Охотник (джен)

Если бы можно было вернуться к тушке растерзанного кролика и еще раз посмотреть на знак под ним, бросил бы Сандер свою затею? Он бы и сам хотел знать ответ на этот вопрос. Очень хотел бы знать… Вот только ответить ему было некому. Говорят, предопределенности в мире не существует, но теперь бы Сандер за это не поручился. Руку холодил металлический корпус фонаря, надежнее которого у него никогда не имелось, но толку от света там, где мрак распахивал свои врата? Сандер закрыл глаза и постарался не вслушиваться во влажные похрустывающие звуки, что доносились со всех сторон от него и приближались. Нога болела, может, сломанная в темноте, может, вывернутая, но Сандер знал, что это ненадолго...

* * *

Охотником Сандер всегда был азартным. Помнится, на какой-то из зимних охот до того увлекся, что гнал на всей скорости поперек пашни, да и застрял в снегу. Зверя они тогда упустили, машину из снега выкапывали часа четыре, да потом еще пришлось колодки менять.

Баек охотничьих у него в запасе было без счета. Как лисы в камышах до полусмерти испугался, как кабан ему ягодицу распорол. Как, от раненого лося убегая, на дерево не влез, а взлетел. Все это рассказывать — не пересказать. Чего только не наслушаешься в веселой охотничьей компании. Соберутся за стаканчиком горячительного холодной зимней порой и начинается: «А вот как-то раз…» И не остановишься. Хохот стоит, фляжка ходит по рукам. А наутро как ни в чем не бывало — в лес. Собаки лают, охотники деловито распределяются: кто гаять, кто стоять. И катится очередная азартная шайка за зверьем. А вечером под новую партию неисчислимых баек разделывает свежее, чуть прихваченное морозом мясо. Но больше прочих Сандер любил охоты, на которые ходил один за какой-нибудь редкостью, которой еще не прописалось в его коллекции трофеев.

Впрочем, и путешествовал Сандер с таким же азартом. Птичью охоту он не любил — велика радость за подранком в ледяное болото лезть, — а потому на излете лета брал длинный отпуск и весь сентябрь, а то и начало октября, колесил по диким просторам нехоженых троп. Не требовалось ему ни мягких одеял, ни банальных удобств — всего этого и дома хватало. Достаточно было теплого спальника и надежной палатки.

В одну из своих поездок наткнулся он на деревню глубоко в туманных еловых лесах, чьи владения исчисляются сотнями тысяч гектар. Горы там были дикими до сих пор, и, несмотря на проложенные асфальтовые дороги, гладкие, как масло, о цивилизации напоминали разве что изредка прочерчивающие небо реактивные следы самолетов. Диковатые молчаливые местные не отказали ему в ночлеге и проводнике, поскольку даже Сандер рисковал заблудиться в этих бескрайних лесах, перетекающих с горы на гору, вечно окутанных туманной дымкой.

Вечером, отужинав с немногословным семейством приютившего его старосты, Сандер рассматривал снимки, развешанные по стенам дома. Сделанные на черно-белую пленку с большим мастерством, они удивляли. Больше всего некоторые из них отдаленно напоминали работы Кристофа Мольнара, достаточно известного фотографа, на выставке у которого Сандер побывал лет пять назад и остался под впечатлением… Он, во всяком случае, помнил, как ему было жаль, когда Мальнар пропал бесследно во время одной из своих экспедиций.

Староста охотно рассказал, что когда-то один путешественник останавливался здесь — это были его фотографии, и он любезно подарил их хозяину после проявки.

Среди всей серии одна фотография поразили Сандера больше всего. В гуще темного леса стоял белый олень и спокойно смотрел в кадр, как будто совсем не боясь фотографа. Шкура животного светилась в полумраке — такой чистой была. Сандер ощутил, как глубоко внутри него нарастает тот самый трепет, бесконечный охотничий голод, который заставлял его гнать через пашню на полной скорости и в одиночку преследовать раненного лося. Олень в их краях был редким гостем. А белого оленя Сандер видел впервые.

— А что же, олень и правда белый или это на фото так кажется?

