А поехали в Париж! (гет)

— К чёрту всё, — Жан сбегает по узкой институтской лестнице, хлопает дверью и несётся по улице к Ольгиному дому. Он бесконечно долго звонит в звонок, пока, наконец, она не отворяет дверь.

— Жан, какого лешего, ты на часы смотрел? — возмущается Ольга, запахивая халат и машинально поправляя волосы.

— А что? — удивляется Жан, нахально протискиваясь в узкий коридор. — Ты же всё равно не спишь.

— Оля, кто там?! — звучит мужской голос откуда-то из глубины квартиры.

— Оль, выгони ce pauvre con⁽¹⁾, надо поговорить, — почти требует Жан.

— Утром нельзя поговорить? — недовольна она. — Что за спешка?

— Нельзя. Чёрт, Оля! — Ольга с тихим смехом отступает в сторону, и Жан вынужден впиться в горло её очередного любовника. — Ладно, пусть будет... ужин. А хороший ужин, где ты таких сытных всегда находишь? — он отталкивает ногой свалившегося без сознания незнакомца и вплотную подходит к Ольге.

— Жан, ты невыносим, — она морщится. — Говори уже, что хотел.

— Оль, я еду на конференцию, — сообщает он.

— Мои поздравления.

— В Париж, — добавляет он многозначительно.

— Потрясающе, — делая вид, что не понимает, она смотрит на него, всем видом выражая скуку и безразличие.

— Выходи за меня, — радостно подытоживает Жан.

— С какого перепугу?! — Ольге снова смешно.

— Меня без жены за границу не пустят, — поясняет Жан. — А взамен я предлагаю тебе двухнедельную поездку во Францию.

— Не маловато за руку и сердце?

— За штамп в паспорте.

— Тем более. И что будем делать потом?

— Какая разница? — нетерпеливо пожимает плечами Жан. — Поживём в законном браке как-нибудь до новой легенды.

— Нет.

— Фу, Оль, ну ты же не из-за этого... мне отказываешь? — Жан снова пинает бессознательное тело.

— Я в принципе отказываю тебе, — без улыбки отвечает Ольга.

— Хорошо, — Жан облизывает губы. — Что ты хочешь?

— Тебе так нужна эта поездка? Забавно, — она смотрит на него с интересом.

— Да. И ещё это единственное, что я могу сейчас тебе предложить.

— Мне же это не нужно, — она поднимает бровь. — Мне в принципе от вашей с дедом семейки ничего не нужно.

— Diable! — возмущается Жан.

— Не чертыхайся, — делает она замечание учительским тоном.

— Ну кто бы говорил, — усмехается он.

— Почему бы тебе не сходить с этим предложением к Аннушке?

— С женой-милиционером меня не только не выпустят, но ещё и арестуют на подступах к посольству.

— Ах да, ну конечно, — Ольга хмыкает и отворачивается, — И тут ты опять начнёшь звонить мне, ведь кто ещё сможет убедительно⁽²⁾ поговорить с посольскими, гэбистами и прочими!

— И потом, — Жан, словно доставая последний козырь, делает серьёзное и печальное лицо, — я хотел бы поехать с тобой. Зачем мне Аня?

— Всё, что ты хотел со мной, ты уже давно проебал, — жёстко, глядя ему в глаза, говорит Ольга.

— Не матерись, — мягко и чуть ехидно замечает Жан.

— Кто бы говорил, — прищуривается она.

— И с Аней будет скучно в Париже.

— Ни с одной нормальной женщиной не может быть скучно в Париже.

— Ей же всё равно: Париж, или Берлин, или Лондон... Хоть Братислава.

— Ну а тебе-то что Париж этот дался? Съезди на какую-нибудь другую конференцию. А то вернёшься — только проблем наживёшь. И сразу побежишь за новыми документами.

— А я хотел ещё съездить в Бордо.

Ольга готова ему что-то ответить, даже открывает для этого рот, но, осознав его слова, замолкает и неловко опускает взгляд.

— Я так понимаю, что и это без меня ты не сделаешь, верно? — тихо говорит она.

— В принципе, я что угодно могу без тебя, если очень нужно, — неожиданно спокойно говорит Жан.

— Ну так и... — Ольга очень хочет сказать какую-то колкость, но передумывает. — И когда там твоя конференция?

— Это «да»?

— Да, это «да». Подними мне этого, я его выгоню — и поговорим.

* * *

— Есть хочется невыносимо, — жалуется Ольга по-русски, переступая порог гостиничного номера.

— Потерпи, ночью я принесу тебе крови, — говорит Жан.

— А что у тебя с лицом?

— А что с ним?

