Однажды утром в морской дали под солнцем сверкнет алый парус... (гет)

Леандр Уиллоу, профессор столичного университета, был вынужден подать в отставку и приискивать себе жилье в более мягком приморском климате; недоброжелатели поговаривали, будто он поступил так, дабы избежать некоего таинственного скандала, о котором никто и ничего толком не знал. А зачем же тогда столь известному и уважаемому учёному покидать кафедру?

Но люди, близко и хорошо знавшие профессора Уиллоу, имели более точное представление об истинной причине, по какой он уехал из столицы и поселился в никому неизвестном провинциальном городишке под названием Лисс. Этой причине исполнилось шесть лет, у неё были лучистые серые глаза и белокурые волосы, которые были бы прекрасны, если б только могли отрасти длиннее и гуще. Её звали Лорна Уиллоу; хрупкая, маленькая, она едва ли не с колыбели была исполнена скромного изящества, некогда столь свойственного её покойной матери.

Слабое здоровье Лорны внушало тревогу маститым докторам, которых Леандр регулярно приглашал к ней; многочисленные лекарства, ставшие такой же неотъемлемой частью её жизни, какими у других детей являются шумные игры, мало помогали ей. И тогда пришло решение: оставить всё, оставить пыльный и закопчённый город, над которым довлели туманы, и уехать в провинцию, туда, где чистый морской воздух, где нет фабрик, коптящих труб и роскошных, но душных комнат, в которых невозможно открыть окно и впустить свежий воздух — поскольку свежего воздуха нет ни на улице, ни на внутреннем дворе.

У профессора Уиллоу был собственный капитал; он происходил из состоятельного семейства и преподавал в университете исключительно из любви к науке. Он существовал лишь наполовину в этом мире, мире материальном, полном насущных забот; вторая — и лучшая — половина его существования проходила в мире образов и сюжетов, где античные боги на колесницах проносились мимо замерших над пустынями бесстрастных изваяний Осириса и Изиды, а Сфинкс задавал всё новые и новые вопросы, ответы на которые лежали где-то за горизонтом, там, куда уводила дорога размышлений, сравнений и поисков.

Но многое изменилось с тех пор, как нежное личико Иви Уиллоу навеки замерло, оставив лишь отблеск на фотографии в простой рамке — витиеватую и тяжёлую не потерпела бы Иви. Леандр читал лекции и писал статьи, готовился выпустить новую книгу, а Иви была больна; казалось бы, небольшая простуда, которая должна была пройти и забыться, вдруг обратилась тяжёлой болезнью, которая ошеломительно быстро свела эту молодую и прелестную женщину в могилу.

Леандр Уиллоу, оправившись от первых приступов горя, с печальным удивлением огляделся вокруг. Он заметил, как постарела Сара Грэхем, преданная служанка и няня, вырастившая ещё Иви; заметил, как подросла его собственная дочь.

Лорна Уиллоу была тихим, задумчивым и медлительным существом, непохожим на большинство детей её возраста. Лорну редко посещало желание бегать и шуметь; мучившие её головные боли, стеснение в груди и общая слабость не располагали к подвижным играм; Иви рано научила дочь читать, и с тех пор девочка не отрывалась от книжек. Страницы шуршали под её тонкими, прозрачными пальчиками, и на ярких иллюстрациях с феями, рыцарями и львами перед глазами Лорны открывалась иная, большая и величественная жизнь, полная приключений. Ростки фантазии укоренялись в её маленькой душе, лишь смутно ощущавшей тайны этого странного, сложно устроенного мира. Причудливые звери и птицы, живущие в дальних странах, племена туземцев, скрывающихся в тропических лесах, льды и пустыни, путешественники и первооткрыватели, короли, королевы и воители древних времён — все они смотрели на неё со страниц тех книг, которые она любила листать, не понимая ещё смысла текста. Были и простые, понятные и лёгкие рассказы о маленьких мальчиках и девочках, таких, как она сама; были и сказки о волшебницах, эльфах, гномах, принцах и принцессах. Этот богатый мир резко отличался от того, в каком жила Лорна.

