Девочка-осень (джен)

Осень шепчет признания. Тоска, холод, усталость. Хочется плакать и спать, спать и снова плакать. Нет больше веселья листвы и синевы небес. От цветов остались лишь серые стебли, сухими комками свернувшиеся у тропинок. Только бессмертник звенит на холодном ветру чешуйками вечно ярких лепестков. Не живой уже, он всё ещё красив, всё ещё верит в жизнь. Наивный дурачок. Жаль его.

Ядвига срывает оранжевые бутоны, осторожно вплетает в волосы, замирает, прислушиваясь. Но бессмертник вдруг умолкает, словно тоже прислушиваясь к чему-то. Тогда Ядвига подхватывает сухие стебли мёртвой травы, сворачивает их в руках. Получается уютное гнёздышко для последнего цветка. Хорошо ли ему теперь? Запоет ли он снова свою вечную песню? Зашуршит ли острыми, жёсткими лепестками, нашёптывая об осени, смерти и вечной нежизни?

Ядвига склоняется к своему странному букету, слушает, слушает, слушает... Когда-то давно ей говорили, что далёкое море выбрасывает иногда на берег красивые раковины. Если приложить такую раковину к уху — можно услышать шум волн, тихий шёпот воды, далёкий гул ветра над морским простором. Ядвига никогда не видела моря и не держала в руках раковину. Но сейчас ей кажется, что море в раковине могло бы звучать похоже на лёгкое шуршание ветра в сплетении сухих трав у её уха. Она вслушивается, закрывает глаза, старается дышать потише, чтобы не спугнуть ветерок, запутавшийся в её мёртвом букете.

Наградой становится тихая песня, в которой лепестки бессмертника играют первую скрипку. Песня едва уловима человеческим ухом, но Ядвига сейчас не совсем человек. Она почти фея, маленькая фея осени и тоски, одиночества и забвения. Та, кого никто не ищет. Нелюбимая, ненужная, незнакомая. Как же много этих "не" в её жизни! А ведь ей всего семь лет. Или её годы правильнее будет считать осенними дождями?

Ядвига представляет себя яркой, солнечной, летней. В волосах ёе запутались ромашки, над головой высокое безоблачное небо. Налетела гроза, отгремела, обрушив потоки ливня на зелень лугов. И снова светит солнце, снова радость и счастье в сердце. Нет, грустно улыбается Ядвига, это не она. Это кто-то другой, кому каждое лето — праздник, кто сам умеет быть праздником и дарить радость.

Может быть, весна? Птицы, много птиц, и все поют так громко и неустанно, словно от их песни зависит всё счастье мира. Они живые. И цветы на деревьях живые, и трава под ногами. Вот только Ядвига не видит там себя. Потому что не чувствует себя живой, не умеет дарить надежду и ждать счастья. Всё, чего она ждёт, — это скорая зима, когда совсем ничего не останется, только белое безмолвие и тишина в сердце.

Ноябрьский день короток, словно скупой подарок затихающему в предсмертной муке миру. Совсем скоро сумерки размоют остатки цвета, и всё окончательно потускнеет, даже яркий пока бессмертник. Ядвига старается запомнить каждый лепесток, отражающий рыжим боком хмурое небо. Она знает, что не один раз увидит цветок во сне и будет тихо радоваться ему, как единственному другу и утешителю.

Серые будни сельского приюта зимой особенно невыносимы. Но Ядвига не помнит времени, когда не была здесь. Кем были её родители? Что с ними случилось? Как и почему девочка оказалась в приюте для сирот при местной церкви? Ядвига не знает и не спрашивает, потому что спрашивать бессмысленно. Не ответят. Да и зачем ей знать, кем были мама и папа, если их больше нет? А если они живы и бросили её здесь, в этом унылом холодном месте среди чужих людей — значит, она им не нужна. Тогда тем более — зачем?

Они тоже стали чужими, как те, кто день за днём просыпается в одной комнате с Ядвигой, как и она, умывается ледяной водой, вытирается грубым серым полотенцем. Потом сидит за некрашеным, выскобленным дочиста деревянным столом и ест скудный завтрак из овсянки и клёклого хлеба, старательно не слушая вечного ворчания воспитательниц, скорбные лица которых никогда не выражают нежности и любви. Откуда-то Ядвига знает, что не выражают, хотя не может вспомнить, как же выглядят любовь и нежность.

Иногда по ночам в спальне девочек едва слышны горькие всхлипы, но Ядвига уже давным-давно не плачет, хотя в ноябре не плакать особенно трудно. Она научилась жить без мечты и ждать только смерти.

Всё умирает. Вот и бессмертник только думает, что жив. Он ещё пытается петь, шептать, взывать к кому-то. А слышит его лишь Ядвига, которая точно знает, что в сухом стебельке не осталось ни капли жизни.

Всё умирает. Прямо сейчас, в этот миг. И она, Ядвига, тоже умирает вместе со всем миром и тусклым солнцем на горизонте, которое едва угадывается за седыми тучами, затянувшими небо.

Зачем притворяться живыми, если все всегда мертвы? Зачем ждать, что однажды в приют приедут прекрасные люди, желающие стать папой и мамой для маленькой грустной девочки Ядвиги? Что они захотят привести её в свой чудесный дом, где светло, тепло, уютно и совсем не страшно? Зачем украдкой бросать взгляды на ворота, копаясь в холодной земле приютского огорода? Зачем тоскливо смотреть вслед покидающим эту печальную обитель летним, всегда улыбающимся весёлым девочкам, ведь они тоже мертвы, только ещё не знают об этом? И их новые родители не знают.

А Ядвига знает. Видит. Все мертвы.

Она не ждёт, не надеется, не смотрит. Просто слушает затихающую песню бессмертника. Эта песня ей понятна. Она знакома. Она вечна. Она и есть осень.