— Ты ехал сюда, светясь от счастья, а теперь выглядишь как побитый щенок. Что, на француженок твой шарм уже не действует?

— Нет, просто я голоден, как и ты, — сухо отвечает Жан. Раздаётся тихий стук в дверь. — Mon dieu, я же повесил «не беспокоить»! Я повесил или не повесил?!

Ольга открывает дверь.

— Excusez-moi, vous avez oublié cela à la réception,⁽³⁾ — звучит голос мальчика-носильщика.

— Oh merci,⁽⁴⁾ — вежливо и радостно отвечает Ольга, забирая дорожный шарф, и выглядывает в коридор. Никого не обнаружив, она затаскивает носильщика внутрь и впивается ему в шею.

— Твою мать, Оля! — возмущается Жан. — Я же просил потерпеть!

— Я не удержалась, — она промокает губы бумажной салфеткой. — Угощайся, — и толкает свою жертву к нему.

Жан аккуратно присасывается к вене, почти попадая в следы от её клыков.

— Крепкое молодое поколение, — задумчиво говорит он. — Эй, garçon, ça va? Tu t’es évanoui ici. Es-tu en bonne santé? Pour l'amour de Dieu, nous ne le dirons à personne. Allez, allez,⁽⁵⁾ — он выталкивает очухавшегося носильщика, сунув ему в карман мелочь.

— Не разбрасывайся валютой, — замечает Ольга. — Я всё-таки хочу привезти с собой что-нибудь материальное, а не одни воспоминания, как супруг сорит деньгами.

— Не волнуйся, много всё равно не увезём.

— Это уже не твоя забота.

— Но валюта-то моя!

— Наша, милый, наша.

* * *

Ольга весело смеётся, сидя на лавочке напротив входа в Сорбонну. Она чрезвычайно довольна: только накануне добытый — иначе не скажешь — парижский белый костюм безупречен на ней; её французский — почти идеален, за исключением слегка наигранного русского акцента; а обаяния хватает на двух студентов и, кажется, молодого доцента. Милую светскую беседу прерывает Жан, одним своим видом распугав этот крошечный кружок поклонников своей супруги.

— Оля, меня нет в программе Университета Бордо, — тревожно, почти панически сообщает он.

— И что из этого? — лениво и без интереса спрашивает она.

— Оля, я сюда приехал только ради этого! Сделай что-нибудь!

— Жан, я не волшебница. Что я сделаю? — она смотрит на него самым честным взглядом.

— Я тебе покажу человека, который может внести изменения в программу. Идём.

— Нет.

— Пожалуйста.

— Ты же всё можешь без меня, — напоминает она, — иди и сам скажи этому человеку, мол, меня надо включить, или исключить, перевести или что там ещё.

— Он меня не послушает. Ты же знаешь ces ânes.⁽⁶⁾

— Нет, не знаю. И не имею ни малейшего желания знакомиться.

Жан садится возле неё и вздыхает.

— Прости меня, Оля. Я был неправ. Это непредвиденные обстоятельства, и я с ними не справлюсь без тебя, — Ольга молчит. Жан пробует снова: — Помоги мне, пожалуйста, мне необходима твоя помощь, — снова тишина. — Это действительно важно. Ты же понимаешь. Никто лучше тебя не поймёт.

Ольга молча встаёт и идёт к университету. Жан торопливо подскакивает и бежит следом.

— Этот? — она показывает на хмурого человека в сером мятом пиджаке.

— Он.

— Что-то уточнить ещё, кроме того, что ты должен ехать в Бордо?

— Вот тут название доклада, конференции… — Жан суёт ей листок. — А ещё вот гостиница и…

— По-русски, по-французски?

— Этому — по-русски, а дальше он сам всё решит. Главное — его убеди, что доктор Шамин едет в Бордо.

— Один доктор?

— С супругой.

— Супруга не хочет, супруга останется в Париже.

— Оля!

— Ладно, ладно, чёрт с тобой, с супругой. Но завтра утром!

* * *

Светит утреннее сентябрьское солнце. Ольга, наряженная в новенькое платье-рубашку цвета морской волны и светлые, на невысоком каблуке, туфли со шнурками-бантиками, останавливает белый «пежо» перед главным входом университета, не обращая внимания на запрещающий знак. Впрочем, полиция далеко, а окружающим больше по нраву рассматривать наглую красавицу, чем стучать на неё в участок.

Жан появляется почти сразу. Ольге смешно смотреть на его душераздирающе тревожный вид и торопливый шаг.

— Оля, что ты делаешь? И откуда эта машина?

— Мне её подарили, — облизывает она губы и насмешливо смотрит на Жана.

— Кто подарил? За что опять подарил?

— За красивые глаза, Жан. Ну некогда мне доставать нам транспорт другими способами. Садись уже, поехали. И так дни истекают. Поехали.