— Белый, — неохотно подтвердил хозяин и поспешил увести Сандера от стены, про которую до этого рассказывал весьма охотно.

— У вас тут такие водятся? — Сандер себя сбить с линии никогда не позволял, тем более, что тема оказалась из тех, что будоражили в нем самое сокровенное.

— Давно это было, знаете ли. Не помню я, — отмахнулся хозяин. — Если и водились, то давно. Да и не к добру они.

— Кто?

— Олени с белой шкурой.

Сандер ничего не ответил. Животные-альбиносы во многих культурах считались тронутыми демонами или, наоборот, предназначенными богам. Стоило ли удивляться, что в глухой деревне все еще ходят старые поверья? Сандер не удивился бы, если бы для оленя в лесу оставляли подношения.

Ружья Сандер с собой не привез, но координаты старосты записал — он хотел приехать на будущий год.

* * *

Так уж вышло, что Сандер приехал в те еловые леса, вечно плавающие в туманной дымке, только через три года. К тому моменту он уже перерыл все охотничьи форумы и каналы, раз пять по кругу перекопал весь интернет, но ничего не нашел про оленей-альбиносов в тех краях. В некоторых чатах над ним и вовсе посмеялись. Сандер на все это реагировал лишь твердокаменным намерением добыть эту самую шкуру оленя-альбиноса.

В деревне он легко отыскал дом старосты, и тот даже вспомнил его. Однако же проводника давать отказался. Посмурнел сразу же, как только Сандер заговорил про оленя, и буркнул:

— Гиблое это дело — оленя искать. Нельзя его искать. Не из этого мира такие твари. Пусть ходят свободно.

Сандер, понятное дело, не сказал, для чего он приехал. Не сказал о пятизарядном карабине, припрятанном в кузове пикапа, не показывал своего обмундирования на охоту. Сказал только, что белый олень не дает ему покоя уже три года — сам своими глазами хочет увидеть и заснять, как тот фотограф. А кто он, кстати?

— Не знаю, — буркнул еще мрачнее староста и отвернулся. — Не помню уже.

Сандер вполне допускал, что тот действительно мог не помнить за давностью лет, но тон был таким неприступным, что сразу становилось понятно: староста чего-то недоговаривает.

Проводника староста так и не дал. Посоветовал только уехать и не заниматься ерундой. Но Сандер никогда не сдавался. Ориентировался он в этих местах теперь сносно, хотя карты — это одно, а живой лес — совсем другое. Но, зная, куда и зачем идешь, можно тщательно подготовиться. Сандер и подготовился. Заблудиться он теперь не боялся — на протяжении всего пути он ставил маяки для себя, так что вернуться мог в любой момент и из любой точки. Боялся он только, что отпуск его кончится, а цели он так и не достигнет. Три года он бредил этой охотой, даже рассорился со старой бригадой, с которой охотился без малого десять лет.

Итак, он хорошо подготовлен и согласен ждать сколько потребуется. Всё ради того, чтобы убить белого оленя, который, похоже, все же обитал в этих местах, поскольку на пятые сутки своего продвижения все глубже и глубже в туманные хвойные леса, полные черных теней, он встретил первый след. И это, несомненно, был олень. Может быть, не белый, но олень, и довольно крупный. Сандер ощутил, как внутри у него все вибрирует и подрагивает — без добычи он из этих мест не вернется.

След петлял и водил его странными бессистемными кругами — так обычно рыщут волки, но не олени. И Сандер снова убедился, что он не зря приехал в эти места и так долго и тщательно готовился — поистине он выбрал необычную добычу, только ради такой и стоило приходить в лес. Все остальное — схватка заведомо неравных, способная преподносить сюрпризы, да, но все же предопределенная чаще всего. Сандеру же от охоты требовалось нечто большее — острота жизни, осмысленность бытия. Азарт, будоражащий кровь.

