Полдень и Береника (гет)

Я уверена, что мечи — одушевлённые существа и они против меня что-то имеют.

Что ж, раз уж мне суждено погибнуть от зубов вампира, пусть, по крайней мере, это будет симпатичный вампир.

Звон мечей раздавался лишь на поляне, а дальше осиновый лес заглушал его, попутно скрадывая досадные или победные вскрики. Казалось, даже птицы умолкли и притаились в ожидании развязки. Догева отдыхала в вечернем летнем мареве, и вряд ли кто-то мог увидеть или услышать бой, происходивший на её окраине.

Поморщившись от боли в правом плече после неудачного рывка, я отступила, быстро вытерла пот со лба и перекинула меч в левую руку. Присела, спружинила и сделала выпад. Ответный удар отбросил меня назад и заставил попятиться. Злость — не лучший товарищ в бою, но её обычно и не призывают, она приходит сама, накатывает и всё портит. Злилась я, главным образом, на себя — на свою слабость, неловкость, неповоротливость и медлительность. Бой на мечах никогда не был моей сильной стороной, но если раньше меч служил мне, главным образом, для антуража или разделки пойманной в ручье рыбы, то теперь я хотя бы понимала, куда бить и как парировать удары. И всё же даже десятилетний тролль имел все шансы раскроить меня на кусочки, прежде чем я его проткну. Да что ж это такое? Зря я, что ли, столько времени приседала, отжималась, подтягивалась на кривой берёзе и часами плавала в озере? Ноги ещё держали меня, но сердце выпрыгивало из груди, а правая рука горела огнём. Левая с мечом дружила значительно хуже правой, зато новый ракурс мог удивить противника…

С криком загнанного в ловушку гнома я бросилась вперёд и, сделав несколько ложных выпадов, присела, подсекая врага снизу. Тот шутя подпрыгнул и в повороте чуть не нанёс мне фатальный удар сбоку, я увильнула и, выронив меч, с рычанием ринулась головой вперёд, норовя боднуть противника в живот.

— Вольха, эмоции! — с осуждением вскрикнул Лён, откидывая свой меч и ловя меня сбоку за талию, избегая рукопашной.

Дав ему пару бессмысленных тумаков, больше похожих на отряхивание пыли, я с тяжёлым вздохом села на траву и досадливо прорычала. Лён уселся рядом и с удовольствием вытянул длинные ноги в низких зашнурованных сапогах. Один шнурок пострадал в бою: я рассекла его своим тупым бутафорским мечом. Кажется, на этом мои успехи в боевых искусствах заканчивались.

— Да, гворд тебе пока давать рано, — резюмировал Лён, поднимая голову и любуясь пронзительно-голубым безоблачным небом.

— Не больно-то и надо, — проворчала я, сгорая от стыда. Я, вероятно, вывихнула правую руку, но залечивать её на глазах у Лёна мне не хотелось, так что я просто осторожно согнула её и решила подождать с обезболивающим заклинанием до уединённого похода в кустики.

— Ты даёшь волю эмоциям, в этом твоя главная проблема.

Конечно, он был прав. Вот только волю я ничему не давала. Эмоции закипали во мне самостоятельно, без участия моей воли.

— Конечно, по сравнению с холодным и бесчувственным вампирюгой, я… недостаточно сдержанная, — заметила я, падая спиной на восхитительную мягкую траву, поросшую клевером.

— Да ты просто как бешеный гном. Но работа левой рукой стала лучше. Молодец, что тренируешь её, а правая освобождается для заклинаний.

Я лишь хмыкнула в ответ. Бой закончился, а я всё ещё сердилась. В том числе и на Лёна, хотя поводов для этого не было никаких — более терпеливого и внимательного учителя и придумать нельзя. Он тратил кучу времени на объяснения, тренировки и практику с разными предметами, держать которые в руках вампир его уровня счёл бы ниже собственного достоинства: с тупыми бутафорскими мечами и деревянными палками.

