Долгий путь домой (джен)

Дензел проснулся внезапно, спустя всего три часа после введения «панацеи».

Он резко вскочил, жадно глотая воздух и вытирая со лба холодный пот. Первым делом прислушался к своему организму — профессиональная привычка. Организм молчал. Желудок не возмущался уже привычным сухпайкам. Лёгкие с удовольствием вдыхали кондиционированный воздух, послушно вырабатывая углекислый газ. Сердце, хоть и колотилось, как сумасшедшее, не планировало останавливаться. Не в эту смену.

Но что-то Дензела всё-таки разбудило.

Он с досадой взглянул на часы, висевшие на капельнице, и выдернул иглу из катетера. Проснуться всего через три земных часа после инъекции «панацеи» — какая расточительность! Следующую дозу можно было принять не ранее, чем через земные сутки, иначе был риск более не проснуться.

Недовольно потерев глаза, Дензел опустил голые ноги на холодный пол. Крошечная каюта, которую с недавних пор он ни с кем уже не делил, при слабом освещении казалась ещё меньше. До начала его смены оставалось ещё полно времени, но делать больше было нечего. Последняя книга на корабле прочитана больше трёх недель назад, для игры в карты или шахматы не было сейчас партнёров. Кто-то сладко спал под действием «панацеи», а кто-то сгинул.

Дензел ополоснул лицо ледяной водой, натянул на себя белую, ещё с Земли, футболку и накинул сверху серебристый медицинский халат, доставшийся по наследству от старшего медика Бакина — из ткани до сих пор не выветрился сильный запах крепких самодельных сигарет. Замер перед выходом, сделал глубокий выдох и нажал на кнопку двери.

В мёртвую тишину полутёмной каюты фактически не ворвалось ни звука — коридоры корабля были пусты. Это не выглядело странным — одна часть экипажа спала, вторая же стояла на смене. Дензел поёжился от прохлады и стремительно направился в медотсек.

— Доктор Йорек, — раздался удивлённый голос медсестры. — Вы же только что ушли!

— Да, спасибо, я в курсе, — на автомате пробормотал Дензел, окидывая взглядом отсек.

За последние три часа прибавилось четверо.

Поправка — не четверо, пятеро. Ещё одного увезли в закрытую палату.

— Состояние восьми пациентов нестабильно, мы немного увеличили дозу «панацеи», — отчиталась медсестра Анна.

— Насколько увеличили?

— На два деления — распоряжение доктора Анхеля.

— Хорошо, — Дензел взял список больных, находящихся в зоне риска, и у него кольнуло сердце.

Все восемь — дети не старше десяти лет.

— Добавьте пациентам M9241, M9255 и М10012 по одному делению седативного — проверим реакцию. Кто из старших врачей на месте?

— Доктор Анхель всё ещё здесь.

— Что? — Дензел бросил быстрый взгляд на часы.

Анхель должен был уйти со смены два часа назад, но, кажется, и не планировал этого делать — Дензел заметил его высокую худощавую фигуру в дальнем углу отсека.

Когда он приблизился к Анхелю, тот, наклонившись, разговаривал с самым младшим бодрствующим пациентом.

— …а это — мизинец. Им удобно ковырять в ушах, — доверительно поведал Анхелю пятилетний Саймон. — Но он — самый маленький, и поэтому самый слабый.

— Размер не всегда определяет силу. Ты-то у нас известный силач! Ну-ка, покажи удар! — Саймон размахнулся так сильно, что чуть не упал на больничную койку, и своим крошечным кулачком ткнул Анхеля куда-то в плечо. — Ну вот, придется теперь кости сращивать, что же такое-то?

Анхель притворно заохал в ответ на счастливый смех ребёнка, а потом твёрдо добавил.

— А теперь — в постель.

Дензел молча смотрел, как Анхель подсоединил к катетеру в руке Саймона капельницу, и спустя всего несколько секунд ребёнок провалился в сон — пока что он демонстрировал великолепную реакцию на «панацею».

— Эх, молодость, — от улыбки Анхеля не осталось и следа. Он словно разом постарел на десять лет. — Пока не расскажет подробный функционал каждого своего пальца, спать не ляжет. Правда, в прошлый раз мизинцем он ковырял в носу. Считаю это повышением.