Её болезненность была подобна сильному и постоянному ветру, который сгибает молодые деревья, растущие на его пути; и характер Лорны, который мог бы стать иным — в иных условиях, — обрёл форму кроткой, терпеливой покорности. Она привыкла к своей слабости, к частым приступам кашля, к горьким микстурам, при одной мысли о которых становится мерзко во рту; но пока у неё был мир фантазий, мир её собственной игры, она готова была переносить очень многое.

Смерть матери была жестоким испытанием для девочки. Лорна твёрдо верила, что мама на Небесах, что они встретятся непременно, когда настанет час; но не видеть её каждый день, не слышать её мягкого весёлого голоса, не целовать её нежную щёку и не уловить ответа на признания в любви, которые она теперь шептала, как молитву, вечерами — было невыносимо. И в это время душа Лорны, подобная заповедному саду, где за оградой произрастали удивительные, невиданные растения, могла бы захлопнуться раз и навсегда, если бы профессор Уиллоу не протянул руки в поисках ключа.

Отец и дочь, существовавшие каждый в своём мире, могли бы никогда не встретиться, продолжая жить бок о бок, не зная ничего о сияющих сокровищах друг друга; но Леандр Уиллоу протянул руку — тонкая прозрачная ладонь девочки доверчиво сжала его пальцы, привыкшие держать перо.

Профессор Уиллоу не совсем справедливо обвинял себя в гибели жены. Иви так мало жаловалась, так храбрилась и бодрилась; она никогда не болела прежде, и он, погружённый в свои книги, не думал, что в один миг может лишиться её. Будь он внимательней, быть может, ему удалось бы её спасти?

Как бы там ни было, но Леандр не желал повторить ту же ошибку с дочерью. И тогда, в тишине бело-розовой детской, тонкая нить дружбы протянулась от взрослого человека к маленькой девочке.

И вот однажды в доме профессора Уиллоу поднялся небывалый переполох. Сара Грэхем, обеспокоенная и хмурая, руководила горничной, упаковывавшей вещи, а заодно и рабочими, уносившими ящики и коробки. Сам Леандр укладывал в своём кабинете книги, рукописи и коллекции редкостей.

Переполох, начавшийся в столице, окончился в тихом особняке на окраине Лисса. Небольшой, но вместительный дом был окружён зелёным садом, где привольно разрослись кустарники и старые яблони, а в центре негромко журчал небольшой фонтан — причуда предыдущего владельца.

— Это чудесное, сказочное место! — воскликнула Лорна, обводя сад восхищённым взглядом.

— Многие сказали бы, что это на редкость запущенное и заросшее место, — усмехнулся Леандр.

Лорна внимательно посмотрела на него из-под светлых ресниц.

Профессор Уиллоу медленно кивнул, оглядывая полузаросшие мхом дорожки, причудливые изгибы шишковатых стволов старых яблонь, сверкание и блеск фонтана в солнечных лучах, простые, одичавшие цветы, которые разрослись повсюду. Защищённый от ветров высокими каменными стенами, запущенный сад рос и расцветал на свободе, приобретая и охраняя свою собственную природную тайну.

Сара Грэхем нашла сад и впрямь "заросшим и запущенным", но, к радости Лорны, экономка принадлежала к тому разряду людей, которые не любят размеченных по линейке садов и разного рода искусственных барских выдумок, капризов скучающих бездельников. Детство и юность Сары прошли в деревне; её простой, здоровый взгляд на вещи предполагал, что на земле должны расти цветы, травы и деревья — так, чтобы приносить плоды и пользу человеку. Поэтому под её руководством нанятый в деревне садовник не испортил очарования таинственного места, а лишь расчистил дорожки, подрезал ветви яблонь, привив на их одичавшие стволы новые сорта.

