Благосклонность королевы (гет)

Раскаленная земля заставляет воздух дрожать. Белые, красные, коралловые розы её величества мужественно переживают полуденное солнце. Жарко. Марии-Анне из окна даже смотреть на них больно. Она вздыхает. В стенах дворца чуть прохладнее, чем на улицах Мадрида, но ненамного.

Придворный наряд туго, до удушья, стягивает фигуру. Жесткий корсет не позволяет спине потерять необычайно прямую осанку; что бы ни случилось — прекрасной инфанте следует сохранять спокойный и горделивый вид. Каждое утро нежное тело юной Марии-Анны заковывают в роскошное платье, окружают её слоями великолепных тканей, заключают в клетку вертугадэна⁽¹⁾ — точно красивую птичку, пойманную в силки. Драгоценные камни, жесткие воротнички, металлические кружева, густая чёрная тень мантильи — всё, всё, чтобы украсить, спрятать и поработить. Тяжела жизнь женщины, но жизнь инфанты тяжела вдвойне — узница королевского величия и священного этикета, в самом центре безумного водоворота придворных интриг. Спесь и гордыня, страсти и страстишки, честолюбие и жадность, раболепие и высокомерие — от этой удушающей атмосферы Мария-Анна страдает не меньше, чем садовые розы — от жестокой жары. Впрочем, летняя жара досаждает ей тоже...

Капля пота рождается где-то между двух полушарий юной груди и скатывается по ложбинке вниз, вызывая неприятную щекотку. Мария-Анна едва заметно морщится.

— Вам нехорошо, ваше высочество?

Мария-Анна медленно поднимает глаза, стараясь сдержать улыбку при звуках этого раскатистого голоса. Улыбается только одними глазами — и это даже чуть больше, чем положено инфанте.

— Ваша правда, кузен⁽²⁾. Я бы выпила немного воды, — тихо-тихо произносит она, не в силах отвести взгляда от этих лукавых зеленых глаз. Изумрудных. Как камни в парадном уборе её величества.

Едва уловимый шорох юбок выдает невольное движение Марии-Анны вперед. Едва видимое движение бровью и самым уголком губ — свидетельствует о предельном внимании её собеседника. И эта тень нерожденной улыбки, это внимание заставляют сердце Марии-Анны биться в сотни раз быстрее, чем до этого.

Корсет становится тесен, как никогда. И, кажется, только он удерживает её сердце от того, чтобы выпорхнуть беспокойной птицей прямо в руки затаившемуся охотнику. Королевскому ловчему.

— Вы сегодня особенно бледны, ваше высочество, — так же еле слышно говорит Фернандо де Арагон-и-Португаль, второй герцог Сегорбе⁽³⁾, делая знак лакею, чтобы тот подал воды. Изумрудные глаза гранда смеются. — Вам стоит чаще бывать на солнце.

— Я не выношу зноя, — выдыхает Мария-Анна, взмахнув веером возле лица. Щеки пылают то ли от духоты, то ли от смущения — она не берется назвать причину. Ей хочется удалиться прочь, но она будто прикована к паркету. — Моя мать, говорят, была очарована альпийскими снегами, наверное, это наследственное.

Мария-Анна — инфанта, наследница знаменитых католических монархов Изабеллы Кастильской и Фердинанда Арагонского; тех самых великих государей, чей союз положил начало объединению разрозненных испанских провинций в великое королевство. Один из пятерых детей королевской четы, Хуан приходился ей дедом; говорили, король Хуан был счастлив в браке, подарившем Испании очередного мудрого и храброго короля — нового Фердинанда. Вот только после его смерти не осталось сына, а лишь прелестная дочь — инфанта Мария-Анна⁽⁴⁾. Своего отца она уже почти не помнила. Равно как и мать, Беатрис Арагонскую. Знает о ней больше из воспоминаний придворных — как была она красива и добродетельна, как устремлялась её светлая душа к сияющим снежным вершинам гор — ближе к Небу...

Глоток воды с лимоном дарит небольшое облегчение. Капля срывается с приоткрытых губ и, минуя подбородок, скатывается в пресловутую ложбинку. Зеленые глаза бесстыдно и неотступно следят, как капелька воды скользит по коже. Мария-Анна чувствует себя раздетой под этим взглядом. Словно ловкие руки уже приступили к крючкам на её корсете. Одна мысль об этом заставляет её сгорать от стыда, но есть в этом какое-то странное наслаждение. Нет, нет, её не должны посещать такие мысли — даже тени подобных мыслей...

— Бог ты мой, Марианна, дорогая, ты еще не готова?