— Сколько часов ты уже на смене?

Анхель молча наблюдал, как «панацея» беззвучно падает каплями в «рукав», рассеяно протирая подолом халата очки. Дензел обошёл постель Саймона кругом, чтобы видеть лицо друга, и почувствовал, как сердце пропускает удар.

— Сколько часов, Анхель?

— Сорок.

— Не ври мне.

— Ладно, сто сорок. Или двести — уже не помню.

Лицо Анхеля даже не дрогнуло, когда он произнёс эту страшную цифру, а Дензел тяжело упал на пустующую койку.

Двести часов. Это звучало, как приговор.

— Немедленно… Анхель, слышишь меня? Немедленно иди к себе! Я принесу двойную дозу «панацеи».

— Я вкалывал себе тройную.

— Тогда добавим седативов, на некоторых пациентах…

— Дензел, я тоже доктор... Всё, что я мог сделать со своим телом, я сделал. И даже не зеваю.

Дензел рассеянно смотрел в лихорадочно блестящие глаза Анхеля, на чёрные круги под глазами, на мелко дрожащие руки — и презирал самого себя за уже знакомое бессилие.

— Тогда мы можем…

— Оставь! Мы не можем сделать для меня больше, чем для остальных, мы не можем ничего. Пора смириться, дружище...

Анхель нацепил обратно очки и поднял взгляд на Дензела — настолько спокойный и смиренный, что тому стало жутко.

— Я отстою эту смену, после чего сдам тебе оборудование и перейду в палату. Уже выбил себе там койку недалеко от Бакина.

— Ан…

— Прости, что бросаю тебя с этим дерьмом.

Дензел не выдержал и опустил глаза. Анхель тяжело поднялся, чуть пошатнувшись, крепко сжал плечо Дензела и отошёл к следующему пациенту.

— А кто у нас тут? Давид! И как дела, приятель? Дай посмотрю горло…

Не в силах слушать беспечный голос своего почти покойного друга, Дензел резко встал и практически бегом бросился наружу из больничного отсека.

* * *

— Выглядишь кошмарно.

— Взаимно, кэп.

Дензел прислонился к спинке капитанского кресла, которое Гейл передвинул к штурвалу. На своём планшете быстро просмотрел отчёт по состоянию капитана.

Двадцать два часа бодрствования.

— Через час ты должен вернуться к себе в палату и лечь спать.

— Через три. Маркус совсем недавно передал мне управление кораблём.

— Через два, и это больше не обсуждается, — жестко отрезал Дензел и тяжело опустился на пустующее место второго пилота. — Маркуса заменим Анитой — она спит уже шесть часов. Я разбужу её.

— Как скажешь, — Гейл бросил на Дензела быстрый взгляд и добавил. — Всё-таки выглядишь ты отвратительно. Что случилось?

— У Анхеля тоже выработался иммунитет к панацее.

Сказать это вслух оказалось ещё страшнее — словно он своими руками вынес приговор лучшему другу.

Гейл даже головы не повернул в сторону Дензела, но тот заметил, как побелели костяшки пальцев, изо всех сил сжавших штурвал.

— Всё, что нам остаётся — лететь дальше, братишка, — тихо прошептал он. — Лететь и всей душой верить в то, что нам помогут. Бог или ещё что-то в этом роде.

— Бог? — у Дензела вырвался истерический смешок. — Клянусь, я посвящу свою душу любому богу, которого мы сможем отыскать.

Они оба замолчали, задумчиво вглядываясь в бесконечную тьму космоса перед ними.

* * *

Дензел ненавидел космос.

Ещё в своём родном городке, честно просиживая сутками за медицинскими справочниками, Дензел молился, чтобы после учёбы его распределили на Землю, а не на один из космических крейсеров, как когда-то Гейла. И ему повезло — медицинский осмотр выявил у него начальную стадию искривления позвоночника, а постоянные космические перегрузки могли бы навредить ещё сильнее. С помощью нехитрых упражнений и регулярного массажа Дензел решил свою проблему со спиной, а долгожданное распределение отправило его на медицинскую базу в военном городке штата Мэн.

Именно там он и встретил начало эпидемии бессонницы.

