На третьем корабле (гет)

22 ноября 1916 года

«Я не при чем», — сказала себе Джоанна Егер, отложив в сторону утреннюю газету. «Британник» подорвался на мине, как могло и любое другое судно. Даже такое, сведения о мерах безопасности на котором не передавались бы немецкой разведке.

Принимая еще в Белфасте портфель с документами, которые следовало вручить нужным людям по приезде в Нью-Йорк, Джоанна хотела бы верить, что дальше ее оставят в покое. Но она и сама понимала: к ней присосались, как пиявки. Пока она еще способна что-то узнать о британских кораблях, найдутся те, кто захочет, чтобы она рассказала. И она рассказывала все, чем делилась с ней София Сильвестри — теперь уже Мюир — чей новоиспеченный муж спешно вернулся в Белфаст, достраивать последний лайнер «Олимпик-класса». Которые, как ранее удалось выведать Джоанне — опять же еще в Белфасте, небрежен был лорд Пирри в хранении важных документов — в случае войны должны были быть реквизированы.

Но почему же «Британник» затонул так быстро? Может, вода стала затоплять ту часть корабля, где переборки были не подняты, а наоборот — опущены? Но ведь мина не выбирает, где пробивать дно. Может, снова какие-то технические просчеты — не вина Джоанны, это точно. Да и погибших на сей раз немного, всего тридцать человек, а ведь времени на эвакуацию было гораздо меньше, чем на злосчастном «Титанике». Определенно, заслуга Марка Мюира в этом есть. На то и надо упирать, если он станет переживать слишком сильно. А он станет, Джоанна его знала.

Тридцать человек — это не полторы тысячи, но все же смерть каждого из них непоправима, утрата — невосполнима.

21 ноября 1916 года

— Говард, что ты делаешь? — Лесли Малоун, стюардесса «Британника», удивленно наблюдала, как Говард Кент, ее коллега, которого она привыкла считать женихом, старательно открывал иллюминаторы в одной из кают, превращенных в палаты.

— Медсестры попросили меня помочь проветрить, — невозмутимо ответил он, не оборачиваясь.

— Тут даже больных еще нет.

— Скоро будут, так что лучше, чтобы воздух был свежий. Помоги-ка мне.

Лесли принялась помогать: все равно пока других дел у нее не было.

— Ты все болтаешь с капелланом, — заметила она, убирая за ухо выбившуюся рыжую прядь. Непослушные кудрявые волосы были для нее наказанием, но в последние голы она полюбила их, потому что они нравились Говарду. У него самого волосы вились: как он говорил, брала свое кровь матери-итальянки. Она во всем брала свое — и в его внешности, и в особенном тембре голоса, теплом и мягком — хотя мать он почти не помнил.

— Какой-то джентльмен, у которого она работала горничной, соблазнил ее и выставил, — рассказывал Говард, зло прищуривая черные глаза. — В Лондоне у нее не было ни единого близкого человека. Она зачахла от тяжелой работы и горя. Меня подобрал и воспитал сосед-старьевщик и его сестра.

Старьевщик был, как ни странно, библиофил; книги у него находились самые разные. Говард их унаследовал и потом давал читать Лесли; если ей было сложно понять, объяснял.

— Так о чем вы болтаете с капелланом Рейнолдсом? О книгах? — повторила Лесли, так как Говард предпочел сделать вид, что не услышал первый ее вопрос.

— Ну да, — ответил он, возясь с очередным иллюминатором.

— Он тебе что-нибудь давал почитать?

Ответить ей Говард не успел: в каюту (или палату?) вошла одна из сестер, Вера Кэмпбелл, круглолицая молодая женщина с короткими темными волосами. Еще одна любительница поболтать с капелланом, отметила Лесли про себя. «Ну с ними ясно: он красавец молодой, она тоже ничего, да они и ровня друг другу».

— А зачем вы открываете иллюминаторы? — удивилась она.

— Проветриваем, — объяснила Лесли. — Это разве не вы велели? Нет? Ну значит, кто другой.