Блуждая по старым следам, Сандер наткнулся на странное место. Рассматривая его, он сразу вспомнил старосту из деревушки, что отговаривал его идти за оленем. Как он тогда подумал? Что не удивился бы, если бы оленю оставляли подношения в лесу? Подношением это и было, только жутковатым. Тушка домашнего кролика, перемазанная кровью, лежала на пеньке посреди небольшой полянки. Белой краской на пне вывели какой-то знак, Сандеру не знакомый — V, расчерченное горизонтальными и вертикальными полосами и точками, что отдаленно (очень отдаленно!) можно было бы интерпретировать как морду оленя. Судя по свежести краски и состоянию тушки, кто-то из местных оставил это здесь совсем недавно, примерно тогда же, когда в деревне появился сам Сандер. Охотник в Сандере ухмыльнулся — значит, он идет совершенно верным путем. Странно только то, что до сих пор кроличью тушку не утащили лисы или волки, чьи следы он видел совсем недалеко от деревни, а вот дальше почему-то видеть перестал.

На свежий след оленя Сандер вышел еще дня через два. Побродив по лесу и даже наткнувшись на свою же метку, он нашел протоптанную тропу и понял, что цель его близка. Радоваться было рано — в конце концов, олень был не один, а его интересует только конкретный. Но сделать с собой что-либо Сандер все равно не мог. Он вдруг вспомнил, как давным-давно выпрашивал у отца игрушечный вертолет. Он узнал, что отец купил ему заветную игрушку, от матери: та случайно проболталась и уговаривала хранить тайну, чтоб не испортить отцу удовольствие. Тогда, когда вожделенный подарок был близок, Сандер испытывал то же самое чувство, что и теперь — предвкушение, нервное и сладкое.

Засаду он готовил так, как любил больше всего, — никаких приспособлений, привнесенных цивилизацией. Только дичь и охотник наедине с природой — и пускай победит сильнейший. Он ждал оленей до самой ночи. Начинало холодать и смеркаться. Даже в своей многослойной одежде Сандер окоченел на посту. Следовало признать временное поражение и вернуться в лагерь, что он разбил в нескольких километрах к югу, у небольшой речушки.

Именно в тот момент, когда Сандер зевнул первый раз и шевельнулся, намереваясь подняться из засады, на опушку поляны вышел Он — огромный, величественный… и белый как снег!

Сандер застыл в неловкой позе с открытым ртом, в полуприсяде, перехватив ружье одной рукой. И вместо того, чтобы стрелять, смотрел, будто завороженный, как поворачивается туда-сюда роскошная корона из рогов, когда олень прислушивается, чутко нюхая воздух и прядая ушами.

Еще никогда в своей жизни Сандер не видел ничего столь прекрасного. Он даже забыл про то, что должен стрелять. Тем более, что белый олень повернулся боком, словно нарочно. Сандер, вспомнив, наконец, для чего он приехал сюда и бродил здесь уже почти неделю, потянул приклад к плечу.

Первый выстрел громом грянул над лесом, взлетели где-то недалеко перепуганные птицы и заметались в темноте с шумом и гамом. Олень вздрогнул, прянул и мгновенно скрылся среди деревьев с громким ревом. Было слышно, как огромная туша ломится через пролесок, снося ветки. Сандер, матерясь, выбрался из засады и побежал к месту, где должны были остаться следы. Попал или нет? Стрелком он был хорошим, но в тот момент, когда стрелял, едва ли действительно соображал.

Притоптанную траву и следы — поистине гигантские! — он нашел быстро. А чуть дальше, на сломанных ветках — темную густую кровь, совершенно черную в темноте. Оглянувшись на смутно виднеющееся в редких просветах между крон небо, Сандер поежился. Буквально еще минут двадцать — и станет совсем темно: он рискует не найти следов крови, и олень уйдет от него, а за ночь его растащат хищники. Плюс преследовать зверя в темноте — дело опасное для самого охотника. Порадовавшись, что предусмотрительно захватил с собой фонарь, Сандер полез в сумку, болтающуюся за плечами. Ночь — не ночь, он приехал сюда ради этого оленя! Он готов был ездить сюда каждый год, пока его не отыщет, а ему сказочно повезло встретить его буквально через неделю. Его не остановит какая-то темнота! Раненый олень не уйдет слишком уж далеко — крови было довольно много, значит, и рана была серьезной.