Лорна полюбила свой сад всем сердцем; гулять в общественном парке было и вполовину не столь приятно, как жить на собственном клочке земли. Вместе с отцом и верной Сарой Лорна рассматривала каталоги семян, силясь запомнить сложные латинские названия цветов, пленявших её взоры. Но так или иначе, а прибавила она к саду немного. Лишь несколько новых разновидностей тюльпанов, нарциссов и ирисов появилось на клумбах.

Весной в старом саду первыми появлялись подснежники. Белые, голубые, жёлтые цветочки, ещё бледные и тонкие, пробивались они из-под земли и прошлогодних листьев. А следом за ними настоящей торжественной процессией до самых заморозков шествовали другие растения, щедро украшавшие своим цветением клумбы, ветви деревьев и кустарников. Яблони цвели бело-розовым чудом; под ними в зелёной траве поднимались тюльпаны — атласно-алые, солнечно-жёлтые, розовые и белые с желтоватым отливом. Кусты сирени наполняли сад благоуханием, а когда сирень отцветала, в воздухе разносился сладкий запах гиацинтов, нагретых ярким солнцем. После того, как деревья были должным образом подрезаны, солнечному свету открылся доступ к земле; впрочем, благодаря зарослям сирени и двум старым дубам, приютившимся в дальнем углу сада, там оставались восхитительные тенистые местечки.

Летом ароматы цветущих роз смешивались с запахом поспевающих яблок. Старые кусты роз, пережившие период запустения, были старинных простых сортов: тёмно-алые, белоснежные, бледно-розовые цветы без изысков и излишеств; они пленяли взоры и более искушенных зрителей, чем юная Лорна. Не только растительный мир восхищал её: она с удивлением прислушивалась к деловитому гудению шмелей над цветами, замирала от счастья, когда на её ладонь садились разноцветные бабочки и щекотали кожу тоненьким хоботком. Чёрные, коричневые, тёмно-зелёные жуки, жуки с большими усами и рогами в глазах девочки становились кем-то вроде волшебных существ; профессор Уиллоу выписал из столицы несколько простых книг по энтомологии, так как вопросы дочери относительно миниатюрных обитателей сада ставили его в тупик.

Лорна была счастлива в своём саду — и сама расцветала там, как роза. Разумеется, здоровье её поправилось далеко не сразу, но самые жестокие приступы болезни отступили; и Лорна смеялась куда чаще, чем прежде. Её мелодичный детский смех оглашал дом и сад, который она называла своим царством и островом мечты.

Слушая бессвязную, восторженную болтовню девочки, Леандр улыбался, вспоминая обо всех детях цивилизации, тщетно искавших Эдем и Золотой век на лоне идиллической природы.

Ещё больший восторг Лорна испытала перед морем. Стиснув ручки на груди и не скрывая блаженной улыбки, она созерцала бескрайнюю синеву и прислушивалась к вечной песне морских волн. Всё то, о чём она читала, что видела на картинках, представало перед нею наяву, в своём сияющем величии.

Леандр завёл экипаж и лошадей, и в тёплую и ясную погоду отвозил Лорну к морю; она обожала эти совместные прогулки. Они говорили обо всём — о море, его реальных и мифических обитателях, планах на неделю и новых луковицах голубых ирисов, что цвели в их саду.

Потом Леандр запирался в кабинете, погружаясь в работу, а Лорна вместе с преданной Сарой проводила тихие и спокойные дни.

Девочке приходило время учиться, и Леандр, человек развитый разносторонне, сам принялся за её обучение. Она была всё ещё слаба, и о какой-либо школе речь не шла. Впрочем, Леандр так привязался к дочери, что, обладай она даже железным здоровьем, ни за что отдал бы её в пансион.