— У меня ещё выступление…

— Завтра же. Завтра после четырёх. В самом конце. Ты последний выступаешь на этом празднике научного бахвальства.

— Оль, но я же должен подготовиться, не потеряться, чтобы меня…

— Ты два дня тут уже не теряешься. Жан, ты разве рвался в Бордо ради пятнадцати минут славы на дощатой сцене?

— Seigneur Dieu,⁽⁷⁾ Ольга! — Жан бесцеремонно хватает её за руку и тащит к водительскому месту. Он распахивает перед ней дверь и, когда Ольга садится, наклоняется ближе: — Завтра в три я должен быть тут. Нет, не тут, во-о-он там, в третьем корпусе.

— Так точно, товарищ доктор. Садись уже, едем.

* * *

На заднем сиденье почти аккуратно сложен Жанов пиджак поверх кое-как брошенной Ольгиной лёгкой куртки. Сам Жан, надувшись на весь свет, сидит на пассажирском месте и смотрит, как в двух шагах от машины Ольга в компании местного селянина изучает дорожную карту. Она сосредоточенно кивает в ответ на длинную речь и, похоже, пытается сопоставить размах указующих жестов с масштабом карты. Закончив разговор и мило попрощавшись с собеседником, она возвращается в машину.

— Фух, это кошмар, — заявляет она с ходу. — Я не знаю, я нормально разговаривала с местными в Париже, в Орлеане, в Туре, да даже тут в Кадийяке всё понятно было, а этот говорит как слаборазвитый идиот.

— Местный диалект.

— Ну да. Но не настолько же! Как второй французский!

— Ты что-то поняла или ждём следующего?

— Поняла. В общем, мы не там свернули. Чтобы попасть в Роше, надо сейчас отъехать обратно на главную дорогу, проехать ещё по ней пять, что ли, миль, а потом свернуть направо, только там нет указателя, кроме ивовой рощицы. Или не ивовой. Рощица там, короче говоря.

— Всегда ездили мимо Ларока… Что-то ерунда какая-то…

— Новые дороги, перестроили. Не переживай, довезу тебя в лучшем виде.

— Ладно, поехали, покатаемся ещё. Если к утру не найдём, то поедем обратно.

— К утру мы не только найдём, но и погрузим себе оттуда всё самое ценное.

— Я не такой шмоточник, как ты. Я не за вещами сюда еду.

— Да-да.

Жан фыркает и отворачивается. Скользящие мимо зелёные пейзажи полей и виноградников успокаивают и заставляют улыбнуться даже его.

— Смотри, — окликает Жана Ольга. — Роща? Похоже?

— Другой у дороги не было вроде, — пожимает плечами он. — Поворачивай.

— Смотри, штурман, если что — ты будешь виноват.

— Опять я виноват.

— Всегда.

— Стой!!!

— Что? — Ольга резко тормозит, и непристёгнутый Жан почти бодает переднюю панель. Несмотря на это, выпрямившись, он радостно указывает куда-то в сторону:

— Церковь Сен-Мишель!

— А, — Ольга уже привыкла, что здесь Сен-Мишель — почти то же, что в России церковь Пресвятой Богородицы или памятник Ленину в Союзе: в каждом городе по штуке.

Жан с неожиданной бодростью выскакивает из машины и с блаженством на лице любуется не по-католически скромным белым фасадом колокольни.

— Ну вот видишь, довезла, — говорит подошедшая Ольга и суёт ему пиджак. — Зайдём или как?

— Конечно зайдём.

Посерьёзневший Жан, натянув пиджак, входит под сень сельского храма: небольшого, светлого, по-провинциальному уютного и доброго. Он крестится на входе, медленно идёт по узкому проходу между скамеек для прихожан, поворачивает голову к окну, отчего у Ольги на миг перехватывает дыхание: так живописно солнечный свет падает на Жанов профиль. Церковь кажется абсолютно пустой, лишь где-то в глубине их чуткий слух улавливает тихие голоса.

Жан садится на скамью, и Ольга устраивается рядом. Секунду подумав, она прикрывает колени курткой — платье оказалось неожиданно коротко для церкви. В отличие от сосредоточенного, погружённого в себя Жана, она с любопытством осматривает скромное убранство, поглядывает на часы, слушает окружающие звуки.

— Мы можем остаться на вечернюю службу, — говорит она еле слышно.

Жан, встрепенувшись, наклоняет голову.

— Нет, — говорит он, подумав. — Я не настолько религиозен… нынче.

— Да и никогда не был, — словно про себя говорит Ольга.

— И то верно. Это просто… память.

И он надолго замолкает.