Сандер включил фонарь и двинулся вперед, светя под ноги и постоянно останавливаясь, чтобы не потерять кровавый след.

Вопреки всем законам логики и физиологии, олень шел сквозь лес с упорством и постоянной скоростью локомотива. Он должен уже был потерять несколько литров крови и обессилеть, но как будто и не собирался падать. Сандер порядком замерз, несмотря на то, что не останавливался с тех пор, как двинулся по следу. Идти, вопреки ожиданиям, было сносно — крупная туша оставляла за собой просеку из примятых кустов и поломанных веток. Сандер едва не сломал ногу и с тех пор старался быть внимательнее, но он понимал, что рано или поздно преследование утомит его самого. Плюс никто не отменял наличие других диких зверей в лесу, некоторые из которых не откажутся полакомиться уже им, хотя следов поблизости ему и не попадалось. Однако, чем дальше они углублялись в лес, тем меньше жизни Сандер видел вокруг. В лесу царила странная для осени тишина. Еще было не слишком холодно, и как минимум сову или филина он должен был бы уже встретить, однако лес все сильнее казался замершим. Старые деревья обрастали мхом, и здесь как будто вообще не ступала нога не только человека, но и животного.

В очередной раз обведя лучом фонаря окружающее пространство, Сандер успокоил себя тем, что все странности просто чудятся ему в неверном освещении, не дающем полной картины. Где-то над лесом поднялась луна, но сюда, в густоту и черноту хвойного леса, она почти не проникала, лишь намекая на свое присутствие яркими пятнами на земле в редких прогалах.

Через целую вечность — Сандер глянул на часы и убедился, что шел уже чуть больше часа, — ему показалось, что он окончательно заблудился и потерял след. Вытерев дрожащей от тяжелого фонаря рукой лоб, покрывшийся испариной, он остановился и внимательно осмотрелся. Он видел обломанные ветки позади себя, но впереди все было тихо и спокойно. Помаявшись в нерешительности и еще раз как следует посветив на землю, Сандер убедился, что здесь плотный ковер из хвои, лежавший на земле и поглощающий любой легкий след, тяжелые копыта раненого оленя не тревожили. Вероятно, он где-то резко свернул, и Сандер не увидел, где именно. Отыскать его теперь, в темноте, не представлялось возможным. Сандер помедлил и выключил фонарь. Какое-то время постояв с закрытыми глазами и прислушиваясь к абсолютной, ничем не потревоженной тишине, неестественной для леса, в котором должно быть слышно хотя бы ветер в макушках елей, Сандер взглянул вперед. Теперь, когда глаза привыкли к темноте, сквозь чуть поредевшие стволы и низко висящие ветки он видел, что где-то впереди есть просвет. Видимо, там была большая поляна, хорошо освещенная луной. Смирившись с тем, что оленя ему не найти, пока не начнет светать, Сандер двинулся вперед — надо было осмотреться и найти хорошее место для незапланированного ночлега, где его не достанет дикое зверье.

Поглядывая под ноги, — хотя тут подушка хвои была гладкой, ровной, без веток и бурелома, — Сандер медленно вышел на опушку леса. Посреди довольно большой поляны лежала одинокая, поваленная временем и короедом ель. Ее голые ветки, четко видимые в ярком лунном свете, раскинулись во все стороны, причудливо переплетаясь лабиринтами ломаных линий. Фотографы любят такие сложные формы, невольно подумалось Сандеру. Может, тот фотограф тоже тут был? Из-за облысевшей ели и паутины ветвей он не сразу заметил, что на одной из веток как на шампур наколота мелкая тушка с белым мехом. Очередной кролик, с каким-то холодком понял Сандер. Очередное капище белого оленя. Интересно, цвет тушки должен быть определенным? Тот кролик, которого он нашел в лесу утром, тоже был белым. Белый кролик для белого оленя. Особенно учитывая, что олени — травоядные.

