Когда меня не станет (джен)

То лето выдалось на редкость плаксивым. День за днём поливали дожди; серое небо ёжилось рябью туч и совершенно не собиралось светлеть. У июня была затяжная депрессия; в короткие паузы между моросью и ветрами робко давали о себе знать птицы, но пение их было не радостным, а скорее, обречённо-печальным. Прекрасно себя чувствовала только мокрица, заполонившая все хилые всходы картошки. Я бегала по двору, сновала между грядками и скотиной, придерживая живот, и думала о том, что надо так много всего ещё успеть.

Первый солнечный день пришёлся на следующее утро после твоего рождения в самом начале июля. Я хорошо помню, как в палату вдруг ворвался солнечный луч, расчертил казённую стену в трещинах, метнулся к двери и улёгся на филенку, разрастаясь и посылая волны тепла, жажды жизни и чего-то ещё такого удивительного, что щекотало в носу и подёргивало в животе.

Я пробовала на вкус новое для себя слово «мама», улыбалась, удивлялась и не верила, что всё это случилось со мной. Где-то в коридоре на дерматиновой кушетке всю ночь провёл твой папа, не пожелавший отправиться домой после того, как на скорой привёз меня в больницу. Часы боли остались позади, весь мир теперь сосредоточился на часах кормления — смешно, в те времена считалось правильным кормить малыша через каждые три часа строго по расписанию.

Мы ехали из роддома на колхозной машине с почётным эскортом — впереди трюхал трактор, который два раза вытаскивал нас из глубоких баклужин. Дома папа положил тебя на кровать и, улыбаясь, долго-долго смотрел, как ты посапываешь.

В лихие девяностые с прилавков магазинов как по мановению волшебной палочки исчезли многие предметы обихода, поэтому я не могла пойти и запросто купить детские пелёнки в районном сельпо взамен тех, которые подзатерялись в пути в контейнере грузовых перевозок — мы же только переехали. Сердобольные бабульки-соседки повытаскивали из своих древних сундуков все подходящие отрезы, так что одной проблемой стало меньше.

Коляской первое время служила огромная колосянка, из которой обычно корове давали сено. Помню, однажды кошка Муська прыгнула к тебе и перевернула её. Я трясущимися руками достала тебя из груды одеял и подушек — ты даже не проснулся.

В старом доме дуло из всех щелей, поэтому на пол тебя не пускали. Ты раскачивался в манеже, пытаясь выбраться из него, и как-то раз сумел перевернуть его, припечтавшись носом.

В деревне всегда было слишком много работы, я никогда не гуляла степенно с коляской по улице, а на все твои вопросы отвечала на ходу. Ты ковылял со мной по двору, пробовал доить корову, залезал на сушило по пролётам лестницы размером больше твоего двухвершкового роста, подгребал сено возле стога вилами в три раза выше тебя.

Я варила тебе клейстер из муки, давала ножницы и старые журналы, а ты сидел и вырезал картинки, а потом наклеивал над своей кроватью. Наверное, это был самый живописный ковёр.

Ты ходил с папой на охоту, а со мной за грибами, ты учился колоть дрова и караулил колхозный молоковоз, чтобы сдать молоко, ты умел загонять телят в калду, а ещё ты выучил буквы и читал все вывески, когда мы с тобой отправлялись в райцентр.

Чудо-машиной для тебя была автолавка, привозившая немудрящие продукты, а верхом мечтания была банка сгущённого молока, которым хвасталась соседская девчонка.

Потом был большой город, первый класс, первые друзья и первые высоты. Ты был лучшим учеником в классе, палочкой-выручалочкой учительницы, но «прилежание» никогда не было твоим синонимом.

Удивительно, но годы вихрем калейдоскопят воспоминания: вот только ты внимательно слушаешь учительницу, а вот уже кружишь в выпускном вальсе в светлом костюме, а я любуюсь тобой и удивляюсь, какой же ты уже взрослый. Школу ты закончил блестяще, но для меня было важнее, что ты вырос с добрым сердцем.

Девочка из соседней школы стала не просто первой любовью: у вас было всё очень серьёзно; я привыкла к тому, что вы всё время вместе и давно её считала своей.

Помню твой звонок в январе.

— Мам, что ты делаешь в июле?

Ну наконец-то вы решили сыграть свадьбу, я всё шутила, что пора уже разводиться, а вы никак не поженитесь. 

Теперь мы редко видимся, нас разделяют километры, но каждую встречу мы обнимаемся, и я получаю вновь ту порцию тепла и счастья, которые случились однажды тридцать лет назад.

Это лето выдалось на удивление жарким. Июнь врубил теплообогреватель на максимум и дарил курортные солнечные ванны. Клубника поспела раньше положенного, а птицы захлёбывались жизнеутверждающими трелями. Картошку я давно уже не сажала, ведь в "Магните" всегда можно прикупить пару килограммов.

Я забываю, что мне уже далеко не двадцать, хватаюсь по привычке за сто дел сразу, но спина и негнущиеся пальцы рук насмехаются и заставляют делать два шага назад после шага вперёд. Тогда я сажусь отдохнуть и думаю, как всё изменилось.

Столько воды утекло...

Детских пелёнок теперь в продаже море, можно заказывать их через интернет-магазины. Молодые мамочки степенно гуляют с колясками, потому что у них есть на это время. Умные машинки постирают все детские вещички, тогда как мне приходилось таскать воду из колодца. Сгущёнку ты можешь есть теперь хоть каждый день, но ты её не особо любишь.

— Что делаешь? — вырывает меня из размышления твой звонок.

— Да так, ничего, сижу, — отвечаю я.

— Ну, поздравляю тебя, бабуля. У тебя внучка!

Я ожидаемо плачу. 

Жизнь продолжается. Какой она будет ещё через тридцать лет, я не знаю. Возможно, моя внучка не будет знать, какими я пела голосами, во что верила. Но я надеюсь, что добро останется и однажды и она поменяется местами, чтобы вновь крутилось колесо Сансары.