Хаврошечкина яблонька (джен)

"Как там моя Крошечка-Хаврошечка поживает?" — думала яблонька, тоскливо покачивая серебряными веточками, на которых вот уж третий год не висело ни единого наливного яблочка.

Да что там яблочка? И цвести по весне ей не хотелось. Тосковала яблонька по лугам заливным, где паслась, бывалочи, когда была рябой коровой, молодой да гладкой. А ещё пуще тосковала по приветливой да ласковой сиротке Крошечке-Хаврошечке, что каждый день к ней наведывалась сказку рассказать, на жизнь свою несчастную пожалиться да помощи попросить.

Не отказывала ей в помощи рябая коровушка. Всего-то и надо было в одно ушко к ней влезть, а из другого вылезти. И вот уж любое дело сделано, и снова сиротка улыбается и смело домой идет, работу готовую несёт. Глядишь, хоть день, да не битой спать ляжет.

Как так у коровушки получалось, она никому не сказывала. А только и коровой не сразу стала. Была прежде колдуньей знатной: вся округа к ней хаживала, кто за чем: кому зелья приворотного, кому удачи да достатку, а кому и соседу хлебá потравить или скотину уморить.

Впрочем, за такое колдунья не бралась, да только не помогло это. Нашлись злые люди, кто возжелали её со свету сжить — пожечь вместе с домом. Узнала про то колдунья — да и наказала дочери своей единственной не плакать по ней, а собрать прах её, что останется, да развести его водицей колодезной. Напоить той водой корову. А как отелится, тёлочку забрать да подарить внученьке Хаврошечке, чтоб растила сама, хоть и мала ещё совсем.

Дочь так и сделала. Да только года не прошло, как померла сама, и осталась Крошечка-Хаврошечка сиротой. Так вместе с тёлочкой и забрали её к себе чужие люди.

Подрастала девочка, да и тёлочка уж в корову превратилась. Несладко Хаврошечке пришлось. Если бы не верная коровушка, так и вовсе горе бы горькое. Но прознала злая мачеха про то, что коровушка внучке своей помогает, рассердилась — да и зарезали её.

И вновь успела бывшая колдунья, а теперь корова наказ передать. Отлила Хаврошечка её косточки в саду, да и выросла яблонька с серебряными ветками, золотыми листочками да наливными яблочками. Помогла она Хаврошечке судьбу устроить, а сама на месте осталась. Корни из земли не выпростать, вслед за внученькой не убежать. И как теперь жить, чему радоваться, не ведала одинокая яблонька. Всё только вспоминала, как человеком была — дочку растила. Потом коровой была — внучку берегла. А теперь, видно, не нужна никому.

Мачеха на неё глядит злобно, всё срубить грозит. К чему ей яблоня без единого яблочка? Кабы не дочери её, Одноглазка, Двуглазка и Триглазка, повадившиеся в тенёчке под небывалым деревцем день за днем проводить, давно бы уж изничтожила она ненавистную яблоню.

А Хаврошечка всё не идёт яблоньку свою проведать. Далёко, видать, увёз её барин, что женился на девице, когда яблочка наливного из её рук отведал. Болит ли сердечко у внученьки о родной сторонке да о той, что берегла её и помогала, как могла? Или думать уж забыла она о косточках, что в корнях зарыты?

"Где же ты, милая моя, родненькая?" — шелестят на ветру золотистые листочки. Ветерок в них играет, и будто бы слышится яблоньке счастливый смех из самого далёка, да откуда — неведомо. Чудится: "Помню о тебе, приеду, дождись только!"

И ждёт яблонька, ждёт, ждёт...