Они поднимаются, только когда на них обращает внимание появившийся у алтаря священник. Но тому хватает такта не задерживать застенчивых прихожан.

На солнце, повернувшем к закату, Жан оглядывается.

— Пойдём, — зовёт он, — покажу тебе виноградники.

— Давай проедем.

Жан смешливо фыркает.

— Здесь рядом. Дольше будешь парковаться. Идём, — он протягивает ей руку. — Здесь почти всё сожгли тогда, — говорит он на ходу, ведя Ольгу вдоль пыльной дороги и не утруждая себя пояснениями, когда — «тогда»: она же и так знает. — А вон там — так и стоит деревня. Там был пруд, — он сопровождает свои слова широкими жестами, — я ненавидел его, я все ваши пруды ненавижу, — Ольга с кривой улыбкой опускает взгляд. — Посмотришь — красота, а в глубине — черти роятся…

— Черти в омутах, — поправляет Ольга.

— Неважно. В лесу было хорошо, но разве это лес, в самом деле.

— Ну, не тайга.

— Даже не смоленские чащобы. Но и это неважно.

— А что важно?

Жан останавливается.

— Не знаю, — легко пожимает он плечами. — Что-то. Вон там дом был, но я не уверен. Представляешь? — он оборачивается к ней с улыбкой. — Я не уверен. — На его лице солнечный луч резко прочерчивает неглубокие морщины, высветляет и без того ясные серые глаза. — Идём.

Они долго идут по дороге, Жан что-то рассказывает про виноградники, затаскивает Ольгу за ограду, спускается с ней вдоль ровных рядов вызревших лоз. В задумчивости она срывает тяжёлую гроздь, машинально тянет в рот крупную матовую ягоду.

— Оль, не надо, — он пытается отвести её руку, но Ольга ловко уворачивается.

— Отними, — она сжимает зубами виноградину.

— Tu es fou,⁽⁸⁾ — но не спорит, наклоняется, отнимает виноградину губами, выплёвывает и коротко целует Ольгу. Тесно сжав её в объятиях, говорит: — Здесь рядом винодельня, приличный дом. Напросимся на ночлег?

— Что сразу — напросимся? Сами пригласят, — улыбается она.

* * *

В узкое решётчатое окно проникает первый утренний свет. Ольга, замотанная в полотенце, сидит, по-турецки скрестив ноги, на узкой кровати, застеленной смятым белоснежным бельём. Её обычно аккуратно заколотые волосы рассыпались светлыми волнами по плечам.

— Мы могли бы остаться здесь, — говорит она.

Жан за её спиной в десятый раз переставляет на маленьком столе шесть бутылок белого вина, внимательно перечитывая этикетки.

— Милая моя Оленька, — говорит он, выстраивая ровный треугольник, — это ведь даже не Смоленск. — Жан пересаживается так, чтобы оказаться за её спиной. — Ты заскучаешь здесь на второй день, — он ласково целует обнажённое плечо, — а через неделю со скуки натворишь таких бед на глазах у изумлённой сельской публики, что тебя и впрямь сожгут, — он обнимает её, — но уже как ведьму.

— Значит, мы правильно остались здесь на один день, — она оборачивается, чтобы легонько чмокнуть его в щёку. — Нас не запомнят, а у нас — останется чувство щемящей тоски и недосказанности.

— Никогда не знал, как перевести эту вашу «тоску». Столько намешали в одном слове — нигде больше такого нет.

— Но разве что-то в этом слове тебе непонятно? — и Ольга не даёт ему ответить, целует и утягивает за собой в ещё тёплую постель.

* * *

— А ещё ругают наши дороги, — возмущается Ольга, когда несчастный «пежо» проваливается в какую-то колдобину так, что она чувствует это всем телом. На заднем сиденье трагически звякают бутылки.

Жан, пользуясь своим положением пассажира, успевает с интересом рассматривать окрестности.

— О-о-оль…

— Что? — сухо вопрошает она, объезжая брошенный на дорогу булыжник.

— Оля, стой, вернись, пожалуйста.

— Мы что-то забыли?

— Нет, но вернись, Оль.

Она тормозит у обочины. Жану со второй попытки удаётся распахнуть дверь, и он пулей летит назад, к дорожному знаку. Ольга следует за ним и замирает: на указателе вместо ожидаемого «Rochet» написано «Larchey».

Она осторожно переводит взгляд на Жана.

— Только, пожалуйста, не озвучивай то, что ты сейчас подумал. Я и так это знаю.

Плечи Жана жалко опускаются.

— А говори — не говори… Это же ничего не изменит, — произносит он на удивление спокойно. — И потом, мы же договорились — штурман виноват, — он указывает на себя и разводит руками. — И потом, я… — он замолкает, но Ольга и так понимает, почему на его щеках выступает досадливый румянец.