Врачи не сразу забили тревогу. Подумаешь, несколько человек испытывают трудности со сном? Выписать бедолагам снотворное посильнее — и все дела! Но «несколько человек» превратились в несколько сотен, а потом — в несколько тысяч. Все больницы были переполнены бледными, измученными людьми, которые, спустя несколько недель бессонницы, превращались в агрессивных психопатов, теряющих всякую связь с реальностью. Обычные седативные препараты, даже самые мощные, лишь вызывали лёгкую зевоту, но не могли справиться с этой напастью.

Бессонница проявлялась внезапно — у совершенно разных людей, независимо от возраста, пола, или места жительства. Просто однажды люди просыпались — и более не засыпали. Над проблемой массовой бессонницы бились лучшие умы планеты, но решение было найдено случайно. Один учёный из Индии, Ритик Кхан, создал путём множества экспериментов сыворотку на основе яда паука Nigrum salutis, живущего в джунглях Африканской республики. Сыворотка, названная в дальнейшем «панацеей», была единственным спасением от сумасшествия, вызванного длительным отсутствием сна, но сам Ритик об этом не узнал — измученный и почти лишившийся рассудка от трёхнедельного бодрствования, он пустил себе пулю в рот прямо в лаборатории, над заветной пробиркой.

Казалось — вот оно, спасение!

Но беда пришла, откуда не ждали — Nigrum salutis практически перестали размножаться.

Ни в естественной среде, ни в идеальных лабораторных условиях огромные, размером с ладонь взрослого мужчины, паучихи никак не хотели гнездоваться, а синтезировать их яд так и не получилось. Всё, чего удалось добиться — это максимально усилить действие «панацеи» так, что расход материалов сделался минимальным — всего половины деления шприца хватало на хороший двенадцатичасовой сон.

И в то же самое время случилась новая напасть.

Земля стала гибнуть.

Почти все растения — начиная от мелких сорняков и заканчивая вековыми деревьями — медленно, но верно чахли, несмотря на все усилия людей.

Спустя несколько недель начали гибнуть животные. Не от голода, нет.

Кошки, собаки, крупный рогатый скот падали замертво, без предупреждения и каких-либо внешних признаков болезни, а дождь из мёртвых птиц стал почти обыденностью — эпидемия обошла стороной лишь пауков и насекомых.

Причины гибели флоры и фауны планеты так и не были найдены, а потому людям казалось, что они попали в ад. Безумие, подпитанное бессонницей и грядущим голодом должно было вот-вот захлестнуть весь мир с головой. И произошло это всё в течение буквально нескольких недель.

Тогда Объединённое правительство Земли вернуло на планету все космические корабли, находящихся на ближайших рубежах. Решение, принятое ими, поражало жестокостью и одновременно мудростью. Часть населения, которая лучше всего отреагировала на «панацею», была введена в искусственную кому. В объёмные трюмы погрузили последние запасы еды, питья и медикаментов вместе с огромными ящиками информационных носителей, хранивших все знания человечества со времён возникновения цивилизации.

Три тысячи кораблей забирали с собой во мрак космоса почти тридцать миллионов спящих людей, дабы найти пригодную для жизни планету, где Nigrum salutis смогут размножаться, а последние выжившие семена принести плоды. Пятнадцать миллиардов людей, которым не досталось «счастливого» билета, остались на погибающей планете.

Первые два месяца экипаж держал связь с Землёй. Капитан корабля, Гейл Йорек, с трудом выбивший для Дензела назначение на «Пасифику», каждые двадцать четыре земных часа давал отчёт о местоположении корабля и состоянии десяти тысяч «коматозников» и ста пятидесяти членов экипажа, стараясь не обращать внимания на то, что операторы на Земле всё время сменялись. Периодически планета переставала выходить на связь, и никогда не давала обратного отчёта.

В последний раз Земля ответила два года назад. Из трёх тысяч кораблей на связь выходили всего девяносто два.

Больше восьмисот «коматозников» пробудились ото сна — у них выработался стойкий иммунитет к «панацее», как и у некоторой части экипажа. Тем не менее, расход припасов не слишком сильно увеличился — теряющие рассудок от отсутствия сна люди переводились в закрытые палаты, а потом — в крематорий.