Мисс Кэмпбелл, очевидно, было не до нее.

— У доктора Бейкера пропал эфир. Каюта была заперта, но шкафчик — взломан.

Говард обернулся, почесывая голову.

— Ключи от кают есть у стюардов, — отчеканила Вера Кэмпбелл. Лесли показалось, Говард весь напрягся. Сама она хотела было возмутиться, но раздался громкий хлопок, и корабль качнуло.

Лесли и Говард служили на всех трех лайнерах «Олимпик-класса», а познакомились еще на первом из них.

Лесли, двадцатилетняя рыжеволосая красавица с огромными и яркими серо-голубыми глазами, ступила на борт «Олимпика», полная надежд. Молодость, в меру бойкий нрав и броская внешность, выделяли ее среди других стюардесс, и на «Оушенике», где она успела поработать, она часто ловила на себе любопытные, робкие, жадные, голодные взгляды — не только офицеров, но и пассажиров второго класса, который обслуживала. А это означало шанс удачно пристроиться замуж.

Отец Лесли, несмотря на умную голову и умелые руки, был католиком и потому не нашел счастья в Северной Ирландии, где родился. Он переехал было в Англию, но и там с женой и пятью детьми чуть не нищенствовал. Держался он всегда на удивление весело, утверждал, что живут они лучше многих, но Лесли видела правду. Платья переходили от матери к ней, а от нее младшим сестрам; о том, что на свете есть мясо, сдобные булки или фрукты, им вовсе не приходилось вспоминать. Старший из ее братьев, Шон, уехал в Америку, но ему, судя по письмам, там совсем не везло: на шахте, куда он устроился, условия были адские. Однако он упомянул, что видел на кораблях женщин, которые там работали. Лесли, общительная, подвижная и всегда мечтавшая посмотреть мир, решила попытать счастья.

Она, конечно, не представляла, с чем столкнется. Семнадцать часов на ногах, необходимость порой дежурить по ночам, часы посадки, когда сыпется куча распоряжений со всех сторон, капризные пассажиры, которые могут в два часа ночи птичьего молока пожелать и вообще недовольны всегда и всем: каютой, погодой, вибрацией — и главное, считают, что стюард или стюардесса обязаны решить все их проблемы за скромные чаевые, а то и даром. И за чаевые-то порой будто душу и гордость продавала. И отдохнуть толком не получалось: восемь человек в каюте, клопы, сплетни и склоки, от которых особенно доставалось ей — опять же за красоту и юность; другие стюардессы, старые кошелки, как-то догадались, что она на кораблях ищет мужа, и при каждом удобном случае пытались тыкать ее в это, будто бы сами были против найти счастье. А Лесли верила, что ей повезет. Зарекомендовала она себя хорошо — и что важнее, убедилась, что нравится и серьезным мужчинам, не только шалопаям с соседних улиц в Саутгемптоне, где семья Малоун жила в последнее время. Значит, скоро она выберется из нищеты.

Итак, ее приняли на «Олимпик», и там она познакомилась с Говардом, но первое время не обращала на него внимания. Он был молод, а потому явно беден и несолиден. Местный любимчик прочих стюардесс, конструктор корабля Эндрюс, тоже не вызвал у нее интереса: слишком высокого полета птица, да и кольцо на пальце — значит, возьмет, если и захочет, только в содержанки, а это ненадежно. Старший стюард, Саймон Дьюнан, вроде бы казался самой подходящей партией: солиден и наверняка успел накопить деньжат, и не женат к тому же. Он часто болтал с Лесли и даже прикрывал ее промахи, а еще норовил угостить чем-нибудь вкусным, что оставалось после пышных трапез богачей из первого класса. Казалось бы, все складывалось в ее пользу, но почему-то Лесли не радовалась: скорее уж широкие, слишком ласковые улыбки Дьюнана и его масленые взгляды пугали ее, она с трудом заставляла себя находиться с ним рядом. Как оказалось, не зря. Когда «Олимпик», обвешанный праздничными флажками. под радостные крики толпы встречающих прибывал в Нью-Йорк, Саймон Дьюнан под шумок затолкал Лесли в какую-то подсобку, буквально прижал ее лицом к стене и полез ей под юбку.