— Подожди, сейчас разберёмся.

Она сидит, разложив карту на руле, а над открытой дверью нависает Жан.

— Это всё тот чёртов сусанин, — ругается Ольга, — я половины не разобрала, что он говорил, а он похоже не понял, что я от него хочу. И названия эти на слух почти одинаково звучат…

— Я идиот, наверно, — досадует Жан, — но церковь правда та самая, не настолько же я склеротик!

— Тебе двести лет, ты точно склеротик. Может, даже маразматик.

— А ты бы подучила французский, ma chérie,⁽⁹⁾ прежде, чем разговаривать с местными.

— Разговаривай сам, если такой франкофон. Заодно, может, уже сядешь, наконец, за руль тоже сам.

— Кое-кому не помешало бы к умению крутить баранку добавить умение не блуждать в трёх соснах.

— Или в одной церквушке.

— Смотри, — Жан резко тычет пальцем в точку на карте и сминает её, резко надавливая сигнал.

— Да… — Ольга едва удерживается от ругательства. — Порвёшь, другой нет, — предупреждает она и разглаживает бумажное полотно. — Где?

— Вот тут-тут, сейчас… — он наклоняется ниже и снова находит то, что искал, — Вот оно. А где мы?

Ольга сворачивает карту и прижимает ногтями две точки: где они и куда им надо.

— Это рядом. Совсем. Мы как раз из-за того сусанина свернули на другом перекрёстке. Надо было там же, где с ним болтали.

— Mon Dieu.⁽¹⁰⁾ Не успеем, да?

— Если ты ещё с полчаса поноешь, то не успеем. Садись.

Они мчат по дороге, изредка резко тормозя и сверяясь с картой, и, наконец, выскакивают перед правильным, нужным указателем.

— Куда? — деловито спрашивает Ольга, снижая скорость.

— Понятия не имею, — грустит Жан. — Наверно, поищем церковь?

Ольга вздыхает, смотрит на часы и едет вдоль строя маленьких домов.

— По-моему, вон там…

Они и правда через минуту тормозят напротив церкви: такой же светлой, схожего силуэта, но всё же совершенно иной: с нарядной бежевой кладкой, окружённой кованой решёткой забора, с высокой объёмной колокольней вместо скромного гладкого фасада с парой небольших колоколов. Рядом желтеет аккуратно подстриженный сад, а на паперти хитро посматривает на приезжих местный нищий.

— Это не та церковь, — растерянно говорит Жан.

— Её могли перестроить. Давай войдём, — Ольга подталкивает его внутрь. Жан оглядывается, забыв коснуться святой воды в кропильнице. Солнце ещё высоко, и ажурные окна не дают того волшебного света, что так заворожил обоих накануне.

— Значит, перестроили, — грустно говорит Жан. — Это точно не та церковь, — он поворачивается и печально уходит прочь без всякого почтения к святому месту. Ольга спешит следом.

— Садись, проедем до виноградника.

— А, — машет рукой Жан. — Они тут все одинаковы.

Ольга упрямо заталкивает его в «пежо» и везёт по сельской улице. Через пять минут она ловит себя на мысли, что заблудилась: и церковь, и домишки, и ровные полосы подвязанных лоз сливаются в её сознании.

— Поехали уже обратно, — говорит Жан.

— Как скажете, мсье. Только давай, раз приехали, и тут купим вина. Мне кажется, судя по запаху, из первой партии как минимум одна бутылка уже разбилась.

— Вот же malchance.⁽¹¹⁾

* * *

— Ah, maintenant on comprend clairement pourquoi votre compagnon, Monsieur Chamin, ne s’est jamais présenté à la conférence. Mais cela a aussi ses avantages: en sa présence, la discussion s’éteindrait rapidement.⁽¹²⁾

— Quoi?⁽¹³⁾ — Жан, который до этой негромко сказанной фразы с упоением обсуждал с кем-то сердечно-лёгочную реанимацию, тушуется и быстро вертит головой, прекрасно осознавая, кого в этом научном кругу могут называть его «compagnon».

— Жанываныч, — говорят ему в другое ухо, — нет, конечно, это хорошо, что ваша супруга утёрла нос этим буржуинам, но как-то это не по-советски… Как, простите, лягушонка в коробчонке со своим «мерседесом», в своём наряде…

Жана бросает в холодный пот. Он наконец-то видит Ольгу, которая только-только вошла в банкетный зал и любезно беседует с ректором Университета Бордо. В своём облегающем чёрном шёлковом платье с открытым плечом она почти неприлично выделяется на фоне цветных пышных юбок и чинных корсажей присутствующих дам. Плиссированная органза, один отрез которой уподобился летящему газовому крылу и заменяет рукав, а второй — крепится к талии и имитирует самый модный в тот год силуэт, смотрится ещё более эксцентрично, не открывая лишнего своей прозрачностью, но намекая на саму возможность. Единственное украшение — тяжёлая нитка старинного жемчуга — затеняет весь сегодняшний блеск бриллиантов.