Поэтому в доме появилась мисс Робинсон; почтенная дама пятидесяти лет, с большим опытом работы за плечами, с ворохом лучших рекомендаций от коллег профессора Уиллоу, она была призвана не только преподавать Лорне разные науки, но и отточить её умение себя вести. Тихая и послушная, Лорна нуждалась лишь в определённой полировке манер; мисс Робинсон была очень довольна местом, где ей необходимо было заниматься со спокойной и способной ученицей. Некоторые познания и замечания Лорны вызывали у учительницы улыбку; определённо, эта девочка знала больше, чем нужно — чем прилично! — знать благовоспитанной барышне. Но мисс Робинсон постепенно сумела разъяснить девочке, о чём следует и о чём ни в коем случае не следует говорить в обществе, и Лорна поняла её. Впрочем, при этом она сочла "хорошее общество" довольно странным и скучным, в глубине души твёрдо решив держаться людей, похожих на друзей отца — несветских, но таких интересных чудаков.

От общества же Лисса отец и дочь держались особняком. Город был торговый; кроме простого люда, день и ночь трудившегося ради куска хлеба, здесь были богачи и ремесленники среднего достатка, погружённые в свои дела и бесконечно далёкие от мира профессора Уиллоу. Эти практичные, деловые люди сочли бы блажью все его занятия — узнай они только о том, в чём состояла его профессия и суть исследований, которым он отдавал столько времени и сил. Леандр не искал их общества и не скучал, поддерживая обширную переписку с коллегами и изредка принимая избранных гостей.

Так шло время.

И вот однажды, когда Лорна вновь была больна, профессор Уиллоу возвращался домой из почтового отделения Лисса; его взгляд скользнул по витрине игрушечного магазина, и Леандр остановился, заинтересованный необычным зрелищем. Его внимание привлекла выставленная в витрине игрушка — корабль, сиявший на летнем солнце алыми парусами. Это была небольшая гоночная яхта; её паруса были сделаны из лоскутов красного шёлка. Среди других выставленных в витрине товаров она выделялась, как шедевр молодого гения выделяется среди ученических виршей. Пучеглазые куклы, плюшевые медведи и собачонки не имели ничего общего с удивительной яхтой.

Леандр улыбнулся, вспомнив, о чём говорил с дочерью перед уходом.

— Что принести тебе в подарок, малышка? — спросил он тогда.

Лорна склонила голову набок, оглядывая свою комнату. Солнечный свет, смягчённый тонкими белыми занавесками, озарял великолепную детскую. Румяные куклы в щегольских нарядах, всех ростов и возрастов, от младенцев из воска до фарфоровых барышень в бальных платьях; кукольный домик с мебелью, обставленный роскошно и реалистично; целый плюшевый зоопарк, в котором полярные медведи соседствовали с львами и тиграми; ворох бумажных куколок, обитавших в шляпной картонке...

— У меня всё есть, папочка.

— Что же это, мне совсем нечего принести тебе? Разве что алую розу, самую красивую на свете?

— Ой, не надо, папочка! — Лорна обхватила его своими тонкими ручонками за шею. — Ты лучше приходи поскорей домой и не терпи кораблекрушения.

— Это я тебе точно могу обещать, — рассмеялся Леандр, — разве что плюхнусь в лужу посреди старой площади. Но вряд ли в окрестностях отыщется замок Чудовища...

И вот теперь он остановился перед витриной игрушечной лавки, созерцая миниатюрный корабль с алыми парусами.

* * *

Когда Леандр опустил на покрывало кроватки Лорны своё приобретение, он был уже не столь уверен в правильности своего поступка. Неужто он купил игрушку для самого себя? Разве девочке нужен игрушечный корабль? Что на него нашло? За Лорной никогда не водилось мальчишеских привычек! Она всегда была маленькой женщиной... настоящей маленькой женщиной, истинной дочерью своей матери.

Но восторг, каким озарилось бледное, утомлённое личико Лорны, успокоил и обрадовал отца.

— Какая красивая! Ой, кто же это придумал? — воскликнула она. — Неужели бывают корабли с такими парусами?

