сайлас и Каспиан не обладали таким талантом, а значит, они могли играть, но победили бы только Митос или Кронос.

— Охотиться на других бессмертных, не на кого-то из нас. Мы братья, — Сайлас констатировал очевидное, но по крайней мере он это понял.

— Конечно, на других! — успокоил Митос. — Это будет… игра. Кто возьмёт больше выбросов энергии бессмертных, тот и победит.

Кронос откинулся назад, поглаживая подбородок и прикидывая свои преимущества.

— А женщины и дети считаются? — Сайлас тоже искал козыри.

— Да, — кивнул Митос, поскольку правила придумывал он, как и всегда. — Считаются и женщины, и дети. Любые бессмертные. Бои должны проходить один на один. — Он посмотрел на своих братьев, сидевших в кругу. — Ни с кем не объединяйтесь, иначе это не будет считаться, потому что на долю каждого придётся только полголовы.

Все согласно закивали — это правило было более чем понятно.

— И чтоб никаких свидетелей! — внезапно заговорил Кронос. — Никаких смертных наблюдателей, — он улыбнулся Митосу. — Будем держать всё в строгом секрете, а на поединки вызывать туда, где никто не сможет увидеть.

Митос секунду пристально смотрел на Кроноса, задаваясь вопросом, почему брат наложил такой запрет. Знал ли Кронос о Наблюдателях, полурелигиозной организации, которая считала бессмертных божественными существами? Наблюдатели присматривали за бессмертными и передавали информацию о них в храм, где записывались хроники «богов», но никоим образом Наблюдатели не должны были вмешиваться в дела бессмертных. Столетия назад, когда эта организация только зарождалась, Митос влился в её ряды и знал, что она до сих пор действует. Возможно, Кронос тоже знал о Наблюдателях. А может, и нет. На самом деле это не имело большого значения.

— И мы не сражаемся на святой земле, — теперь заговорил Каспиан.

— Боишься драться в храме? — ухмыльнулся Сайлас.

— Это плохая примета, — неторопливо кивнув, провозгласил Каспиан. — И не только в храме. На любой святой земле. Любого бога или богини.

Митос и Кронос переглянулись и пожали плечами. Они знали, насколько серьёзно Каспиан относится к таким вещам. Он был ещё так молод.

— Ладно, никаких поединков на святой земле, — согласился Митос.

— А что со сроками? — спросил Каспиан. — Как долго мы будем охотиться?

— Пять лет? — предположил Сайлас. — Десять?

— О, ты умеешь считать? — засмеялся Каспиан и откинулся на подушки. — Хотя, конечно, тебе не придётся много считать, чтобы отследить, сколько голов ты возьмёшь.

Сайлас зарычал и занёс мощный кулак, но Митос мягко удержал его руку. Сайлас и Каспиан часто ссорились, как дети, и обязанностью Митоса было поддерживать мир.

— Братья, — Митос укоризненно посмотрел на Каспиана, а тот лишь ухмыльнулся и потянулся за вином.

— Двадцать лет, — объявил Кронос. — Охота займёт некоторое время, — он окинул взглядом остальных трёх Всадников. — Ну что ж, договорились, братья, это и будет нашим соревнованием. — Все кивнули, и Кронос сказал: — Тогда давайте поклянёмся.

Все четверо встали и взялись за руки. Митос почувствовал сокрушительную хватку Сайласа на своём предплечье и, крепче сжав руку Каспиана, посмотрел на Кроноса.

— Наше новое состязание, — улыбнулся Кронос. — Двадцать лет мы будем путешествовать в одиночку, сражаясь и забирая головы бессмертных. Затем встретимся здесь, у подножия горы, определим победителя, и Всадники снова поскачут вместе!

* * *

23 апреля 1997 года

Баржа Маклауда

— Мы не знаем, когда началась Игра, Вероника, — ответил Маклауд. — Никто не знает.

«А теперь никто никогда и не узнает», — подумал Митос. Он единственный остался из тех, кто знал, как появилась Игра, но не собирался никому рассказывать. В какой-то степени он был рад, что остальные три Всадника теперь мертвы. Однажды Митос сказал Маклауду, что не испытывал чувства вины с одиннадцатого века, но бывали моменты, обычно ночью, когда это утверждение не соответствовало действительности.

Митос, не открывая глаз, допил своё пиво.

— Но что это за Приз? — снова спросила Вероника, пытаясь разобраться во всём этом.

— Последний бессмертный, оставшийся в живых, — Маклауд говорил спокойно и размеренно, как будто читал инструкцию, — получит силу всех когда-либо живших бессмертных, и этой силы будет достаточно, чтобы вечно править миром.

— Откуда ты всё это знаешь? — в голосе Вероники не было ни капли энтузиазма. — Кто тебе сказал?

— Мне рассказал мой учитель, а ему — его учитель. Все бессмертные узнают об этом таким образом, — ответил Маклауд и серьёзно добавил: — Мы надеемся, что последний оставшийся бессмертный будет хорошим.

Вероника ничего не сказала. Митос резко встал, вытащил из холодильника очередное пиво, прислонившись плечом к стенке баржи, уставился в иллюминатор и не спеша глотнул холодного напитка.

* * *

Зима, Бронзовый век

Большой лес у Каспийского моря

Митос сделал первый глоток из своей кружки с элем и, потянувшись, хлопнул подавальщицу по заду. Та взвизгнула от неожиданности, но улыбнулась и без возмущений ушла. Митос знал, что она видела содержимое его кошелька, «подарок» неудачливого торговца, которого он встретил несколько дней назад в лесу. Митос с минуту оценивающе смотрел ей вслед, затем оглядел задымлённую таверну.

Уже несколько недель он кочевал из одной деревни в другую, следуя за слухами о человеке, который умер и вернулся к жизни. Митос уже делал так раньше и знал, что в конце концов поймает бессмертного — ещё одна голова добавится к его счёту в Игре. Он уже снёс немало голов, а впереди ещё тринадцать лет. Было интересно, как идут дела у остальных.

Он добрался до этой деревни незадолго до наступления темноты. Один из жителей рассказал ему, что человек, которого он искал, иногда посещает эту таверну. Митос решил остаться здесь на несколько дней. Было бы неплохо отдохнуть, переждать холод, да и эль, который здесь подавали, нравился ему гораздо больше, чем привычное острое кислое вино. Он снова глотнул эля и расслабился, вытянув ноги поближе к огню. Сегодня на улице было холодно, хотя обошлось без снега.

Митос уже почти задремал, когда почувствовал знакомое ощущение, сигнализирующее о приближении бессмертного, и поднял голову, сонное, непринуждённое состояние осталось в прошлом. Он осмотрел комнату, его глаза ярко блестели, предвкушая охоту, но потом губ коснулась улыбка — он узнал человека, который только что вошёл. Сегодня для Митоса не будет никакого энергетического выброса.

Сайлас застыл в нескольких шагах от двери, заметался взглядом по залу, заметив сидящего в углу Митоса, ухмыльнулся. Митос поднял свой кубок в знак приветствия, и обрадованный Сайлас направился к нему.

— Брат! — прогремел Сайлас в своей весёлой манере. — Сколько лет прошло? Семь? Восемь? Как идёт игра?

— Достаточно хорошо, — ответил Митос. — Как у тебя дела?

— Это был великий день, когда ты придумал эту игру, Митос, — заявил Сайлас, подтаскивая табурет и садясь за стол. — Я еще не встретил бессмертного, который мог бы сравниться со мной мастерством. Эти выбросы стоят всех усилий, затраченных на выслеживание бессмертных. Боги, эти молнии, Митос! — Сайлас покачал головой, наклонился ближе и ухмыльнулся, понизив голос и пытаясь придать ему спокойную уверенность. — Я никогда не наслаждался женщиной так сильно, как этими молниями.

Митос кивнул в знак согласия. Он тоже предвкушал наслаждение и мучительный, на грани оргазма, кайф от выброса. Это было на самом деле лучше, чем с любой женщиной.

Не успев ответить, Митос почувствовал едва заметный Зов другого бессмертного, сначала усилившийся, а потом исчезнувший: видимо, бессмертный, на которого Митос охотился, прошёл мимо таверны. По настороженности на лице брата Митос понял, что Сайлас тоже это почувствовал.