В зал летящей, энергичной, как и всегда, походкой врывается ее величество. Каталина Гомес де Сандоваль-и-Мендоса — королева-регент Арагона, Каталонии и Леона, восьмая герцогиня дель Инфантадо. Ее черное, плотно закрывающее фигуру платье едва поспевает за стремительностью походки; бурные каштановые кудри не без труда укрощены и убраны в маленькую прическу. Голова поднята кверху жестким стоячим воротником — фрезой; это капризный воротник, он требует умения его носить, не опуская голову и склоняя шею. И надо сказать, королева Каталина владеет этим искусством в совершенстве.

Мария-Анна вздыхает. Рядом с мачехой она всегда чувствует себя полевым цветком, которого оплетают побеги вьюна, задавливая своей жизненной силой. Приветствуя её величество, Фернандо чуть склоняется. Лицо королевы озаряется неподражаемой улыбкой, и она кокетливо всплескивает руками в пышных затейливых кружевах. Ее мачеха еще слишком молода, а Фернандо — гранд, чья родословная близка к правящей династии Трастамара. И, к тому же, этот блистательный гранд дивно хорош собой...

— Разве уже пора? — к Марии-Анне с приходом её величества вновь возвращается нехорошее предчувствие — оно лежало на её сердце с утра тяжёлой печатью, хотя герцог и прогнал его на несколько приятных мгновений. Тревога вновь прокрадывается в зал, окрашивая солнечный свет в серый; во рту скапливается густая горькая слюна.

— Я думала, кузен поторопит тебя, милая. Точность — вежливость королей! — Королева смеется, и смех её угодливо подхватывают придворные дамы, полукругом обступившие её величество. Она не так уж и намного старше Марии-Анны, и все же — это единственная мать, которую юная инфанта когда-либо знала; и потому девушку особенно сильно ранит та холодность, что с каждым днём всё явственнее и явственнее ощущается между ними. Тень неразрешимого противоречия укрывает их обеих.

Возможно, тому виной уходящие года, долгое одинокое регентство Каталины... или же переговоры о браке Марии-Анны, которые скоро начнутся. Инфанта не знает. Она чувствует себя слабой и бессильной перед неудержимым потоком чужих страстей, всплесками честолюбия и морем государственных интересов. Неохотно, словно на эшафот, Мария-Анна идет прочь из зала, едва переставляя ноги. И в самых дверях останавливается, будто о чём-то вспомнив, — и оглядывается назад. Зеленые глаза Фернандо все ещё смотрят ей вслед.

...Королевская охота начинается в лесу Вильяманрике-де-Тахо, неподалеку от Мадрида, где в это время находится их королевский двор. Чуть ли не каждый месяц они переезжают на новое место, чтобы почтить своим вниманием местных аристократов — такие жесты помогают избежать ревности и недовольства между провинциями. Сколько ещё требуется времени и труда, чтобы спаять Испанию в единое государство — под могучей королевской рукой!

Этот прибрежный лес любил ещё отец Марии-Анны, король Фердинанд. Прекрасные лесные угодья раскинулись на берегу реки Тахо и считаются одним из красивейших мест в окрестностях Мадрида. Здесь в изобилии растут ивы и тополя, вязы и тростники. Водятся в великом множестве кряквы и грациозные серые цапли; а ещё эти смешные лысухи — водоплавающие птицы, которых можно узнать по белым пятнам на лбу. В лесу Вильяманрике-де-Тахо всегда так легко и приятно: склонов практически нет, а река Тахо, несущая свои воды в Атлантический океан, неизменно настраивает на добрый лад своим тихим, милым слуху журчанием.

Однако в этот раз в лесу совсем не уютно.

Мария-Анна понимает, что тревога не была напрасной, когда ее лошадь ни с того, ни с сего срывается в галоп — будто кто-то исподтишка ударил ее. Запоздало инфанта понимает, что странные знаки, которые она наблюдала все предыдущие недели, да и в эту королевскую охоту тоже, явственно указывали — при дворе рос заговор.

Перепуганная лошадь оставляет королевский конвой далеко позади и несет Марию-Анну в глубины леса Вильяманрике-де-Тахо. Холодея, инфанта молится Богу, чтобы помог ей уцелеть: впереди тропинка сужается у зарослей кустарника. Она уже мысленно прощается с жизнью — вот-вот её лошадь налетит на кустарник и упадёт, увлекая за собой всадницу; но тут под ноги к взбесившемуся животному, рискуя жизнью, кидается пара идальго в черных одеяниях. После этого Марию-Анну бесцеремонно стаскивают с лошади, не обращая внимания на её крики и возражения, и, подняв на руки, несут прочь. Лошадь нервно взбрыкивает, до Марии-Анны доносится испуганное ржание; но инфанта уже далеко. Вскоре она оказывается рядом с небольшим лесным домиком — вероятно, жилищем лесника.