Лён улёгся рядом, и мы какое-то время молчали, восстанавливая дыхание. Висящий на моей шее агатовый амулет, заговорённый от телепатии мной, несколькими магами второй степени и двумя архимагами, надёжно скрывал мои мысли от Лёна. Постоянно быть открытой книгой для собственного мужа было бы для меня невыносимо, кроме того, я не сомневалась, что быстро наскучу ему своими сомнениями, метаниями, мечтаниями и страданиями по поводу вещей, совершенно не важных для мужчин. Сейчас, когда мы проводили много времени вместе, Лён признался, что его телепатический мозг отдыхает рядом со мной. Я его понимала. Если бы мне пришлось, как ему, непроизвольно сканировать и обрабатывать мысли и чувства находящихся поблизости вампиров, людей и прочих тварей, я бы точно сошла с ума. Лён был абсолютным телепатом с детства и умел при необходимости закрываться от чужого потока сознания, но это требовало усилий. По вечерам он иногда опускал голову в кадушку с холодной водой, заявляя, что так его мозг освобождается от услышанного за день шума. Я вовсе не хотела стать для него таким шумом. Вот почему я так ценила свой амулет — который, впрочем, могла снимать, когда вздумается.

— Ты по-прежнему раскрываешься перед ударом справа.

Я простонала. Анализ после боя важней самого боя. Моё самолюбие корчилось смятым бумажным листком. Лён много раз показывал, как и в какой момент нужно замахиваться, чтобы противник не успел истыкать меня мечом, но теория сильно отличалась от практики.

— Вольха, — задумчиво произнёс Лён, поднимаясь на локте и заглядывая мне в лицо, — я знаю, куда можно перенаправить твою злость.

— Куда? — удивилась я.

— В смех. Как только ты почувствуешь, что в тебе закипает ненависть к противнику, представь, как жалок он будет в поверженном виде. Как смешно будет просить о пощаде. Как глупо выглядит, когда его пилит жена. Как он на самом деле слаб и боится тебя…

— Тогда мне понадобится другой противник, потому что это всё не про тебя — кроме жены-пилы, конечно.

Он клыкасто улыбнулся.

— Тебе нужны новые тренеры.

— Ну вот ты и признался, как тебе всё это надоело. И я тебя не виню.

— Нет, Вольха. Твои прыжки с мечом — увлекательное зрелище, — Лён наклонился и быстро поцеловал меня в щёку, задев при этом повреждённое плечо, и я тихо охнула от боли. — В чём дело?

— Да так, дёрнулась неудачно.

Лён закатил глаза.

— Ну и зачем лежать и терпеть? — он подождал, пока я сплету анестезирующее заклинание, и мрачно добавил: — Мне не нравится сама идея того, что тебе придётся сражаться настоящим мечом. Для написания диссертации это не нужно.

— Но очень пригодилось бы мне в прошлом, хотя я не собиралась ни с кем драться, — напомнила я. — Неприятности с мечами наперевес приходили ко мне сами.

Лён поморщился. Эти воспоминания были ему неприятны так же, как и мне.

— И всё же твоя сила в магии, — напомнил он, — практикуй её.

Я работала в этом направлении, но в последнее время недостаточно. На укрепление тела и боевого духа уходили почти все силы.

— Да, я ведьма, — констатировала я, — а от ведьмы никто не ожидает боевых умений. Знаешь, сколько раз во время путешествий меня называли пигалицей, крошкой или, извиняюсь, фитюлькой? Меня будет трудно обидеть, когда я снова поеду за практическим материалом для диссертации.

Лён удержался от комментариев, за что я была ему несказанно благодарна. Несмотря на то, что мы давно договорились не ограничивать свободу друг друга, он пользовался своей свободой немного иначе, чем я — например, всегда звал меня сопровождать его, если отправлялся куда-то с государственным визитом или по приглашению друзей. Если повод был скучный, я могла сжалиться и поехать за компанию, но пару раз всё же отказалась поехать с ним и Советниками по торговым делам. Когда же я отправлялась в свои сомнительные путешествия по белорским деревням и хуторам, зарабатывая на пропитание и ночлег уничтожением упырей и прочей нечисти, Лён оставался в Догеве, потому что там было его место — и потому что свою работу я предпочитала делать в одиночку. Я очень надеялась, что Лён никогда не узнает, сколько раз я рисковала жизнью по пустякам из-за своей беспечности и любопытства, сталкиваясь с нечистью, нежитью, тёмной магией, драконами, разбойниками или опасными лесными обитателями, но мы оба понимали, что магию необходимо тренировать и применять, иначе она останется бурным, плохо управляемым ручейком и никогда не превратится в полноводную реку.

— Купаться? — спросил Лён.