— Он мой, — заявил Сайлас, уставившись на Митоса. — Я выслеживал его несколько месяцев.

— Я тоже, — ответил Митос. — Давно, больше нескольких месяцев назад, в одной из деревень я слышал о человеке, которого растерзал кабан, а он умер и ожил.

— Я выслеживал его дольше, — возразил Сайлас. — Он умер ещё до нападения кабана, на берегу большого моря к западу отсюда. Я слышал легенду о человеке, в которого попала стрела, но он вернулся к жизни. Когда я начал выслеживать этого человека, то всё ещё чувствовал запах солёного воздуха.

Они сцепились взглядами: оба ненавидели проигрывать, оба не хотели отказываться от преимущества.

— Брат, брат! — Митос, улыбаясь, покачал головой. — Не стоит ссориться из-за этого. Это всего лишь игра. — Он порылся в своей сумке и вытащил пару игральных костей. — Два броска из трёх?

Сайлас секунду пристально смотрел на Митоса, затем рассмеялся.

— Хорошо, брат, — согласился он, — но не с твоими костями.

Митос рассмеялся в ответ, принимая условие, положил кости обратно в сумку, а Сайлас позаимствовал пару игральных костей у каких-то мужчин у двери. Через несколько мгновений Сайлас радостно вскрикнул и вскочил, готовый отправиться на охоту.

Митос откинулся назад и осушил свой кубок. «Лучше Сайлас, чем Кронос», — философски подумал он, размышляя, удастся ли ему каким-то образом допросить бессмертного и выяснить, знает ли тот о других подобных им, прежде чем Сайлас убьёт его.

Сайлас ухмыльнулся, схватил свой топор и направился к двери. Оглянувшись на Митоса, он приподнял бровь и спросил:

— Хочешь посмотреть, брат?

Почему бы и нет? Правила гласили, что бой должен проходить один на один, но не было никаких причин, по которым Митос не мог бы посмотреть. Он последовал за Сайласом к двери.

Сайлас настиг незадачливого бессмертного, когда тот пробирался между двумя хижинами в деревне. Зажав ему рот, Сайлас потащил его на близлежащее пастбище, где жители деревни пасли свой скот, и швырнул на землю.

— Это святая земля? — размахивая топором, Сайлас навис над растерянным человеком, распростёртым на пожухлой траве.

— Что? — заикаясь, пробормотал мужчина, откинув с глаз длинные каштановые волосы и уставившись на Сайласа. Чего бы он ни ожидал от нападения, но явно не такого вопроса.

— Это святая земля? — повторил Сайлас. — На этом пастбище приносят жертвы богам, танцуют перед богинями или что-нибудь в этом роде?

Мужчина медленно поднялся на ноги.

— Мы держим здесь коз и скот, — он с досадой отряхнул тяжёлый плащ, явно размышляя, не сошёл ли Сайлас с ума.

— Хорошо, — удовлетворённо кивнул Сайлас. — Потому что мы не можем никого убивать на святой земле. Правда, брат? — Он посмотрел на Митоса в поисках подтверждения.

Митос кивнул, прислонился к дереву и устроился поудобнее, чтобы было хорошо видно происходящее.

— Я пришёл за тобой, — Сайлас повернулся к другому бессмертному и поднял свой топор. — Я заберу твою голову.

— Но… почему? — Мужчина отступил на несколько футов, не сводя глаз с топора Сайласа. — Я ничего тебе не сделал, я даже не знаю тебя.

— Потому что так ведётся игра, дурак! Мне нужен приз, самый большой приз, который ты только можешь себе представить. Только один из нас может выиграть.

— Приз? — Мужчина явно думал, что Сайлас сошёл с ума, но он понимал, в какой опасности находится. — Какой приз? — Он вытащил свой меч.

Глаза Сайласа загорелись. Намечалась драка!

— Тот, кто победит, будет править всем, — ответил он.

— Всем? Чем всем? — уточнил мужчина.

— Всем, чем стоит управлять, — Сайлас взмахнул топором со смертельной точностью, но мужчина успел заблокировать его мечом. Сайлас отскочил в сторону и снова замахнулся.

Митос удивлённо поднял брови, услышав звонкий удар металла о металл: редко кто мог блокировать даже один из ударов Сайласа, не говоря уже о двух. И всё же там, в лунном свете, когда два бессмертных кружили друг вокруг друга и обменивались ударами, неизвестный бессмертный держался уверенно.

— Всё, довольно, — мужчина блокировал удар за ударом и даже сделал несколько хороших собственных выпадов. Оба бойца отпрянули, осторожно кружа друг возле друга, учащённое дыхание выбрасывало в холодный воздух облачка пара. — Мне всегда было интересно, почему мы здесь, проживаем жизнь за жизнью, — мужчина говорил тихо, почти про себя. — Я родился в Трое более ста лет назад. Я видел, как дети, которые могли бы стать моими внуками, доживали до старости. Я был воином на протяжении трёх жизней, всегда поднимаясь, чтобы сражаться снова. — Его голос стал громче. — И теперь я знаю, почему. — Он сделал быстрый выпад в ногу Сайласа и отскочил, когда топор просвистел рядом с его рукой. Его светлые глаза в лунном свете казались почти белыми, и он дико ухмыльнулся в лицо Сайласу. — Есть приз, за который стоит бороться!

— Тебе никогда не победить, — заявил Сайлас и парировал смертельный удар. Но когда он поднял топор, ночь расколол пронзительный свист. Этот звук так напугал Сайласа, что он не успел нанести удар и, более того, едва успел заблокировать меч, метнувшийся к его шее.

— Что это? — с недоумением спросил Сайлас, попятившись.

— Волки напали на загон для коз на соседнем пастбище, — пояснил мужчина. — С этим разберутся. Давай продолжим сражаться за этот приз.

И действительно, все они слышали крики, доносившиеся из деревни, и топот ног, когда жители высыпали на защиту своих коз.

— Прости, — чертыхнувшись, Сайлас отступил подальше и поднял топор. — Придётся закончить поединок в другой раз. Нельзя драться там, где есть свидетели. Это одно из правил.

— Никаких свидетелей? — Мужчина всё ещё стоял в оборонительной позе. — А что насчёт него? — Свободной рукой он указал на Митоса, прислонившегося к стволу дерева.

— Он? — Сайлас взглянул на Митоса. — Он бессмертный, как и мы. Он может наблюдать, но не может вмешиваться. Один на один, и никто из смертных не увидит, что произойдёт — таковы правила.

— Тогда, возможно, мы встретимся снова, — сказал мужчина и опустил свой меч. — Могу я узнать твоё имя? — спросил он с достоинством.

— Почему нет? Я Сайлас.

— А я — Тьянефер. До следующего раза, — он коротко кивнул и направился к загону для коз на соседнем пастбище.

— Что за невезуха! — буркнул Сайлас, подходя к Митосу. — Волки!

— Действительно, жаль, брат! — Митос хлопнул Сайласа по широкой спине, тщательно скрывая своё удовлетворение исходом поединка. — Но правила есть правила.

— Неважно, — фыркнул Сайлас. — Я прикончу его завтра.

— У тебя был шанс, — возразил Митос. — Завтра я сам брошу ему вызов.

— Что? — Сайлас остановился и свирепо уставился на Митоса. — Он мой! Я выиграл жребий!

— И тебе не удалось отрубить ему голову. Теперь моя очередь.

Сайлас нахмурился, но потом рассмеялся.

— Не стоит из-за этого ссориться, а, брат? — заявил он и в свою очередь хлопнул Митоса по спине так, что чуть не сбил с ног. — Вот что я тебе скажу. Он хорошо сражался. Давай заключим сделку. Мы оставим его в покое на год — никто из нас не будет убивать его. После этого, если кто-то захочет вернуться сюда и забрать его голову, это будет справедливо.

— Согласен, — сказал Митос. — Обратно в таверну?

— Хорошо бы, — ответил Сайлас. — Я голоден и хочу пить.