— Я никогда не слышал. Знаю только чёрные и белые паруса...

Лорна поморщилась.

— Глупый Тесей, как он мог не сменить паруса? И глупый старый Эней! Почему он не мог дождаться, пока Тесей пристанет к берегу?⁽¹⁾

— В самом деле... и почему у героев древности не было благоразумия моей маленькой дочки? — улыбнулся профессор Уиллоу.

Простодушные и искренние комментарии ребёнка иногда наводили его на весьма необычные размышления. Впрочем, сейчас он думал не о сюжетах античных легенд.

— Когда ты поправишься, ты сможешь пустить корабль поплавать в фонтане, — сказал Леандр. Чтобы у Лорны пробудилось желание выздороветь поскорее, он нередко придумывал что-нибудь этакое — какое-нибудь развлечение, о котором девочка могла бы мечтать.

— Смогу, — улыбнулась Лорна, — но только недолго. А потом хорошенько его вытру!

И в оставшиеся дни болезни она нередко лежала, любуясь блеском алых парусов на фоне покрывала.

* * *

Вода весело журчала в фонтане. Лорна сидела на краю, на тщательно расстеленном тёплом платке, и любовалась тем, как сияют на солнце алые паруса маленькой яхты. Корабль плавал по небольшой чаше фонтана, и в блеске брызг под солнечными лучами играла прозрачная радуга.

Лорна улыбалась. Ей было легко и весело.

— Надо же! Что я вижу! — услыхала она за спиной знакомый голос и поспешно оглянулась, едва не упав при этом в фонтан.

Перед нею стоял старый друг отца, чудак Эгль, сказочник и волшебник. Этот удивительный человек мог бы преподавать в лучших университетах страны, но вместо этого предпочитал бродить по свету, охотясь за новыми сюжетами и песнями.

— Я бродяга, странник, путник и поэт... хотя никогда не сочинял сам, — говорил он о себе, — и ещё... немного волшебник.

Лукавый огонёк в его серых глазах почти никогда не исчезал; но сейчас Лорна с изумлением видела на лице Эгля, полускрытом лохматой бородой, благоговейное выражение.

— Поразительная судьба... поразительная!

— Красиво, да? — чуточку робко спросила Лорна, указывая на корабль.

— Очень, — отозвался Эгль, явно думая о другом.

— А бывают корабли с алыми парусами? — спросила девочка. — Может быть, ты слышал такую сказку? — на Лорну вдруг снизошло озарение. — У меня есть кукольный театр с Золушкой, Красной Шапочкой и Спящей Красавицей. Может быть, этот корабль тоже из какой-то сказки? Только мы с папой её ещё не знаем.

— О да, дитя моё, ты права! — воскликнул Эгль, будто для него решилась какая-то задача. — Устами младенца глаголет истина! Конечно, это корабль из сказки. Её ещё никто не знает, потому что она не случилась. Но если когда-нибудь в море ты увидишь корабль с алыми парусами — знай, сказка стала явью. Вот такой же, как этот камень, как яблони и ирисы, как корабельные снасти... да-да!

Лорна тихонько рассмеялась. Эгль всегда говорил такие странные вещи, и никогда нельзя было до конца понять, шутит он или говорит всерьёз. Но сейчас... да, сейчас он и впрямь будто творил сказку!

Ах, как же волнующе было поверить волшебнику! Его таинственные слова не требовали разъяснения. Хотя много позже Лорна задумалась о том, что случилось бы, решись Эгль рассказать ей о том, как совсем недавно встретил девочку, которая несла на продажу корабль с алыми парусами, и какую дивную, необычную сказку вздумал он сочинить и претворить в жизнь.

* * *

Прошло больше десяти лет. Эгль всё странствовал по свету; профессор Уиллоу выпустил несколько новых книг, наделавших шуму в среде учёных литераторов и критиков, но больше никому не известных и неясных; Лорна Уиллоу из маленькой девочки превратилась в юную девушку. Та же метаморфоза произошла и с Ассоль из Каперны. А где-то далеко странный капитан Артур Грэй бороздил моря на своём прекрасном "Секрете".