— Отпустите меня, отпустите! — бессильно кричит она. Словно птица в силках, Мария-Анна бьется в чужих руках, не видя, впрочем, ни единой возможности вырваться. Наконец, её вталкивают внутрь деревянного строения — в единственную небольшую комнату. Но как следует оглядеться несчастная пленница не успевает: звенит железо, и в грудь ей почти упирается кончик рапиры.

— Пойдите прочь! — Из-за спин незнакомых идальго вперёд выступает высокая фигура. В тишине слышен лёгкий стук каблуков. Это не кто иной, как Фернандо де Арагон-и-Португаль. Огромная шляпа бросает тень на лицо, делая его зловеще-незнакомым. Короткий черный плащ небрежно сбит от быстрой езды. Незнакомцы тихо выходят из комнаты, затворив за собой дверь.

Мария-Анна холодеет, до дрожи вцепляясь в простые деревянные четки покойной матушки — она всегда носит их с собой. Это память, это символ веры и любви, которые должны уберечь её.

— Мне приказано лишить вас жизни, ваше высочество, — как бы между прочим Фернандо кладет руку на рукоять рапиры, что висит у его бедра.

Мария-Анна не хочет верить — ни ушам своим, ни своим глазам: неужели все вокруг предали её? Слух полнит звон, а в голове — странная пустота. Это кошмарный сон, просто сон... но он не желает прерываться.

— Мне больше нравилось, когда вы были моим добрым, верным кузеном, — она оглядывается в поисках пути к спасению. Губы Марии-Анны дрожат, она чувствует, как рыдания подступают к горлу. Деревянный крест впивается в ладонь. А вдруг это просто шутка? Нет, таким не шутят... Мария-Анна точно знает: Фернандо не стал бы шутить так ни под каким предлогом.

— Я верный подданный ее величества.

— Насколько верный? — она боялась, что этот день настанет однажды, но до последнего верила, что все обойдется, до последнего закрывала глаза на такое очевидное положение вещей — слишком явственно заметную, разлитую в воздухе неприязнь к ней королевы-регентши.

— Насколько мне позволяет преданность вам, моя принцесса.

От этого фамильярного обращения, и вместе с тем от жара, вложенного в эти слова Фернандо, дрожь охватывает Марию-Анну от самых кончиков стоп до макушки. Она облизывает пересохшие в волнении губы и дрогнувшим от напряжения голосом спрашивает:

— Так что же... — Она до конца не понимает игру, в которую играет — действует по наитию, по странному вдохновению, которое иногда посещало ее лишь в смелых мечтах. Она скорее догадывается, чем знает наверняка, что ставка в этой игре — ни много ни мало, а всё: её жизнь и её Испания. — Что же вы хотите за свою преданность?

— Всё. — Взгляд вспыхнувших безумием глаз опаляет. Марии-Анне страшно, очень страшно, но в этом страхе есть мучительная сладость. Болезненное предвкушение уже скручивает судорогой низ живота, и не замечать его становится все сложнее. Порочное уединение действует похлеще любовного зелья, о котором шепчутся, осмелев, придворные дамы. В самом деле... что за магией владеет Фернандо, если один взгляд его зелёных глаз, один звук его голоса очаровывает её, почти лишает воли? Колдовство... чёрный, страшный грех... но Мария-Анна не имеет права терять голову.

— Что вы скажете её величеству? — спрашивает она, стараясь справиться с дрожью в голосе — и во всём теле. Ноги едва держат её.

— Скажу, что убил вас, как было приказано.

— А я?..

— А вы будете жить, моя принцесса! — Фернандо падает на пол и обнимает ее колени, сминая сильными руками пышные юбки. — Только дайте мне время, и я положу всю Испанию к вашим ногам, ваше высочество.

Испания! О величии государства, вверенного Богом её семейству, Мария-Анна слышит каждый день. Испания у её ног...

Но сейчас у ног инфанты — королевский ловчий Фернандо, и его высокий смуглый лоб утыкается ей в живот. Мария-Анна видит смоляные завитки курчавых волос. Жилка на ее шее бьется под бархатистым покровом кожи — в такт с биением растревоженного сердца. Дрогнувшей рукой, унизанной драгоценными перстнями, Мария-Анна зарывается в волосы Фернандо, пропуская сквозь пальцы шелковистые жесткие пряди.

— Подарите мне Испанию, Фернандо, — она пробует подражать властным ноткам, какие звучат в голосе её величества, и пьянеет от их раскатистой сладости. Мужское имя звенит подобно птичьей трели.