Я покосилась на повреждённую руку, переставшую болеть. Как повысилась эффективность моих обезболивающих заклинаний! Искупаться хотелось, но полноценное получасовое плавание, которое мы ежедневно практиковали с Лёном, придётся отложить до завтра, доверив моё окончательное лечение Келле, Верховной догевской травнице.

Подобрав мечи и одежду, мы направились в сторону озера, возле которого когда-то познакомились. Уже тогда Лён впечатлил меня своей красотой, и если первые восторги можно было списать на мой юный возраст и отсутствие в окружении достойных мужчин младше семидесяти — балбесы-однокурсники не в счёт, — то со временем я убедилась: он правда очень привлекателен внешне. Все вампиры обычно хорошо сложены и стройны — ни в Догеве, ни за её пределами я не встречала ни одного по-настоящему толстого вампира. Даже трёхсотлетние Старейшины выглядели вполне себе крепкими и бодрыми. Но Лён… Лён был особенно прекрасен, и это отмечала не только я. Его отличали чудесная осанка и манера держаться — одновременно благородная и благосклонная; в минуты растерянности и гнева он сохранял внешнее спокойствие, которое, по его словам, в нём воспитала Келла. У него были красивые руки, ладони и пальцы, ловкие и сильные. Его белокурые волосы, сейчас собранные сзади в хвост, в свободном виде были чуть волнистыми и блестящими, а серые глаза, пронзительные и глубокие, меняли оттенок с зеленоватого до голубого в зависимости от погоды. Я быстро привыкла к мягким кожистым крыльям, которые Лён носил свёрнутыми за спиной, как два пергаментных свитка. Они и на ощупь были гладкими, как пергамент. Мои сомнения в том, что природа напрасно одарила вампиров крыльями, не позволявшими им летать, но подвергавшими их опасности из-за предрассудков и страхов других рас, быстро развеялись. Под расправленными крыльями можно было укрыться от дождя и ветра, они помогали лежать на воде, в них можно было завернуться вдвоём, как в мягкий кокон… Лён не очень-то любил, когда я трогала его крылья, потому что боялся щекотки — это открытие в своё время меня немало повеселило.

Мы медленно шли к озеру, и я, чуть поотстав, украдкой поглядывала на Лёна со спины. Ремень на его старых, потёртых брюках ослаб, и они сползли на бёдра; серая, в пятнах от травы и пота рубашка прилипла к спине, и мне нестерпимо хотелось задрать её и коснуться ладонью его разгорячённого тела. Лучше со стороны живота. В такие моменты я была вдвойне рада, что телепатические возможности Лёна были ограничены моим амулетом. Лён обернулся и, вероятно, заметил что-то такое на моём лице, потому что вопросительно поднял брови.

— Всё в порядке?

Я кивнула, пытаясь подавить глупую улыбку.

— Тогда чего ты тащишься? Вперёд! — он припустил по тропинке, ловко перепрыгивая через кочки и поваленные ветки, как вырвавшийся на свободу мальчишка.

Вампиры быстро восстанавливали силы, в отличие от посредственных ведьм. И всё же я не хотела ударить в грязь лицом. Что-что, а бегать я умела быстро, потому что было за кем и от кого.

Через три минуты мы уже скидывали на ходу одежду. Вода в озере нагрелась из-за долгой жары, непривычной для этих мест. Впрочем, в лесу жара не казалась изнуряющей, вот только комарьё расплодилось выше меры. Боясь ещё больше повредить руку, не чувствующую боли из-за заклинания, я спокойно дрейфовала у берега, любуясь небом. Любой, кто купался без одежды, знает, как это приятно, когда мягкое тепло воды обволакивает со всех сторон, и как неприятно, когда кто-то скользкий хватает тебя за зад… Я ойкнула, но это был всего лишь Лён, поднырнувший со стороны камышей.

Мы стали по грудь в воде, обнялись и посвятили несколько минут долгому, привычному, но от этого не менее приятному целованию с поглаживанием попавшихся под руку частей тела. Затем я попыталась утопить его, запрыгнув сверху, и мы вместе скрылись под водой, а потом вынырнули по отдельности и долго отплёвывались, поглядывая друг на друга, словно каждый замышлял неладное. Лён без стеснения глазел на мои груди, выступавшие над водой, будто собирался по памяти писать с меня картину. Представив совершенно голого Лёна у большого холста, с кистью в руке и задумчивым выражением лица, я захихикала и нырнула к берегу. Мне было непросто выносить прямые, пристальные взгляды Лёна, потому что за ними обычно следовали поступки, которые я предпочитала не совершать в общественных местах.