«Оля, глупая ты моя женщина, ну нельзя же так одеваться перед почтенной и скромной учёной публикой… Весь вечер теперь, что ли, охранять тебя…» — мелькает у Жана в голове.

— Je vous demande pardon,⁽¹⁴⁾ — церемонно раскланявшись с ректором, Жан быстро уводит Ольгу в сторону, в глубину зала.

— Я думала, я успею только к концу, — отчего-то радостно выдыхает она.

— Ну, если бы ты так не спешила сбежать от слишком сложных для тебя выступлений, — раздражённо говорит Жан, — ты бы знала, что мой доклад задержал аудиторию почти на полтора часа.

— И это было чертовски невежливо с твоей стороны по отношению к господам учёным, — смеётся Ольга, явно не желая ни ругаться, ни что-либо объяснять. — Прости, что не успела присутствовать на твоём триумфе.

— Ты приехала вместе со мной, — напирает Жан, — и тут же удрала из Университета. Это ты называешь «не успела»?

— Увы, я потратила слишком много времени, катая тебя по местам твоего детства, которые ты даже толком не помнишь.

Жан прикрывает глаза, будто моля небеса о терпении.

— Прошло полтора столетия. Посмотрим, что к этому сроку будешь помнить ты.

— Я всегда нахожу, чем можно сберечь воспоминания, — серьёзно говорит она, будто невзначай касаясь жемчуга на своей шее.

— И уделяешь вещам чересчур много времени, — продолжает обижаться Жан.

— Что поделать. Но, согласись, это бывает полезно. Сегодня в том числе. Я решила, что должна достойно представить тебя, советскую науку и нашу страну этим вечером, на банкете, а не в душной аудитории. И не смей мне сейчас врать, что мне это не удалось.

— Да уж, представительские функции тебе всегда удавались хорошо, в отличие от многих других.

— Да и другие неплохо, не преуменьшай.

— И что у тебя за «мерседес»? Утром же был «пежо».

— Ах, это. Увидела и не смогла удержаться. Он подходит к моему платью. Завтра его найдут и вернут владельцу, не переживай.

— Мне сложно назвать хоть одно правило или закон, которые ты не нарушила за эту поездку.

— Ну, например, я никого не убила. Но это можно исправить, — она осторожно, так, чтобы видел только он, обнажает клыки. — Сожру тебя сейчас с особым удовольствием.

— Оля! — он дёргает и тянет её за руку, пытаясь увести за колонну, а Ольга только смеётся.

— Ну перестань. Иди уже, заканчивай свои дискуссии, а я поброжу, пообщаюсь, поддержу нашу репутацию.

— Ты не оставила камня на камне от нашей репутации.

— Бог с тобой! Ещё даже не попыталась.

— Боже, я не понимаю: ты три часа потратила на какое-то платье!

— И причёску, и макияж, и… — Она берёт с подноса проходящего мимо официанта два бокала с шампанским. — Держи. Хотя бы сделай вид, что ты обычный доцент.

— Пьяный вампир — не для этой нервической публики. Оля!

Ольга со смехом подносит бокал к губам, оставляет на стекле след красной помады, но так и не делает глотка.

— Не кричи так. На нас смотрят. Скандалим тут, как мещане. Я всё знаю и понимаю. Иди уже, правда.

— Оля, и не сожри никого, пожалуйста. И без того сегодня испортила всё, что могла.

Ольга наконец устаёт от упрёков, мрачнеет и одаривает Жана осуждающим взглядом.

Они расходятся до середины ночи, когда волей-неволей Жан вынужден сесть возле неё в тот самый «мерседес» — тяжеловесный, чёрный, великолепный до одури.

— Давай сразу отвезём его на место, — просит он.

— Сначала я отвезу тебя в гостиницу, а дальше делай с ним что хочешь, — устало говорит Ольга.

* * *

И она держит слово: лишь довозит Жана до гостиницы, бросает машину и пропадает до самого утра. Жан долго бродит по этажам, о чём-то расспрашивает служащих, не даёт покоя себе, постояльцам, девушке за стойкой, которую в итоге досадливо прикусывает, и после позднего ужина запирается у себя в номере.