В каком-то сладком забытьи сама тянется к шнуровке платья. Это сон, сладкий сон... Фернандо, торопливо поднявшись, помогает ей избавиться от тяжелого платья и от корсета; великолепный наряд, украшенный искусной вышивкой, спадает с плеча — так легко, будто нет никакой гордости, никакой неприступности, окружающей испанскую принцессу. Лицо Фернандо хранит сосредоточенное выражение, губы плотно сжаты, глаза блестят; но его пальцы, поддевающие крючки, предательски дрожат. Много позднее Мария-Анна вспомнит этот миг и поймёт, как ловко, несмотря на всё волнение, Фернандо исполнял обязанности горничной знатной дамы. Ему были хорошо известны все тайны и секреты, все ухищрения, при помощи которых женщины украшают и скрывают самое себя.

Но Мария-Анна ещё не умеет ничего скрывать, а скрывая — привлекать, а привлекая — отталкивать. Она охотно выскальзывает из холодных объятий драгоценной парчи — так освобождённая птичка вылетает из клетки. А Фернандо притягивает к себе Марию-Анну, и его горячий рот сминает ее распахнутые в предвкушении губы. Борода щекочет и трет нежную кожу ее лица, а твердые мужские руки гладят напряжённую под тонкой сорочкой спину. С неожиданной силой он прижимает её все ближе и ближе к себе; ее чувствительная грудь, не прикрытая привычной броней из корсета, упирается в жесткий камзол. Между ними, кажется, не остается ни капли свободного пространства. Его острый язык скользит по краешку её зубов, вторгаясь, переплетаясь с её языком; исследует её рот, словно стараясь не оставить ей ничего личного, ничего своего. И Мария-Анна бездумно отдаётся этому поцелую, а тело её точно плавится, радостно-покорное воле Фернандо. У Марии-Анны подгибаются колени, и она почти провисает в предупредительных мужских объятьях. Внутри неё будто сплетается узел, плотно привязывает её к Фернандо, тянет приблизиться к нему ещё сильнее, слиться с ним в единое целое — и навсегда перестать существовать, переплавившись в этом котле желания и такого долгожданного единения, стать чем-то иным...

Но также внезапно, как и приблизился, Фернандо отстраняется от инфанты. Он сгребает её пышное платье и бросает на прощание:

— Ждите здесь, моя принцесса, если дорожите жизнью. Я вернусь, как только смогу, — и с этими словами он выходит наружу.

Обескураженная и разгоряченная, Мария-Анна кидается к маленькому окну, выходящему в лес. Она старается держаться в тени коротких штор и лишь слегка выглядывает наружу. Вскоре она видит, как Фернандо с тремя идальго несут... что-то... или кого-то... на ком надето ее собственное красивое платье. Она видит смоляные локоны, уложенные так же, как были уложены её волосы. Когда же взгляд Марии-Анны падает на лицо — она с криком отшатывается от окна, прикрывая ладонью скривившийся рот. Лицо безымянной бедняжки обезображено до неузнаваемости — потёки крови на лбу и щеках, сломанный нос свёрнут на сторону. Никогда ещё инфанте не приходилось видеть ничего столь же ужасающего и безобразного. Противная тошнота подступает к горлу.

А на дворе Фернандо уже ведет под уздцы гнедую лошадь Марии-Анны, а его слуга — вороную Фернандо. Вскоре вся процессия скрывается в лесу, и только беспечно-нежное пение какой-то птицы нарушает воцарившуюся жуткую тишину. Кажется, это длится целую вечность... будто так будет всегда: одиночество в лесной хижине, хрустальная тишина леса, полного кошмарных тайн. Смертельная опасность, отвращение к виду крови и убийства, чудесное избавление, преступная страсть, вспыхнувшая неуместно и внезапно — всё это накрывает Марию-Анну подобно морской волне. Инфанта обессиленно падает на край узкой кровати, стоящей в углу, и, закрыв лицо руками, рыдает безутешно и горько.

* * *

Только поцелуй истинной любви способен вернуть принцессу к жизни, — так рассказывают нам старые сказки. Для инфанты Марии-Анны принцем-спасителем должен стать Максимилиан, представитель династии Габсбургов; наследницу испанского престола с колыбели прочили ему в жёны. Теперь Фернандо ведёт с ним тайную переписку; Фернандо прекрасный охотник — он уже поймал в свои сети принцессу, поймает и принца для неё.

С недоумением Мария-Анна смотрит на миниатюру: герцог Максимилиан носат и простоват, а его челюстью, должно быть, очень удобно колоть орехи. Мария-Анна не хочет за него замуж.