— Поединок — тяжёлая работа, верно, брат? — посочувствовал Митос.

Таверна была почти пуста, большинство мужчин погнались за волками. Только три старика сидели у огня. Оба Всадника вернулись к своему столу, и подавальщица улыбнулась Митосу, когда принесла им еду. Митос и Сайлас энергично набросились на тушеную козлятину и лепёшки. Когда подавальщица подошла, чтобы унести опустевшие миски, Митос снова поймал её взгляд и улыбнулся в ответ.

Братья проводили взглядами аппетитную задницу уходящей женщины, затем Митос повернулся к Сайласу и предложил:

— Хочешь со мной, брат?

На следующее утро они покинули деревню и несколько недель вместе бродили по лесу. Было хорошо снова иметь компаньона. Затем они разошлись в разные стороны, охотясь за головами. Восемнадцать месяцев спустя Митос вернулся в деревню и снова отправился в таверну.

— Да, я помню Тьянефера, — сказала Митосу подавальщица из таверны. — Он покинул деревню и ушёл на север через несколько дней после нападения волков позапрошлой зимой. Он сказал что-то о том, что должен бороться за свою судьбу, — вспомнила она. — Какой-то большой приз, который он собирался выиграть.

Митос пожал плечами. После приятной ночи, проведённой с ней, он отправился на север, на охоту. Возможно, там он найдёт не только Тьянефера, но и каких-нибудь других бессмертных.

Ещё тринадцать лет он путешествовал, вызывал на поединки и побеждал всё больше и больше бессмертных. Когда он вернулся к основанию горы в конце игры, у него было на одну голову больше, чем у Кроноса, а Сайлас и Каспиан даже близко не стояли.

Следующие тридцать лет Митос с удовольствием руководил Всадниками. Его таланты пригодились, чтобы все братья были довольны, и в стане царило спокойствие. Однако в конце концов страсти снова разгорелись, и было объявлено новое состязание. Они решили устроить скачки, и на этот раз Кронос победил, на голову вырвавшись вперёд.

После скачек они не стали больше соревноваться за лидерство, хотя по-прежнему устраивали состязания для развлечения. Митосу то и дело выпадала очередь руководить, а Сайлас и Каспиан довольствовались тем, что следовали за ним.

Время от времени Митос, оставив Кроноса во главе Всадников, отправлялся в гости к другим племенам или жил в городах и деревнях. Находясь там, Митос ел их пищу, пел их песни и сражался бок о бок с ними. Он изучал их тактику, их защиту, сильные и слабые стороны. Затем возвращался к своим братьям и делился тем, что узнавал.

* * *

23 апреля 1997 года

Баржа Маклауда

Когда Дункан закончил рассказывать про Игру, Вероника медленно покачала головой, в её глазах плескался ужас.

Митос вздохнул, откинулся на спинку кресла и сделал ещё один большой глоток. Эти современные бессмертные были такими цивилизованными. Несколько сотен лет назад они просто кивали, когда слышали правила Игры. Митос вспомнил, как рассказывал об Игре одному палачу. Тот был в полном восторге от того, что снимал головы без особого риска. С гильотинами и войнами обезглавливание не было такой уж редкостью, но теперь большинство людей этого не принимали.

Как Вероника.

— Это безумие. — Она смотрела то на Митоса, то на Маклауда полными ужаса глазами.

Они ответили ей ровным и бескомпромиссным взглядом, которым со временем овладевают все бессмертные. То есть все выжившие бессмертные.

Вероника никогда раньше не встречала такого взгляда.

— Ты говоришь, что эти другие… — начала она нерешительно. — …бессмертные попытаются убить меня? Отрубить мне голову?

— Да, — спокойно подтвердил Маклауд.

— Я просто не буду с ними драться, — затрясла головой Вероника. — Я скажу им, что мне не нужен приз, и тогда они оставят меня в покое.

— Нет, Вероника, — Маклауд в свою очередь покачал головой. — Они не оставят тебя в покое.

— Я им всё объясню! — в её голосе пробились истеричные нотки.

— Они не станут слушать.

В этом он прав, подумал Митос. Никто не станет слушать. Игра продолжалась слишком долго. Даже две тысячи лет назад никто не слушал. Не слушал и не хотел слушать.

* * *

274 год до н. э.

Недалеко от греческого города Неаполис на итальянском полуострове⁽¹⁾

Митос резко остановился, затем медленно повернулся и вгляделся в моросящий дождь, ища бессмертного, который, как он знал, находился неподалёку. Уже почти стемнело, и скошенные ячменные поля по обе стороны узкой дороги были пусты. Впереди виднелась небольшая роща оливковых деревьев, и в её тени он увидел человека.

Митос снова двинулся вперёд, гадая, кто же этот другой бессмертный. Прошло почти десять лет с тех пор, как он в последний раз встречал себе подобных. Последние два десятилетия Митос жил со своей женой в городе Неаполис, но прошлым летом она умерла, и он начал чувствовать себя немного одиноким. Было бы неплохо пообщаться с другим бессмертным.

Может, это Каспиан? Для Сайласа человек был недостаточно крупным, а с Кроносом они расстались десять лет назад, и Митос знал, что тот не собирается навещать его в ближайшее время. По крайней мере, он надеялся, что нет: Кронос был недоволен решением Митоса покинуть Всадников.

Именно Кронос предложил Митосу изучать военную тактику в армии Александра Македонского, и Митос с радостью согласился. Он узнал много нового, и не только о войне. Но Кронос ожидал, что Митос лет через десять вернётся к Всадникам. Однако спустя десятилетие он не вернулся. Он вообще не вернулся.

Кронос ждал тридцать лет, а потом нашёл Митоса и обнаружил, что тот благополучно женился на богатой вдове и живёт в Неаполисе, одном из греческих поселений на итальянском полуострове. Митос проводил свои дни на рыночной площади, обсуждая философию и значение таких слов, как «любовь» и «душа». Кронос его не понял, и их расставание вышло мучительным. С тех пор Митос жил среди смертных. За долгие годы, проведённые со Всадниками, он забыл, как быстро смертные стареют, как больно смотреть, как они умирают.

Но теперь там, рядом с рощей деревьев, стоял ещё один такой же, как он. Митос подошёл уже достаточно близко и увидел в руках человека обнажённый меч, тускло поблёскивавший под дождём. Митос замер.

За последние восемь или около того веков он встретил не так много бессмертных — как правило, те сторонились Всадников. А кто попадался им на пути — жил недолго. Во время одного из своих визитов к другим племенам Митос заглянул в храм Наблюдателей. Он был слегка удивлён, услышав хроники, которые там велись, о многочисленных поединках, об отрубленных головах. Но только слегка. Он знал, насколько сильным может быть привыкание к выбросам энергии. Некоторые бессмертные, очевидно, решили заняться охотой. Возможно, этот человек в роще был один из них.

Незнакомый бессмертный шагнул к Митосу и широко взмахнул свободной левой рукой.

— Хорошая ночь для поединка, не находишь? — заговорил он. — Дождь уже идёт. И всё, что нужно, это несколько «молний Юпитера».

Римлянин, судя по манере выражаться, и солдат. Митос узнал выверенную походку и короткий меч. Действительно, охотник. Митос потянулся под плащ и положил руку на рукоять меча, радуясь, что римляне разрешили своим греческим союзникам носить оружие во время недавних восстаний рабов.

— Я с тобой не ссорился, — он покачал головой, надеясь убедить собеседника поговорить, а не драться. — Я тебя даже не знаю.

— Марк Лициний Туллий, — ответил тот. — Теперь ты знаешь меня. А ты?..

— Митос.

— Грек, — с отвращением скривился Туллий. — И всё же голова есть голова. Ты будешь драться?

Римлянин был уже достаточно близко, и Митос разглядел неправильную форму его носа и тонкими прядями прилипшие ко лбу потемневшие от дождя короткие волосы.

— Как я уже сказал, — Митос пожал плечами, — я с тобой не ссорился.

— Я с тобой тоже, — он шагнул вперёд. — Но останется только один.

Туллий подошёл настолько близко, что Митос уловил исходящий от него запах чеснока. Слишком близко!