Она не могла дышать, а тем более крикнуть, лишь промычала что-то разок; ужас от происходящего парализовал ее. Сильные и злые пальцы Дьюнана больно мяли и щипали ее тело. И вдруг в подсобку ворвался свет и воздух: кто-то открыл дверь. Лесли поняла, что это ее шанс. Откинув голову, она что есть мочи закричала:

— Помогите! На помощь!

Кто-то вклинился между ней и Дьюнаном, послышался звук удара и шум, точно кого-то вытолкнули.

— Выходите, Лесли.

Ее шатало, голова кружилась, все плыло перед глазами. Дойдя до противоположной стены, она осела на пол, ломая пальцы. Слез не было, но била крупная дрожь. Дьюнана, пытавшегося кое-как оправить белье и то и дело утиравшего кровь из разбитого носа, тряс за шиворот Эндрюс — это, оказывается, именно он вмешался.

— Если хотите сохранить рекомендации и послужной список, чтобы я вас больше не видел на кораблях этой компании. А в этом рейсе еще хоть одно нарекание, хоть одна жалоба — и вас никуда не возьмут даже кочегаром. Вы меня хорошо поняли?

— Да, сэр, — пробормотал Дьюнан с самым смиренным видом.

— Отлично. Лесли, — Эндрюс повернулся к ней. — Если этот субъект еще раз поведет себя неучтиво, сообщите лично мне. Теперь ступайте вперед, а я пойду следом.

Лесли, уже поднявшаяся на ноги, подчинилась. Ей пришлось держаться за стенку, так что Эндрюс в конце концов спросил, не стоит ли ей обратить к судовому врачу. Нет уж, он существует для богатеньких пассажиров. Она обойдется чашкой чая… Если успеет его выпить.

— Я должна помочь пассажирам…

— Справятся и без вас. Под мою ответственность. Говард! — он им как раз встретился. — Позаботься о мисс Малоун, хорошо? Ей нужна чашка чая.

Говард без лишних слов кивнул, взял Лесли под локоть, увел в комнату отдыха, налил ей чаю и стал расспрашивать. Она поначалу не хотела говорить, чем дальше мучительно выжимала из себя слова, тем больнее ей было от осознания: Дьюнану ничего не сделали за то, что он над ней надругался. Она помнила, как на "Оушенике" кого-то из команды отправили под арест за кражу, но в первый рейс "Олимпика", о котором столько трубили, конечно, никому не нужен скандал. А Лесли — не обкраденная пассажирка первого класса, она перетопчется. Вот так к ней относятся на самом деле. В конце концов она не выдержала и разрыдалась.

Путешествие и вообще все будущее казалось отравленным, надежды рухнули. В самом деле, если она в глазах что джентльменов из первого класса, что стюардов настолько ничтожна, что не стоит даже помещать под арест напавшего на нее человека, и в общем, всем плевать, как она будет ходить с Саймоном Дьюнаном по одним коридорам… Вряд ли оправдаются ее надежды на удачное замужество. В ней просто не увидят девушку, которую можно полюбить, а главное — не увидят человека. Лишь игрушку, притом дешевую, дешевле любой побрякушки дам из первого класса, так?

— Мне так противно, — всхлипнула она снова, уже без слез. — Я не хочу быть такой вошью, не хочу жить в обществе, где я вошь…

Говард цокнул языком.

— Кто хочет! Но другого-то нет.

Он положил ей руку на плечо.

— Можно только… Поступать так же, как эти ублюдки. Я имею в виду, они вот навыдумывали правил, а сами по ним не играют. Ну, и ты по правилам не играй. Ты для них вошь — ну и они для тебя. Только не попадайся.