Лён смешно отряхивался от воды, и я вдруг вспомнила его вторую, звериную, ипостась, в которой он один раз чуть не погубил меня. Волк всегда будет с ним и в нём, и мне не следовало об этом забывать.

Лошади ждали нас у тропинки. Я мигом оседлала Смолку, потому что хотела быстрей попасть домой, затащить Лёна в спальню, запереть дверь заклинанием и показать ему, на что я способна, когда проигрываю на мечах.

* * *

В тот вечер в Догеве завершилась большая ярмарка купцов из соседних земель. Мы сидели у костра в окружении вампиров, эльфов и гномов, ели поджаренное на костре мясо цыпленка и слушали местную знаменитость — баюна-лютниста. Певец затянул песнь о печальной судьбе одинокой вампирши, любимого которой в облаве погубили мерзкие, жестокие люди, разрубив его молодое тело на куски и побросав их в реку, так что молодуха не смогла даже погоревать над останками.

Меня неприятно впечатлила не столько сама история, сколько горячий отклик, который она имела среди слушателей. Таких историй противостояния людей с вампирами было великое множество, и почти все они корнями уходили в последнюю войну, в которой погибли родители Лёна. Помнится, мой знакомый тролль Вал когда-то предостерёг меня от общения с вампирами, заявив, что они ненавидят людей. К сожалению, в его словах была доля истины: старые кровные обиды так просто не заживают. Немногочисленные люди и полукровки, постоянно живущие среди вампиров, как правило, бежали от несправедливости и жестокости своей расы. С другой стороны, Вал с не меньшей уверенностью убеждал меня, что Повелитель Догевы ненавидит всех людей без исключения, что он использует дуру-ведьму и выбросит, как ненужный сапог. Или слопает и не подавится. Я внимательно посмотрела на Лена, с аппетитом вгрызающегося в цыплёнка, и улыбнулась. Он неправильно понял мой взгляд и предложил мне доесть его кусочек.

— Нет, спасибо, — отказалась я. — У меня от этих песен пропал аппетит.

К счастью, далее баюн решил не разводить слёзное болото и завёл гномью плясовую, к которой присоединились даже подвыпившие вампиры — мы с Леном ограничились аплодисментами. Глядя на то, как вместе приплясывают эльфы, гномы и вампиры, я надеялась, что в ближайшие годы — ну ладно, десятилетия — к этому танцу смогут присоединиться и люди с магами.

Затем мы вместе с остальными продолжили слушать чарующие песни юной вампирши, дочери лютниста. Она выводила прекрасные мелодии низким, тёплым голосом, вампиры и гости сидели рядом на бревнах и пеньках, поставленных кругами вокруг импровизированной площадки для выступлений. Когда певица затянула популярную балладу, многие вампиры стали тихо подпевать:

«Я был в бою, мой к'яард устал», -

Сказал наш белокурый вождь.

В бою смертельном гворд сплясал —

Следы врага смывает дождь».

Заметив, что я поёжилась от холода, Лён прикрыл меня своей новой, приятно пахнущей кожаной курткой и обнял левой рукой за спину, задумчиво глядя на певицу. Вдруг его правая рука, до этого державшая мою ладонь, забралась сбоку под мой свитер, вытянула заправленную в брюки рубашку и прохладным зверьком легла мне на живот. Ойкнув от неожиданности, я покосилась на Лена, но он и ухом не повел, продолжая слушать песнь о юной любви. Мы долго сидели, соприкасаясь таким необычным образом, пока наконец, согревшись о мой живот, ладонь не ожила и не стала медленно двигаться по кругу, то заползая пальцами под пояс брюк, то подбираясь к рёбрам, а потом, вконец осмелев, не легла на мою левую грудь. Меня накрыло горячей волной желания — отчасти из-за внезапности, отчасти из-за невозмутимости Лена, который продолжал внимательно смотреть на артистку. Никто из сидящих поблизости вампиров не обращал на Повелителя и его супругу никакого внимания. Гадая, что произойдёт дальше, я тоже приняла невозмутимый вид и уставилась невидящими глазами на певицу. Ладонь взвесила и погладила мою грудь, затем перебралась на вторую и продолжила осторожные блуждания влево-вправо, распаляя меня не на шутку. Я закрыла глаза и тут же услышала вкрадчивый шёпот в правом ухе:

— Нравится?