— Только один? — переспросил Митос, вытащив свой меч.

— Разве ты не знаешь? — Марк Лициний Туллий хищно улыбнулся. — Ты из молодых? — Он медленно кружил вокруг Митоса, как волк, наблюдающий за своей добычей. — Разве твой учитель не говорил тебе?

— У меня никогда не было учителя, — ровно ответил Митос, так же медленно поворачиваясь, чтобы держать Туллия в поле зрения, и отмечая лёгкую неуверенность его походки и отсутствие равновесия при смещении веса.

— Не было учителя? — Туллий снова улыбнулся. — Тогда я буду справедлив. Как гражданин Рима, я верю в честную борьбу. Я расскажу тебе правила Игры. Есть только один Приз, и только один может победить.

Тут Туллий, сделав ложный выпад, нанёс Митосу быстрый удар в левый бок.

Митос нарочито неуклюже заблокировал его.

— Приз? — переспросил он.

— Приз, — подтвердил Туллий. — Власть над миром. Сила каждого бессмертного.

О чём говорит этот дурак? Приз? Игра? Митос вдруг понял, что другой бессмертный — Тьянегет, что ли, или вроде этого — видимо, рассказал кому-то об игре и запустил этот нелепый слух. Неудивительно, что было так много сражений.

Митос громко рассмеялся над такой иронией, но не сводил глаз со своего противника.

— Приза нет, — заявил он, — конец игры.

Всё было кончено давным-давно, и он победил.

— Это не может быть конец Игры. Нас как минимум двое.

Ещё один финт, ещё один неловкий блок. Римлянин мрачно улыбнулся, его глаза казались очень тёмными на бледном лице, тусклом белом овале в сгущающейся темноте, а с волос стекал дождь.

— Я родился в год основания Рима⁽²⁾, более четырёхсот лет назад, и знаю об Игре с тех пор, как мне исполнилось сто лет.

— Послушай, — твёрдо сказал Митос, — нет никакого приза. Это была просто игра.

— Да, Игра, — эхом отозвался Туллий. — И я собираюсь выиграть. — Он покосился на левый бок Митоса. — Я уже взял шестнадцать голов, и твоя будет семнадцатой.

И атаковал.

Митос снова блокировал его, на этот раз совсем не неуклюже, и атаковал в ответ. Может, у него и не было учителя, но он определённо не был юнцом. За последние три тысячелетия он многому научился и не собирался позволить какому-то грязному римскому пехотинцу, у которого на счету всего шестнадцать голов, получить преимущества его выброса.

Туллий не ожидал встретить такого опытного фехтовальщика, да и даже если бы ожидал, ничего не смог бы с этим поделать. Митос обезоружил его и одним ударом вспорол ему брюхо. Туллий упал на колени, отчаянно схватившись руками за живот.

— Я повторю тебе ещё раз, — сказал Митос, стоя чуть поодаль, — игры больше нет. Нет никакого приза.

— Грязный греческий лжец… — несмотря на агонию, Туллий сумел рассмеяться, часто и неглубоко дыша. — Останется… — Ещё один быстрый глоток воздуха. — … только один…

— Как знаешь, — Митос поднял меч для последнего удара.

— Приветствую тебя, Юпитер! — выкрикнул Марк Туллий за мгновение до того, как меч опустился ему на шею.

— Приветствуй, идиот, — тихо пробормотал Митос, готовясь, насколько мог, к удару энергии, и в момент, когда уже сверкнула молния, заметил, как в тени деревьев исчезла тёмная фигура. Он знал, что это был один из Наблюдателей, которые смотрят, но никогда не вмешиваются. Со странным чувством отстранённости Митос подумал, что они зафиксируют его смерть так же легко, как и смерть другого человека. Затем его охватила энергия выброса, и ничто больше не имело значения.

* * *

23 апреля 1997 года

Баржа Маклауда

— Я не буду этого делать! — Теперь в голосе Вероники слышалось нечто большее, чем просто истерические нотки. — Я не могу! — Она вскочила и бросилась к лестнице.

Маклауд догнал её и взял за руку, мягко, но непреклонно.

— Вероника, — сказал он успокаивающе, — я знаю, это тяжело, но такова реальность.

Митос откинулся в кресле и, потягивая пиво, восхищался техникой Маклауда. Тот всегда умел обращаться с лошадьми. И с женщинами. И перенёс это умение на новых бессмертных. Эта техника сработала и с Вероникой. Она больше не паниковала и просто смотрела на Маклауда, позволяя ему прикасаться к себе, ласково приобнимать.

— Тебе нужно начать тренироваться, — добавил Маклауд, — научиться владеть мечом.

— Научиться пользоваться мечом? — Она покачала головой. — На это нет времени — у меня дети!

Митос готов был поклясться, что Дункан ошарашен этой новостью, хотя тот старательно сохранял невозмутимое выражение лица.

— Вы усыновили их? — спросил Маклауд.

— Да, мальчика и девочку. Мы усыновили их, когда они были младенцами. Сесиль сейчас три года, а Филиппу пять. Мой муж и я… мы многие годы пытались, но… — Она осеклась и недоверчиво уставилась на Маклауда. — Как ты узнал, что они усыновлённые?

— Бессмертные не могут иметь детей.

— Но теперь у меня есть дети, — она упрямо поджала губы. — И я им нужна! — она взглянула на часы. — Я уже опаздываю забрать их из школы.

— Вероника, — решительно сказал Маклауд, — мы не договорили.

— Я должна забрать своих детей! Они будут ждать меня в школе. Я опаздываю!

— Конечно, ты должна идти, — Маклауд, кивнув, отпустил её, но Митос видел, как он тяжело сглотнул. — Я пойду с тобой.

— Нет! — она попятилась, больше не позволяя Маклауду приближаться к себе. — Нет, — она глубоко вздохнула. — Мне нужно время, чтобы подумать о том, что ты сказал. — И не дав Маклауду заговорить, тихо добавила: — Пожалуйста. Умоляю тебя.

Митоса позабавило, что женщина справляется с Маклаудом так же просто, как он справлялся с ней.

— Обещай, что позвонишь мне, — Маклауд протянул ей свою визитную карточку и улыбнулся, убедительно и дружелюбно. Митос видел у него такую улыбку в самых разных ситуациях, с самыми разными женщинами. Это всегда срабатывало раньше, сработало и сейчас.

Вероника улыбнулась в ответ, неуверенно и робко, но улыбнулась.

— Пообещай мне, — повторил Маклауд, взяв её за руки и пристально глядя на неё. — Ты позвонишь в самое ближайшее время.

— Я позвоню, — сказала она. — Обещаю.

Он отпустил её, и Вероника направилась к лестнице. Наверху она остановилась и оглянулась, а Маклауд снова улыбнулся. Он смотрел, как она покидает баржу, затем повернулся к Митосу. Теперь на его лице не было улыбки.

Митос не хотел встречаться с ним взглядом. Он украдкой наблюдал, как Маклауд плеснул себе в стакан виски, а затем тяжело опустился на диван — для него было необычно пить с утра пораньше.

— Она замужем, у неё двое детей, — Маклауд сделал большой глоток. — Она учительница музыки, — он привычным движением руки опрокинул в себя остатки виски. — И она бессмертная.

— Когда ты с ней познакомился? — Митос почти жалел, что у него нет чего-нибудь покрепче, чем пиво.

— Сегодня утром. Я почувствовал её на пробежке. Она гуляла в парке, и я заметил, что она выглядит больной. Она сказала, что упала с лестницы на прошлой неделе и что ей показалось, будто просто потеряла сознание.

Митос пожал плечами. Были и худшие способы стать бессмертным — гораздо худшие.

— Мне потребовалось время, чтобы убедить её.

Митос скептически посмотрел на друга — в это было трудно поверить.

— Может быть, я смогу уговорить её покинуть Париж, переехать в какой-нибудь городок или деревню. Там она будет в большей безопасности.

— Возможно, — согласился Митос. Жаль, что уход в монастырь сейчас не так популярен, как несколько веков назад. Но даже тогда монастыри не принимали детей. И уж точно не принимали мужей.

Маклауд встал, налил себе ещё выпить и снова сел, захватив с собой бутылку.

