В глазах смотрящего (гет)

— Во мне нет ничего красивого.

Мередит сказала это так уверенно, что Орсино чуть не упустил из вида смысл ее слов. Она умела вкладывать в свой голос такую мощь и силу убеждения, что нельзя было не согласиться, что бы она ни утверждала — «небо зеленое», «магов следует держать в узде».

Когда же Орсино расслышал ее, когда слова достигли его разума, он уронил перо и обернулся, уставившись на нее:

- Что?

— Ты слышал, что я сказала.

Мередит стояла у зеркала в полный рост, обнаженная, только что вылезшая из ванны, ее влажные волосы тяжело ниспадали на плечи. С недавнего времени Орсино и Мередит стали чередовать места встреч — иногда он приходил сюда, в ее скромно обставленные покои, иногда она приходила к нему. Отвести глаза храмовникам было нетрудно, но они все равно тщательно скрывались. Кому, как не им, знать, как ненадежны их позиции?

Но в последние дни Орсино проводил все больше и больше времени здесь, среди цветов «шлюхиного румянца» и эмбриума, навевающих ему покой, где запах Мередит оставался на простынях еще долго после того, как она вставала с них. Где она выходила из ванны и наполняла спальню сильным пряным ароматом, который влек Орсино к ней, как пламя влечет мотылька.

Совсем как сейчас, хотя на этот раз не орлезианские ароматы побудили его вскочить с кресла и быстро подойти к ней.

— Почему ты так говоришь? — тихо спросил Орсино, инстинктивно потянувшись к Мередит, но тут же отступил, не будучи уверен, позволит ли она коснуться себя.

— Ты что, ослеп, Орсино? Посмотри на это, — Мередит со злостью щипнула слой жира на своих бедрах, мышцы были еще крепки, но на коже возле паха и ближе к бокам виднелись растяжки. — Вот на это, — она обхватила ладонью и сжала начавшую обвисать грудь — земное притяжение медленно выигрывало свою битву. — И на это, — живот Мередит пересекали шрамы, а на спине их было еще больше — следы ожогов и рваных ран, яркие красноватые пятна там, где частые приступы лихорадки разрушили сосуды. Мередит скрежетнула зубами, мышцы под ее челюстью дернулись: — Когда-то я была...

Орсино потянулся и сбросил легкий халат с плеч, шелк с тихим шелестом сполз на ковер. Сердце в его впалой груди забилось чаще в тисках сочувственной боли. Без единого слова Орсино скользнул ладонями по животу Мередит, и она напряглась, сдвинув брови, но он проигнорировал эти убийственные знаки — желание помочь, утешить, ослабить уязвимость, показать которую ей хватило доверия, придало ему смелости.

Руки Орсино были покрыты ожогами, такими старыми, что он уже не помнил, как выглядел без них, проплешины сморщенной, бесцветной кожи виднелись на ладонях и тыльной стороне кистей. На его теле имелись и другие шрамы, он был весь испещрен ими, большинство из них — следы магии, запечатлевшие на коже яркую историю жизни.

Этими руками Орсино крест-накрест обхватил грудь Мередит, устроив подушечки больших пальцев прямо на сосках, затвердевших от его касания. Мередит не отстранилась, наблюдая за ним в зеркале, лицо ее оставалось бесстрастным, лишь глаза заблестели ярче.

Его руки, покрытые шрамами, медленно двинулись ниже, погладив все еще плоский живот, где, как она утверждала, выпирал валик жира; скользнули по бедрам, сводившим его с ума, даже когда Мередит была закована в доспех, и нежно стиснули их так, что она прижалась к нему — мягкая плоть уперлась в выступающие бедренные кости. Там, где у Мередит виднелись округлости, Орсино был угловатым и плоским, его стройная фигура местами исхудала, потому что ему требовалось напоминать поесть, отдохнуть, позаботиться о себе — и он наслаждался ее податливой мягкостью везде, где находил. Он зарылся в эту мягкость, приникая к ее теплу, любя все, что делало Мередит женщиной. Любя все, что делало ее ею.

Дыхание Орсино перехватило слишком сильно к тому времени, как он скользнул рукой ей между ног, где ждал трепещущий жар, от которого кровь побежала быстрее по жилам, и даже прилив возбуждения, захлестнувший их обоих, не помог заглушить эту боль. То, что Мередит приходится изучать себя так строго, ненавидеть все, что он любит с тем же пылом, как ее льняные волосы, или сияющие глаза, или запах орлезианских благовоний, сильно потрясло его.

Мередит закрыла глаза, прильнув к Орсино, его пальцы ласкали ее с ленивой, привычной медлительностью; прижавшись губами к изгибу ее плеча, он ощутил, как напряжение уходит из тела. Он посмотрел в зеркало и увидел в своих объятиях лишь неистовую и пылкую женщину, которую полюбил, податливую и жаждущую.

Позже, когда они лежали, закутавшись в простыни, переплетя руки и ноги, и капли пота остывали на их раскрасневшейся коже, Орсино заметил слезы, дрожащие на кончиках ресниц Мередит, и хотя эти слезы так и не пролились, он все равно осушил их поцелуями.