— Прекрати, — неуверенно потребовала я.

— Зачем? Так веселей.

В глазах Лена, игривых и немного пьяных, хотя мы пили только иван-чай, отплясывали отблески костра.

— Наглость какая…

Помучив меня ещё немного, ладонь снова спустилась вниз, загоняя теплый пульсар в низ живота, затем опять поползла к груди, замерла ненадолго, а потом два пальца осторожно взялись за твердую горошинку левого соска и, чуть сжавшись, быстро её скрутили. Пульсар из живота подпрыгнул к горлу, сводя дыхание: это было внезапно, горячо и сладко. Я резко вдохнула, но не повернула головы, пытаясь унять дрожь в теле. Как же я ему отомщу! Во время какого-нибудь приёма заберусь рукой под его дурацкую белую мантию…

Полагая, что во второй раз этот номер не пройдет, я приосанилась и стала прислушиваться к словам песни, но моё тело решило иначе, отреагировав на новое движение двух пальцев как на небольшой разряд молнии. Сидящий впереди вампир чуть не получил от меня сапогом по спине, но удар приняло на себя бревно.

— Лён! — мои глаза тоже готовились метнуть молнии.

Рука выбралась из-под куртки и невинно легла мне на колено.

— Где ты научился таким штучкам? — возмущённо спросила я, приходя в себя.

— Полная импровизация, — ответил Лен и тихо, почти попадая в ноты, подпел: — Когда мы наконец уединимся, ты все узнаешь о большой любви…

— Почему бы и нет, — согласилась я, — только можно я буду сверху?

— Опять? Что за дискриминация? — прошептал он мне на ухо.

— Что значит опять? В прошлый раз сверху был ты! — возмущённо воскликнула я.

И надо ж такому случиться, что за мгновенье до этого певица прервала последнюю ноту в печальной балладе об одиноком дубе, а аплодисменты ещё не успели грянуть. В полной тишине позволил себе засмеяться лишь пьяненький эльф. К счастью, аплодисменты всё же зазвучали, но с какой-то новой силой — или мне показалось?

Мои щёки горели… Дождавшись, когда юная вампирша запоёт снова, Лён встал и вежливо подал мне руку. Я приняла её, и мы неспешно, с достоинством удалились с концерта, ловя со всех сторон понимающие улыбки и вежливые поклоны. Зайдя за ближайшие кусты, мы остановились, посмотрели друг на друга и расхохотались.

— Лён, это было ужасно, — сквозь смех проворчала я.

— Спасибо, что другие подробности нашей интимной жизни остались при тебе.

— О, боги… стыд и позор!

— Да ладно тебе. Они просто порадовались за нас, — Лён взял меня за руку и переплёл пальцы, продолжая посмеиваться. — Но первая часть концерта хоть была ничего?

Я на всякий случай легко шлёпнула его по заду, чтоб не задавался, и призналась:

— Восхитительная…

— Вольха, ну что ты себе позволяешь в людном месте? — проворчала неизвестно откуда взявшаяся Келла, мрачная и вся в чёрном, как водится. — Шлёпать Повелителя не дозволялось даже в детстве! Так и до скандала недалеко.

— Да я же любя, — испуганно выпалила я, пряча виновную руку в карман и снова чувствуя себя неуютно. — В шутку…

— Носитесь за ручки, как дети малые, — продолжила недовольная травница. — Как бы это не подпортило Лёну репутацию.

— Он женился на ведьме, — неожиданно сердито сказала я, так что Келла даже отпрянула. — Что может быть хуже?

— Девочки, не ссорьтесь, — миролюбиво сказал Лён и, чинно взяв меня под руку, повёл в сторону дома.

— Я и без неё прекрасно знаю, что не гожусь на роль супруги Повелителя, — моё настроение резко упало.

— Эй, — Лён остановил меня и посмотрел прямо в глаза. — Годишься, Вольха, годишься лучше всех. Плевать, что они болтают… Я чувствую, нас ждут героические времена и великие дела.

— Правда? — недоверчиво спросила я.

— Да, — Лён кивнул.

— А пока они не наступили, можно мы пойдём домой, — с самым серьёзным видом спросила я, — займёмся любовью, и я буду сверху?

Лён поднял правую руку и церемонно произнёс:

— Повелеваю. Да будет так.