Сканеры так и не находили признаков планеты, на которой была бы возможна жизнь, но «Пасифика» двигалась вперёд, планируя досуха опустошить резервуары с топливом, но продолжать лететь.

Дензел, откинувшись в кресле второго пилота, наблюдал за новыми созвездиями, не виданными ранее ни одним человеком.

Он ненавидел космос.

* * *

Лишь на третьи земные сутки Дензел понял, что же его разбудило, и осознание этого потрясло до глубины души.

Он видел сон — впервые за проклятые четыре года на «панацее» он видел сон.

У сна не было сюжета — только очень насыщенный яркий фиолетовый свет, ослепляющий и оглушающий. Дензела, казавшегося себе совсем маленьким, почти сбивало с ног низким гулом, и когда он, весь покрытый потом, вскочил на кровати в своей каюте, то ему показалось, будто все его внутренности мелко-мелко дрожат в такт этому гулу.

Автоматически вынув иглу из катетера, он кинул взгляд на часы. Ровно три земных часа с последней инъекции. Классика.

Дензел упал обратно на мокрую от пота постель, стараясь успокоить учащённое сердцебиение.

Сон?

Это был правда сон? Или мозг под токсичным воздействием «панацеи» начал генерировать галлюцинации?

Но он не успел как следует обдумать ситуацию — раздался бешенный стук в дверь.

— Доктор Йорек! Доктор!

Автоматически натягивая футболку, Дензел босиком бросился к двери, за которой его ждала медсестра, чьи глаза были расширены от ужаса.

— В чём дело?

— Пассажиры из третьего отсека просыпаются, сэр! Все показатели нестабильны!

Сердце Дензела ухнуло вниз — сбывались его самые страшные кошмары.

— Всем увеличить дозу на два… нет, на три деления! Немедленно! Их нужно усыпить!

Три деления не помогли — один за другим в течение одного вечера больше ста человек вышли из тяжёлой сонной комы, еще четыреста заснули под действием пяти делений.

Следующие сорок часов Йорек носился по переполненному медицинскому отсеку, проверяя проснувшихся, и все показатели говорили об одном и том же — эта сотня уже не заснёт обратно. У них выработался иммунитет.

Спустя сорок один час в отсеке появился Гейл.

— Сколько у нас людей в закрытых палатах? — тихо спросил он у Дензела.

— Сорок четыре.

— Сколько проснулось?

— Сто два человека.

— А сколько коек в закрытых палатах?

— Сто пятьдесят, — Дензел вскинул на брата красные от усталости глаза. — Нужно подготовить ещё отсек под закрытие.

— Нелогично, — Гейл тяжело привалился к стене, окидывая взглядом переполненный медицинский отсек. — У нас минимум ресурсов, а на отдельный отсек уйдёт слишком много кислорода. Оксигенератор может не справиться. И это не говоря о дополнительных тратах продовольствия на проснувшуюся сотню человек. Совершенно нелогично.

— Нелогично? А какие у нас ещё варианты?

Гейл открыл было рот, чтобы ответить, потом, словно передумав, молча повернулся и стремительно покинул палаты.

А через пять дней оксигенератор дал сбой. В течение пятнадцати минут в закрытые палаты не поступал кислород. А когда сбой исправили, и Дензел первым бросился в отсек, всё, что он там обнаружил — сто сорок шесть бездыханных тел.

* * *

С того страшного дня прошло две земные недели, за всё это время Дензел ни слова не сказал Гейлу — ни обвинения, ни одобрения — хотя ни мгновения не сомневался в том, что именно капитан приложил руку к поломке оксигенератора.

Жестоко и мудро.

Дензел полностью абстрагировался от произошедшего, с головой уйдя в работу. После смерти Анхеля он стал главой медицинского отдела, что означало, что на него навалилось в два раза больше обязанностей. Жизнь вернулась в свою налаженную рутину.

Единственным, что выбивалось за рамки, стали сны.

Дензел продолжал видеть яркий свет, который сопровождался то гулом, то прикосновениями, то неясными размытыми образами, стрекотом, щелчками — «белым шумом». Иногда всё сразу, будто кто-то быстро переключал радио. Просыпаясь, он пытался записать всё что сумел запомнить, стараясь отследить закономерность и понять, что происходит с его мозгом, но это было бессмысленно.