Она оглядывается назад — в уютную спальню, где, чуть прикрытый тонким одеялом, безмятежно спит Фернандо. Рассеянный утренний свет едва освещает его красивое расслабленное лицо. Сердце Марии-Анны сжимается от неподдельной нежности и страстной тоски.

— Я не выйду за него, — твердо заявляет Мария-Анна, едва Фернандо разлепляет сонные глаза и отрывается от пуховых перин. Его смоляные кудри, рассыпавшиеся в беспорядке, обрамляют голову чёрным ореолом.

— За кого? — непонимающе отзывается Фернандо, блаженно потягиваясь. Улыбка, едва появившаяся на его устах при виде Марии-Анны, стремительно гаснет.

— За Максимилиана. — Инфанта заламывает руки и принимается ходить по ограниченному пространству спальни. — Ты не любишь меня!

— С чего ты это взяла, Марианна?

— Если бы любил, то не стал бы отдавать меня за этого носатого урода! Какой смысл? Женись на мне, и сам получишь корону! Вся объединенная Испания будет принадлежать тебе... и я тоже, — её нежный голос полон отчаянной мольбы, и Мария-Анна не понимает, как Фернандо может остаться глух к ней.

Но он лишь вздыхает и садится на постели, выпрямляясь, готовый спорить и убеждать.

— Ты не думаешь даже на шаг вперед, — упрекает он её. — Те, кто поддерживает нас в Каталонии и Арагоне — отнюдь не абсолютное большинство. Это семь славных семейств, но... мы все равно можем проиграть! Каталина так и останется на троне, а наши головы будут красоваться на пиках!

Мария-Анна вскидывает голову. Перед её глазами вдруг проносится кровавое воспоминание — обезображенное лицо девушки, убитой вместо неё. Но чем чаще она об этом думает, тем меньше в её сердце страха, и тем больше — ярости. Но Фернандо, встретив её гневный взор, неумолимо продолжает:

— Ты выйдешь замуж за Габсбурга и даруешь Испании наследника. И не только Испании! Станешь матерью Императора...

Мария-Анна останавливается, скрестив руки на груди. Прежде она не раз слышала эти слова. Её судьба, её великое предназначение — стать женой достойного мужа королевской крови, чтобы упрочить своим браком положение Испании, а затем — произвести на свет сыновей — продолжателей славных династий. Но прежде она не сознавала вполне, что значили эти слова. А теперь...

— После смерти своей матери, — говорит Фернандо, — Максимилиан унаследует огромное и богатое Бургундское государство. Бургундия, Брабант, Люксембург, Артуа... — перечисляет он, и Мария-Анна невольно прислушивается, успокаиваясь от самих звуков его голоса. Названия городов и богатых областей ей ничего не говорят сейчас. Какое ей дело до чужих краев, где, говорят, царят одни ереси? Её Испания — земля под её ногами, дворцы Мадрида, светлое небо над головой, сияние золотых алтарей в храмах, волны фимиама, несущиеся к самому подножию Престола Божиего, о котором Мария-Анна, погрязшая во грехе прелюбодеяния, совсем не желает вспоминать. Потом, после, она успеет покаяться и отмолить уступку грешной плоти, потом... а сейчас она зачарованно смотрит на Фернандо и слушает его речи, полные смутной надежды.

— Твой сын будет претендовать на то, чтобы стать Императором. Священная Римская империя ляжет у его ног. Мы, испанцы, призваны, чтобы остановить неверных. Разве мы не изгнали мавров? Разве мы не должны теперь смотреть дальше и выше? Реконкиста⁽⁵⁾ еще не окончена, Марианна. В твоих жилах течёт королевская кровь. Ты рождена для великих деяний. Подумай не только о себе, подумай об Испании, подумай о том, что нам назначено!

— Я не вынесу разлуки с тобой! — Горячие слезы моментально собираются в глазах и бегут по носу. Одна только мысль о расставании с Фернандо режет Марию-Анну словно ножом. — Надо было тебе жениться на Каталине, а меня — убить. Это было бы гораздо милосерднее.

Фернандо обронил как-то между прочим, что королева-регент, избавившаяся от единственной претендентки на престол, теперь желает еще больше упрочить свое положение на троне и выйти замуж за гранда, в чьих жилах течет кровь Трастамара. От этих известий ревность к мачехе становится почти непереносимой, а в душе начинают прорастать семена ядовитой удушающей ненависти. Ее величество прочно прибирает к рукам все, что принадлежит Марии-Анне по праву, в то время как ей приходится при всех довольствоваться в доме Фернандо ролью бедной родственницы сомнительного происхождения.