— А сам-то ты разве по правилам не играешь? — у дивилась Лесли. Говард считался среди пассажиров и стюардов самым приятным, вежливым и исполнительным парнем.

— Пока все спокойно — да. Зачем мне с кем-то ссориться? Как раз так и можно глупо попасться. Но если придется выбирать между моей жизнью, безопасностью, интересами и придуманным ими долгом, ты понимаешь, что я выберу?

Лесли кивнула, невольно залюбовавшись его римским профилем и длинными ресницами. Почему она раньше не замечала, как он красив? Он говорил пугающие вещи, но глаза его блестели молодым задором. И… Может быть, он прав?

— Предлагаешь и мне поступать так же?

— А какой у тебя выбор? Если ты честно выполнишь долг, спасибо никто не скажет. В трудную минуту не поможет, ты сама это сейчас испытала. Позаботиться о себе можешь только ты сама. На презрение ты можешь только презирать в ответ. На отказ в помощи — держать наготове нож, чтобы при случае воткнуть в спину.

Лесли вздохнула и вытерла глаза. Да уж, если бы ей дали нож в ту минуту, она охотно искромсала бы им и Дьюнана, и Эндрюса — при условии, что ей ничего бы за это не было.

— Теперь пойдем, — Говард положил ей руку на плечо. — Пойдем, пока нас не хватились. Эта работа нам нужна, как и рекомендации, а на слово богача полагаться нельзя. Держись меня и ничего не бойся.

Как же ей пригодились его ободряющие слова, его уверенность, твердый взгляд и сильные руки, когда по случаю первого рейса «Олимпика» на борту устроили грандиозную попойку для местных шишек! Слушая пьяный шум, Лесли чуть дышала при мысли, что к ней могут снова пристать, и уж перед каким-нибудь важным чиновником или богачом за нее точно никто не заступится. Но Говард все время был рядом, и сердце билось спокойнее. Гости парохода уснули кто где — кто под ванной, кто у кроватей, так и добравшись до постели. наутро оказалось, что они еще страшно намусорили, отделку и ковры во многих местах прожгли сигаретами. Лесли украдкой злорадно улыбнулась, выметая пепел и посматривая на Эндрюса, удрученно и зло разглядывавшего устроенный гостями кавардак. Неприятно? Зато по справедливости. Ей тоже будет неприятно еще больше недели провести с Дьюнаном на одном корабле. Дьюнан, правда, к ней действительно больше не приблизился.

… Толчок был такой силы, что они едва удержались на ногах. Все трое переглянулись: Говард побелел, тяжело дыша, в глазах Веры Кэмпелл почему-то плескалось отчаяние. Лесли уже знала: мисс Кэмпбелл, как и они, побывала на «Титанике», правда, как пассажирка третьего класса. Натерпелась страху, должно быть, и вот опять. Только что же это было? Айсбергов в Средиземном море быть не должно. Их что, торпедировали, как «Лузитанию»?

— Идите наверх, — пластилиновыми губами пошептала Вера и закрыла лицо руками. — Господи, я не смогла…

— Что не смогли? — не поняла Лесли. Вера почему-то с ненавистью взглянула на Говарда.

— Ты позаботился и о переборках тоже? Или он справился сам?

— Вы бредите, — фыркнул Говард и взял Лесли за руку. — Пошли к шлюпкам. Ты же помнишь, надо как можно скорее сесть.

О да, Лесли помнила.

…Айсберг застиг их с Говардом, когда они, улучив минутку, целовались на палубе. Оба старались наняться на один рейс, чтобы можно было урывать такие вот случайные встречи. торопливые объятия. Говард по-прежнему большую часть жизни на суше проводил в Лондоне, и когда навещал в Саутгемптоне Лесли, их встречи были такими же торопливыми, вороватыми, чтобы никто не заметил лишнего. Предложение Говард делать не торопился, отговаривался, что никак не скопит достаточно, а до свадьбы Лесли твердо решила ему лишнего не позволять. Если что, Говард-то потом вывернется, а ей придется туго.