Грешным делом Дензел даже заподозрил у себя опухоль или нервное расстройство, но сканер не выявил в его организме ничего особенного, что могло бы вызывать такие галлюцинации.

Дензел был готов уже направиться в лабораторию, чтобы позволить коллегам провести над собой пару-тройку опытов, но снова случилось нечто, что не вписывалось в рамки ежедневного быта на корабле.

Капитан Гейл вызвал его прямо с обхода больных.

* * *

— Что думаешь?

Гейл не сводил пытливого взгляда с брата и выглядел, как ребёнок, который только что сделал подарок родителям и ждал восторженной реакции. Дензел же, в свою очередь, вдумчиво листал на планшете отчёт одного из сканеров, который обнаружил планету с признаками жизни в трёх месяцах полёта до неё.

— Согласно отчёту, атмосфера не слишком пригодна для дыхания — слишком высокий процент тяжёлых газов и слишком мало кислорода. И странный уровень атмосферного давления, будто там постоянные бури.

— Однако ключевое слово — кислород, — Гейл вырвал из рук Дензела планшет. — Это первая планета, где атмосфера действительно похожа по составу на атмосферу Земли. Если подлетим поближе, то узнаем, есть ли там вода. И если она там есть…

— Сколько у нас осталось топлива? — перебил Дензел брата.

На мостике воцарилась тишина.

Гейл почти неверяще посмотрел на Дензела и отвернулся. Пилоты и остальной экипаж усиленно делали вид, что заняты работой и не слышали этого вопроса.

— «Потому что они знают, — печально подумал Дензел. — Знают, что топлива осталось немного».

Гейл упал в своё капитанское кресло.

— До этой планеты мы точно долетим.

* * *

Вы летите не туда.

Дензел проснулся с ощущением полного ужаса. Насквозь мокрая футболка прилипла к спине, руки тряслись, сердце было готово пробить грудную клетку, а катетер с «панацеей» больно впивался в руку.

Это было крайне знакомое ощущение, которого Дензел не испытывал уже много лет. Ему приснился самый настоящий ночной кошмар.

У кошмара не было ни образа, ни тени — только всё тот же фиолетовый свет и голос, полный ужаса.

Вы летите не туда.

Этот голос — низкий, нечеловеческий, печальный — всё ещё колоколом звучал в голове Дензела. Он, пошатываясь, дошёл до умывальника и включил напор холодной воды прямо на голову.

Внезапно сквозь журчание воды Дензел услышал, как зазвонил его пейджер, и, одновременно с этим, раздался стук в дверь.

— Доктор Йорек, простите что разбудила, — медсестра Анна не обратила внимания на его мокрые волосы. — Вы срочно нужны в медотсеке. Что-то не так с Саймоном.

Дензел накинул халат поверх мокрой, липкой футболки и пижамных штанов и мгновенно покинул каюту.

С Саймоном действительно было что-то не так. Пятилетний ребёнок кричал и вырывался так усердно, что двое медсестёр не могли удержать его в постели.

— Нет! Нет! Не туда!

— Два кубика седатива, быстро, — Дензелу немедленно дали в руку шприц, и он, опустившись на кровать, сжал руку Саймона, но не стал спешить вводить успокоительное. — Саймон, спокойно! Что случилось? Что у тебя болит?

Внезапно Саймон перестал вырываться. Он повернулся к Дензелу и прошептал — так жалобно и так тихо.

— Вам же тоже это говорят, почему вы разрешаете?

— Разрешаю что, Саймон?

Ребёнок прошептал ещё тише.

— Мы летим не туда, — после чего, закатив глаза, потерял сознание.

* * *

Не туда. Не туда. Летите ко мне. Летите домой.

Голос перестал быть частью кошмара — теперь Дензел слышал его постоянно.

Он не сходил с ума.

После целого дня в лаборатории, где он с помощью медсестры Анны провёл над собой все возможные опыты, Дензел точно знал, что с его организмом в целом и мозгом в частности всё хорошо. Но голос в голове никак в это не вписывался.

Он всё ещё звучал отдалённо, будто сквозь стену, и Дензел замечал — чем ближе к неизвестной планете они подлетали, тем тише и печальнее становился голос. Словно он удалялся от источника звука.