Движение на противоположном краю заставило Сандера вздрогнуть и всмотреться в густую темноту под ветвями. Не веря своим глазам, Сандер смотрел, как из-под густой темноты хвойных лап на освещенную луной поляну вышел олень-альбинос. Он качнул головой и посмотрел прямо туда, где стоял человек, преследовавший его все это время. Тот, кто его ранил. Сандер видел теперь отчетливо, что по белоснежному, сияющему боку струится черная кровь — из раны, расположенной чуть левее и ниже лопатки. По всем статьям олень должен был упасть замертво еще минут сорок назад, но вот он — медленно вышел прямо на открытый луне прогал, двигаясь так же грациозно, как если бы у него в боку не было никакой раны. Сандер замер, не в силах преодолеть невольное восхищение, — какая мощь! Как будто это машина, а не живое тело, но столь прекрасная, что невозможно отвести глаз. Сандеру невероятно везло в этой охоте. Пожалуй, никогда в жизни еще так не везло. Он медленно снял с плеча карабин, стараясь не делать резких движений и не нарушать устоявшееся безмолвие леса. Олень продолжал смотреть прямо на него. Сандер прижал приклад к плечу и взглянул в глазок прицела. Поймал в перекрестье мишени… и замер.

Олень медленно поднялся на дыбы, как будто встал на задние ноги, словно прямоходящий. Вскинул голову к яркому диску луны, распахнул пасть и завыл во всю мощь. Из глотки его вырвался не рев, а что-то отдаленно похожее на вой, какого от оленей Сандер никогда не слышал. Он сам не заметил, как опустились руки с ружьем, и он уже во все глаза смотрел на то, как пасть оленя, раскрываясь все шире и шире, расходится в разные стороны, как отделяется нижняя челюсть и ползет вниз, подобно длинному языку; распахивается глотка, полная рядов острых зубов, торчащих в разные стороны; а следом вываливается уже сам синий, шевелящийся мерзкий язык, весь в потеках слюны, вязкими ниточками капающей на землю. Олень лопнул, как перезревшая дыня, и из брюха его вместо кишок вывалились копошащиеся, шарящие вслепую щупальца, от которых даже на расстоянии ощущалось тупое стремление — схватить, скрутить, разорвать… В глубине за ними скрывалась голодная жадная пасть, полная таких же многочисленных зубов, как и бывшая глотка. С рогов ошметками отваливалась подгнившая кожа.

Когда ноздрей достигла омерзительная вонь — смесь трупной вони и огромной городской свалки, политой нечистотами, — Сандер наконец понял, что глаза его не обманывают. Едва не вывернув желудок прямо себе на ботинки, Сандер вскинул позабытое ружье к плечу и всадил все пять патронов, почти не целясь, прямо в месиво щупальцев. Олень ревел и выл, будто стая раненых волков. От этого звука кожа на хребте у Сандера поднялась дыбом вслед за волосами. Олень упал на передние копыта и, покачивая свешивающейся на бок головой с закатившимися белесыми глазами, побежал прямо на Сандера. По дороге одно из щупалец случайно сшибло мертвого кролика с ветки, и тот мгновенно исчез под брюшиной оленя в ошметках шерсти и крови.

Последнее, что Сандер помнил, — он бежал, не разбирая дороги, в темноту чащи, из которой пришел, а навстречу ему из тьмы то тут, то там выходили другие белые олени и становились на дыбы. Они окружали его, как грамотные загонщики, гаящие дичь...

* * *

Поеживаясь от стылого холода, идущего от леса вместе с туманом, староста чистил пятизарядный карабин. Напоследок он смазал льняным маслом приклад и, убрав шомполы и тряпочки, пошел пить чай к позвавшей его супруге. Откусывая кусок ягодного пирога, та покосилась на карабин, прислоненный к балясине крыльца.

— Убрал бы ты эту фотографию, — недовольно сказала она, не глядя на мужа.

— Так то фотография. Никто не заставляет их в лес идти. Посмотрели — и хватит.

Она вздохнула и ушла наливать еще одну чашку замерзшему мужу. В самом деле, идти никто не заставляет, обычно, напротив, просят не ходить и в гости не приглашают.