И вот они целовались, в перерывах Лесли рассказывала то, что слышала от Люси Снейп, а та от экономки третьего класса: что Дьюнан, имевший наглость устроиться на корабль той же компании, избил и изнасиловал девушку-эмигрантку.

— Это что, — шептал Говард, исцеловывая ей щеки и шею. — Он, я слышал, завел подельничка да повадился с ним каюты первого класса обносить, это посерьезнее будет… Не прищучить ли нам их, как считаешь?

Лесли радостно на него посмотрела — неужели получится наконец отомстить за давнишнее унижение? — и тут потянуло волной страшного холода. Говард отступил назад, Лесли ойкнула: ее больно задело что-то твердое. Оглянулась: мимо них проплывала огромная, мерцающая в звездном свете ледяная гора. Говард присвистнул.

— Лучше нам вернуться в каюты. Сейчас начнется бедлам.

И бедлам скоро начался. Лесли бесконечно обходила каюты, уговаривала пассажиров выйти, помогала надевать спасательные жилеты, напялила один из сама, хотя он был просто безобразный… Она скоро поняла, что с кораблем очень неладно, и надеялась только на одно: поскорее отыскать Говарда и сесть с ним в шлюпку. С этим-то могло быть непросто: мужчин в шлюпку не пускали, да и женщин пропускали не всех; Лесли успела заметить, как развернули пару горничных.

Ее угораздило наткнуться на Эндрюса, он послал ее проверить каюты еще раз — будто бы это не проблемы самих пассажиров, если они еще желали там отсиживаться! Лесли сделала вид, что идет, а сама искала, как бы ей поудобнее смотаться, когда наткнулась на Говарда, очевидно, занятого тем же.

— Меня послали проверить, не осталось ли пассажиров в каютах, — Лесли нервно усмехнулась. — Но я думаю, если и остались, это уже не моя забота.

— А меня послали запереть каюты, чтобы не допустить мародерства. Да уж, пусть лучше весь скарб сгинет, чем принесет еще кому-то пользу, — Говард осмотрелся. — Но по-моему, нам следует послать всех к черту и просто попытаться выбраться. Правда, тебе это будет проще, ведь все мы знаем, кого сажают первыми.

Лесли потерла подбородок. Она это знала, как и то, что не простит себе, если что-нибудь не сделает для Говарда.

— Ключ ведь у тебя? Тот, что отпирает все двери?

— Да, но…

— Сам говоришь, всем уже плевать, заперты они или нет. В каютах точно остались женские вещи. Лучше уж сесть в тюрьму за мародерство, чем утонуть, правда?

По счастью, она точно помнила, что в одной из кают поблизости ехала женщина. По еще большему счастью, вещи оказались разбросаны по полу и кровати: пассажирка явно одевалась в сильной спешке.

Покуда Говард натягивал на себя женские вещи поверх формы, Лесли вышла постоять у каюты, чтобы ее не заперли ненароком — и снова столкнулась с Эндрюсом, спешившим куда-то. Она понадеялась, что он пройдет мимо, но вечно везти не может: он ее заметил.

— Вы осмотрели все каюты? Пассажиров больше нет?

Дверь чуть дернулась: Говард был готов. Они не могли больше терять время, следовало рискнуть.

— Здесь старая леди, сэр. Я жду, пока она оденется, чтобы проводить на палубу.

— Поторопите ее или помогите, надо спешить.

— Да я уже готова, — раздался блеющий голос, и Говард, по уши укутанный, согнувшийся в три погибели, низко держа прикрытую шалью голову, появился перед ними.

— Мэм, пойдемте… — Лесли взяла его под рук, они сделали пару шажков, и тут мистер Эндрюс, который почему-то не уходил, воскликнул:

— Это же переодетый мужчина!

На миг оба застыли, потом Лесли развернулась к Эндрюсу и широко раскинула руки, а Говард стремительно побежал по коридору. Вскинув лицо, Лесли смотрела Эндрюсу в глаза.