Саймон больше не говорил про голос, он вообще больше ничего не говорил. Такое с ним было всего раз, когда его мать, обретя иммунитет к панацее и никому не сказав об этом, бодрствовала почти неделю, после чего прямо при ребёнке попыталась зарезать себя скальпелем. Тогда Саймон молчал почти три месяца, прежде чем заговорить. И сейчас Дензел больше не смог вымолить из него ни слова — ни о голосе, ни от том, что этот голос говорил ребёнку.

Только когда голос стих настолько, что Дензел перестал его слышать — и во сне, и наяву — он пошёл к Гейлу и всё ему рассказал.

— Ты хочешь, чтобы я развернул корабль? — Гейл даже не потрудился скрыть сарказм.

Дензел понимал, как глупо это звучит, но в нём поднялась непонятно откуда взявшаяся уверенность — корабль надо развернуть.

— Слушай, ты часто по жизни предлагал ерунду, но это, конечно, за гранью, — Гейл отвернулся от брата и открыл на большом мониторе данные об их полёте. — Смотри: до той планеты нам осталось лететь всего два месяца. Два! И ты хочешь, чтобы я отказался от нашего лучшего шанса и рискнул тысячами жизней, рискнул всем будущим человечества только потому, что ты увидел сон? Серьёзно?

— Ты хватаешься за соломинку. Люди не выживут в такой атмосфере, и сканеры всё ещё не могут сказать, есть ли там вода. А если её нет, Гейл? Что тогда?

— Моя, как ты выразился, соломинка, основана на фактах! А что есть у тебя? Ночной кошмар?

— Гейл…

— Не Гейл, а капитан Йорек, — Гейл резко встал и подошёл к Дензелу так близко, что тот мог разглядеть каждый капилляр в красных воспалённых глазах брата. — Доктор, вернитесь в свой медотсек, пока вас не заподозрили в том, что вы хотите начать бунт.

— Или что? Прекратишь подачу воздуха в мою каюту?

Гейл отшатнулся от Дензела, как от прокажённого, но тот уже развернулся и зашагал к выходу.

Спустя неделю у Гейла появился иммунитет к панацее, а ещё через неделю он передал полномочия Анике и добровольно ушел в закрытую палату.

* * *

Перед Аникой стоял сложный выбор.

Она не всегда была военной. До начала эпидемии бессонницы руководила научным отделом военной базы в Мичигане и точно знала, что состав воздуха на неизвестной планете не подходил для свободного дыхания. Только через индивидуальные фильтры.

Однако на "Пасифике" были необходимые фильтры. Были хоть какие-то данные о планете, а слова Дензела не имели под собой ни одного научного основания.

Решение нужно было принять здесь и сейчас — топлива на "Пасифике" оставалось ровно до полёта на планету. Или до неизвестного уголка вселенной, куда упорно хотел завести их Дензел. Аника, возможно, и вовсе проигнорировала бы заявления немного свихнувшегося доктора, если бы не одно «но».

От сна очнулись ещё почти сорок человек. И все они, как один, твердили, что видели сон. И во сне все слышали только одно.

Вы летите не туда.

И вот Аника сидела перед штурвалом, готовясь принять самое важное решение в жизни, и ей никак нельзя была ошибиться. Лететь ещё полтора месяца до неизвестной планеты, которая, скорее всего, оказалась бы непригодной для жизни? Или же развернуться и лететь к координатам, которые ей называли доктор Йорек и проснувшиеся от многолетней комы люди?

На мостике царила абсолютная тишина, в которой и прозвучал вопрос, мучивший самого Дензела уже долгое время.

— Доктор Йорек, вы думаете, с вами и с остальными говорит… не знаю... Бог?

— Понятия не имею, — честно пожал плечами Дензел. — Да мне и плевать, если честно. Бог, инопланетяне, гипноз, сумасшествие — называйте это как хотите, капитан. Но я абсолютно уверен, что готов к нему лететь, готов в него поверить.

— И рискнуть десятью тысячами жизней вы тоже готовы?

— Всё лучше, чем дышать чистым азотом.