Мария-Анна тяжко вздыхает, не выдерживая напора этой ненависти, поднимающейся откуда-то с тёмного дна грешной души. Она не хочет, не хочет ненависти и злобы, она хочет любви! Ей вдруг вспоминается её ранняя юность, как полузабытый смутный сон, печальный, но теперь не лишённый прелести — прошлое, мирное прошлое, когда ещё не было всё поставлено на карту в жестокой игре!.. Ей вспоминаются те времена, те мечты о любви, которые она лелеяла, как всякая девушка любого звания — высокого иль низкого, всё равно. Тогда она зачарованно смотрела на фрейлин, приближённых королевы, которые принимали ухаживания от своих женихов и кавалеров. Счастливицы, во время публичных обедов, какие давала королева, они могли принимать знаки внимания от своих возлюбленных, представителей знатнейших аристократических семейств Испании; и хотя ястребиный взор ревнивой Каталины следил за ними неустанно — обычай есть обычай, и знатные влюблённые не обращали на неё внимания. Молодые люди прислуживали своим дамам за столом, беседовали с ними в отдалении; их взгляды, улыбки, шёпот, лёгкое пожатие руки — всё волновало, всё говорило о том, что они принадлежат к какому-то иному, более счастливому и яркому миру, чем остальные. Любовь! Огоньки свечей, что кавалеры несли за кортежем королевы, когда она поздним вечером проезжала по улицам Мадрида… Песни о гордых испанках и жестоких маврах, что смягчались и принимали христианство при виде стойкости и красоты испанских дев… Любовь, что сворачивает горы! Теперь и у Марии-Анны есть любовь… она, инфанта, обратившаяся в девицу-тень, девицу без имени, сидит на краю постели и слушает жестокие слова своего возлюбленного. Он мог бы предпочесть ей её собственную мачеху… какой стыд, какая возмутительная нелепость!

— У меня все еще есть такой вариант, ваше высочество, — холодно отзывается Фернандо, устав от пререканий. Мария-Анна на секунду замирает, а потом рыдания становятся ещё горестнее. — Всё едино, Изабелла — то же, что и Фердинанд⁽⁶⁾.

— Я так и знала! Господь милосердный! — вскрикивает Мария-Анна, прижимая к груди сжатые руки.

— Но я люблю тебя, Марианна. И никто не сумеет нас разлучить, я тебе обещаю, — примиряюще говорит Фернандо, вставая и ловя Марию-Анну за талию. Какое-то время она пытается отбиваться, но Фернандо держит мягко и терпеливо, пережидая её буйство. И наконец она подается вперед и оплетает руками его шею, утыкаясь куда-то в подбородок. Его борода колет ей лицо, а глаза продолжают жечь слёзы. Фернандо решительно находит ее губы и втягивает девушку в поцелуй. Голова кружится: от его запаха, голоса, дыхания, ощущения кожи под дрожащими пальцами; все внутри дрожит и ноет от сладкой муки. Фернандо роняет Марию-Анну на постель, которая ещё не до конца утратила тепло его тела; его ловкие руки с горячей поспешностью задирают подол её сорочки.

Они так резко подаются навстречу друг другу, что больно ударяются зубами, а рот наполняется солоноватым вкусом крови. Фернандо едва слышно бормочет извинения и опять припадает к её рту, жадно целуя.

— Марианна, любимая, — между поцелуями шепчет он, и этот страстный шёпот заставляет ещё сильнее трепетать все внутри неё, — моя королева... владычица моей души...

Фернандо посасывает и зализывает едва ощутимую ранку на внутренней стороне её губы, которую сделали его зубы, и Мария-Анна упивается ни с чем несравнимой сладостью его прикосновений. Руки хаотично гладят её спину и плечи, шею, отыскивая дорогу под тончайшую ткань нижней рубахи, сильнее распаляя её желание. Она вся подается ему на встречу, ненавидя каждую мелочь, что разделяет их разгоряченные тела, и когда он наконец устраивается между её разведенных бедер и с плавным толчком входит внутрь, Мария-Анна только лишь блаженно закрывает глаза, чувствуя себя наполненной и безмерно счастливой. По крайне мере, в это мгновение.

«Моя королева, моя…» — шёпот Фернандо эхом отдаётся в ушах Марии-Анны, когда она в блаженной истоме дремлет на его плече. Лениво текут сонные мысли, и среди них болезненно-ярким всполохом мелькает догадка — Фернандо, без сомнения, любит... страстно любит её тело, в котором течёт королевская кровь. Как сладко, должно быть, при его гордыне — сжимать в объятиях будущую королеву Испании! Что ж, Мария-Анна родилась инфантой. Она знает, знает, но... отчего же ей так горько?