— Да, это переодетый мужчина. И он будет жить, хотите вы того или нет. А если вы осуждаете его за трусость, я вам скажу кое-что. Саймон Дьюнан, которого вы не отправили под арест, когда он напал на меня, потому что не хотели скандала, сегодня вечером изнасиловал девушку. Из третьего класса, правда, поэтому это не так значимо, как-то, что он обворовывал каюты первого, правда?

Эндрюс отступил на шаг, Лесли не опускала рук. Никогда она еще так не торжествовала, не куражилась; душа ее точно взлетела.

— Вы преподали мне хороший урок, показав, где мое место и сколько стоит моя честь, мое достоинство. Раз уж мы оба можем умереть этой ночью, настало время отдавать долги.

— Вы не умрете, — ответил Эндрюс нетвердо. — Идите, шлюпки еще остались. Прощайте.

Лесли спешно побежала по коридору следом за Говардом, но его, конечно, уже не было видно.

Она все-таки увидела его, когда выскочила на шлюпочную палубу: шлюпку, куда он успел забраться, как раз стали спускать. Хитрюга, он даже не подал голос, когда шлюпку стали спускать, пусть и видел, что Лесли еще не села… Боялся выдать себя снова. Его право, конечно, и совершенно логично, но почему это так задело Лесли? Ведь для нее-то самой место должно было найтись — и нашлось, пусть в одной из последних шлюпок, уже переполненной.

Эндрюса той ночью, кажется, она тоже увидела еще раз: как будто узнала очертания головы и голос человека, который доплыл до их шлюпки и предал туда ребенка — девочку лет восьми. Его самого втаскивать не стали, побоялись, что шлюпка опрокинется. Несколько минут он еще держался за одно из весел, совсем рядом с Лесли, и тяжело стонал, а после затих и ушел на дно — вода сомкнулась над его головой. После об этом все, спасшие в той шлюпке, помалкивали, разве что пара человек — и Лесли в их числе — проболталась одной журналистке, мисс Егер, но та была человеком надежным.

Потом Лесли узнала, что в ту ночь погиб и Дьюнан. Наверное, слишком уж по-крысьи себя повел, вот и поплатился. Саму Лесли интересовало спасение только одного человека, а что он жив, она не сомневалась, так что душа ее была спокойна.

На «Карпатии» толком отдохнуть не удалось, снова пришлось помогать пассажирам, но все-таки Лесли улучила момент, чтобы выйти и подышать свежим воздухом.

— Отличная погода, правда?

Ну вот, счастье стало полным. Говард сел рядом с ней, кутаясь в плед. Лицо усталое, глаза помаргивают, но улыбка все та же, задорная и озорная. Пользуясь тем, что людям вокруг все равно не до них, Лесли положила ему голову на плечо. Он погладил ее свалявшиеся в пучке волосы.

— Не раскрыли тебя?

— Если бы! — он рассмеялся немного нервно. — Этому неугомонному Лоу вздумалось вернуться за трупами — а кто там еще мог быть? — и он стал пересаживать людей из нашей шлюпки в другую. Увидел меня, заорал «Как ты смеешь!» и чувствительно так пихнул. Ну, спасибо, не бросил за борт.

— А стоило бы, — не удержалась Лесли. — Ты видел, что я еще не села, но не попросил подождать!

— Ну ты же понимаешь, почему, — он поморщился. — А тебя бы все равно усадили куда-нибудь.

— А если нет?

— Я знаю, ты достаточно храбрая, чтобы прыгнуть.

И снова с ним было не поспорить. А на легкую занозу в сердце не стоило обращать внимания.

Говард сжал зубы:

— Ты же видела, как Лоу выкинул из шлюпки того мальчишку? Видела? Еще и угрожал ему пистолетом. А когда мы уже спускались, к нам прыгнул итальянец. Его тоже швырнули обратно, и эти джентльмены из второго класса стали его избивать! Разве это не зверство! Все мы хотим жить! И всем хватило бы места, если бы шлюпок было больше! Так за это отвечать должны Исмей и Эндрюс, а я тут не при чем и страдать не хочу.