Митос пришёл сюда, чтобы поговорить, может быть, поспорить или даже посмотреть видео. Но Маклауд сейчас был погружён в свои размышления, и Митос знал, что сегодня больше не услышит от него ни слова. Да и Митосу уже не очень-то хотелось разговаривать. Он допил остатки пива и встал.

— Я зайду в другой раз.

Маклауд просто кивнул и налил ещё одну порцию виски.

Митос бродил по улицам Парижа. Начал накрапывать дождь, а он продолжал идти, радуясь прохладным каплям, которые медленно скапливались на лице и струйками стекали на шею и дальше, под одежду, охлаждая разгорячённое тело, и это было приятно.

Наконец Митос остановился на мосту и прислонился к каменному парапету, глядя на серую бурлящую внизу воду, которая гармонировала с серыми клубящимися облаками. Рябь от дождевых капель распространялась, смешивалась и росла, точно так же, как распространялись и росли слухи об Игре.

Тьянефер был не единственным, кто об этом говорил. У самого Митоса было два поединка, на которых ему рассказали о правилах Игры, и он предполагал, что подобное случилось с Кроносом и Каспианом. Услышать историю об Игре и Призе от одного бессмертного или даже парочки — не всегда убедительно. Но из шести-восьми разных источников… Митос знал, как легко возникают слухи.

Эта история передавалась от учителя к ученику, от бессмертного к бессмертному, от бессмертного к Наблюдателю и обратно. История ширилась с каждым пересказом, смешивалась и распространялась с другими легендами, пока каждый бессмертный не поверил в неё. Во всяком случае, каждый выживший бессмертный. Те, кто отказывался в это верить, погибали. Ты либо играешь и продолжаешь играть дальше, либо умираешь. Митос задался вопросом, знал ли о бессмертных человек, написавший детскую книгу «Джуманджи»⁽³⁾.

Митос пытался убедить ещё нескольких бессмертных, что никакого Приза нет, что Игра в самом деле была просто игрой, но они так и не поверили ему. Через некоторое время он оставил попытки и сосредоточился на выживании. Но даже выживать становилось всё труднее, и он стал убегать и прятаться. Он бежал от Игры. Он прятался от Кроноса.

Митос отвернулся от воды и прислонился к каменному парапету моста, ощущая шероховатость камня под ладонями и холод на пояснице и локтях. Знакомые очертания Собора Парижской Богоматери возвышались в серой мгле, на фоне облаков чернели его кресты.

* * *

Раннее лето, 765 год н. э.

Килдэрский монастырь, Ирландия

Митос стоял перед замысловато вырезанным каменным крестом, и гомон толпы постепенно исчезал из сознания. Длинные рукава кремовой монашеской рясы откинулись к локтям, когда он потянулся и осторожно коснулся креста. Камень под пальцами был шершавым — хорошо знакомое Митосу ощущение: он потратил годы, создавая эти изгибы, вырезая переплетения узоров. Он не видел свой шедевр более ста пятидесяти лет и теперь вспомнил комплименты, полученные от других резчиков по камню, и восхищение в глазах жены Сорчи, наблюдавшей, как гранит принимает форму креста.

Стоя перед крестом, Митос испытывал странное чувство вечности. Он прожил почти четыре тысячелетия, но этот крест, сделанный его руками, мог простоять ещё дольше. Он мог простоять столько же, сколько стоячие камни в Бретани⁽⁴⁾ или большой круг на юге Британии⁽⁵⁾.

Он убрал руку с креста и огляделся. Крест стоял сразу за воротами монастыря, служа указателем на все святые места внутри. Поселение, выросшее вокруг великого монастыря Килдэра, превратилось в город. Конечно, не такой, который мог бы соперничать с Римом в период его расцвета, но тем не менее город. Это было странное чувство — ходить по многолюдным мощёным улицам после того, как столько лет не видел ничего, кроме маленьких деревень и уединённых хижин.

Под тёплым летним солнцем Митос откинул капюшон своей шерстяной рясы и направился к монастырю. Ему не нужно было убирать волосы с глаз: монашеская тонзура делала это излишним.

— Брат Ансфорд, из аббатства Аван⁽⁶⁾, — представился он привратнице, подойдя к воротам монастыря.

— Добро пожаловать, брат Ансфорд, — кивнула она и открыла перед ним ворота, её морщинистое лицо расплылось в приятной улыбке. — Вам нужен проводник, чтобы найти гостевой дом для приезжих братьев?

— Нет, сестра, — вежливо отказался Митос. — Я уже бывал здесь раньше.

Раньше он здесь жил. Именно здесь он познал радость создания произведений искусства. В те времена он работал с деревом и камнем, а теперь был известен как ювелир, мастер, которого уважали и почитали во всей Ирландии. Только настоятели, барды и короли имели более высокий статус, чем такие мастера.

Сколько лет Митос прожил в этой общине в качестве брата-мирянина? Гораздо дольше, чем обычно оставался на одном месте. Настоятельница и его жена Сорча знали, что он бессмертный, и помогали ему скрывать свои странности. С Сорчей они прожили вместе, как муж и жена, более трёх десятилетий в стенах аббатства, где мужчины и женщины вместе трудились во славу Божью и растили своих детей для служения Богу.

Хотя, конечно, у них с Сорчей не было детей. Сначала он не решался предложить ей выйти замуж, зная, что бездетность — тяжкое бремя для женщины. Но Сорча, казалось, испытала облегчение, узнав, что у неё не будет детей, и была благодарна за свободные годы, посвящённые работе. Ведь Сорча была учёным и переписчиком. Митос до сих пор пользовался книгой Псалмов, которую она переписала: её аккуратный почерк и великолепные иллюстрации были чудесны сами по себе, хотя она и принижала маленький псалтырь, считая его просто «писаниной». Последние пятнадцать лет своей жизни она потратила на создание настоящего шедевра — перевода греческих философов. Она едва успела закончить книгу и умерла от затяжного кашля, продолжавшегося всю долгую холодную зиму.

Митос миновал скрипторий⁽⁷⁾, где Сорча провела столько счастливых часов, и вошёл в библиотеку. Он попросил монахиню помочь ему найти книгу и с облегчением обнаружил, что она всё ещё здесь. Он с любовью поднял книгу Сорчи и отнёс её на стол перед окном.

Обложка была украшена драгоценными камнями и золотом, и Митос внимательно осмотрел работу взглядом мастера, а потом с благоговением открыл книгу, осторожно переворачивая каждую страницу и вспоминая, как Сорча мучилась с переводом с оригинальных греческих свитков, прежде чем начать писать, как тщательно выводила каждую букву и как кропотливо украшала каждую страницу, добавляя цвет и позолоту на края.

Никто из монахов и монахинь, работающих здесь сейчас, никогда не слышал о Сорче. Митос единственный помнил её. Он один помнил её смех, её дух, то, как темнели её серые глаза, когда она волновалась или задумывалась. Она была его ученицей, превзошедшей его настолько, что осмелилась бросить ему вызов в переводе с греческого языка. Она также стала его учителем, показывая ему радость, которая приходит от созидания, любви и приветствия каждого дня как праздника жизни.

Митос закрыл книгу и уставился на неё, чувствуя непривычные слёзы. «Рука, создавшая это, давно мертва», — подумал он. Митос знал по опыту, что со временем его собственная память о ней померкнет. Возможно, он всегда будет помнить её имя, но звук её голоса, радость, которую она ему доставляла, ощущение, прикосновение и запах — всё это исчезнет даже для него.

Сорчи больше нет, но пока существовала созданная ею книга, пока люди читали её, пользовались ею и удивлялись её красоте, часть Сорчи жива. А это, как знал Митос, и есть истинное бессмертие. Он вернул книгу на место и пошёл в трапезную, прибыв как раз к полуденной трапезе.

Позже в тот же день, во время молчаливой медитации, он думал о годах, прошедших с тех пор, как он в последний раз был здесь. После смерти Сорчи Митос покинул Килдэр и скитался по всему кельтскому миру — не то чтобы у него был большой выбор. Когда Рим рухнул, всю Европу охватили неграмотность и хаос, а Митос предпочитал цивилизованные места. У него было много друзей, но все они были смертными, и дружба длилась так недолго. Все бессмертные, которых он встречал, играли в чёртову Игру и не помышляли о том, чтобы подружиться с себе подобным.