* * *

Монархи-супруги: королева Изабелла I Кастильская и король Фердинанд II Арагонский, будучи троюродными братом и сестрой и происходя из одной династии Трастамара, положили основу объединению королевств Арагона и Кастилии и Леона, обвенчавшись в 1469 году. Такому порядку вещей монархов научили долгие века Реконкисты. Но для окончательно объединенной Испании и её процветания необходимо было приложить ещё немало усилий.

Едва в народ запускается первый осторожный слух, что инфанта жива, волнение всколыхивает всю страну. Живая принцесса, славная продолжательница традиций рода Трастамара, борцов за испанское наследство — это, безусловно, воодушевляющая новость. То ли поддержка королевы была не такой всеобъемлющей, как они полагали, то ли марш объединённого войска испанской родовой аристократии и Священной римской империи — войско, которое им на помощь отправил будущий августейший супруг Марии-Анны, — через всю страну был слишком стремителен, но сопротивления на своем пути они почти не встречают. Они практически бескровно минуют улицы Леона, где ныне пребывает королевский двор, и врываются в спящий дворец.

Каталину, наряженную в одну тонкую рубашку, среди ночи волокут из спальни. Ее вид, такой жалкий и дрожащий, больно отдается в груди Марии-Анны. Королева пытается храбриться, выпрямляет свое гибкое тело, поднимает голову и высоко задирает подбородок — и в одной сорочке выглядит так же неприступно и гордо, как в роскошно-жёстком парадном одеянии. Но полная грудь Каталины начинает ходить ходуном от волнения, как только она замечает Марию-Анну — падчерицу, которая должна была уже несколько лет как покоиться в могиле.

— Ты хоть когда-нибудь любила меня? — с горечью спрашивает мачеху инфанта, и в её душе поднимается последняя, полузабытая уж волна сиротской надежды на родительскую благосклонность.

— Как можно любить гвоздь, попавший в подошву туфли? — отвечает её величество, не сводя с Марии-Анны темных сердитых глаз.

Мария-Анна приказывает увести бывшую королеву Испании прочь. Инфанта навсегда изгладит её образ из своей памяти. Навеки!

Когда-то племянницу и соперницу Изабеллы Кастильской в борьбе за престол — Хуану Бельтранеху, незаконорожденную дочь королевы, поместили в монастырь, где она и доживала свой век⁽⁷⁾. Что ж, пришло время и Каталине Гомес де Сандоваль-и-Мендоса подумать о Боге и душе. Хотя едва ли она будет строго соблюдать монастырский устав.

* * *

Впервые Мария-Анна видит Максимилиана только в день их свадьбы. Невеста знает: отец Максимилиана — австрийский эрцгерцог, что стал императором Священной Римской империи, а мать — наследница владений Бургундского дома; благодаря этому обширному и высокому родству он пользуется ещё и поддержкой значительной части дворянства и богатых нидерландских городов. Запоздало, но Мария-Анна всё-таки понимает, что Фернандо был прав: лучшей партии ей не найти.

Праздничный камзол Максимилиана усыпан таким количеством драгоценных камней, что глазам становится больно от их сияния и блеска. Он высок, нескладен и уродлив, но в его жилах течёт чистейшая кровь. Так уж повелось, что в семействе Габсбургов один за другим заключают близкородственные браки, и пусть их наследники не отличаются красотой, они готовы платить эту цену за благо сохранить власть в пределах одной семьи. Об их честолюбии и жадности слагают легенды... Но, как Мария-Анна узнает позднее, совсем иные легенды и предания занимают ум и воображение её жениха... её супруга.

— Ваше высочество, рад наконец познакомиться с вами, — Максимилиан также окидывает Марию-Анну заинтересованным взглядом, угадывая контуры её фигуры под жёстким каркасом свадебного платья.

Мария-Анна в ложной скромности отводит взгляд — склонить голову ей не позволяет жесткий воротник-стойка; на самом же деле она желает скрыть пренебрежение, что не может не отразиться в её взоре. Она чувствует присутствие Фернандо за спиной, его нежный, полный страсти и сдерживаемой ревности взгляд. И, тем не менее, она подает будущему супругу руку, к которой он немедленно прикладывается церемонным и едва ли не благоговейным поцелуем. И его большая, кажущаяся такой грубой рука осторожно держит похолодевшие пальцы испанской красавицы. Волна недовольства пробегает по телу Марии-Анны, но она заставляет себя быть приветливой и учтивой. Её предки прошли века Реконкисты, и Мария-Анна как никто иной понимает пользу и необходимость династических союзов; она осознаёт важность сохранения того маленького очага испанского мира, христианского мира, что у них оставался после бесконечных арабских завоеваний. Гордость испанцев — последнее, что оставалось у них! — веками заставляла их отбрасывать и чувства, и страсти, и сожаления, и мыслить в первую очередь об интересах испанской короны. И Мария-Анна смирит недовольное сердце и откинет собственные детские капризы — так, как многие до неё.

