Отчаяние (джен)

То, что мы хорошие ещё не значит, что мы не умрём.

Рик Граймс

Мэгги была тем ребенком, что твердо знает: на Северном полюсе нет никаких Санта-Клаусов. Однажды она довела пятилетнюю Бет до слез, объясняя, что толстый старик в бархатном костюме никогда бы не влез в их узкий домоход, а сани слишком тяжелые, чтобы так плавно лететь по воздуху за упряжкой оленей. Кроме того, летающих оленей не существует, потому что масса их тела не позволит им оторваться от земли.

Все эти чудеса были ей не нужны: реальная жизнь полна трудностей, и к ним проще подходить с трезвым сознанием.

Гленн сбил все ее планы, появившись в поместье: в любовь Мэгги не верила так же, как и в Санта-Клауса. Глядя на отношения отца и матери, она клялась себе, что в ее жизни не появится никаких мужчин, и уж тем более Мэгги не собиралась замуж. Это Бет мечтала о принце, но погибла раньше, чем появилась возможность познакомиться хоть с кем-нибудь достойным. Однако завету сестры Мэгги следует постоянно: у каждого есть свое дело, и каждый должен его выполнять.

Из-за Гленна она стала уязвимой: любовь приносила не только радость, но и вызывала отчаянный страх. Ты никогда не был и не остаешься в безопасности в новом мире, где властвует вирус. Смерть может прийти в любую минуту: в заброшенном доме, на заправке, в лесу — везде. Один укус, одна царапина — и через несколько дней ты превращаешься в безмозглый ходячий труп.

Рождение Хершела радует Мэгги недолго: спустя время приходит осознание, что он появился на свет в мире, принадлежащем мертвецам. Рик говорил, что мир принадлежит живым, пока живые еще существуют, но Рик погиб — или исчез — а Дэрил слишком немногословен, чтобы поддерживать ее.

В какой-то момент Мэгги понимает, что осталась одна. Сын — единственная ниточка, связывающая ее с Гленном — находится в опасности даже за высокими стенами, а любые стены разрушаются.

Мэгги понимает, что невероятно устала. Человек человеку волк, она давно выучила эту простую истину. Кто сильнее, тот и прав. Сначала сильнее был Губернатор, потом Терминус, потом Волки, потом Спасители, затем появилась Альфа, теперь психически ненормальные Жнецы.

Наступает день, когда внутри нее не остается ничего, кроме отчаяния. Мэгги хорошо знает, как оно пахнет: этот запах давно ее окружает, заполняет легкие, остается горьким привкусом во рту. Отчаяние пахнет разлагающимся трупом, сгнившими кишками, свежей кровью, сухой землей и мокрыми тряпками. Теряя друзей, одного за другим, в какое-то мгновение Мэгги достигает пика безысходности.

Никогда мир не будет прежним.

Никогда не перестанешь терять близких.

Никогда не позволишь себе любить.

Все, что она делает, бессмысленно. И то, что она делает все ради сына, бессмысленно вдвойне. Сегодня он жив, завтра — мертв. Карл убил собственную мать, чтобы та не превратилась в зомби. Кто знает, что ждет ее саму? Ее сына? Если бы была хоть какая-то надежда. Как в компьютерной игре: победи всех монстров — и наслаждайся беззаботностью. Заслужи — и отдыхай.

В мире мертвецов не будет побед. Нельзя победить ни смерть, ни вирус. Иногда Мэгги тайно ждет, что погибнет сама. Несколько минут боли — и ты перестаешь бороться, можешь отдохнуть.

Дэрил, конечно, с ней не согласен. У него удивительная способность любить жизнь, стоя по уши в дерьме.

— Мам!

Мэгги оборачивается, с трудом вываливаясь из своих мыслей в солнечный мир Александрии. Хершел спешит к ней из-за цветущей клумбы с картофелем, в руках у него альбомный лист.

— Мам, смотри, что я нарисовал!

Цветными карандашами изображена Мэгги, волосы ее длиннее настоящих — и Гленн в красной кепке. Посередине Хершел нарисовал себя с яркими коричневыми глазами. В правом углу замерла черная собака с пушистым хвостом, в левом светит беззаботное солнце.

Любой человек, наверное, заплакал бы: сын впервые попробовал нарисовать отца, которого никогда не видел.

Мэгги в это мгновение лишь обещает себе, что попробует поверить в мир снова. Еще одна попытка — последняя.

Вход там, где и выход: в людском сердце. Отрекаясь сердцем, ты покидаешь мир, принимая сердцем — возвращаешься.

Мэгги похлопывает сына по плечу и целует в макушку. Удивительно, как он становится похожим на Гленна.

— Чудесный рисунок, сын.

Хершел улыбается и прыгает на месте, прося покататься на лошади под присмотром дяди Дэрила.

Мэгги неохотно разрешает, и страх за сына снова сковывает ее изнутри. Дети как и любовь — благословение и вечная боль. Не спасти. Не уберечь. Но Мэгги улыбается через силу и поднимает руку, приветствуя Дэрила. Да, в жизни нет чудес. И возможно, ее сын никогда не увидит другие страны, не посмотрит мультфильм, не забудет, что мертвецы умирают, если всадить им пулю в голову. Но есть сама жизнь — возможно, в этом вся суть?

А ветер шелестит голосом Гленна:

— Ты хочешь бороться, Мэгги. В этом вся ты.