В конце концов Митос снова оказался в Ирландии, в другом монастыре, в безопасности на святой земле. Он снова стал монахом, даже принял обет безбрачия, который теперь был правилом в большинстве монастырей. Впрочем, безбрачие не стало проблемой. Никто не будоражил его кровь с тех пор, как умерла Сорча.

Митос пробыл в Килдэре ещё два дня, наслаждаясь оживлёнными разговорами и ещё более оживлёнными спорами, которые он слышал в трапезной среди многочисленных приезжих монахинь, монахов и путешественников. В Ирландии до прихода христиан более трёхсот лет назад не было ни городов, ни даже посёлков, но теперь Килдэр стал центром кельтского христианского мира, включавшего в себя бо́льшую часть территории, которая когда-то была западной частью Римской империи.

Но были и тревожные новости. Старый брат Виллиброрд из северного монастыря Иона рассказывал ужасные вещи.

— Они приходят с моря на длинных кораблях с драконьими головами! Ужасны эти норманны⁽⁸⁾, с грозными рогами, с убийством в сердцах, и нет в них жалости ни к кому. — Он сделал большой глоток эля и продолжил: — Они сжигают церкви, убивают людей и не оставляют после себя ничего, кроме смерти. Они — морские волки, пришедшие на нашу землю.

Все потрясённо зашептались, тревожно переглядываясь, но трапеза закончилась, монахи отправились молиться, и слова старого брата Виллиброрда были забыты.

И только Митос их не забыл. Да и не мог забыть, потому что всего три дня спустя, возвращаясь домой, в Аванское аббатство, он увидел доказательство разрушительного набега морских волков.

Монах-привратник стоял у стены аббатства Килкри, поскольку ворот не было. Тяжёлая дубовая дверь отсутствовала.

— На прошлой неделе пришли морские разбойники, — пояснил монах. — Большинство братьев убежали в лес и спрятались. Норманны — безбожные язычники, они разграбили даже обитель самого Бога! — Монах кипел от возмущения.

Митос молча вошёл в монастырь. Хищник в нём понимал, что Ирландия — это земля, созревшая для захвата: в стране не было ни армий, ни защитных сооружений, зато в монастырях, расположенных у моря, было много богатств.

Митос поужинал в гостевом доме и выпил тёмного эля, который он так любил. По крайней мере, Килкри придерживался старых обычаев. Прошлой ночью Митос останавливался в аббатстве Дарроу, и это было унылое место. Митосу не понравился визит туда — недожаренная рыба, чёрный хлеб и только вода для питья. По крайней мере, в его родном аббатстве в Аване и в этом Килкри не было излишнего акцента на грехе, уединении или аскетизме. Брат мог хорошо есть и пить от души, и ему не говорили, чтобы он чувствовал себя виноватым из-за этого. Хотя было жаль, что женщинам сейчас приходится жить в отдельных монастырях.

Митос не был уверен в этом новом римском стиле христианства, который, казалось, набирал обороты. Римляне были рациональны и не приветствовали удовольствия, и, похоже, их версия христианства была такой же.

За ужином монах-лекарь рассказал ему о святотатстве.

— Я видел их из леса, — признался он, сидя рядом с Митосом и потягивая эль из большой кружки. — Они сорвали дверь с петель. Когда мы вернулись, то обнаружили, что они разграбили абсолютно всё: украли золото из часовни, сняли даже кресты, разорили гробницы, в библиотеке сорвали с книг обложки, украшенные драгоценными камнями, а книги без обложек вышвырнули в окно. Многие страницы были вырваны или совсем пропали. Они взяли всё, что хотели, и ничего не оставили.

Он покачал головой в печали и удивлении.

— То, что им было не нужно, они уничтожили. Одеяла порезали ножами и бросили на полу. Деревянную мебель разбили и сожгли. — Он снова покачал головой и сделал большой глоток эля. — Даже аббат теперь будет стоять на коленях на холодном каменном полу церкви.

В ту ночь у Митоса было много времени для размышлений, когда он стоял на коленях на холодном полу церкви, дождавшись своей очереди в вечном поклонении Святому Причастию. Он видел конец достаточного количества цивилизаций, чтобы понимать, что время волка⁽⁹⁾ скоро придёт в Ирландию, а возможно, и во всю Европу. И знал, что ему следует делать.

— Лети, старик, — прошептал он в тишине часовни. — Лети с ветром.

Не всегда приятно находиться в центре столкновения двух цивилизаций, лучше всего быть далеко за линией фронта — на стороне победителя. Митос никогда не был в Скандинавии, но по опыту знал, что у культуры, стремящейся расширить свои границы, есть надёжный и безопасный центр.

Но в его сердце было странное нежелание. Что-то глубоко в нем не хотело никуда лететь. Он хотел остаться и защищать Ирландию от наступающих морских волков. Он хотел остаться и построить аббату каменное кресло взамен искусно вырезанного деревянного, разрушенного норманнами, — каменное, не имеющее никакой внутренней ценности и слишком тяжёлое, чтобы его можно было унести. Он хотел сражаться, чтобы защитить потиры, кресты для процессий и золотые украшения, которые сам изготовил. Он не хотел, чтобы такие произведения искусства переплавлялись для норманнов. Ему стало дурно при мысли о том, что книгу Сорчи, над которой она так долго трудилась, разорвут в клочья, или бросят в грязь, или сожгут. Слава Богу, Килдэр находился в глубине страны. Но он знал, что это обеспечит безопасность лишь на десятилетия, а не на вечность.

— Человек не должен пережить свою работу, — прошептал Митос, хотя знал, что так и будет. Сорче повезло. Умирая, она верила, что её книга изменит мир к лучшему. Всего несколько дней назад он тоже в это верил. Она никогда не узнает о волне, которая сотрёт с лица земли все воспоминания о её вкладе в развитие цивилизации.

Но он это сделает. Он снова останется один. У него не было корней, не было места, на которое можно было бы посмотреть и сказать: «Я родом оттуда». У бессмертных ничего не было. Ни семьи, ни культуры, ничего, за что можно было держаться, пока шли тысячелетия. Неудивительно, что другие бессмертные цеплялись за надежду, которую давала им Игра. Единственной целью в их жизни была погоня за Призом, этим воображаемым, бессмысленным, ничего не стоящим Призом. Не имело значения, что Игра лишала любой возможности длительной дружбы с другим бессмертным.

Митос несколько раз глубоко вдохнул, стараясь прогнать горечь, закрыл глаза и начал читать псалмы перед Святым Причастием: знакомые слова успокаивали и умиротворяли душу.

На следующее утро Митос отправился в заключительный этап своего путешествия домой. Это был прекрасный мягкий день для начала лета. В воздухе висел лёгкий туман, и крошечные капельки воды прилипали к одежде. Жужжащие пчёлы и парящие птицы были единственными спутниками, когда Митос шагал по тропинке, ведущей через болота к побережью.

Близился полдень, когда туман рассеялся и расступился, и яркое солнце вынырнуло из облаков, словно спустившись с небес, чтобы коснуться земли, обласкав золотистым тёплым светом каждый стебелёк травы.

Митос замер и, глубоко дыша, осмотрелся. Красота природы была единственной вещью, которая оставалась неизменной. Дела человеческие приходили и уходили, но солнце и луна были вечны. Некоторые вещи поистине бессмертны. Митос расслабился, наслаждаясь красотой дня, и закрыл глаза, чтобы лучше слышать пение птиц и шёпот трав, склонявшихся под ветром.

Неожиданно Митос напрягся и, открыв глаза, повернулся, присматриваясь. Его охватило неприятное ощущение — ощущение, которого он не испытывал уже много лет, но которое, тем не менее, было незабываемым. Рядом был другой бессмертный.