Ровно в девять утра Жан спускается к завтраку. Со стаканом воды и тарелкой фруктов он старательно изображает приличного постояльца в дальнем углу, пока не замечает Ольгу, на ходу мило беседующую с одним из его коллег. Впрочем, последний быстро ретируется, когда замечает звереющего Жана.

— Где была? — почти равнодушно спрашивает Жан, когда она садится к нему за стол.

— Гуляла, — она слегка морщит лоб, — в этом городке скучно и мило.

— Как в любой провинции. Мне ждать последствия твоих прогулок?

— Нет, — но всё же она незаметно достаёт из сумки небольшую зелёную бутыль. — Принеси ещё один стакан.

— Ты точно с ума сошла.

— Ну не голодать же. Дорога впереди.

Жан поднимается за вторым стаканом и старательно прикрывает собой Ольгу, разливающую кровь.

— Так кого ты с утра загрызла? — не отстаёт он, садясь напротив.

— Девочку-администратора, — честно признаётся Ольга. — Ну нельзя же ей прощать кокетство с моим мужем.

— Бедное дитя, — улыбается Жан, пригубив знакомую кровь. — Я тоже её пил.

— Я видела.

— Подожди, когда? Как?

— Ты очень невнимателен. Гулять в этом городе всю ночь невозможно: слишком мал. Хотя и с богатой историей. Кстати, вчера ты зря так гневался. На свой образ я потратила от силы минут сорок, зато, знаешь, кого встретила? — Жан отрицательно качает головой. — Одного очень перспективного работника архива. Попросила его найти и снять копию с кое-каких записей, а этот сообразительный юноша оставил копию в архиве, а мне притащил к утру оригинал, — и Ольга кладёт перед Жаном большой конверт.

— И что это? — настороженно спрашивает он.

— А ты почитай.

Жан торопливо раскрывает конверт и погружается в чтение.

— То есть…

— Ну давай, сам это скажи.

— И церковь, и всё остальное просто… сгорели? Нет, стой, в тысяча семьсот восемьдесят девятом сгорел только дом!

— Ну так и эта справка не восемнадцатого века.

— А новые дома через милю назвали так же, как старый Роше и…

— И это не твоя церковь. Не твои виноградники. Там вообще не осталось ничего твоего, Жан, — она кладёт ладонь поверх его руки, рассеянно опустившей листок с записями. Жан молчит, подперев подбородок и блуждая взглядом по завтракающим постояльцам. — Только названия. Ну, если, конечно, где-то под старым дубом не зарыты семейные реликвии, — мягко улыбается Ольга.

— Не зарыты, — Жан, встрепенувшись, складывает листок, убирает в конверт, а конверт прячет во внутренний карман. И встречается взглядом с Ольгой.

— Вино по утрам? — неожиданно спрашивает громкий голос над ними. — Да вы буржуи, товарищи! — и несколько человек смеются, проходя мимо.

— Чёрт, Оль, сейчас начнётся…

— Да ничего не начнётся, ну позавидуют, пустят слухи… — она допивает залпом свою кровь. — Пойдём уже, а то опоздаем.

В коридоре Жан останавливает Ольгу.

— Оль, спасибо.

— Не за что.

— Оль, а можно ещё попросить?

— М?

— Можешь сама сдать ключ?

— А что такое?

— Не знаю, такие неприятные тут администраторы, глупенькие, хамовитые, а у тебя они будут шёлковыми…

Ольга пожимает плечами и, пока Жан ходит за чемоданами, закрывает вопросы с выселением.

— А можно спросить? — забрав ключ, спрашивает та самая девочка-администратор, изрядно побледневшая за эту ночь.

— Спрашивайте, — снисходит Ольга.

— А как у вас в Союзе учат французский? Нанимают частных учителей, да?

Ольга недоумённо моргает.

— В Союзе, — она облизывает губы, формулируя приемлемый ответ, — все равны и никто не нанимает учителей. Со всем справляется общеобразовательная школа, а все учителя в ней и работают.

— А-а-а... как интересно... а когда мы разговаривали с вашим супругом, мы подумали, что его учил какой-то очень-очень старый француз. У него язык — как в романах Дюма. Он говорит как мой дедушка. И даже переспрашивает модные словечки так же мило, как дедушка.

Ольга фыркает, отмахивается и возвращается к ожидающему её Жану.

* * *

— Дедуль, ну прости, что опять мы с легендами… Честное слово, мы нечаянно!

Кривич мрачно косится на Ольгу, прекрасно понимая, кто был основным подельником этого «нечаянно». Почти сразу по возвращении и она, и Жан вынуждены если не скрываться, то тихо и незаметно переехать к нему, что вовсе не радует хозяина дома.

— Да, я заметил. Так, невзначай уехали из Парижу, — перечисляет он, — угнали три машины…

— Две, — спорит Жан.