И правильно, незачем. Вернувшись после катастрофы в Британию, Лесли и Говард зажили привычной жизнью. Война по ним больно ударила, потому что пассажирским судам стало опасно пресекать Атлантику, вот и устроились оба на «Британник». И это был совсем не первый их рейс.

— Нет! — Вера Кэмпбелл вцепилась им в руки, и тогда произошло то, в реальность чего Лесли никогда не смогла бы поверить, если бы сама не увидела. Говард выхватил из кармана револьвер и выстрелил. На белом переднике мисс Кэмпбелл стало расплываться алое пятно, она охнула и осела на пол. Говард, сам побледнев досиня, отшвырнул револьвер и потащил окаменевшую Лесли вперед.

Они спешили, отталкивали людей, выбегавших на звук выстрела. Выскочив на шлюпочную палубу, они обнаружили, что, хотя корабль еще не остановился, в одну из шлюпок уже садились кочегары и некоторые солдаты медицинского корпуса. Говард перегнулся через борт и посмотрел на воду, но прежде, чем Лесли тоже успела выглянуть, потащил ее прямо к шлюпке.

— Скорее, скорее, нельзя терять времени…

Он подхватил ее на руки и усадил. Шлюпку стали спускать.

Видел ли Говард, что из-за крена корабля над водой поднялись винты? Понимал ли, что они еще вращаются и шлюпку неизбежно к ним потянет? Наверное, да. Он смотрел в их направлении. Лесли видела, как он стрелял в Веру Кэмпбелл, а значит, стала для него опасна. И он решил избавиться от нее.

Среди криков отчаяния, поднявшихся в шлюпке, когда ее потащило к винтам, этим гигантским лезвиям, невыносимо страшным в своем взмахе, Лесли оцепенела, но только на мгновение. После она прыгнула в воду и что есть мочи поплыла прочь.

…Она спаслась. Выплыла, не дав утянуть себя в гигантскую мясорубку, не превратилась в кровавый фарш из обрубков человеческих тел. Чудо, но спаслась и мисс Кэмпбелл: ее, раненую, нашел доктор Бейкер и вынес к шлюпкам. Сам он тоже выжил, а вот капеллана Рейнолдса и Говарда среди выживших не числилось. Хотя, когда их поднимали из шлюпок прибывшие на помощь суда, Лесли показалось. что Говард мелькал среди спасшихся. Однако больше она не видела его никогда в жизни. Вера Кэмпбелл, придя в себя, рассказала ей, что капеллан Рейнолдс на самом деле был немецким шпионом, а Говард помогал ему в том, чтобы потопить корабль. Видимо, они сговорились заранее. Откуда сама Вера знала об этом, Лесли не спросила, а мисс Кэмпбелл не стала объяснять. Контрразведчики тоже не должны болтать слишком много.

Лесли довольно легко поверила ей. Вот он, тот самый нож в спину британским богатеям, о котором Говард так долго мечтал. Одного только она так и не смогла понять: как же он мог так поступить с ней?

21 июня 1918 года

— Я с самого начала понял, что дело не только в переборках, — Марк Мюир нервно хрустнул пальцами. Гибель «Британника», ради строительства которого он на три года разлучался с семьей, все еще не отпускала его. Он мог заговорить об этом когда и где угодно, даже, например, в кафе, куда выбрался посидеть с женой, дочерью и другом семьи — ею, Джоанной.

София и Сара грустно переглянулись.

— Но кто же мог догадаться открыть иллюминаторы? — в который раз спросил Марк, зная, что никто не может ему ответить.

— Что будем заказывать? — рядом с их столиком возник официант, кудрявый смуглый красавчик, напоминающий итальянца.

Хотелось спросить его, что в их меню помогает от печали, но и на этот вопрос, конечно, ответить бы никто не смог.