Солнечный свет померк, туман снова сгустился. Прямо перед собой Митос различил очертания человека на лошади и тихо выругался. Убежать от него не удастся, а узкая тропинка посреди торфяного болота — не лучшее место для поединка. Глубоко вздохнув и прикоснувшись для уверенности к спрятанному мечу, он стал ждать, надеясь, что монашеская ряса защитит его.

Однако незнакомцу было, похоже, плевать на рясу. Он спешился и обнажил меч. Мужчина был огромен, как древний великан, в старых легендах он не уступил бы в сражении даже Финну⁽¹⁰⁾. Длинные рыжие волосы удерживала грязная повязка, а туника была залатанной и вся в пятнах.

— Я — Дирг⁽¹¹⁾, — объявил он с весёлым азартом в глазах. — Я пришёл за тобой.

— Я брат Анстром, монах, возвращаюсь в своё аббатство, — Митос медленно попятился. У него не было никакого желания драться с этим человеком. — Пожалуйста, позволь мне пройти. Я не играю в эту Игру.

— А я играю, — ухмыльнулся Дирг. — А раз ты не играешь, то лишить тебя головы будет легче, чем обычно.

Держа меч наготове, он угрожающе двинулся вперёд.

Чертыхнувшись, Митос выхватил свой меч. Его никто не слушал, и он устал от попыток объясниться. Поединок длился всего несколько минут. Дирг не мог сравниться с Митосом, монахом, мастером, учёным, воином и стратегом, человеком, который когда-то был известен как Всадник смерти.

Когда голова Дирга покатилась по тропинке, Митос стиснул зубы в ожидании выброса. Было больно, как он и помнил. Когда вспышки света померкли, он остался стоять на коленях. Боги! Неужели он когда-то ждал этого с нетерпением? У него было достаточно собственных плохих воспоминаний, чтобы добавлять к ним чужие.

Шатаясь, Митос поднялся на ноги, вытер меч о траву и вложил его в ножны. Серый конь Дирга исчез, без сомнения, напуганный молнией, но Митос не беспокоился о лошади — кто-нибудь с радостью возьмёт её себе.

Прочитав заупокойную молитву, он оттащил тело с тропинки и сбросил в торфяное болото, затем вернулся за головой.

К тому времени, как удалось добраться до Авана, Митос был совершенно измотан. Туман сгустился, и он вернулся домой гораздо позже, чем планировал. Он устал, проголодался, замёрз, и последнее, что хотелось услышать, это то, что сообщил привратник, как только он подошёл к воротам.

— Два дня назад кто-то приходил сюда, искал тебя, — сказал брат Падрейк.

— Кажется, я его встретил, — кивнул Митос. — Высокий мужчина, рыжеволосый, верхом на серой лошади?

— Нет, — покачал головой Падрейк. — У него были тёмные волосы, а не рыжие, и шрам, идущий по лицу, через глаз, — он провёл пальцем по правой стороне лица, показывая, где был шрам. — Грубый парень с холодными глазами и с большим мечом. А ещё у него был круглый щит, я слышал, что такие носят норманны.

Митос, похолодев, медленно выдохнул: Кронос снова нашёл его.

— А, так ты его знаешь? — спросил привратник.

Взяв себя в руки, Митос кивнул.

— Ты уверен, что он искал меня?

— Он точно описал тебя, брат, — подтвердил Падрейк. — Я так понимаю, ты не жаждешь встретиться с ним снова?

Митос задумался. Когда-то они с Кроносом были близки. Более тысячи лет они были как братья, но расстались не в самых лучших отношениях. Кронос, несомненно, зол, возможно, он даже попытается взять голову Митоса, чтобы отомстить.

«По крайней мере, он снесёт мне голову не из-за Приза, как это хотел сделать Дирг, — с внезапным сардоническим весельем подумал Митос. — Кронос знает, что я уже выиграл игру».

Судя по описанию привратника, Кронос был одет по-военному. Возможно, он даже присоединился к норманнам и участвовал в набеге на аббатство Килкри. Хотя Митос и подумывал о том, чтобы отправиться на север, он планировал работать ремесленником или фермером. У него не было никакого желания снова становиться воином, но Кронос, видимо, не изменился.

Митос покачал головой.

— Нет, — твёрдо сказал он. — Нет, я не хочу его больше видеть.

— Хорошо, — улыбнулся Падрейк. — Мне самому не понравился его вид. Поэтому я сказал, что раньше ты жил здесь, а теперь живёшь в Скеллиг-Майкле.

Митос восхищённо поднял брови. Скеллиг-Майкл — уединённый монастырь, построенный на скалистом острове у юго-западной оконечности Ирландии. Добраться до него и в безветренный день было почти невозможно, а весной штормы полностью отрезали его от материка. Падрейк отправил Кроноса гоняться за химерами, и это давало Митосу некоторую фору во времени, чтобы скрыться.

Он сбежал самым невероятным образом. Шесть других монахов из его монастыря отправились в море, пытаясь проследить за путешествием святого Брендана⁽¹²⁾ через великий океан. Митос принял решение, о котором он будет сожалеть до конца жизни — он присоединился к ним.

Ему никогда не было так холодно и голодно, как в течение этих шести недель, проведённых в открытом море. Во время жестоких штормов в Северной Атлантике лодка не единожды была близка к тому, чтобы опрокинуться. Христианские монахи не боялись смерти, но Митос не раз смотрел на холодный океан и думал о том, сколько лет ему придётся провести в воде, прежде чем волны вынесут его на берег.

* * *

23 апреля 1997 года

Париж, Франция

Митос дрожал под холодным дождём, глядя через реку на огромное здание собора Парижской Богоматери. Святая земля. Был ли у них какой-то другой выбор, или бессмертным всегда придётся выбирать между войной и укрытием? Однажды Митосу удалось сбежать от Игры на тысячу лет, когда вместе с монахами он добрался до Северной Америки.

В то бесконечное путешествие через океан Митос взял с собой небольшую сумку. В ней были лучшие работы из золота и серебра и маленькая книга псалмов, которую Сорча подарила ему на свадьбу много лет назад. Он не смог оставить это норманнам.

Добравшись до берега, Митос ушёл от монахов и отправился странствовать. Драгоценности он обменивал на еду, а книгу Сорчи потерял, когда упал в большую реку и утонул. Каждое столетие или около того он встречал бессмертных, но ни один из них никогда не слышал об Игре, а Митос не собирался им ничего говорить.

Наконец, спустя почти тысячу лет, он встретил бледнокожего человека, плывущего по реке. Митос отправился с ним к Атлантическому побережью, а затем на парусном корабле вернулся во Францию и высадился в Бретани. Некоторые из стоячих камней упали за тысячелетие, но другие всё ещё стояли. Митос не стал возвращаться в Ирландию, чтобы посмотреть на крест, который он когда-то сделал.

Митос откинул голову назад и позволил каплям дождя упасть в приоткрытый рот. Когда он покинул Европу, Париж представлял собой несколько хижин на грязном острове посреди реки. Когда же вернулся, это место превратилось в город, на месте хижин возвышался собор Парижской Богоматери, а непролазная грязь сменилась каменными мостовыми.

Митос выпрямился и поплотнее запахнул пальто. Дождь теперь лил сильнее, и собор был едва виден. Митос повернулся к нему спиной и снова зашагал по улицам: Париж был хорошим городом для прогулок, даже в дождь.

Больше часа Митос бродил по улицам и узким переулкам, пока снова не оказался у реки. Всё ещё шёл дождь. Тогда, почти триста лет назад, когда он вернулся в Париж, тоже шёл дождь, и в свой первый день в городе Митос встретил другого бессмертного. Когда тот приблизился, Митос на секунду закрыл глаза, гадая, не забыта ли Игра, надеясь, молясь, чтобы её забыли. Но никто из богов его не услышал. Почти сразу же незнакомец бросил ему вызов из-за Приза, и, пробормотав богохульство, Митос выхватил меч.

Для него поединок оказался нелёгким. Стиль фехтования незнакомца был совершенно новым, и Митосу пришлось положиться на свои огромные знания грязных приёмов, чтобы победить.

— Останется только один, — горько прошептал Митос перед тем, как его захлестнула энергия выброса. Придя в себя, он сбросил тело и голову в Сену.