Ассоль по-прежнему всматривалась в морскую даль, улыбаясь самой себе — веря и не веря, и всё же продолжая ждать. Если бы Эгль знал, на какую благодатную почву сеет имена сказочной мечты, удержался ли бы он от необдуманного обещания?

А на полке в комнате Лорны по-прежнему стояла небольшая яхта с алыми шёлковыми парусами; девушка давно раздарила своих старых кукол, но игрушечный корабль благополучно переплыл из ручейка детства на широкие просторы юности.

Ничего не смыслившая в морском деле и кораблестроении, Лорна любовалась яхтой, ставшей для неё символом приключений, путешествий и невиданных чудес, всего яркого и романтического. «Это из той же сказки, что алые паруса» — нередко говорила она о том, что казалось ей особенно таинственным и красивым. Профессор Уиллоу невольно перенял у дочери это выражение.

Лорна выросла; её самочувствие значительно улучшилось, и она считала себя совсем здоровой, даже если и не являлась таковой. Она расцвела и похорошела; болезненную бледность сменила здоровая белизна кожи, белокурые волосы стали пышнее и гуще, а хрупкая фигурка обрела стройность и изящество юной женщины, сознающей свою красоту и принимающей её спокойно и с достоинством. Но всё существо Лорны будто освещалось выражением лучистых серых глаз — выражением, полным нежной мечтательности.

Под влиянием отца её ум развился; она многое знала и понимала; он научил её любить искусство, но она всё же умудрялась смотреть на жизнь под своим собственным углом, и там, где профессор Уиллоу видел лишь стройный ряд взаимосвязанных теорий, Лорна улавливала поэзию жизни — в старинной картине, морской волне или изогнутом стволе старого дерева. А деревенский здравый смысл Сары Грэхем, оказавшей на свою воспитанницу значительное влияние, пустил свои корни в её существе, позволяя девушке обрести под ногами твёрдую почву.

Уроки мисс Робинсон завершили её воспитание; у гувернантки она почерпнула представление о другом мире, с его законами и правилами, уметь следовать которым было, пожалуй, полезно. С возрастом Лорна оценила так называемое "умение держаться" и вести приличный светский разговор — как один из навыков, что мог бы ей пригодиться; но всё же стремление к "обществу" в ней так и не развилось.

Собственная болезненность, пусть и отошедшая во многом в прошлое, сделала Лорну сострадательной и снисходительной к ближнему; памятуя о своей слабости, она была добра к другим. В детские годы мечты и сказочные сюжеты, слетавшие на сердце девочки со страниц книг, были украшением её жизни и обещанием будущего, манящей путеводной звездой, позволявшей надеяться — на чудо, на праздник, на завтрашний день. Но Лорна выросла, вступила в жизнь, и теперь она желала осуществить свои надежды. Разумеется, она была утешительницей, помощницей и даже почти секретарём отца; обладая прекрасным почерком, она переписывала для него некоторые статьи, отрывки и главы из нужных книг; она помогала ему приводить в порядок библиотеку, была его первой слушательницей и собеседницей.

Потом она спускалась в комнаты Сары, входила в дела дома, постигая тонкую науку ведения домашнего хозяйства — "играла с кукольным домиком", как добродушно посмеивалась старая экономка-няня.

Но всё это не могло занимать полностью её душу и разум. Помощь отцу и верной прислуге, давным-давно ставшей членом семьи, была хороша; но Лорна искала собственную путеводную нить, собственное главное дело жизни. Перо, кисти и краски, клавиши фортепиано, на котором она под руководством мисс Робинсон выучилась премило играть, — всё это не влекло девушку с такой силой, с какой влечёт истинное призвание. Лорна знала, что не обладает подлинными талантами, и это ничуть не огорчало её. Радость жизни была слишком сильна в этом молодом существе, едва освободившимся от оков болезни. Лорна была счастлива, просыпаясь по утрам свежей и отдохнувшей, без головной боли и мучительной необходимости бороться с кашлем прежде, чем заговорить; Лорна была счастлива, имея силы и желание танцевать по просторным комнатам и без устали бегать вверх-вниз по лестнице.