Мария-Анна будет хорошей королевой, она выполнит свой долг ради процветания Испании. Корабли уже ушли за горизонт в поисках новых земель для процветания Испании. Великая Испания! Великое королевство!

— Я тоже рада знакомству, ваше высочество.

1) Вертугадэн (от исп. verdugado — прут) — каркас нижней юбки, предвестник фижм и кринолинов. Придавал юбке пышность и правильную коническую форму; делали его из прутьев — отсюда и название.

Вернуться к тексту

2) Испанское дворянство делилось на несколько категорий: высшая испанская знать, так называемые «гранды» считались «родственниками» короля, поэтому обращались к государю mi Primo («мой кузен»); они имели "родственные" права по отношению к королевскому семейству: могли являться во дворец без приглашения, например.

Вернуться к тексту

3) Имя было выбрано из списка настоящих грандов Испании XVI века, но сам персонаж сделан оригинальным, без опоры на исторический прототип. То же самое касается и образа королевы-регентши.

Вернуться к тексту

4) Изабелла Кастильская (1451 — 1504) и Фердинанд Арагонский (1452-1516), вступив в брак, положили начало объединению Испании; было достигнуто политическое единство, но до единства национального и даже административного и социально-экономического было ещё далеко. Согласно договорённости между Изабеллой и Фердинандом, они хоть и носили одинаковые титулы (король и королева Кастильские и Арагонские, графы Барселонские и т.д.), декларировали своё единство в управлении Испанией ("Tanto monta, monta tanto, Isabel como Fernando" — "Всё едино, Изабелла — то же, что и Фердинанд", таков был их девиз), но фактически оставались соправителями отдельных государств. Так, Изабелла оставалась единоличной властительницей Кастилии: в её руках была верховная власть, руководство административной системой и внутренней политикой Кастилии. После смерти Изабеллы и её единственного сына Хуана наследницей кастильской короны стала принцесса Хуана, жена бургундского герцога Филиппа Красивого, получившая прозвище "Безумная", т.к. она считалась душевнобольной; фактически Хуана была отстранена от власти отцом Фердинандом Арагонским, а затем и сыном Карлом V. Именно Карл V стал — фактически и юридически — королём Испании, а также был избран императором Священной Римской империи. В результате в его руках была сосредоточена поистине великая власть.

В нашем же AU сын Изабеллы и Фердинанда, Хуан, выжил и дал жизнь сыну Фердинанду. А его внучке, Марии-Анне, должна была перейти власть над Испанией.

Вернуться к тексту

5) Реконкиста (исп. и порт. Reconquista — отвоёвывание) или Иберийские крестовые походы — длительный процесс отвоёвывания пиренейскими христианами — в основном испанцами и португальцами — земель на Пиренейском полуострове, занятых маврскими эмиратами.

Вернуться к тексту

6) «Tanto monta, monta tanto, Isabel como Fernando» (исп.) — девиз договора между супругами, испанскими католическими королями Изабеллой I Кастильской и Фердинандом II Арагонским.

Вернуться к тексту

7) Хуана Бельтранеха (1462-1530) — кастильская принцесса, дочь королевы Жуаны Португальской и (официально) кастильского короля Энрике IV Бессильного. Как видно из прозвища короля, отцом он стать не был способен, и считалось, что настоящим отцом Хуаны был фаворит её матери Бельтран де ла Куэва (отсюда её прозвище Белтранеха, дочь Бельтрана). Король Энрике то отрекался от Хуаны, то восстанавливал её в правах, но в итоге после его смерти кастильскую корону получила Изабелла. А Хуана вышла замуж за португальского короля Афонсу V. А тот, дабы отобрать у Изабеллы кастильский престол для Хуаны, развязал войну за кастильское наследство (1475 — 1479 гг). Эту войну Португалия проиграла, брак Хуаны с Альфонсу V был расторгнут — детей у них не было, зато по материнской линии он приходился ей дядей, а папского разрешения на свадьбу они не получили. Изабелла заставила соперницу принять постриг, и Хуана так и жила в монастыре Санта-Клара в Коимбре. До последнего она подписывала свои бумаги как королева и надеялась вернуть престол.

Вернуться к тексту