Митос шёл по набережной, размышляя о том, сколько мёртвых бессмертных хранила Сена на протяжении веков. Париж, казалось, был одним из их любимых городов, наряду с Нью-Йорком и Сикувером.

«А вот и ещё один», — с досадой подумал Митос, почувствовав знакомый Зов — другой бессмертный был рядом и подходил всё ближе.

Митос зашагал быстрее, опустив голову и торопясь скрыться. Его одежда насквозь промокла, и он вдруг понял, что ему холодно, очень холодно, почти до дрожи. В таком состоянии трудно было бы удержать меч.

Ощущение Зова вскоре угасло, но Митос не сбавлял темпа. Рано или поздно эта проклятая игра уничтожит и его. Она уничтожит их всех. В конце концов останется только один, и последний бессмертный будет… по-настоящему одинок.

Митос зашагал дальше. Один.

* * *

26 апреля 1997 года

Баржа Маклауда

— Уже читал газету? — спросил Дункан, положив меч на стол, когда Митос пришёл на баржу три дня спустя.

— Газеты — это прошлый век, — заявил Митос, удобно устроившись на диване. — Я смотрю Си-Эн-Эн. Или сижу в интернете. Ты не поверишь, что сейчас можно найти в интернете.

— Это старая история, — Маклауд бросил сложенную газету на грудь Митосу и подошёл к иллюминатору.

Митос вздохнул и развернул газету, оказавшуюся местной, а не общенациональной.

«Строительство новой очистной станции… Выборы в городской совет… Арестованы студенты колледжа…»

И к чему всё это? А потом в углу Митос увидел: «В реке найдено обезглавленное тело женщины…»

И более мелким шрифтом: «Муж убит горем. Двое маленьких детей остались без матери».

Митос не стал читать дальше. Маклауд прав — это была старая история.

— Я пытался поговорить с ней, — сказал Маклауд, не оборачиваясь.

— Я знаю.

— Господи, Митос, иногда всё это кажется таким бессмысленным.

Митос ничего не ответил, сел и подтянул колени к груди.

— Собираешься искать того, кто её убил? — спустя мгновение спросил он.

— Зачем? — Маклауд пожал плечами, по-прежнему глядя в иллюминатор. — Он — или она — просто играет в Игру.

— Да, — только и сказал Митос.

— Лучше бы Приз того стоил, — голос Маклауда утратил незаинтересованность и стал ровным и жёстким.

Митос встал, подошёл к Маклауду, прислонился спиной к стене и исподлобья посмотрел на Дункана.

— Я, например, не намерен выяснять это в ближайшее время.

Маклауд оглянулся, его тёмные глаза стали совсем чёрными от воспоминаний и боли.

Митос старался, чтобы те же воспоминания не омрачали его собственных глаз.

— Сейчас их может быть… больше одного, — он положил руку на плечо Дункана, едва ощутимо сжал и, отступив, непринуждённо сказал: — Увидимся, Маклауд.

— Митос, — кивнул тот в ответ. Простое признание того, что вовсе не было простым.

На пороге Митос обернулся. Маклауд по-прежнему смотрел в иллюминатор. Митос медленно сошёл с баржи, идти по трапу казалось невероятно тяжело.

Прохладный воздух был наполнен свежим ароматом молодой листвы. «Париж весной», — подумал Митос. Естественно. Он шёл по улицам, бесцельно блуждая, как иногда делал, и вспоминая, что старался делать не очень часто.

Добравшись до какого-то парка, Митос сел на скамейку, чувствуя, как всегда, прижатый к боку меч, плотнее закутался в пальто: бледное солнце скрылось за облаками, стало прохладно. Прислушиваясь к детским крикам вдалеке, Митос закрыл глаза.

Смертные считали детей залогом будущего и своего бессмертия. У Митоса детей никогда не будет. Никто не поёт написанных им песен, ни в одном музее не выставляют созданные им произведения искусства, ни один историк не пытался перевести истории, которые он писал на протяжении веков. Всё, что он когда-либо создал, было потеряно.

Впрочем, работы других тоже потерялись или потеряются. Поэзия, музыка, здания, история, искусство — почти всё будет сметено вечно убывающими потоками времени. Всё исчезнет, кроме Игры. Подобно чудовищу Франкенштейна, Игра безумно бушевала, выйдя из-под контроля, и Митос знал, что в конце концов она уничтожит всех, даже своего создателя.

Детские крики звучали ближе, и Митос открыл глаза. Мимо него пробежали четыре мальчика, ясноглазые и смеющиеся. Митос смотрел, как они гоняются друг за другом вокруг фонтана, распугивая голубей.

— Стойте! Хватит! — крикнул один из них, стройный темноволосый мальчик. Остальные трое замедлили шаг и собрались вокруг него, по-прежнему ясноглазые, по-прежнему смеющиеся. Темноволосый мальчик ухмыльнулся своим спутникам. — У меня есть идея. Давайте поиграем в новую игру!

— Да! — завопили они. — Новая игра!

Митос наблюдал за игрой мальчишек. За простой детской игрой…

Последний свой удар нанёс твой гений,

И не оправиться тебе от тех ранений.

Вот так орёл, упавший на равнину,

Не взмоет в облаков стремнину:

Сражённый роковой стрелою,

Не встанет больше на крыло он.

Джордж Ноэль Гордон, лорд Байрон

Английские барды и шотландские обозреватели

1) Примерно с 800-700 гг. до н.э. греки колонизировали большую часть Средиземноморья. У них были колонии на западе до Испании и на севере до Крыма. Южная часть итальянского полуострова называлась Magna Graeca, «Великая Греция». Греческие города в Италии включали:

* Неаполис — название в переводе с греческого означает «новый город». Он стал Неаполем.

* Сибарис — богатый торговый город в районе, известном сегодня как Сибари. Он был основан в 720 году до н.э. и разрушен в 510 году до н.э. соседним городом, но просуществовал достаточно долго, чтобы дать нам слово «сибарит».

* Тара — единственная колония Спарты, которую римляне называли Тарентум (прим. авт.).

Вернуться к тексту

2) традиционно датой основания Рима считается 21 апреля 753 года до нашей эры (прим. авт.)

Вернуться к тексту

3) Книга «Джуманджи» написана американским автором Крисом Ван Оллсбергом. По ней также был снят фильм с Робином Уильямсом (прим. авт.)

Вернуться к тексту

4) Карнакские камни, крупнейшее в мире скопление мегалитических сооружений около французского города Карнак в Бретани (прим. пер.)

Вернуться к тексту

5) Стоунхендж, внесённое в список Всемирного наследия каменное мегалитическое сооружение в графстве Уилтшир (прим. пер.)

Вернуться к тексту

6) Вымышленное аббатство (прим. авт.)

Вернуться к тексту

7) мастерская по переписке рукописей, преимущественно в монастырях (прим. пер.)

Вернуться к тексту

8) Норманны, которых иногда называют викингами, пришли в Ирландию в последнем десятилетии восьмого века (790-е годы) и опустошали страну в течение следующих четырёхсот лет, уничтожив большинство монастырей и книг. Мы позволили себе некоторые вольности, отнеся набег на аббатство Килкри к 760-м гг. (прим. авт.)

Вернуться к тексту

9) По старинным поверьям, «час волка» — это промежуток с трёх до шести утра, излюбленное время для внезапных налётов и нападений на сонного врага (прим. пер.)

Вернуться к тексту

10) Финн Мак Кумал — легендарный герой кельтских мифов III в. н. э. Ирландии, Шотландии и острова Мэн, воин, мудрец и провидец (прим. пер.)

Вернуться к тексту

11) Дирг в переводе с ирландского гэльского означает «рыжий» (прим. авт.)

Вернуться к тексту

12) Святой Брендан — один из ранних ирландских монашеских святых, настоятель ирландского монастыря Клонферт. Почитался как мудрец и пророк. Персонаж старинных ирландских песен и легенд, рассказывающих о настоящей монашеской семилетней одиссее — совершённых Бренданом и его спутниками в кожаной лодке, в сопутствии ангела, путешествиях по океану на запад в поисках «Земли обетованной» (прим. пер.)

Вернуться к тексту