Аника отвернулась от Дензела и уставилась на экран, транслирующий данные сканера о неизвестной планете. Она спиной чувствовала тяжесть взглядов, устремлённых ей в спину, и понимала, что Дензел прав.

Возможно, Бог и не ждёт их на другом конце вселенной, но и на этой планете нет никакой гарантии спасения.

А топлива осталось всего ничего.

— Господа, переходим на режим максимальной экономии топлива. Загерметизировать все нежилые отсеки, пациентов из закрытых палат распределить по пустым кабинетам. Отключить щиты в грузовом отсеке. Доктор Йорек, — Аника шагнула чуть вбок, давая Дензелу доступ к управлению. — Внесите данные по координатам. И молитесь, чтобы вы оказались правы.

* * *

Это была не планета.

Самые тяжёлые два месяца в жизни Дензела подходили к концу. Все эти недели он чувствовал себя, как штурман Титаника, осознанно налетевший на айсберг и погубивший сотни людей.

В случае Дензела, речь шла о тысячах.

Десятке тысяч.

Голос заговорил снова сразу после того, как экипаж сменил направление.

Он звучал иначе — восторженно, радостно, будто в ожидании. Не отвечал ни на какие вопросы, как бы Дензел ни силился их задать — ни мысленно, ни вслух, — а лишь твердил одно и то же.

Вы летите домой.

И голос этот слышали всё больше и больше людей. Даже те, кто уже не мог заснуть.

Дензел знал, что их точка назначения близко, на расстоянии недели полёта, и был готов к чему угодно, кроме того, что показали данные новых сканеров.

Впереди их ждала не только планета.

Это было огромное живое существо.

* * *

Запись в дневнике доктора Дензела Йорека от 38 января 0001 года.

«Мы спустились на планету ровно девятнадцать дней назад — или же тридцать восемь, учитывая длину суток на Душе.

Сперва спорили о названии планеты — кто-то хотел назвать её Земля-2, но большинство выступили против. Одну Землю мы уже погубили — пора начать с чистого листа.

Я никогда не забуду тот момент, когда своими глазами увидел нашего хранителя. Едва космическая пыль рассеялась перед шлюзами корабля, всему экипажу, набившемуся на капитанский мостик, открылся силуэт гигантского кита — огромного настолько, что даже с расстояния космического полёта невозможно было охватить его взглядом. Видимо, он тоже нас увидел — в наших головах раздался приветственный крик, настолько громкий, что часть людей попросту потеряла сознание.

Откуда взялись космические киты, пожалуй, не знает никто, включая их самих.

Наш хранитель по их меркам очень молод — не больше пяти миллиардов лет — так, по крайней мере, говорит он сам. Ему тяжело настроиться на нашу волну сознания, как тяжело космическому кораблю протиснуться сквозь игольное ушко. Но я благодарен, что он не оставил попыток связаться с нами даже тогда, когда я не обращал внимания на эти попытки. Искал, какую речь мы понимаем, и общался со мной всеми теми образами, звуками, касаниями, которые когда-либо встречались во время его долгого пути.

Кит рад нашему присутствию — на маленькой планетке, которую он оберегает и хранит, жизнь только зародилась, и хранитель рад, что он больше не одинок. Мы рады ещё больше, особенно благодаря одному факту — мы снова начали засыпать. Медленно, но верно. Ещё не все отошли от необходимости панацеи, но уже сейчас мы наблюдаем положительную динамику.

Легче всего засыпают дети, и это главное. Пока дети могут засыпать, будущее человечества в безопасности.

Впереди много задач — нужно изучить эту землю, изучить нашего нового друга. Построить новое общество, которое не повторит наших ошибок.

Даже спустя эти годы мы не знаем, что именно убило Землю — возможно, слишком давно у нас не было своего кита-хранителя.

Уже сегодня капитан Аника запустила в космос маяки, передающие наше местоположение во вселенную.

Я очень надеюсь, что мы не привлечём сюда никого незваного — ведь, как оказалось, мы во вселенной не одни. И силуэт огромного кита на горизонте — наглядное тому подтверждение. И ещё сильнее я надеюсь, что этот зов долетит до тех кораблей, что сейчас ищут новое пристанище для человечества.

Я надеюсь, что уже скоро все прилетят домой».