Неудивительно, что в саду её надежд и фантазий расцветала и мечта о любви; она приходит ко всем и каждому, и Лорна не была исключением. Она знала множество романтических и трагических историй из древних и старинных преданий, о которых писал её отец; но ей, нынче такой полной жизни, стремление к трагизму было чуждо. Её мечты были чисты и светлы; в них присутствовала и жажда чуда, необыкновенного и прекрасного, как песня. Эта мечта не вязалась ни с чем из того, что существовало в реальности — ни с младшими коллегами отца, ни с их друзьями, ни с соседями, которые иногда провожали восхищёнными и заинтересованными взорами юную леди, выезжавшую из дома в обществе отца или гувернантки. В Лиссе люди состоятельные знакомились на праздниках, танцевальных вечерах и молитвенных собраниях; в окончательном решении дела о помолвке и свадьбе играло немалую роль состояние жениха и невесты. Но всё это не интересовало Лорну. Ей случалось услышать комплимент в свой адрес; прозвучало даже весьма сдержанное и приличное предложение руки и сердца; но никто ещё не затронул и не заставил запеть струны её души.

Профессор Уиллоу, выслушав от одного из своих молодых коллег просьбу начать ухаживание за его дочерью, вынужден был признать тот факт, что она больше не ребёнок. К счастью, это первое предложение было вежливо, но решительно отвергнуто Лорной, но Леандр всё же был встревожен. Отцовская ревность и страх за её судьбу не на шутку растревожили его душу.

В последние годы Лорна настолько окрепла, что профессор Уиллоу решил осуществить давнее намерение — совершить путешествие по Европе. Когда-то давным-давно они мечтали об этом с Иви, но сначала ему необходимо было занять место в университете и начать работу, затем родилась Лорна, затем... никакого "затем" уже не стало.

Годы будто притупили боль, оставив светлые воспоминания. Леандр пересказывал дочери простую историю своего знакомства с Иви; эта история, вполне обыкновенная, была проникнута тем очарованием, какое всегда отличает истории искренних чувств.

Иви была сестрой одного из товарищей Леандра по университету, и они познакомились, когда Леандр приехал к Робину погостить. Отец Робина и Иви был известным лингвистом, уже ушедшим на покой и жившим среди цветущих садов на старой ферме, откуда был родом; общество Робина и его отца, возможность сунуть любопытный нос в его библиотеку заставили Леандра принять это приглашение. Но библиотеке он в итоге уделил ничтожно мало внимания по сравнению с весёлой солнечной девушкой, порхавшей по дому, будто бабочка на лёгких крыльях. Смех Иви звучал чудесной музыкой, её голубые глаза сияли, как звёзды, и не было никого интересней и прекрасней её на всём белом свете. Леандр сопровождал её на танцы, которые устраивали в деревенском клубе, на пикники и дальние прогулки. Иви училась в учительской семинарии, располагавшейся в ближайшем городке, и, как и сам Леандр, в следующем году должна была окончить курс.

Однажды, возвращаясь с танцевального вечера под усыпанным звёздами небом, Леандр спросил, не захочет ли Иви и дальше идти с ним по дороге — по большой дороге жизни. Иви согласилась. Они были очень счастливы, и предстоящий год казался им замечательным прологом к великой радости дальнейшей жизни.