— Да нет, три, — кается Ольга.

— А третью-то когда?!

— …обнесли музей…

— Архив. И это очень нужно было Жану.

— … провезли через границу вина на целый полк…

— На полк хранителей. Или они чем-то недовольны? — вздёргивает подбородок Ольга.

— Наверно, хотели красного сухого, а тут мы белое полусладкое привезли, — улыбается Жан. — Хотя мне казалось, что им без разницы.

— … потратили валюты в десять раз больше положенного…

— Mon Dieu! — поражается Жан, не особенно считавший деньги.

— Да какие в десять! — горячо возражает Ольга. — Ну на сотню франков перебрали, ну бывает! И то никто почти не заметил!

— Ага! Весь Жанчиков институт гудит, сколько буржуинского добра навёз наш доктор!

— Собой бы занялись, бездельники.

— Вся твоя школа смотрит на твои новые шмотки да цацки как на экспонаты музЭя!

— Вот уж у кого других дел нет!

— Дедуль, это она ещё не надевала то самое платье…

— А какое это ещё «то самое»?!

— На банкете она уложила своим видом весь научный бомонд.

— И чего не хвастает?

— Нет уж, вот это — точно пойдёт в семейный музЭй, — передразнивает Ольга Кривича. — Не для этого дома наряд.

— Да ладно, Оль, хоть на Новый год надень, — благодушно и довольно улыбается Жан.

— Ты не отмечаешь Новый год.

— Ради такого дела — отмечу.

— Ой, отстань, — Ольга отмахивается и поднимается. — Я так понимаю, разбор полётов окончен? Всего доброго, — и она уходит прочь.

— Нет, ну вы совсем с глузду съехали, — высказывает Кривич Жану. — Это же надо, за две недели столько наворотить! И это мы ещё не знаем, кем и сколько вы там питались!

— Да прости уже, дедуль, — морщится Жан. — И питались мы прилично — все наши ужины и завтраки живы-здоровы остались. У нас даже ни одного штрафа за неправильное вождение. Да и, честно говоря, я не уверен, что там всё было куплено за деньги. Ты же знаешь Олины способности.

— Всё там было честно куплено! — слышится Ольгин голос из-за стенки. — По большим-большим скидкам!

— А о тебе в газете написали, — мрачно добавляет Кривич, глядя на Жана.

— Ну да, с портретом, — вздыхает тот. — Перспективный учёный…

— Вот вся перспектива тебе — в морг!

— Я же понимаю, я же что…

— Ни черта вы не понимаете! Только и забот от вас! Куда ни сунетесь — везде натворите делов! Ленинград — все люди звонят о вампирах, Москва — все вампиры московские на вас жалуются! Даже в несчастный задрипанный Париж поехали — и там не удержались! Нет, ну вы посмотрите вот на неё! Жанчик, ну ты куда смотрел, как ты её в таком виде в люди-то пустил?

Ольга, наряженная в «то самое», с газовым крылом, платье, подходит и берёт свой недопитый бокал.

— А его никто не спрашивал, — поясняет она. — Тем более что люди там были приличные, не чета местными дикарям, могут спокойно оценить красоту.

— Ото там — «приличные», — вздыхает Кривич. — А тут — конечно, куда нам… Только и смотрим, рты разинув, на сиятельную райску пичугу, что к нам, в нашу дыру, залетела… Не соответствуем-с… Да что ты тут расходилася — туда-сюда, туда-сюда, как модЭль! Сыми ты уже своё барахло помпезное! Неча тут пыль шелками протирать!

Довольная Ольга отставляет опустошённый бокал и смеётся.

1) этого мудака

Вернуться к тексту

2) Вампирская сверхспособность Ольги — гипноз, которым она беззастенчиво пользуется. И Жан тоже этим пользуется.

Вернуться к тексту

3) Прошу прощенья, вы забыли это на стойке администратора.

Вернуться к тексту

4) Спасибо.

Вернуться к тексту

5) Эй, юноша, вы в порядке? Вы потеряли сознание тут. Вы здоровы? Ради бога, не скажем никому. Идите, идите.

Вернуться к тексту

6) этих ослов.

Вернуться к тексту

7) Господи боже.

Вернуться к тексту

8) Сумасшедшая

Вернуться к тексту

9) милочка

Вернуться к тексту

10) Боже мой.

Вернуться к тексту

11) невезение.

Вернуться к тексту

12) А, теперь понятно, почему ваша спутница, мсье Шамин, так и не появилась на конференции. Но в этом есть и свои плюсы: в её присутствии дискуссия бы быстро стухла.

Вернуться к тексту

13) Что?

Вернуться к тексту

14) Прошу прощения.

Вернуться к тексту