Но жизнь сурова. В тот год Иви потеряла отца, уже давно болевшего и скрывавшего свою болезнь; а вскоре пришёл черед Робина — он утонул в озере, спасая соседского мальчишку. Ферму, не приносившую дохода, пришлось продать; Иви разом лишилась и родных, и дома. Оставшихся сбережений ей как раз хватало, чтобы прожить до конца года в пансионе и оплатить учёбу.

Леандр приезжал к ней, когда только мог; но в тот трудный год им приходилось поддерживать связь при помощи писем — внушительная стопка всё ещё хранилась в заветном сундучке. Сначала её хранила Иви, затем оберегал Леандр, а теперь — с трепетом перечитывала Лорна. На дне сундучка она нашла дневник матери, с краткими, но полными чувства записками о её детстве, юности и том времени, когда она познакомилась с Леандром.

Переворачивая тонкие странички, Лорна заново знакомилась с родителями; она испытывала глубокую нежность к той девушке, которой когда-то была её мать, радовалась и горевала вместе с ней.

Лорна была уверена, что историю любви Иви и Леандра нечто очень важное роднило со сказкой «про алые паруса».

* * *

Путешествие по Европе оказалось для отца и дочери прекрасным приключением. Несмотря на все дорожные сложности и небольшие происшествия, они ни в коей мере не были разочарованы. В Англии они осмотрели достопримечательности Лондона и посетили Озёрный край; во Франции восхищались Парижем — и гораздо больше старинными замками из эпохи менестрелей, Шартрским собором и виноградниками. Они оценили красоты Шварцвальда и швейцарских Альп; в Италии узрели воочию древности Рима, прокатились в гондоле по узким каналам Венеции, очарование которых не смогли испортить даже злые комары, и насладились долиной Вальрозы. Узкие средневековые улочки городов, готические соборы с витражными окнами, музеи и галереи, дворцы и места великих битв — всё это имело особенное значение для взора людей образованных, за обширными познаниями не растерявших, а только углубивших способность чувствовать и понимать.

Профессор Уиллоу посетил и некоторых своих знакомых, давних и новых; во Франции и в Италии Лорна вновь получила по предложению руки и сердца — и вновь, к вящей радости отца, их отвергла. Француз был легкомыслен и чересчур боек; а в бескорыстии промотавшегося итальянского синьора Лорна, при всей своей невинности и незнании света, очень сильно сомневалась.

Но всё когда-нибудь заканчивается; подошло к концу и путешествие семьи Уиллоу. Они ступили на корабль, чтобы отплыть домой. Среди пассажиров, как с неудовольствием отметил Леандр, было несколько молодых людей, которые могли обратить свои взоры на его сокровище. Один из них почему-то показался Леандру особенно опасным. Это был немногословный и весьма приличный с виду юноша лет двадцати-двадцати пяти, высокий, с тёмно-карими глазами и русыми волосами; одетый скромно и просто, он производил благоприятное, хотя и не слишком яркое впечатление — на первый взгляд. В нём была серьёзность и вместе с тем уверенность человека занятого; он служил в фирме своего родственника и отправлялся по делам, как ни странно, в окрестности Лисса. Ничто при первом знакомстве не выдавало в этом корректном и спокойном молодом человеке представителя какой бы то ни было сказки, а уж тем более из области «алых парусов». Но его неизменная деликатная предупредительность по отношению к Лорне и уважительное отношение к профессору не могли не обратить на себя внимание, особенно в сравнении с назойливостью, развязностью и навязчивостью некоторых юнцов.

Словом, профессор Уиллоу вскорости понял, что встреча с Алланом Бернсом отнюдь не была случайной — случайностей в этом мире не бывает, это уж точно. Одно только оставалось неясным — что по этому поводу думает Лорна.

1) По легенде, когда Тесей отправился в плавание к острову Крит, где собирался победить Минотавра, он обещал отцу, что в случае победы паруса его кораблей будут белыми, а в случае поражения и гибели — чёрными. Но растяпа Тесей забыл сменить паруса на белые; издали Эней увидел чёрный парус и утопился с горя.

Вернуться к тексту